Французская мелодрама матушки Екатерины II. Эпилог

Вдовствующая княгиня Иоганна Елизавета Ангальт-Цербстская, урожденная принцесса Гольштейн-Готторпская, скончалась 19 мая 1760 года. Нельзя сказать, что смерть её была неожиданной, несмотря на то, что Иоганне было всего 47 лет. Причиной тому была тяжелая болезнь, которая мучила княгиню несколько последних месяцев её жизни.
Как уже отмечалось ранее, пребывание вдовствующей княгини Цербстской в Париже вызывало живейший интерес российских дипломатов. Не оставили они её своим вниманием до самой кончины. Прибывший на смену дряхлеющему посланнику графу Бестужеву князь Дмитрий Голицын нанес Иоганне несколько визитов и даже предпринял меры по получению подробных сведений о протекании её болезни от лечащих докторов. Следует сказать, что пользовали Иоганну, видимо, известные в то время эскулапы, один из которых, а именно де-ла-Сонне, был личным врачом самой французской королевы. 
К сожалению, усилия таких опытных докторов не принесли пациентке облегчения, и, предчувствуя близкий конец, княгиня Цербстская в начале апреля 1760 г. призвала  к себе князя Голицына для конфиденциальной беседы.   
По итогам этого визита посланник Голицын составил депешу канцлеру Воронцову, которую отослал 13 апреля 1760 г. Письмо это было получено канцлером лишь в мае, за несколько дней до смерти княгини. В тексте письма Голицына чувствуется его искреннее сочувствие не только к физическим, но и душевным страданиям княгини:
«… я не токмо по приезде моем сюда, её светлость княгиню Ангальт-Цербстскую нашел в весьма худом состоянии её здоровья, но что потом день ото дня оная еще слабее прежнего становилась, а вчерашнего вечера её светлость, которая обреталась в самых истощенных силах, и по истине жалостно было её видеть, нарочно меня к себе призывать изволила, и со мною в целой памяти и здравом разуме с немалой прискорбностью, что она чувствует, что конец её жизни приближается, при чем она небезутешна остается, да не может спокойно умереть, даже не уверенна будет, что Е.И.В., от коей она многими милостями, благодеяниями и неизреченной щедротой взыскана была, ей великодушно отпустить соизволит все то, почем она несчастие имела оной гнев на себя навлесть, о чем она крайне сожалеет, и в том признается не в ином каком  виде и не упоминая нимало о своих оставляемых дедах, но единственно приносит свое повиновение по искренности её сердца и должному респекту к столь великой Государыне, которое все поручила мне накрепко и со многой просьбою вашему сиятельству подробно донести… И как она с жадностью ожидает на сие желаемого ответа, и особливо чтоб вышеозначенное порадование её застать могло еще живу, того ради рекомендовала мне сие отправить отсюда с нарочным курьером немедленно. При сем включаю описание ея болезни, и всякие средства ко излечению оной употреблялись что я получил от доктора, которой ея светлость пользует».
И, действительно, описание болезни Иоганны, составленное сострадательным князем, было приложено к письму-донесению канцлеру Воронцову. В нем довольно подробно изложен анамнез заболевания, динамика состояния пациентки, упомянуты методы лечения с использованием специальных медицинских терминов. Ознакомление с этим документом не есть приятное чтение, поэтому ограничимся констатацией, что Иоганна страдала, по всей видимости, водянкой, подагрой и сопутствующими недугами на фоне онкологического заболевания внутренних органов.
Однако Иоганна нашла в себе силы написать пространные письма своей дочери Екатерине и самой императрице Елизавете Петровне. Переводы этих писем  опубликованы все в том же «Архиве Воронцова». Чтение прощальных посланий княгини Цербстской вызывает чувство глубокого сострадания к их автору.
              В письме императрице Иоганна высказал свое последнее желание, которое состояло в следующем: «Все мое желание состоит только в том едином, чтобы Ваше Императорское Величество даровали и обратили ко мне паки милостивое Ваше сердце, чего по преданности моей к освященной Вашей особе и почтению к Вашей державе не недостойна. Ваше Величество, по своему великодушию, отпустили бы вину и самой преступнице, если бы видели в какое привело меня сокрушение письмо вашего канцлера ко мне вашем именем писанное. Если бы могли ведать, в какие оное мучительные привело меня обстоятельства, то конечно бы Ваше Императорское Величество едва ли воздержались бы сами от пролития своих слез, каковы я притом проливала…  Меня ныне сокрушает сия единая печаль, что прогневала Ваше Императорское Величество, и я прошу только прийти  в сожаление и принять в рассуждение, сколь велико оная действия во мне производит, и сколь мне горестно будет, если в оной же скончаю дни мои. Я же не желаю другой милости кроме сей, чтобы Вы с милосердием принять изволили, так как прежде в счастливейшие времена, мою покорность, повиновение ко всем Вашим повелениям, усерднейшую мою преданность и глубочайшее почтение, с коим я до последнего моего издыхания пребуду».
            Упомянутое «письмо канцлера, писанное именем императрицы», которое привело княгиню в «сокрушение», заключало в себе рекомендацию Иоганне самостоятельно расплатиться с её долгами и покинуть Париж. В тех средствах, которые в свое время запрашивала для этого Иоганна у Елизаветы Петровны, ей было отказано.
             В письме к дочери – великой княгини Екатерине Алексеевне – Иоганна передает ей своё последнее родительское желание и наставление, которые, с учетом также и того, что письмо это было отослано через посланника Голицына, заключались в следующем: «… не остается мне более желать, как только бы через вас приобрести себе опять милость Ея Императорского Величества, а до того времени не может дух мой быть спокоен: ибо через то все мои желания исполнились бы, и вы учинились бы достойшею благословения, которое чаятельно даю я вам в последний раз, желая притом всегдашнего вам здравия и постоянного благополучия. Почитайте и будьте завсегда верны и преданы Ея Императорскому Величеству и великому князю, вашему супругу, и наблюдайте все ваши должности; вспоминайте же иногда о матери вашей, которая вас сердечно любила и которая при конце своей жизни сожалеет только о том, что не могла с вами видеться и при вас умереть. Извините меня пред Ея Императорским Величеством, что я письмо мое к ней так худо писала; ибо я за опухолью всего моего тела не могла того лучше учинить. Елизабет».   
           Обращает на себя внимание то, что княгиня Цербстская свои письма в Россию подписывала своим вторым именем – Елизавета. Тем самым, видимо, подчеркивая свою родственную близость к императрице.    Следует, однако, заметить, что внимание, кое российские дипломаты уделяли болезни княгини Цербстской, касалось не только состоянию её здоровья, неоплаченных долгов и прочих деталей быта. Сквозь строки дипломатической переписки проглядывает пристальное внимание к личному архиву Иоганны. Выполняя, видимо, поручение своего начальства, князь Голицын должен был выяснить, в каком состоянии находится архив княгини, какие документы, письма и т.д. в нем могут содержаться, кто имеет к нему доступ и прочее.
Как известно, «слепою волею родства» княгиня Иоганна Цербстская была связана с несколькими королевскими и княжескими династиями Европы, и конечно же с Романовыми. Поэтому документы её архива могли быть интересны для многих высоких персон, как с точки зрения ознакомления с ними, так и наоборот – недопущения попадания этих бумаг в другие руки. В своей духовной, т.е. своим завещанием, Иоганна определила, как надлежит распорядиться этими бумагами: «Объявляю, что все письма, кои находятся в большом шкапу в желтом моем кабинете, также и те,  кои лежат в баулах красною кожею обшитых и кои находятся в том же кабинете, касаются единственно до моих германских дел, и прошу господина маркиза Сент-Симона, чтобы сих писем в опись не вносить, а отдать оныя господину князю Ангальт-Цербстскому или кому он поверит». Видимо, весьма объемный архив Иоганны касался разнообразных сторон её жизни, кои, по её мнению, не должны были быть интересны посторонним лицам.
Беспокойство состоянием архива своей матушки проявила из С.-Петербурга и её дочь Екатерина. Она, пользуясь расположением французского посланника в России маркиза де-Лопиталя, пыталась предотвратить попадание своей переписки с матерью в руки российских дипломатов.  Ранее, еще до «дела канцлера Бестужева», живейший интерес к письмам Екатерины, написанным ею своим близким родственникам, минуя официальную почту российского канцлера, проявлял граф Воронцов. Поэтому жена наследника российского престола вполне резонно опасалась, что, попади эти письма к Воронцову, а через него - к императрице Елизавете, то этого самого престола ей вовсе не видать.
Таким образом, вокруг эпистолярного наследия Иоганны еще при её жизни сложилась весьма напряженная обстановка. Понимая это, княгиня решила упредить любознательность своих «доброжелателей». В депеше, написанной сразу после известия о смерти княгини, посланник Голицын сообщает Воронцову: «Её Светлость, как слышно, многие письма сама сожгла». Это заключение, по всей видимости, было истинным - приватные письма, полученные Иоганной от своей дочери из России, историографам вовсе не известны.
После смерти Иоганны доступ к её архиву получили официальные лица принимающей стороны, т.е. Франции. Они поступили благородно – сожгли любовную переписку почившей княгини, находившуюся в одном из баулов. В ответ на указанную выше неофициальную просьбу Екатерины французские уполномоченные лица заверили своего посланника в С.-Петербурге, что письма «… такого же рода (т.е. сугубо личные) будут брошены в огонь. Уверьте, пожалуйста, великую княгиню, что мы с удовольствием готовы служить ей и исполнить малейшее её желание».   
После смерти княгини Цербсткой опекавшие её лица и родственники с некоторой досадой, наконец, узнали, на какие же средства жила Иоганна в Париже. Оказалось, что те драгоценные подарки, которые были вручены российской императорской семьей княгине Цербстской во время её визита в Россию с дочерью-невестой (см. «Три портрета…., часть 5») в 1744-45 годах, были ею заложены у французских ростовщиков. Как известно, насколько французы тактичны и терпимы к тому, что касается любовной переписки, настолько они деловито прямолинейны касательно задолженности по займам. Причастные к наследственным делам княгини лица определили, что продажа всего оставшегося имущества Иоганны не покроет всех её многотысячных долгов. А они, согласно донесению все того же Голицына, составляли более четырехсот тысяч ливров. В конце концов, благодаря хлопотам Екатерины, кабинет российской императрицы, т.е. личная казна Елизаветы Петровны, выделила средства для погашения долгов матери жены наследника престола. По всей видимости, некоторые драгоценности, подаренные в свое время императрицей её ветреной родственнице, удалось вернуть в Россию. 
Однако разбирательство с долгами – не наша парадигма. Но с сожалением приходится констатировать, что такая милая французская мелодрама закончилась смертью героини и последующими банальными расчетами с её кредиторами. А что же герой этой мелодрамы де-Пуйли? Неужели он никак не проявил себя в эти трагические для Иоганны дни? Увы, его имя после 22 июля 1759 г. - даты последнего письма к нему, - нигде в документах, связанных с Иоганной Цербстской, не упоминается.   
На этом, собственно, можно закончить наше повествование. Следует только заметить, что российская императрица, а по-родственному – свойственница Иоганны Цербстской, ненадолго пережила свою нелюбимую "племянницу". Елизавета Петровна скончалась 25 декабря 1761 г. Последний год своей жизни Елизавета Романова тяжело болела. Она практически полностью отстранилась от государственных дел. Её, также как и Иоганну, пользовали опытные доктора, в основном иностранцы. Но лечение не помогало быстро дряхлеющей императрице, которой и было только-то неполных 52 года. Словно со смертью Иоганны Цербстской необратимо слабели те человеческие связи, которые удерживали Елизавету Петровну на этом свете. Словно то напряжение любви-ненависти к своей свойственнице, сохранявшее Елизавету в жизненном тонусе, со смертью княгини Ангальт-Цербстской исчезло, а вслед за ним и силы, удерживаюшие российскую императрицу на этом свете, стали покидать её …
Видимо, ничто из того, чего с таким маниакальным упорством пыталась добиться от Иоганны императрица Елизавета, устраивая личные допросы её дочери Екатерине, отказывая княгине в выплате назначенного ей пенсиона, смещая симпатизирующего цербстскому семейству канцлера Бестужева и прочее, и прочее - ничто из этого не принесло ей удовлетворения. Видимо, то, что Елизавета Петровна хотела добиться от княгини, было такой сокровенной тайной, что никакие выпавшие на Иоганну невзгоды не принудили раскрыть её... Тайна эта, по всей видимости, сгорела в камине парижских апартаментов Иоганны Елизаветы Ангальт-Цербстской.