О котах. Мопассан

1
Мыс Антиб

Как-то сидя на скамье перед домом в один из дней, греясь на солнце рядом с клумбой цветущих анемонов, я читал недавно вышедшую книгу Жоржа Дюваля “Бочар”, которая одновременно дышала правдой и красотой, что редко встречается в литературе. Большой белый кот садовника прыгнул мне на колени и закрыл мне книгу, которую я тотчас же отложил, чтобы погладить его.
Погода была тёплая; новый аромат цветов, ещё робкий и лёгкий, проносился в воздухе вместе с холодными ветерками с белых горных вершин, видневшихся вдали.
Но солнце жгло и пробуждало землю, ростки в семенах и почки, разворачивающиеся в молодые листья. Кот катался по моим коленям, переворачивался на спину, втягивал и выпускал когти и блестел острыми клыками  и зелёными глазами в прищуренных веках. Я гладил его, мягкого и послушного, как шёлковый лоскут, тёплого, нежного и опасного. Он мурлыкал, готовый укусить от удовольствия, вытягивал шею, извивался, а когда я убрал руку, встал и боднул мою ладонь.
Мы с ним раздражали друг друга, так как я люблю и ненавижу этих очаровательных и вероломных животных. Мне нравится гладить их шелковистую потрескивающую шерсть, чувствовать их тепло. Ничто не даёт руке более нежного и приятного ощущения, чем шубка кота. Но когда я ласкаю эту шкурку, мне почему-то хочется задушить животное. Я чувствую в нём желание укусить и разорвать меня и воспринимаю его, как жидкость в сообщающемся сосуде; это желание перетекает в меня, в кончики моих пальцев, поднимается по нервам к сердцу и голове, наполняет меня, бежит под кожей и заставляет сжиматься зубы. И я постоянно чувствую под пальцами лёгкое щекотание, проникающее в меня.
А если животное начинает кусаться и царапаться, я хватаю его за шкирку и отшвыриваю, как камень из рогатки, так быстро и резко, что кот не успевает отомстить.
Я помню, когда ещё был ребёнком, мне очень нравились кошки, и мне хотелось придушить их своими маленькими пальчиками. Однажды утром, на выходе из сада, где он соединялся с лесом, я заметил что-то серое, катающееся по траве. Я подошёл и увидел кота, попавшегося в капкан; он задыхался, извивался, рыл землю когтями, подпрыгивал и падал, и его хриплое дыхание было похоже на шум насоса – жуткий звук, который я слышу до сих пор.
Я мог бы взять лопату и разрубить силок, я мог бы позвать слугу или сказать отцу. Но я не шевельнулся и стоял с бьющимся сердцем, глядя с жестокой радостью, как умирает этот кот. Если бы на его месте был пёс, я разгрыз бы цепь зубами, лишь бы не допустить ни секунды его страданий.
Когда кот умер и был ещё тёплым, я потрогал его и потянул за хвост.

2
Однако они очень нежны, особенно когда их гладишь. Тогда они трутся о нашу руку, мурлыкают и катаются по нам, глядя жёлтыми глазами, которые, кажется, никогда нас не видят, но под этим всем чувствуется ненадёжность чувств, вероломный эгоизм удовольствия.
Очаровательные женщины со светлыми лживыми глазами оставляют в нас те же ощущения: они выбирают нас, чтобы потереться телами в любви. Когда они раскрывают объятия, вытягивают губы, когда их целуешь и сжимаешь с бьющимся сердцем, когда чувствуешь радость от их ласк, то кажется, будто ты держишь кошку, настоящую кошку с клыками и когтями, опасное влюблённое животное, которое укусит, устав от поцелуев.
Все поэты любят кошек. Бодлер воспел их божественно. Всем известен его восхитительный сонет:

Влюблённые в пылу, ученые в посте -
Все любят равно в свой период зрелый
Котов ласкающихся, рыжих или белых,
Таких же мерзляков, как домоседы те.

Влекомы к неге, ласкам, тишине,
Они их ищут в сумерках вечерних.
Эреба царство, что не терпит черни,
Взяло б их в слуги, не смирив вполне.

И вот они в манерах грациозных,
Как сфинксы посреди пустынь беззвёздных,
Как будто спят, и сон их так глубок.

По чреслам их бегут, сверкая, искры,
И, как на дне морском - златой песок,
Вокруг зрачков мелькают звёзды быстро.

3
Мне посчастливилось однажды жить во дворце Белой Кошки - величественном замке, которым управляло одно из этих пушистых существ, загадочных и волнующих: возможно, единственное в своём роде из когда-либо ходивших по земле.
Это было прошлым летом, на том же побережье Средиземноморья.
В Ницце стояла страшная жара, и я спросил у местных жителей, нет ли поблизости какой-нибудь свежей долины, где можно подышать.
Мне указали на долину Торан. Я захотел увидеть её.
Сначала нужно было добраться до Граса, города парфюмерии, о котором я ещё расскажу однажды, повествуя, как изготавливают эти цветочные  эссенции и квинтэссенции  ценой в 2000 франков за литр. Я провёл там вечер и переночевал в старой ратуше - посредственном постоялом дворе, где качество еды было таким же сомнительным, как и чистота номеров. Утром я отправился в путь.
Дорога углублялась в горы, шла по глубоким расселинам и диким безжизненным пикам. Я спрашивал себя, на какое странное летнее жильё мне здесь указали, и даже подумывал над тем, чтобы вернуться в Ниццу тем же вечером, когда внезапно увидел на горе над собой огромные восхитительные развалины: башни и обвалившиеся стены на фоне неба, причудливую древнюю цитадель - командорство тамплиеров, которые некогда управляли Тораном.
Я обогнул эту гору, и внезапно передо мной расстелилась длинная зелёная долина, располагающая к отдыху. В глубине её были луга и ручьи с плакучими ивами, а на склонах росли высокие сосны.
Напротив командорства, с другой стороны долины, но пониже, возвышается обитаемый замок – замок Четырёх Башен, построенный около 1530 года. Однако в его архитектуре ещё не заметно никаких признаков Возрождения.
Это тяжёлая, массивная прямоугольная постройка с резкими линиями и четырьмя сторожевыми башнями по углам, как и следует из названия.
У меня было рекомендательное письмо к владельцу замка.
Вся долина действительно представляет собой одно из самых приятных мест летнего отдыха. Я гулял там до вечера, а после ужина поднялся в свой номер. Сперва я пересёк какую-то гостиную, где стены были затянуты кордовскими кожами, и ещё одну комнату, где заметил при свете свечи старые портреты дам на стенах, о которых Теофиль Готье сказал:

Ах, как любуюсь я на те овалы
С красавицами, жившими давно,
Чьи розы в ручках носят цвет опала,
Чьё увяданье розам тем равно!

и вошёл в свою спальню. Она была затянута старыми розово-голубыми гобеленами с фантастическими птицами и листвой из драгоценных камней.
Моя туалетная комната располагалась в одной из башен. Окна, широкие в спальне, в башне были лишь узкими бойницами в стене, откуда убивали людей. Я закрыл дверь, разделся и лёг.
Мне снился сон. В снах часто приходит то, что случилось с нами днём. Мне снилось, что я путешествую. Вот я вхожу в залу постоялого двора и вижу за столом у огня слугу в ливрее и каменщика, но не удивляюсь. Они говорят о Викторе Гюго, который недавно умер, и я присоединяюсь к их беседе. Наконец, я иду спать в комнату с незапирающейся дверью и вдруг вижу, как слуга и каменщик подходят ко мне с кирпичами в руках.
Я проснулся, и мне понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, где я нахожусь. Затем я вспомнил события предыдущего дня, своё прибытие в долину, радушный приём владельца замка… Я уже собирался сомкнуть веки, когда вдруг увидел в ночной тьме два глаза, глядящих на меня. Я схватил спичку и, пока зажигал её, услышал лёгкий шум, словно мокрое бельё упало на пол, а когда зажёг свет, то не увидел ничего, кроме стола в середине комнаты.
Я встал, осмотрел комнату и умывальную, пространство под кроватью, шкафы и ничего не нашёл.
Я подумал, что это было продолжением моего сна, и вновь уснул, хотя и не без труда. Мне вновь снился сон. На этот раз я путешествовал по Востоку, в любимой мной стране. Я пришёл к какому-то турку, который жил в пустыне совсем один. Это был великолепный турок, не араб: большой, добродушный, одетый по-турецки в тюрбан и шелка – настоящий турок из французского театра, который осыпал меня комплиментами, угощая сладостями на большом диване.
Затем негритёнок провёл меня в спальню (все мои сны заканчивались на этом) небесного цвета, надушенную ароматами, со шкурами зверей на полу, а перед камином (мысль о камине не покинула меня и в пустыне) сидела на низком стульчике полураздетая женщина и ждала меня.
Её черты были чисто восточными: огромные глаза, румянец на щеках и  восхитительное тело, немного темноватое и смуглое, но великолепное.
Она смотрела на меня, и я подумал: “Вот так я и понимаю гостеприимство. Здесь не так, как в наших глупых северных странах с их нелепым пуританством, ненавистной стыдливостью, глупой моралью. Здесь чужестранца принимают по-другому”.
Я подошёл к ней и заговорил, но она отвечала знаками, не зная ни слова из моего языка, которым так хорошо владел её хозяин-турок.
Ещё более счастливый от её немоты, я взял её за руку и уложил в кровать рядом с собой… Но в такие моменты всегда просыпаешься! Я проснулся и немало удивился, почувствовав под рукой что-то мягкое и тёплое, что я машинально ласкал.
Затем мои мысли прояснились, и я увидел, что это был большой кот, свернувшийся у моей щеки. Я позволил ему остаться и, последовав его примеру, заснул.
Когда наступил рассвет, кот ушёл. Всё это мне действительно показалось сном, так как я не понимал, как он мог прийти и уйти через дверь, запертую на ключ.
Когда я рассказал о своём приключении хозяину (опуская некоторые детали), он рассмеялся и сказал: “Она пришла через свою собственную дверь”, а затем приподнял занавеску и показал мне небольшую круглую дыру в стене.
Я узнал, что почти все старые постройки в этой местности снабжены длинными узкими коридорами вдоль стен, которые выходят на чердак, в комнату слуг и комнату хозяина и делают котов полноправными королями целого замка.
Кот путешествует, как ему захочется, может спать на любой кровати, всё видеть и всё слышать, знать все секреты и все привычки дома. Он везде чувствует себя хорошо, входит бесшумно и прогуливается ночью в полых стенах. И мне на ум пришли другие стихи Бодлера:

Как дух всех этих мест и всех дорог,
Он судит, верховодит, вдохновляет,
Он всем вокруг так властно управляет:
Возможно, это фея? Или Бог?

9 февраля 1886

(Переведено 10 мая 2019)