Прошлое следом

Деда Петра знали почти все не только в своём дворе,но и многие жители посёлка,где он проживал уже многие годы.
Высокий худой сутулый старик в любое время года был одет в стёганную телогрейку и валенки, на которые были натянуты потёртые калоши. При нём всегда была самодельная деревянная клюка,что служила ему опорой при возникающей одышке или затяжном тяжёлом приступе кашля.
Мужики посёлка, работающие на местном торфодобывающем заводе, часто после работы останавливались возле небольшого павильона « Голубой Дунай», где продавалось разливное бочковое пиво, и, взяв по большой кружке любимого ими напитка, не торопились вернуться домой и могли долго делиться своими новостями, обсуждать поселковые новости.
        В такое время деду лучше было бы не проходить мимо них,– вслед ему неслись насмешки и обзывания. Дед отмалчивался, только внимательно и сердито посмотрев на своих обидчиков, в сердцах, громко сплёвывая в их сторону, шёл дальше.
        Со стороны  казалось, что  он уже  привык к такому отношению и принимал их высказывания в свою сторону за людскую глупость.       
        Если  кто-то из жителей посёлка встречался с ним, старался отвернуться. Когда же он проходил мимо группы людей, они, как правило,  замолкали. А старик, приостановившись, оглядывался и, грозя в сторону людей своей клюкой бурчал что-то непонятное своим беззубым ртом.
 Женщины посёлка старались обходить его стороной. Много о нём рассказывалось, и переходили из ушей в уши не то небылицы, не то какие-то слухи. Только  начались они  с того момента, как он появился на посёлке.
         Когда  этот нелюдимый человек появился там, сразу же был устроен на работу кочегаром в поселковую котельную. Должность кочегара только называлась так, на самом деле в печь кидать лопатой торф, тут же на заводе добытый, ему не приходилось. Уже несколько лет как здесь была установлена автоматика,  и кочегар только следил за температурным режимом в котлах. А потому, зная специфику этой работы, и что раньше здесь всегда работали женщины, рабочие завода удивились появлению мужчины в котельной. Работал Ефремыч в кочегарке до пенсии.
         Обсуждали и то, что приехавшему  на посёлок новому человеку быстро была предоставлена первая освободившаяся от жильцов однокомнатная квартира. И возникало ощущение, что его кто-то опекал свыше  из властей.
         Жил он один, и никто из соседей никогда не видел, чтобы кто-то приезжал или заходил к нему в гости. Казалось, что он боится и сторонится людей. А потому принимали его за странного человека.
        Однако «земля слухом полнится», и эти слухи, верные ли, не верные, а поползли. Кто-то его где-то увидел, кто-то что-то сказал. И прилепилась к нему кличка – полицай. Эта кличка переходила от одного человека к другому. Сначала казалось, что он не обращает внимания на то, только усмехался. Когда же не только обзывания, но и жёсткие взгляды, и плевки в его сторону понеслись всё чаще, а он сам становился всё старше, в его поведении стала проявляться не то обида, не то непримиримость.
        Соседи из квартиры напротив  называли его по отчеству– Ефремыч.
        Был Ефремыч, как сосед, спокойным, не лез ни в какие чужие дела и сам себя ни в какие хлопоты не втягивал. Он  появлялся на улице или в  магазине чаще всего утром, когда меньше встречалось  прохожих. За пенсией и в дни оплаты за коммунальные услуги он появлялся на почте. Стоял в очереди к кассиру всегда спокойно и, в отличие от тех, кто возмущался медленной работой кассира, терпеливо ждал оформления платежей.
        Почтальонка, разносившая по адресам газеты и письма, рассказывала среди прочих новостей любопытным собеседницам о том, что иногда ему приходили какие-то письма с официальными адресами. Точно откуда, ссылаясь на малограмотность, не говорила. Только обратили внимание все на то, что эти письма приходили, как правило, в канун больших праздников.
        Тогда он  снимал свою телогрейку и валенки, одевался в костюм и ботинки и на автобусе  уезжал в районный центр. Толковали бабы, предполагая, что всё ещё разбираются в районе с его полицейским прошлым.
        Жил  Пётр Ефремович Шаройко один уже много лет. Ему самому казалось, что он привык к такому обстоятельству своей жизни, и считал, что принятое когда-то решение уехать от семьи, было правильным. Поэтому, когда после развода он обратился в областной военный комиссариат с просьбой об оказании  помощи  переехать на другое место жительства с устройством на работу и с предоставлением жилья, ему пошли навстречу. Тогда-то он и приехал в посёлок. Семья – жена и сын остались в городе.
        История его одиночества началась с того, что он заболел.
        Участковый врач выявил по симптомам  пневмонию и выписал направление на госпитализацию. В больнице его, как  участника войны, поместили в отдельную палату и стали лечить. Для обследования ему была назначена бронхоскопия, и после процедуры его на каталке санитарка везла в палату. Но тут к каталке подскочила пожилая женщина,  вцепилась в него и начала в истерике кричать, что он – полицай, что она узнала его.
        Она кричала, что во время войны он был в их доме с немцами, когда расстреляли её мать, а он своими руками снял с убитой матери валенки и унёс собой.
        Её с трудом  оттащили, дали валерьянки и отвели в ординаторскую. Туда же через некоторое время пригласили из палаты Петра Ефремовича. Когда он вошёл, там уже были главный врач и быстро прибывший милиционер.
        Милиционер попросил Петра Ефремовича принести документы. Удостоверение участника войны он положил себе в папку. Потом  попросил больную рассказать, почему она решила, что этот человек был во время войны полицейским на службе у немцев.
        Сбиваясь, нервничая, переходя в плач, женщина начала рассказывать о пережитых годах войны.
        Она была ещё девочкой, одной из дочек большой семьи, когда началась война.
        Немцы быстро вошли в деревню. Сразу стали сгонять всех жителей к сельсовету. Стали разгонять мужчин и женщин с детьми в разные стороны.
        Не все мужчины успели уйти на фронт. Кто-то, сообразив, что надо бежать,  при подходе немцев к деревне, быстро ушёл в лес. Кто-то стал прятаться в деревне. А несколько мужиков, тогда оставшихся там, немцы согнали к сельсовету.
        Фашисты сначала стали расспрашивать, нет ли среди мужчин коммунистов, командиров, солдат советской армии. Потом   стали осматривать каждого и тем, кто моложе, стали предлагать идти на службу к ним. Отказавшихся и стариков тут же расстреливали на глазах их жен и матерей..
       Много жестокости видели жители деревни за время оккупации. Немцы грабили дома селян, отбирали всё съестное, насиловали женщин. При малейшем сопротивлении расправлялись со всей семьёй, а дома поджигали. 
       Позже в их селе стали появляться партизаны. Они приходили тайно по ночам, просили у жителей помощи в сборе для них одежды, продуктов. Часто еды в домах сельчан не хватало для детей, но партизанам отдавалось всё. Немцы предупреждали, что в случае нахождения в чьём-то доме партизан, все будут расстреляны. Также расстреливались все жители, кто по наводке предателей и полицаев, были преданы за помощь партизанам.
        Однажды в дом этой сельчанки пришли немцы вместе с полицаями и стали требовать выдать того, кто помогал партизанам. Мать отвечала, что она никого и ничего о том не знает. Дети в это время спрятались кто куда. А эта женщина, тогда ещё девочкой, залезла под печку. Ей было  видно, как немцы стали издеваться над матерью. Мать, боясь, что выдаст своим криком детей, терпела издевательства и молчала. Потом её здесь же в доме расстреляли. Этот человек, как она теперь утверждала, тогда ещё молодой, был вместе с немцами. И он просто наблюдал за расправой над женщиной. А когда её убили, подошёл и, сняв с неё валенки, унёс с  собой. Теперь  она узнала его. Это он, и  у неё нет никаких сомнений. И она сейчас просит врача срочно выписать её из больницы, потому что не хочет находиться рядом с убийцей матери.
        Милиционер обратился к Петру Ефремовичу с вопросом, был ли он в той деревне во время войны и служил ли немцам. И Пётр Ефремович  ответил, что действительно был. Но по заданию командования партизанского объединения.
        По просьбе женщины главврач позвонил в другую больницу и договорился о её переводе туда для лечения, вызвал машину, и она ушла собираться.
        Посоветовавшись , милиционер и доктор,  выслушав  объяснения Петра Ефремовича, решили, что пока больной будет находиться в отделении на лечении. А за то время милиционер  обещал разобраться с происшедшим.
        Но находиться  на лечении Пётр Ефремович уже не мог. История с опознанием в нём полицая, участвующего в расстрелах  деревенских жителей с немцами, мигом разнеслась по отделению, и  больные потянулись посмотреть на такого человека. Он вынужден был оставаться в палате и попросил сестру пригласить к нему врача.
        Обсудив сложившуюся ситуацию, решили, что и его  переведут для дальнейшего лечения в одну из больниц подальше от города.
        Пётр Ефремович позвонил в военкомат и в Совет ветеранов, рассказал о случившемся и попросил помощи – созвониться с отделом милиции, объяснить ситуацию, чтоб ему вернули удостоверение. Через день тот же милиционер вернул ему документ с извинением.
         Пришлось Петру Ефремовичу объяснять жене  причину перевода его в другую больницу. Никогда раньше он не считал нужным рассказывать супруге о некоторых моментах  пребывания в партизанах, понимая, что и она может принять его историю  по- своему. Тем более, что  её семья, как многие семьи в Белоруссии, пострадала от немецкой оккупации.
        Реакция жены на происшедшее была для Петра Ефремовича непредсказуемой. Именно так и случилось.  Её слёзы, бесконечное «почему», брошенное «предатель» не могли уже и  самого мужчину  оставить спокойным. А её разговор с сыном, когда не только рассказала ему о происшедшем, но утвердительно настаивала на том, что его отец на самом деле был во время войны предателем, поставил точку в их семейном союзе. Пётр Ефремович решил уехать.
        Сколько бессонных ночей провёл Пётр после тех событий, когда он вынужден был находиться среди немцев, как советский предатель, и при нём расстреливались советские люди, он и не считал… А  тогда он не должен был себя выдавать…
        Так случилось, что весной  в канун начала войны призвали Петра Шаройко на службу в армию, а уже через пару месяцев воевала Советская армия  с наступающими войсками вермахта.
        После кровопролитных боёв вместе с отступающими частями армии  многие солдаты, оторванные от своих, пристраивались к любым, даже не воинским соединениям, а мелким объединениям отставших от своих частей военных и старались вместе пробираться  к своим.
        В такой ситуации оказался и Пётр. Блуждал по дорогам и лесам, прячась от захвативших территорию Белоруссии немцев. Во время этих поисков встретились ему сначала такие же  два солдата, отставшие от своей части, а позже примкнул к ним ещё один. Добыли себе гражданскую одежду, свою воинскую закопали. Оставили при себе только документы военнослужащих, да спрятали в одежде звёздочки, снятые с пилоток.
 Немцы быстро занимали белорусские деревни. Идти открыто молодым мужчинам по дорогам было опасно, поэтому днями отсыпались, забираясь глубже в лес, а ночами шли окружными путями. Если  видели кого-нибудь  из местных жителей, один из четвёрки выходил из укрытия и вступал в разговор, выясняя, где находятся, где советские части, есть ли в ближайших деревнях немцы. Боясь, что этот человек может их выдать, быстро уходили на другое место.
         В одну из таких встреч попавшийся на их пути дед рассказал, что селяне поговаривают, якобы  где-то здесь в лесах уже организован партизанский отряд. Он же, хитро поглядывая на  одетых в грязную случайную одежду молодых мужчин, стал подсказывать, в какую сторону надо идти.
        Сутки понадобились для  пути, который голодным, уставшим, выбитым из действительности людям казался нескончаемым, чтобы  они услышали окрик: «Кто идёт?» и, не сговариваясь, опустились на траву, каждый на том месте, где стоял в тот момент.
        Их окружили мужики с ружьями и автоматами, велели подняться и повели в штаб.
        После беседы с ним, их рассказа о  мытарствах в поисках своих частей, до выяснения правдивости их рассказов и подтверждения личностей, их поместили в отдельный большой шалаш, который был приспособлен под временный лазарет. Пользуясь предоставленным  покоем, все четверо повалились на ветки, уложенные вместо постели, и уснули.
       На следующий день уже  с утра их  повели к командиру. Тот  расспросил, согласны
ли они остаться  в отряде  или их отправить в свои части.
       Пётр был родом из этой местности, а потому обратился с просьбой зачислить его в отряд, чтобы бороться с оккупантами в рядах своих земляков.
        Уже больше года воевал он вместе с партизанами, выполняя  поручения командира, участвуя в партизанских вылазках и боях, когда его позвали в штаб для личного разговора.
        – Петя,– командир как - то необычно тепло и по-отцовски обратился к Петру.– Нам очень нужна твоя помощь. Прежде, чем обратиться к тебе с поручением, мы с товарищами долго и скрупулёзно обсуждали кандидатуры, кто подойдёт для его выполнения. Решили, что только ты…
        Командир помолчал, задумчиво и внимательно посмотрел  на Петра и продолжил:
        – Дело вот какое. В райцентре Дуброво расположился немецкий штаб. Нам нужен человек. который  мог бы собирать сведения о наличии, количествах и видах их техники, кто и когда приезжает из командования, когда готовятся карательные операции…В общем, нужны все сведения о них: кто, куда, сколько… Значит нужен наш человек, который вотрётся в доверие и сможет получать эти сведения. Как?... –  командир  сделал паузу.– Надо стать полицейским, чтобы всегда быть рядом с немцами. Ты в анкете написал, что учил в школе немецкий… И написал, что мать у тебя – учительница. Так немецкому она, может, учила? Уже слышали, как помогал нам переводить. Знаешь ведь? – снова  вопросительно посмотрел на Петра. Тот утвердительно кивнул.
        Командир продолжил:
        – Ты родом с этих мест. Но твоя деревня не там.  Значит, тебя не знают. Зато ты знаешь многие местные обычаи, которыми можешь сам воспользоваться в случае необходимости…
        – Да как я могу быть рядом с этим зверьём? – возмутился Пётр. – Как я смогу смотреть в глаза людям. Если при мне будут насильничать, убивать, жечь… Как, как?..– Он уже почти кричал.
        – Петя, ты принимал присягу, клятву нашего отряда. Клятву партизана… и обещал быть верным этой клятве…Я понимаю тебя…Но надо,– он почти шепотом сказал и повторил,– надо. План твоего внедрения в отряд полицаев отработан. Всегда будем обеспечивать твою секретность. Если надо будет, будем помогать.   Ну так что, сынок?..– Он помолчал.– Знаю, что очень опасно. Да мы все тут ходим по лезвию… Но надо воевать  за победу…
        Пётр понимал, что не может больше ничем возражать, а потому только спросил:
        – Когда?
        – Завтрашний день на сборы и получение инструкций.
        –  Слушаюсь, товарищ командир! Разрешите выполнять! – ничего больше не сказав, Пётр, отдал честь, резко развернулся и вышел.
        Уже через неделю Пётр ходил по Дуброво в повязке полицая, покрикивал на жителей, участвовал в рейдах поиска партизан. И всё время смотрел и слушал, собирая нужные сведения и передавая их связному. Большую радость доставляла ему обратная информация – о ликвидации партизанами предателей, которых он выявлял здесь среди полицейских, о немцах, участвующих в карательных операций, о подрывах поездов.
       После каждой очередной операции эсесовцев, когда они заставляли местных полицейских расстреливать своих же сельчан, он почти не спал. Возвращаясь в дом, где ему определили место жительства, он, не раздеваясь, падал вниз лицом на кровать и лежал, вслушиваясь в стук сердца.
Ему казалось, что оно вот-вот выпрыгнет, или ему хотелось, чтобы оно разорвалось, чтоб он больше не видел ни людского горя, ни жестокости нацистов.
        Как-то зимой  после очередной гибели одного из офицеров штаба  немцы решили провести рейд по поиску в селе партизан и выявлению их помощников   среди населения. Из дома в дом шли немцы, отбирая у сельчан последние продукты, избивая и убивая людей.
    Однажды в деревенской хате  немцы стали допрашивать хозяйку о партизанах, но женщина отвечала, что у неё много детей, а потому она не была связана  ни с кем из партизан, чтобы дали жить спокойно её семье.
        Один из немцев, посмотрев на ещё не старую женщину, подошёл к ней близко и сказал:
        – Раз много детей, ещё один не помешает, – и потянул её за занавеску.
        Женщина молчала, только раздавались звуки  ударов. Немец бил её. Стоящие в хате  фашисты хохотали. Потом тот немец, что издевался над хозяйкой, выволок её за волосы к сеням и на глазах всех выстрелил в неё. Женщина дёрнулась и затихла.
        Все  на какой-то момент замерли. Петру было не по себе. Но время от времени ему  приходилось какими-то поступками доказывать новым хозяевам свою преданность. И вот, в тот момент, его взгляд упал на валенки убитой. Он помнил просьбу партизан, чтобы при любой возможности добывать тёплую обувь. Зимой  лучше валенок в деревне обуви не было. А теперь перед ним лежала убитая женщина в валенках, которые ей больше не нужны. И он снял их с неё, артистично смеясь, что они его бабе пригодятся. Позже эти валенки он со связным передал в отряд.
        Терпеть самочинства и жестокость эсесовцев Петру было всё труднее.
        В одну из карательных операций на отдалённый хутор, где жила семья старого инвалида,  он зверства нацистов не выдержал.
       Немцы выгнали из хаты на двор  всю семью: самого хозяина – инвалида, его жену и двоих их детей-подростков. Поставили всех в ряд к стене и стали допрашивать. Ничего о партизанах  хозяева не рассказывали. Тогда на глазах у родителей расстреляли сначала детей, а потом расстреляли и родителей. Потом тела убитых подвинули ближе к стенам дома и подожгли его.  Как всегда, со смехом обсуждая ими соделанное, направились к мотоциклам, на которых приехали на хутор. Пока они рассаживались, Пётр, воспользовался моментом отсутствия  их внимания,схватил автомат, оставленный мотоциклистом на сидении,вскинул и одной очередью уложил всех на месте.
       Была  осень. Время – вечернее. Деревья стояли в разноцветной листве, и это в быстро наступающей темноте для убегающего Петра было хорошим прикрытием. По огородам, через лес  он бежал в сторону реки, чтобы в случае погони затерять следы в воде. 
       Когда убитые фашисты были обнаружены и за Петром бросились в погоню, он  ушел уже достаточно далеко.
        В тот момент  он не знал, что отряд поменял место дислокации, а связной не предупредил его о новом местонахождения отряда. Пришлось Петру, как когда-то в начале войны, снова блуждать по лесу и болотам, искать отряд.
        Он не мог знать, что за ним партизаны уже наблюдают, а потому, когда он  близко подошёл к границам охраняемой территории, к нему подошли вооружённые люди.
        Пётр назвал пароль, название своего отряда и попросил отвести его к командиру. Он попал в другой отряд, где его не знали, а потому, человек из тех, кто видел его в деревне полицаем, сразу сообщил об этом в штаб.  Его долго и скрупулёзно допрашивали, били и, связавши, заперли в холодной землянке, приставив охрану. Только через пару дней, после выяснения его личности,  и связавшись с командованием  отряда Петра, его проводили в свой отряд.    
        Когда он вошёл в штабную землянку и, отдав честь, доложил о своём прибытии, командир, с удивлением взглянув на  него, переспросил:
        – Кто ты?
        Пётр повторил ещё раз.
        Командир смотрел на него и молчал. Тот Петя, которого отправлял он на выполнение задания молодым мужчиной с чёрными волосами,  стоял перед ним седой и измождённый. Его шатало и от усталости, и от нервного напряжения, с которым он ждал решения командира за самовольное прекращение выполнения поручения.
        – Больше не могу, – шепотом прохрипел Петр. – Делайте со мной, что хотите… Больше не могу, – и он затрясся в рыданиях.
        – Ладно, ладно, разберёмся, – командир подошёл к Петру, предложил сесть на табурет и погладил по седой голове.– Ты много сделал… Конечно, мог бы ещё. Ну что ж, пошлём кого другого… А тебя отправим на большую землю. Полечишься, отдохнёшь…Там видно будет! Сейчас иди, отдыхай, завтра всё расскажешь.
        Помолчав, добавил:
        – Узнал я о происшедшем, послал пару человек тебя найти. Только ты другой дорогой ушёл.
Жаль, хозяйку твою повесили. Но мы этих гадов будем уничтожать в десять, сто раз больше, и гнать с нашей земли… А теперь давай… отдыхай…
        После лечения в госпитале, Пётр вернулся в отряд и воевал до окончания войны.
        За участие в партизанском движении и позже за освобождение Белоруссии Пётр Ефремович Шаройко был награждён  правительственными орденами и медалями.
          После окончания войны Пётр  вернулся в свою деревню. Но от неё после войны остались целыми лишь несколько домов. Стал он на родном пожарище строить новый дом. Стал расспрашивать возвращающихся  к мирной жизни бывших соседей о своих родителях, о сёстрах.
        Узнал, что отец  тоже воевал в партизанском отряде и погиб,а вот где похоронен, никто не сообщал.
        Двух сестёр немцы угнали в Германию, где они были после войны,тоже никто не знал.
        Мать, не дождавшись с фронта ни  мужа,ни сына сказала соседям, что уходит в город к младшей дочери. Больше её никто не видел.
       Начал Пётр искать сестёр и мать, но ничего не получалось.
       Часто ездил в районный военкомат, оформлял документы участника Великой Отечественной войны.
        Как- то раз при очередной поездке в автобусе, показывая на него пальцем, сидящая напротив пассажирка, закричала:
       – Это полицай! Я узнала его. Он ходил с немцами и убивал людей!
        Водитель остановил автобус, а мужики вытянули его на землю и стали бить. Подоспевший милиционер сумел освободить его из рук напавших и увёз в милицию.     Разобравшись в ситуацией, его на милицейской машине  отвезли домой.
        Пётр был вынужден обратиться к властям района за помощью  переехать в город, где его никто не знал.  Там он женился, пошёл работать на завод.
        И вот уже через много лет случай встречи его с потерпевшей во время войны селянкой, узнавшей в нём полицая, снова перевернул ему жизнь.
        Снова  пришлось привыкать  к новому месту жительства, к новой работе и новым людям.
        В один из юбилейных дат Дня Победы в Великой Отечественной войне Петра Ефремовича пригласили на торжественное собрание в Дом культуры завода. Дед надел свой единственный костюм, который служил ему столько лет, сколько сам хозяин не помнил, а на пиджак прикрепил все заслуженные награды.
       Шёл по улице, высоко подняв голову, с гордостью неся на груди свои ордена и медали.
       Но проходя мимо стайки подростков, услышал, как кто-то из них бросил вдогонку: « А полицай-то как вырядился!»
       Прошлое шло следом.

                ***
        Историю  участия Петра Ефремовича Шаройко  в Великой Отечественной войне  я услышала от самого её героя.
        Так случилось, что я  и мой маленький сынишка  заболели одновременно. Диагноз был один и тот же – пневмония. Нас обоих направили на лечение в торакальное отделение  областной туберкулёзной больницы.
       Нам с малышом разрешалось в хорошую погоду гулять.
       Во время прогулок я заметила на территории больницы высокого сутулого старика, который часто подолгу сидел на  лавочке среди старых сосен один. Потом увидела уже в отделении, что и там  он держался обособлено: был устроен в одноместной палате, старался последним прийти на процедуры, ни к кому не подсаживался в столовой
        В одну из прогулок подсела к нему. Он сначала молчал, потом спросил про сынишку, чем болен, как дела. Начался наш разговор, как часто говорят, про жизнь. Мой сынишка был общительным малышом, тут же стал  задавать разные наивные вопросы старику, и тот с улыбкой вступил в разговор с ребёнком.  Познакомились.
       С каждым днём  Пётр Ефремович становился приветливее, разговорчивей. Стали делиться с ним событиями своей жизни.
        Коснулись в разговоре и темы Великой Отечественной войны. Я рассказывала о своих родных, погибших и участвующих в боях за освобождение Белоруссии. Он говорил, что тоже участвовал в партизанском движении, называл места, где участвовал в освобождении.
       С каждым днём наши беседы становились доверительнее. Я, рассказывая о своей семье, над чем-то сокрушалась, чему – то радовалась. А на мой вопрос о его семье  сказал:
        – Я одинок. У меня никого нет.
        – Как же так? – удивилась,– кто-то должен быть!
        – Вот так! – раздраженно ответил. – В семье должно быть доверие, а когда его нет, а подозрения и необоснованные обвинения, тогда ни мира, ни радости… –  и замолчал.
        А потом его, как прорвало:
        – Знаешь,  в молодости верим во всё доброе. Потом оказывается, что плохое впереди нас бежит, а за хорошее приходится бороться и всем доказывать, что ты не тот, за кого тебя принимают. Только всем всего не расскажешь!
        Мы сидели в холле отделения во время послеобеденного отдыха. Сын спал в палате, а я вышла позвонить, но увидев Петра Ефремовича, подошла.
        – Посиди со мной, – попросил, – что-то мне сегодня совсем плохо.
        Слово за слово, и он стал рассказывать о своей жизни, о том, что пришлось пережить ему  во время войны и после неё.
        Тогда я  очень внимательно и с каким-то внутренним трепетом слушала его, и была несколько ошарашена его откровенностью. Намного позже я поняла, что надо было бы записать поподробнее обо всём услышанном: о местах боевых действий партизанского отряда, в котором сражался Пётр Ефремович, об освобождённых деревнях, об его наградах…  Да много надо было бы узнать, чтобы можно было уже через годы рассказывать новым поколениям о  борьбе и подвигах партизан.
        Уже под конец его рассказа я с нескрываемой неприязнью перебила его вопросом:
         – А как Вы могли спокойно смотреть на то, что при Вас убивали наших людей, жгли дома, пытали …
        – Да у меня был приказ видеть всё и не выдавать себя!– он почти кричал.– Слушать и запоминать… видеть и запоминать!...А потом обо всём передавать информацию в отряд. У нас же не было другой связи! Я думал, что сойду с ума от всего, что видел...
       После этих слов он встал, посмотрел на меня с каким-то отчаянием, махнул рукой и пошёл к своей палате.
       Через пару дней нас с сыном выписали. Я зашла к Петру Ефремовичу проститься, пожелать здоровья. Он дал мне свой адрес и пригласил в гости.
        – Может, ты приедешь? – с неуверенностью в голосе спросил.
        – Если будет возможность, приеду!
                Однако приехать на посёлок торфодобывающего завода  я смогла только через несколько  лет. Я ехала с поручением от руководства предприятия, на котором работала в то время. Получив это поручение, я тут же вспомнила про своего знакомого Петра Ефремовича Шаройко, с трудом отыскала в старых записях его адрес.
                После выполнения поручения я нашла дом, указанный в адресе, позвонила в дверь нужной квартиры. Никто не открывал. Подождала немного и решила, хотя бы через соседей, передать старому знакомому привет и маленький гостинчик, который везла для него.
                Пожилая женщина, открывшая дверь в соседней квартире, выслушала моё объяснение, почему я ищу соседа, и пригласила зайти. Предложила раздеться и выпить чашку чая. Я согласилась.
                Налив чаю, она сказала как-то сразу:
                – В той квартире  другие люди живут. Ефремыча уже пара лет, как не стало. Люди думали о нём плохо, насмехались… Дед строгий был. И скрытный, людей сторонился… Умер в больнице, один был. С лёгкими у него были проблемы: говорил, что в войну часто подолгу в болотах сидели. Из родных никто его не провожал. Хоронила администрация завода. С ним прощались в заводском доме культуры. Одели его в костюм. Автобус с людьми подогнали, приехали несколько стариков… Тогда рассказывали, что он партизанил. А то ведь все его полицаем называли. – И она поведала  мне о той стороне  жизни Петра Ефремовича  в посёлке, которая была на виду у людей, и что помогло мне рассказать о нём теперь. Когда мы с ней прощались, пока я надевала пальто, она немного помолчала и потом  добавила, повторив:
                – Он о себе как-то ничего и не говорил, а мы и не спрашивали. Всегда не знаешь, чему верить, чему нет. Может и полицаем был, людей губил. А, может, и партизанил. Награды у него были; я видела и ордена, и медали. Их какой-то военный с собой забрал…
                Прошло  много лет с того времени, как я узнала трагическую историю  жизни человека, судьбу которого поломала война.  Она оставалась в нём до конца.
                Имя, отчество и фамилию героя своего рассказа я изменила, чтобы никто никогда своими сомнениями не потревожил его память. Сколько ещё есть в истории той войны безымянных героев?!