4. Передвигая фигуры - 1602

Какой-то случайный прохожий сказал:
«Мы все здесь, вроде, свои.
Пути Господни не отмечены в картах,
на них не бывает ГАИ.
Можно верить обществу,
можно верить судьбе,
Но если ты хочешь узнать Закон,
то ты узнаешь его в себе.»
(Аквариум, «Генерал Скобелев»)


Кофемашина зафыркала и тонкие струйки «Эспрессо» неторопливо побежали на дно чашки. Дэн терпеливо дождался, когда чашка наполнится, вынул ее из кармана кофемашины, и направился к сдвижной стеклянной двери, ведущей с кухни на задний двор.

Дэн вернулся из Бостона с полчаса назад, чтобы найти дома молчаливую и занятую Элис, и еще младшего сына Стэна, носящегося туда-обратно с соседскими мальчишками. Он попробовал изложить жене случившееся у Терезы, но то ли чересчур задумчив был, то ли она не проявила должного интереса, да только рассказ заглох, и Дэн теперь, наедине со своим мыслями, разглядывал на заднем дворе кромку подстриженной, зеленой травы, упирающуюся в ворсистую стену леса.

Довольно продолжительное время, до сего дня, Дэн считал, что разучился переживать подолгу. По роду деятельности он непрерывно имел дело с человеческим фактором и его следствиями. Личные неприятности, драмы и просьбы, с которыми приходили к Дэну сотрудники, он рассматривал, сортировал, находил, разумеется, нужные слова, но оценивал в первую очередь с точки зрения влияния на бизнес компании. Поэтому не раздумывал долго, не пускал внутрь, анализировал, реагировал и двигался дальше. Это отражалось даже на свойствах его памяти: то, что могло вызвать переживание он научился туманить, избегать, не концентрироваться.

Новые воспоминания Дэна, история, развернувшаяся перед ним во сне, вкупе с почти забытыми дневниковыми записями, словно перевернули монетку его восприятия. Он почувствовал где-то глубоко внутри замедление бега часов и эмоции, которые не разбегались, как круги на воде, а держались стойко, точно в застывающем цементе. Перед глазами его до сих пор стояли профили далеких холмов и широкие кварталы молодого Эдо.

Выходные у четы Абрамсов обыкновенно принадлежали семье и детям. Правило это Дэн с Элис блюли много лет, стараясь сдвигать бытовые нужды и работу, чтобы оставлять нетронутыми выходные. Но в последние год-два и этот внутренний бастион дал трещину. Стали находиться важные, неотложные дела, непременно требующие разрешения в субботу или воскресенье. Загораживаясь кромкой леса от наползающего солнца, Дэн почему-то вспомнил об этом.

Постояв минут пятнадцать разглядывая рифленый сосновый ствол, Дэн допил кофе и вернулся в дом.

Он ушел в кабинет, уселся в кресло и открыл электронную почту. Почта была всегда, набегала горкой песка под горловиной песочных часов. Почта была его бременем, якорем и одновременно уютной норой, в которую всегда можно было сбежать от повседневных забот и мыслей, вроде тех, что возникли на заднем дворе. Дэн еще размышлял над своими всколыхнувшимися эмоциями, читая первые заголовки. Вспоминал галдящий рынок из сна, беленые лица женщин, укутанных в просторные халаты и строящуюся башню замка. Образы держались стойко, как послевкусие проникновенной книги или фильма. Дэн заставил себя сконцентрироваться на работе.

Элис все-таки вытащила семью на прогулку, хотя и не стали эти выходные полноценными. Дэн не подал виду, но был втайне благодарен жене за ее чувство семейной ответственности, и особенно за то, что выдернула его из рабочей трясины. Ничем срочным он не занимался, на письма отвечал механически, не способный как следует сосредоточиться.

Солнце уже повернулось к закату, когда они погрузились в машину и выехали в Каллахан-парк, где среди пышной июньской зелени виляли стоптанные тропинки. Сначала шли гуськом, потом дети увлеклись, стали нырять в лес, возвращаться, задавали родителям вопросы, на которые те терпеливо отвечали. Между собой разговор у Дэна и Элис не очень ладился. Ее голова была забита учебой, которую Дэн уважал, но понимал весьма поверхностно. Она получала мастерскую (master – магистр) степень по медицине и биоинженерии, и знания ее на старших курсах давно перешагнули границы простой эрудиции Дэна. Слушать, впрочем, о генной и молекулярной биологии бывало интересно. Между ними все еще висело застывшее отчуждение последних недель, которое никак не удавалось прогнать. Дэн попробовал снова рассказать про сеансы и картины, всплывающие в его памяти вслед за восстановленными страницами дневника. Элис поначалу заинтересовалась выводами доктора Коуэлл, но потом будто осадила сама себя, пожелала только, чтобы новая методика и вправду помогла, а не усугубила его кошмары. Так они и завершили прогулку, одновременно вместе и порознь. Поделились новостями ровно настолько, чтобы считать, что друг от друга у них нет секретов, при этом не потревожив наросшего между ними льда.

Домой ехали молча, под тихое воркование радио. Фары автомобиля методично выхватывали из сумерек яркие, отражающие цвета дорожной разметки. Дети уткнулись в телефоны на заднем сиденье. Наверное, это был подходящий момент, чтобы поговорить по душам, однако Дэн не сделал попытки. И вовсе не потому, что не хотел. Они через столько прошли вместе, столько всего пережили. Правильный момент, разрешающий разногласие, всегда приходил сам, к нему не требовалось специально готовиться. Наступит и теперь, думал Дэн. Элис сосредоточенно смотрела на дорогу.

***

Вторник Дэн встречал в Далласе. Улетел туда утром понедельника, чтобы вернуться в Бостон поздним вечером в четверг. В таком графике Дэну предстояло жить ближайшие шесть недель, по договоренности с Домиником и Жозефом.

Утренняя разнарядка с проектной командой прошла тихо, инженеры еще не знали, чего ждать от вице-президента Дэна Абрамса, взявшегося за проект лично. Дэн в свою очередь решил не давить сразу, послушать немного какие у проекта проблемы. Онсайт интересовался сроками выдачи последних обновлений ПО (ПО — программное обеспечение), офшор называл консервативные, комфортные даты (Onsite – на сайте, в офисе заказчика; Onshore - локации в стране и временной зоне заказчика; Offshore/Offsite – офисы за границей, удаленные от заказчика). Только раз Дэн остановил Карлоса и переспросил у проектного менеджера в Индии о проблемах с людьми. Как и предполагал, ответ он получил типовой, ни к чему не обязывающий: «Ключевых людей мало, но ввиду его, проекта, уникальности, каждый новый человек будет скорее обузой, чем помощью. Ведь его требовалось обучать, присматривать за ним, помогать. Поэтому, когда сроки сдачи проекта так близки, то безопаснее всего было закончить командой, которая есть.» Отличная отговорка, позволяющая снять с себя ответственность за проваленные сроки и регулярно сетовать на нехватку людей с подходящим скиллсетом (skillset – набор навыков, умений и опыта).

Когда аудио-конфренция закончилась, Дэн, сделал пару коротких прямых звонков доверенным техническим управляющим в офшоре. Он желал понять настоящее положение дел, от чего ему нужно отталкиваться, при принятии решения о подтягивании на проект дополнительного народа. Через час он был уже на телефонном бридже с региональными менеджерами ресурсных центров со списками людей, подходящих по опыту и наличию виз. Конференцию Дэн назначил заранее, еще в выходные, зная, что календарь ресурсных управляющих расписан по часам, и требуется время, чтобы подготовиться. Для пущего эффекта, в копии приглашений он держал Доминика, исполнительного директора по ИТ, впрочем его собственного имени было вполне достаточно.

Звонки стаффинга (staffing – назначение людей на проект) всегда проходили непросто. Компания «Уэст Уинд» не держала про запас людей, готовых в любой момент подключиться к новому проекту. Решение это было осознанным и прагматичным. Сотрудникам полагалось быть занятыми и находиться в небольшом дефиците, растягиваясь на несколько задач. Наем производился только под действительную потребность. Хорошо, когда люди оказывались под рукой, освобождались после выполненной работы. Однако, в общем случае, срочный поиск людей на проект означал отъем специалистов с других проектов и связанных с этим рисков. Дальше в игру вступали приоритеты и решения, исходя из сравнительного анализа потенциальных проблем.

Имена троих средне-опытных специалистов по миграции данных на конференцию принесли заранее, и Дэн пометил себе необходимость провести внутреннее собеседование на соответствие позиции, пониманию ответственности и приоритетов. Одной экспертизы могло оказаться недостаточно.

Наиболее проблемным был поиск руководителя проектной группы. Предлагалось несколько кандидатур, однако Дэна они не удовлетворяли, послужные списки их прошлых достижений не впечатляли его. Пока региональные начальники монотонно бубнили о пользе выращивания экспертизы среди существующих на проекте людей, Дэн побежал по именам самостоятельно в поисках бывалых, «тертых калачей». Лень было повторять очевидные истины, что на роль лидера середнячка брать нельзя.

- По-порядку не пойдем, - Дэн якобы рассуждал вслух, глядя в экран видео-конференции вебекс (Webex — сервис международных видео- и аудио- конференций). В действительности он просто перебил скучную болтовню ресурсных менеджеров, - Вижу два хороших имени: Тодор Любенов и Рамачандра Наир. С обоими работал раньше, смышленые, помогут мне однозначно.

- Дэн, - отозвался покладисто Аджит Гупта, региональный менеджер из Бангалора, отвечающий за азиатский ресурсный центр, -  Рамачандра не вариант. Он сейчас ключевой человек, тянущий внедрение на малайзийском «Коммьюте».

- Он на проекте в Чехии, для «Водакома» миграцию поднимал, - продолжал говорить Дэн, игнорируя пояснение Аджита.

- В «Коммьюте» они недавно докупили миграцию из старой биллинговой системы к нам.

- Малайзия? - переспросил Дэн, - это где мы апгрейд кое-как продали через полтора года обсасывания? Аккаунт на триста тысяч сабов (Subscribers – cабскарайберы, абоненты телефонных линий)?

- Там менеджмент поменялся, - тянул Аджит, - теперь мы для них - стратегический партнер. Хорошие прогнозы на апсейл (upsale – дополнительные продажи).

- Подожди-ка минутку, Аджит, - в голосе Дэна появились стальные нотки, - мы говорим об аккаунте на триста тысяч сабов, на котором последняя продажа была в прошлом году после двухлетнего перерыва? И сравниваем его приоритет с «Бэлл Коммьюникейшнс», у которого сто восемьдесят миллионов абонентов. Я правильно обрисовываю ситуацию?

Дэну, добиваясь желаемого, нередко приходилось использовать «игру силы», манипулировать, давить на собеседника. Сегодня, однако, после первой же фразы, разговор соскочил с проторенной, привычной колеи. Его посетило вдруг новое чувство, будто видит он собеседников насквозь, местячковых князьков, трясущихся над своими «огороженными участками». Как винтики большого механизма, чей горизонт ограничен ближайшей шестерней, он делали свое маленькое дело, не разумея общей картины, упуская главную цель бизнеса «Уэст Уинд», в которой «Бэлл» играл колоссальную роль.

- Ты видел наши последние отчеты по ревенью (revenue – прибыль), Аджит? - он повысил голос, - Какой процент мы зарабатываем в «Бэлл Коммьюникейшнс»? И какую часть обеспечивает «Коммьют»? Рассказать тебе? А потом ты мне расскажешь про стратегического партнера!

Он уже громыхал в телефонную трубку. В голове укрепилась странная, неопровержимая уверенность, будто видит он шире и глубже остальных, один понимает настоящие нужды компании и впустую тратит время, объясняя бэк-офисным бездельникам приоритеты. Проще было просто отдавать команды.

- Я, я здесь владею приоритетами деливери. Если есть сомнения, идеи о стратегических партнерствах, - у меня спрашивай, я тебе поясню. Планировщики чертовы!

Совсем не к месту перед глазами Дэна всплыло воспоминание о склонившемся в глубоком поклоне Такедзо в замке Эдо и пронизывающем, властном взгляде старого сегуна. Тут же пришли клокочущие эмоции и чувства: короткий, почтительный испуг и чужеродная, ослепляющая уверенность, убежденность. А может быть, напротив, не пришли, а лишь сейчас сумел он их расшифровать, почувствовать. Дэн прервался и судорожно выдохнул в трубку.

На звонке было тихо. Менеджеры ресурсных центров в Европе, Азии и Латинской Америке молчали. Все прекрасно отдавали себе отчет, что сражаться с приоритетом «Бэлл Коммьюникейшнс» путем перечисления заслуг любого другого аккаунта было бессмысленно. Бой заранее проигрышный, однако эмоциональной вспышки Дэна никто не ожидал.

Ощущения уже растворялись, проваливались куда-то внутрь Дэна. Он понимал, отдавал себе отчет, насколько необоснованной была его агрессия. Дэн бывал прямолинеен, прагматичен, но пылил, эмоционировал крайне редко. Природа вспышки оставалась для него загадкой, равно как и связь ее с образами из сна. Повисла неестественно-долгая пауза.

- Дэн, - покладисто продолжил Аджит после затянувшихся секунд тишины, - С приоритетом «Бэлл» никто не спорит. Но давай все-таки рассмотрим другие кандидатуры тоже. По Рамачандре есть дополнительные обстоятельства. С ним была персональная договоренность, что он не будет надолго выезжать из Индии, плюс у него новая должность - он отвечает за проект целиком как деливери менеджер, а не только за миграцию.

Дэн уже пришел в чувство и вникал в смысл сказанного. В индийских офисах и вправду с большим пиететом в индийских офисах относились к титулам и позициям. Это порой было важнее, чем деньги, которые платились человеку.

- Аджит, давай так, - заговорил он спокойно, - Мне не важно как вы его назовете. Какая у него теперь должность? Старший менеджер? Пусть будет хоть директор! Наша главная цель сейчас — не потерять якорного клиента. Поэтому, если есть сильный, опытный человек с визой, я его забираю. Каждый поучаствовавший в спасении «Бэлл», будет замечен и отмечен на самом верху компании. Финансово, позиционно и так далее. Это тебе аргументы для «продажи» ему проекта. И давай сразу смотреть, кем его можно безопасно заменить в «Коммьюте». Пожалуй, будет лучше, если я сам поговорю с Рамачандрой, объясню ситуацию. Я его хорошо знаю с Чехии.

Аджит молчал. Очевидно в ближайшей перспективе ему предстояло заниматься новым ресурсным вопросом — комплектацией проекта в Малайзии.

- Так, если нет возражений, я перехожу к Тодору Любенову. График командировок я сам обсужу с Рамачандрой. На «Бэлл» первые пара месяцев будут горячими, пока будем проверять маппинг (mapping – сопоставление данных), проверять и прогонять первые итерации, потом можно будет удаленно поддерживать, реже мотаться.

- Хорошо, я сделаю конференцию с Рамачандрой назавтра, - тихо согласился Аджит. - Но мне потребуется помощь с Малайзией. Мы сейчас подставляем аккаунт и всю команду там.

- Да, да, - отмахнулся Дэн, - делай встречу по «Коммьюту». Неси проектные планы, где мы находимся, оргчарт. И список проектных людей. Возвращаемся к «Бэлл». Что по Тодору? Васил?

Васил Приходев отвечал за восточноевропейский ресурсный центр.

- Я тут, - бодро отозвался Васил на грубом, ломаном английском. - А зачем тебе Тодор, если есть Рамачандра?

Территориально Васил находился в Болгарии. Офисы в Софии и Варне были невелики, но Васил отвечал за инженерные ресурсы по всей Восточной Европе.

- Во-первых, у меня пока нет Рамачандры, - парировал Дэн, - завтра будем выяснять, насколько его можно сорвать и готов он ехать на месяц. Во-вторых, я бы обоих забрал, и Тодора и Рамачандру, один на сайте, другой в офшоре, пусть меняются. Давай по существу.

- Тодор, ясное дело, не прохлаждается. Он в Великобритании сейчас на «Итуи Телеком», у нас там приемочное тестирование в самом разгаре, клиент непрерывно эскалирует и ищет какие еще косты (cost – стоимость проекта) на нас повесить. Тодор в самом центре этого процесса. Клиент его любит. Думаю, приоритеты на Доминика придется вытаскивать.

Ситуацию в «Итуи Телекоме» Дэн знал не понаслышке. Один из крупнейших заказчиков «Уэст Уинд» в Великобритании, со сложной многоступенчатой программой внедрения. Собирать встречу с Домиником и воевать за Тодора в таких условиях практически не имело смысла.

- Давайте отложим пока Тодора. - ответил Дэн. - Посмотрим кто еще есть по списку.

Когда конференция закончилась, Дэн набрал Димитра Бойкова. Димитр, в прошлом руководитель Дэна, возглавлял организацию R&D (Research and Development - Исследований и Разработки продукта). Давно уже Дэн не был его подчиненным, и по корпоративной лестнице стоял с ним на одном уровне, но они часто созванивались и выручали друг друга.

- Димитр, не можем закрыть дыру на проекте силами внедрения, - пояснил Дэн, - Нужны еще два-три человека. Кто-то толковый есть у тебя на пару месяцев?

- Какая задача?

- Миграция в «Бэлл Коммьюникейшнс». Эксперты в данных и системах заказчика есть, нужен ответственный пушер (push – толкать, добиваться выполнения работ) и один-два исполнителя.

- Снова заваливаем телами?

- Да, - коротко ответил Дэн.

Объяснять ничего не требовалось. Во времена проектных кризисов, спасение состояло в том, чтобы нагнать несколько смышленых людей на устранение проблемы. Сначала решался кадровый вопрос, а уже потом детальная постановка задачи. Только так обеспечивался быстрый результат.

- Дай день, думаю смогу двоих притащить.

- Спасибо! - отозвался Дэн.

Повесив трубку, он тут же позвонил Жозефу, предупредил, что потенциально придется жертвовать проектом в Малайзии ради «Бэлл Коммьюникейшнс». На всякий случай, сказал ему и про Тодора, чтобы тот начал выстраивать в голове потенциальный план обоснования клиентам, на которых повлияют кадровые решения Дэна. Жозефу Бастьену, исполнительному директору по продажам, подчинялись управляющие всех акканутов. Поэтому когда эскалация из Азии прилетит к нему, он должен быть в курсе. Затем Дэн повторил упражнение для Доминика. Теперь, кто бы не пришел с криками и жалобами, исполнительные директора по продажам и информационным технологиям не будут удивлены.

Двое свеженайденных специалистов уже заказали билеты. Дэн уверенно подтвердил срочность в электронной почте. Если выгорит с Рамачандрой, в чем Дэн был почти уверен, то дело подвинется уже к концу недели.

Голова его работала как часы. Обязательные шаги выполнены, надо проверить, назначил ли Карлос встречи с клиентом. Сегодня день планирования. Вечером Дэн собирался рапортовать Ноа и Жозефу по статусу. Такая с ними была договоренность. Имело смысл попробовать набрать Рамачандру напрямую прямо сейчас.

Уже набирая номер, у Дэна промелькнула мысль о странных, посторонних эмоциях на стаффинг-колле. Почему-то пыл, агрессия, что он испытал, увязывались в его мозгу со сном о визите Такедзо в замок Эдо. Он ведь не просто увидел картину — ладонях его ощутили поверхность циновки-татами. Словно бы впечатление реальной жизни подвинулось, уступило место яркому и реалистичному видению из бессознательного. Совсем как тогда, в Сиэтле, когда смотрел он на залив с тридцать третьего этажа. Времени на размышления, однако, у Дэна не было. На кону стоял бизнес «Уэст Уинд» в «Бэлл».

День завершался условно-положительно. По проектным задачам «Бэлл Коммьюникейшнс» реалистичный план был представлен. Клиент ясное дело не был доволен, но по крайней мере понимал что стоит за указанными сроками. Прозрачность в коммуникациях была крайне важной в условиях кризиса. Показать заказчику, что чувствуешь его боль и проблемы, и в разумных пределах поделиться своими. Сделать клиента соучастником. Тогда названные вендором (vendor – поставщик) сроки уже не кажутся несправедливыми и может отыскаться возможность подвинуть свои.

Поздним вечером, отправив письмо Ноа и Жозефу, и отбегав полчаса в гостинничном тренажерном зале, Дэн вспомнил о заметках для следующего сеанса с доктором Коуэлл. Мерный бег отлично опустошал голову, поэтому едва приняв душ, Дэн, не заглядывая в почту, обратился к дневнику.

Между прочим, мысли о дневнике возвращались теперь к Дэну регулярно. Даже в моменты полного сосредоточения на работе фоновый процесс в его голове анализировал кусочки недавно прочитанных заметок и вспоминал новые, потенциально подходящие.

В последнюю встречу доктор Коуэлл спрашивала его о карьере, профессиональной биографии. При этом просила облечь ее в формат истории, с одной стороны понятной неспециалисту, с другой - окрашенной личным опытом. Насколько вообще профессиональная область, техническая, требующая определенного специального образования, может быть помещена в формат историй, эмоциональных записок? Ведь у нее своя терминология, свой сленг. Разве что законы, прагматичные, рациональные законы бизнеса являются общими. Все находятся в одинаковом бизнесе - зарабатывания денег. Вряд ли Терезе интересен этот аспект. С учетом применяемой терапии, мир Телекома волнует ее скорее в контексте влияния на Дэна. Как изменил он Дэна, повлиял на его жизнь, чем взволновал или напротив, со временем перестал волновать, оставив равнодушным; откуда пришли черствость и цинизм.

Пара подходящих записок из прошлого, у Дэна, пожалуй, имелась. Он наткнулся на них, когда ночью сортировал дневниковые заметки. Двух коротких записей однако было недостаточно, чтобы выстроить даже кусок истории, короткий сюжет со спецификой и эмоцией. Значительную часть нужно было воссоздать, точнее создать заново, сконструировать в голове и записать. Так, чтобы собрать воедино карьеру и Телеком. В голове его выстроился план: начало карьеры, как попал он в телекоммуникации, основные карьерные вехи. Все как на работе - последовательно, понятно, прозрачно. Оставалось всего лишь набросать в соответствии с планом текст и он готов к пятничной встрече.

Дэн открыл на ноутбуке пустой текстовый документ. Написал первое предложение: «Я часто спрашиваю себя: с чего вдруг я решил пойти в Информационные Технологии?» Потом надолго завис.

Второе и третье предложение заняли у него около получаса.  Дэн словно продирался сквозь плотный, неподатливый, цепкий кустарник. Слова отказывались ложиться на бумагу, капали бессвязными кляксами с виртуального чернильного пера.

Он бросил писать, встал, побродил по номеру. В голову ничего не лезло. План не помогал. Он отправился в лобби гостиницы за бесплатным кофе. Налил, нацепил на бумажный стаканчик картонное кольцо, чтобы не обжечься, защелкнул пластиковую крышку, и вышел с кофе на улицу, в ночной пригород Далласа.

Перед парадным входом в отель, укрытым прямоугольной бетонной аркой для посадки и высадки постояльцев, развернулась асфальтированная парковка, заставленная редкими машинами. Дальше, за гребенкой кустарника, вперемешку с аккуратно подстриженными деревцами, вырисовывалась полотно местной дороги, а за ним, над насыпью, сверкало огнями автомобильных фар шоссе.

Летняя жара в Техасе была беспощадной и даже поздним вечером ощущалось горячее дыхание дня. Дэн присел и приложил ладонь к асфальту - он был теплым. Словно солнце не ушло за горизонт, а спряталось под землю и пышет оттуда жаром, поблескивая несущимися на большой скорости полосами света. Дэну вспомнился первый сон о Японии, ритуал сэппуку. Такедзо тогда тоже думал об солнцеликой Аматерасу, верховной богине японского пантеона Синто, обжигающей и осуждающей. Тепло разливалось по ладони Дэна, поднимаясь вверх по запястью. Оно словно растапливало тучи бессвязных мыслей в его голове. Он почувствовал, вернее услышал текст, который должен был записать, хотя и не был уверен, что тот отвечает заказу. Просто начало его карьерного пути стало вдруг менее техническим, индустриальным, а более личным, живым.

Дэн вернулся в номер и засел за письмо. Минут за сорок набросал хорошую страницу текста. Потом спохватился, остановил сам себя. Изложение выходило пухлым, сочным, явно не на пару абзацев, а значит, весьма проблематично будет прочесть его Терезе одним коротким сеансом. Текст требовал проработки, возможно сокращения, чтобы удовлетворить требованиям доктора Коуэлл. А в чем, собственно, состояли требования доктора Коуэлл? Разве не в том как раз, чтобы передать впечатление, эмоцию?

Дэну вдруг расхотелось следующую встречу с Терезой посвящать биографии. Более уместной, своевременной что ли Дэну показался другая запись. Ее вряд ли можно было назвать карьерной вехой и вообще вехой. В личной классификации Дэна та заметка относилась к категории «истории встреченных людей». У Дэна имелось несколько таких в дневнике. Случайные встречи с разными людьми, часто никак не связанными с работой. Они отметились чем-то в голове Дэна, взволновали его. Одной из таких, как будто подходящей к сеансу, была история знакомства, случившегося во время первой его длительной командировки в Канаду. Дэн не анализировал, почему внезапно всплывшая в памяти запись, совершенно перпендикулярная его планам, кажется ему теперь правильной, соответствующей терапии доктора Коуэлл. Насколько он помнил, заметка была законченной, не требующей дополнительного редактирования. Дэн дописал биографический текст до логической точки, сохранил и захлопнул ноутбук. Час ночи, не мешало выспаться перед завтрашним рабочим днем.

Далее побежала рабочая неделя — встречи, звонки и договоренности. Споры с аккаунт менеджерами из Малайзии, совместные разговоры с Жозефом и Домиником, короткая встреча с Ноа Томасом, где тот с удовлетворением отметил, что работа двигается. Помимо этого Дэн провел пару мотивационных брифингов для новой технической команды, только начавшей подтягиваться на сайт заказчика.

Сложнее всего оказалось сорвать Рамачандру и убедить его приехать в США. Добрые полтора часа Дэн «продавал» ему необходимость временного фиктивного дауншифта (downshift - смена должности на более низкую), объяснял важность проекта и уникальности его, Рамачандры, опыта. Дэн использовал классический паттерн марктвеновского «Тома Сойера» - не каждому мальчику дают красить забор - нахваливая экспертизу Рамачандры и тяжесть программы в «Бэлл», которая не каждому под силу. Он разделял трудности Рамачандры с большой, индийской семьей, уже привыкшей к относительно коротким его командировкам в Куала-Лумпур, и полностью поддерживал инициативу о передаче опыта Рамачандры новым экспертам, однако настаивал, что такому нельзя научить теоретически, удаленно. Только в реальном проекте, с реальным заказчиком, с реальной, осязаемой ответственностью. В итоге исполненный инженерной гордости Рамачандра ушел уговаривать семью, а Дэн еще раз связался с его непосредственным начальником, чтобы понять, насколько семейные проблемы индийского эксперта, могут помешать проекту. Сошлись на том, что к Рамачандре на сайт приедет супруга, как только оформит визу. Болгарского Тодора Дэн трогать не стал, отставив про запас.

На следующий день Рамачандра сообщил, что готов вылететь в ближайшие выходные.

Порой, к концу рабочего дня Дэну казалось, что мозг его кипит, так много запросов летело мимо и требовалось в одно касание проанализировать их и принять решение. Звонки, ответы на письма он осуществлял быстро, привычно, параллельно с бытовыми действиями — поход за кофе или в туалет. Пару раз пришлось успокаивать жалующегося менеджера со стороны «Бэлл», призывающего Дэна лично поучаствовать в рабочей сессии по исследованию проблемы с работающей промышленной системой, «прочувствовать их боль». Задачи, что была возможность отложить, он заносил их в блокнот, чтобы вернуться позже. Шугал проектных менеджеров и исполнителей «Уэст Уинд», чтобы не сидели сложа руки, в частности Карлоса. У того тоже шла голова кругом от деятельности, развернутой Дэном. А вечерами повторялись получасовой опустошающий бег и жадное вчитывание в матовые страницы электронной книжки перед сном.

Когда в четверг, в аэропорту, эскалатор потащил Дэна наверх, к залу выхода на посадку, он все еще висел на звонке. Техническая команда изливала ему проблемы, связанные с качеством данных для миграции, а Дэн перебивал длинные абстрактные разглагольствования своими репликами, добираясь до сути: чем помочь. Добавить людей? Команда «Бэлл» не реагирует на запросы? Его интересовало главное - как удовлетворить клиента и сделать более эффективным процесс. Комфорт технической команды «Уэст Уинд» имел куда меньший приоритет. Так он и вылетел в Бостон, с наушниками в ушах, переодевшись на автопилоте в туалете аэропорта. Он не запомнил даже, как уселся на нужное место у окна, в самолете. Завершив телефонную конференцию, он подсунул под шею мягкую, подковообразную подушку и провалился в сон.

Дэн разлепил глаза, когда за окном иллюминатора уже мерцали огни Новой Англии. Северо-восток США не мог похвастать огромными территориями, как в центральной части или на западе. Здесь родилась страна и первые поселенцы кромсали регион мелкими ломтями. Порой трудно было понять над каким штатом летишь. Все еще Нью-Йорк, Коннектикут, Род-Айленд, или Массачусетс.

Свет в самолете был погашен, Дэн летел самым поздним рейсом, приземляющимся за полночь. Вокруг посапывал народ, подсвечивался только центральный проход и отсек бортпроводников. Сумбур последней недели, непрерывные звонки и решения наконец улеглись в голове Дэна. Вернулись мысли о Терезе и истории, которую собирался он представить в пятницу. Глупость конечно, попытаться свернуть профессиональную биографию в набор эмоциональных зарисовок. Он вспомнил свой написанный наскоком текст. О таком ли просила доктор Коуэлл? Ответа у Дэна не было. Хотя не мог он не  отметить, что сам процесс письма, «регистрации рефлексии», приносил ему некоторое удовольствие. Скорее всего именно в этом крылась причина выбора заметки для следующего сеанса.

В разгар пятничного трудового дня Дэн снова был на Стэйт-стрит. Тяжелая подъездная дверь отсекла его от галдящего бостонского даунтауна. Беспардонно прервав поучающий монолог Доминика на звонке, Дэн извинился, напомнил участникам, что у него прием у врача и повесил трубку. Какое-то время постоял перед лифтом, собираясь с мыслями. Затем неторопливо вынул из ушей крючки буспроводных наушников «Эир Подс» и сложил в скругленный бокс зарядки. Убрал в карман телефон и хмыкнул. Как все-таки удобно загромождать время мыслями о работе. Так они для этого подходящи, так удобно из них, точно из несгораемых кубов игры «Тетрис», выстраивать стены, загораживать себя от всего остального. Только вот остальное, к сожалению, не рассасывается само по себе, нагромождается, растет в бесконечных очередях, ожидая своего часа. Как например факт, что за прошедшую неделю он перекинулся с Элис буквально парой слов. Или то, что не потрудился он даже перечитать заготовленную дневниковую запись. Которая, между прочим, отличалась от запрошенной доктором Коуэлл карьерной истории. Голова его, точно тугая карточная колода в чехле, была забита задачами, назначениями, распоряжениями. Хорошо хоть успел распечатать машинный перевод текста.

В офисе Терезы его привычно ожидал Саймон. Великан поспешно выпростался из-за стола и обхватил ладонь Дэна своими тисками. Поинтересовался как у того дела. Вроде бы акт простой вежливости, но Дэну было приятно. Сегодня Саймон напоминал ему добродушного пса шарпея. Манерами, повадкой, дружелюбностью и складчатым лбом, как неуклюже выкорчевывался с рабочего места, и сосредоточенным своим видом перед монитором. Хоть и самую малость, но офис-менеджеру удалось растопить напряженный, нагруженный настрой Дэна.

Засвидетельствовав на настенных часах, что явился на пять минут раньше, Дэн развалился на пузатом кожаном диване. Дубовые панели на стенах не оставляли ощущения тяжести, напротив, сочетаясь с кушеткой, столиком и книжными полками, делали помещение располагающим, уютным. Дэну подумалось, что любопытно было бы взглянуть на других посетителей доктора Коуэлл. Возможно, она нарочно оставляла интервалы между пациентами, чтобы те не пересекались.

Тереза не заставила себя долго ждать. Доктор пропустила его внутрь и усадила на ставшее привычным кресло-реклайнер. Сегодня она принимала его в тонком шерстяном платье с открытыми руками и косынкой на шее. Осветленные пышные волосы ее были как всегда тщательно уложены.

Устроившись в кресле, Дэн вспомнил, что принес совсем не ту историю, что запрашивала Тереза. Словно взятое проектное обязательство, которое он упустил, не выполнил. Доктор вела себя непринужденно, как ни в чем не бывало, задавала вопросы о его сне, рабочей командировке. Спросила в каких местах он побывал на этой неделе. Он отшутился, что на ближайшие полгода Даллас становится его вторым домом.

Чтобы не оправдываться, Дэн поспешно протянул Терезе распечатку с переводом:

- Сегодняшняя история, - сказал он, - И перевод.

Она быстро пробежалась глазами по тексту, потом взглянула на Дэна с некоторой задумчивостью и кивнула.


«Год выдался насыщенным. Не уверен, впрочем, что выразился верно, ведь год еще не закончился.

В феврале мы начали большой проект в Калгари и к октябрю, по моим подсчетам, я провел в Канаде с небольшими перерывами пять месяцев.

Калгари. Жизнь или возраст словно открывают перед тобою старые фолианты, перелистывая замшелые страницы с картинами и описаниями. В школьном детстве Калгари был для меня именем неведомой страны, местом зимней Олимпиады и связанным с нею набором почтовых марок с широким красивым блоком. На нем отчаянный горнолыжник в бело-красном обтягивающем костюме пригнувшись летел с горы. Страница времени перевернулась и далекая страна выросла перед глазами лесом стеклянных небоскребов, связанных висящими над улицами переходами «Плюс-Пятнадцать». По ним и зимой, в двадцатиградусный мороз можно без верхней одежды пересечь деловой центр, добираясь до нужной высотки. Изогнутая речка Боу, огибающая парк Принс-айленд, в котором летними вечерами студенты читают Шекспира, и болотистый парк Ноуз Хилл, открывающий вид на заросшее плоскогорье, из которого скошенными, блестящими зубьями тянется к небу современный город.

История моя впрочем вовсе не о Калгари. И даже не о Скалистых Горах, суровыми исполинами возвышающимися на западе, снежными или же гладковыбритыми, каменными.

В летние месяцы довелось мне проторчать в Калгари почти три месяца, и на этот срок привез я с собой семью — Алису с мальчишками. Летнее время не обязывало к школам и детским садам, да и мы всегда были легки на подъем. Нас поселили в просторных двухкомнатных апартаментах и каждые выходные мы имели возможность мотаться по окрестностям.

Длинное выдалось вступление, однако необходимое.

Случилась в это время интересная встреча, о которой захотелось мне написать. С помощью интернета и социальных сетей, Алиса наткнулась на родственницу, двоюродную сестру, живущую в Канаде, точнее в Ванкувере. Родители Алисы и Марии много лет не общались, а молодые барышни уверенно наладили контакт, сорганизовались и очень скоро Маша пригласила нас в гости, в западную канадскую столицу. Может быть предложение ее было актом простой вежливости, не ожидала она, что взаправду мы приедем. Но нам было интересно, в Ванкувер командировочная жизнь меня еще не забрасывала, поэтому, не долго думая, на ближайшие выходные мы рванули туда. Всего-то тысяча километров по самой красивой дороге моей жизни — Трансканадскому шоссе, пересекающему Скалистые Горы.

Получилось так, что за два с половиной месяца в Канаде мы мотались в Ванкувер дважды. Маша с мужем, шведом Виктором, оказались весьма состоятельными людьми. Просторный дом их с террасой, располагался на горном склоне в Западном Ванкувере, одном из респектабельных районов города. Они владели парой люксовых авто и океанским катером на причале в даунтауне в придачу. Виктор - шестидесятипятилетний бодрячок, много лет работал банкиром, а теперь, «на пенсии» обслуживал несколько старых клиентов в качестве индивидуального финансового советника.

Анализируя эти встречи, я думаю, что может быть Ванкувер так подействовал на меня. Мистический город, тонущий в дожде и тумане, с влажными зелеными лесами, седым, усталым океаном и многоярусными горными речками, по которым упорно ползут на нерест мускулистые лососи. В один из вечеров мы сидели на террасе их дома, когда вдруг туманные клубы разошлись и с высоты горного склона открылся вид на центр Ванкувера, утопающий в лучах заходящего солнца, с ниткой-мостом Лайонс-Гейт соединяющий материк с ворсистым островом Стенли-парк и ярким ночным даунтауном. А за ними, на юге, над гладью пролива Джорджии висели над облаками величественные горные вершины.

Тону, тону в описании канадской природы, где к прозрачному, бесконечному небосводу взбегают ступенчатые горные кряжи. Черт, черт!

Итак, Виктор. Разгуливая по дому, размерами и убранством виденным мною только в кино, я обратил внимание на картины на стенах. Помимо весьма недурственных натюрмортов и пейзажей, набрел я на несколько концептуальных картин, с заложенным что ли смыслом. Молодой, полный сил парень, разглядывающий в зеркале дряхлого старика в дорогом костюме; проститутка в баре, с бокалом мартини и выставленной голой ногой, глядящая на зрителя усталыми, умудренными глазами; официальный прием в холле с панорамными окнами и шикарным видом, с тенями вместо людей. Рассматривая их, я обнаружил, что все они были написаны маслом и подписаны одинаковой размашистой подписью.

Далее мне помог случай, иначе истории этой никогда не возникло бы. Во время второго приезда, воскресным утром в одной из гостевых спален обнаружился неработающий газовый камин. Виктор сначала полез ковыряться сам, после чего попросил меня помочь. Уж не знаю почему не позвонил он какому-нибудь специалисту по ремонту каминов, может инженерная моя специальность его подкупила, да только выпал нам первый шанс непосредственно пообщаться. Разобрали мы камин порядочно, и долго по очереди заглядывали в хитрослетения газовых трубок, распределителей и переключателей, подводящих газ под многоуровневую горелку.

Тогда-то я и узнал некоторые подробности его жизни, как начинал он бедным шведским студентом в Ванкувере, учился и подрабатывал в банке, пока не потащила его карьера вверх и не возглавил он собственное прибыльное направление. Карьера успешная, для головастого специалиста достаточно предсказуемая. Я спросил его про картины. Оказалось, Виктор рисовал сам, с молодых ногтей и когда-то подумывал даже стать художником. Ванкувер немало сподвигал к этому своим статусом культурной столицы и свободолюбивым даунтауном. Довольно долго Виктор пытался совмещать увлечение с работой финансистом, но в итоге принял прагматичное решение в пользу денег. До сих пор в тетрадях его сохранились некоторые концептуальные зарисовки молодых лет.

Дальше поволокли работа и семья. Тридцать лет пролетели незаметно. Порой не притрагивался он к карандашу с красками годами, иногда вспыхивал, набрасывал что-то в отпусках, в выходные. Относился к этому как к хобби. Изредка дарил знакомым, но по большей части просто убирал в стол, прятал. Стремительная банковская карьера не допускала конкуренции.

Он руководил международным направлением, дорос до позиции Старшего Партнера. Потом с парой коллег-партнеров организовал собственную фирму по управлению инвестиционными активами. Сам я в финансах полный профан, имею лишь базовые знания экономики и бухгалтерии, так что из коротких его зарисовок у меня вырисовался образ прагматичного целеустремленного финансиста, виртуозно перемещающего между карманами огромные денежные суммы, в непрерывной конкуренции с такими же акулами.

Проблемой газоподачи оказался всего навсего забытый блокирующий кран, который мы в конце концов отыскали, и камин заполыхал ровным, сине-красным газовым пламенем.

Дослушивал я историю Виктора уже на террасе, где мы сидели и смотрели на прогалины ночного неба среди темных пушистых облаков в отсветах города. Мы пили восемнадцатилетний виски со льдом из низких круглых стаканов. Я не налегал, в преддверии предстоящей обратной дороги в Калгари, а Виктор напротив, усердствовал, вприкуску с кубинской сигарой.

Рассказал он мне, что в определенный, наиболее выгодный для себя момент, решил уйти из собственной компании. Возраст его подходил к шестидесяти, и в эпоху глобализаций и поглощений конкурировать с большими финансовыми корпорациями становилось все труднее. Был еще путь продаться какому-нибудь банку, однако Виктор предпочел отступить, захватив с собой несколько наиболее преданных клиентов. Их финансы он и обслуживал теперь, в свободное время отыскивая в старых разлохматившихся блокнотах наброски и рисуя картины, большей частью пейзажи. Этот его решительный исход коснулся многих областей жизни — он расстался с первой женой и семьей, перестал общаться со старыми друзьями по компании.

Картины у него и вправду получались выразительные, краски лежали профессионально, образы не смешивались, мысль прослеживалась живая и четкая. Сетовал Виктор только, что не может он подступиться к концептуальным своим наброскам, что пылились в старых блокнотах. Такие плохо давались ему, не желая видимо покидать его мечтательную юность. Виктор впрочем не жалел, представляя художественные свои таланты скорее как приятное дополнение к истинному своему предназначению финансиста.

Было около часа ночи, когда разомлевший Виктор грузно поднялся и попрощался со мной, отправляясь спать. Осталось у меня ощущение некоторой надломленности, печального несоответствия между двумя его ипостасями. С одной стороны любовь к рисованию, регулярные выезды в горы, чтобы подолгу, вдумчиво оставлять мазки на холсте. А с другой - пропагандируемый им образ жизни успешного эксперта-банкира, этакого драйзеровского Фрэнка Каупервуда.

Мы с Алисой выехали из Ванкувера ранним утром следующего дня. Потрепанный после вчерашнего Виктор вышел нас проводить. Он подарил нам на прощание пейзажную зарисовку, сделанную карандашом. На ней из призрачной дымки выступали пролеты моста, связанные длинными цепями, утопающими в светлых клубах.

Съехав по склону респектабельного района Западный Ванкувер, мы погрузились в настоящий туман, плоско разлившийся по берегу залива Беррард. Алиса, вдоволь наговорившаяся с сестрой, рассказывала историю ее жизненного пути, в прошлом успешного предпринимателя в России. За окнами автомобиля плыл мутный, спящий город, укрытый полупрозрачным одеялом. Через час, миновав Абботсфорд и Чилливак, мы въехали в ворсистые, кудрявые горы, такие отличные от голых, скалистых отрогов на границе провинции Альберта, в Калгари.

Мистический Ванкувер остался позади со своей разлитой в пространстве водяной пылью, живыми, дышащими туманами и сказочными лесами. Трансканадское шоссе тащило нас вверх, в горы, а меня не отпускала история Виктора, его попытки рисовать в промежутках между совещаниями. В глазах моих стоял шведский студент, в маленькой съемной комнатушке рисующий украдкой океан и леса провинции Британская Колумбия, над тетрадями, испещренными графиками и столбцами котировок, мало понятный родителям своим и коллегам. И мысль, бьющая сердечным ритмом, о том, пронес ли он дар свой через полную перипетий жизнь, чтобы вернуться к нему в преклонном возрасте, или же профукал, отпустил талант в наиболее продуктивные его годы, променял на прагматичное и успешное будущее финансиста.»


Дэн закончил читать и перевел дух. Он не почувствовал, что история как-то по-особенному тронула его, повлияла. Не было эмоции, не спирало воздуха, как в прошлый раз. Просто стало спокойно, опустошенно, задумчиво. Наверное также чувствовал он себя тогда, в машине, возвращаясь из Ванкувера через Скалистые Горы.

Как минимум улетучились мысли о работе, и не беспокоило чувство вины за неподходящий приготовленный текст.

Он поднял глаза на Терезу. Она сосредоточенно вчитывалась в текст перевода.

- Давайте, я перескажу, - предложил Дэн и подивился сухости во рту и хриплости голоса.

Доктор Коуэлл подняла палец и покачала головой, не отрывая глаз от текста.

Дэн послушно дождался, пока она дочитает. Солнце проникало из-под полуприкрытых жалюзи и тянуло полосы света от окон к креслу и книжным полкам. Наконец, Тереза подняла глаза.

- Пояснить? - повторил Дэн.

Она покачала головой.

- Не нужно. Я думаю, я поняла эту историю. Мне она понравилось. Хорошая, в чем-то показательная. - Тереза улыбнулась, - Без телекоммуникационной специфики.

Дэн кивнул. Почему-то не хотелось шутить. Словно некоторое послевкусие давно забытого чувства, невыразимого словами.

- Приступим?


Солнце мигнуло усталым глазком и скрылось за далекой горной грядой. Потемнело, будто разом погасили все светильники в саду, с той лишь разницей, что вместо сада вокруг простирался заросший жесткой травой склон с гнутыми деревцами и пучками кустарника. Теперь уже было не разглядеть красоты сбегающих к далекой речке склонов и тенистых ущелий. Остались только очертания, нагромождение изогнутых профилей утопающих в сумерках гор Исидзути, Ниномори, Цуруги.

Оглядываясь кругом, Такедзо шумно вздохнул. На вершину холма он взбежал одним махом, застал ускользающий солнечный луч, и все еще не мог отдышаться. Порывы ветра шевелили траву и листья кустарника, оживляя пустынную вершину. Внизу, в наползающих сумерках, тонул еловый бор. Там в неприметной ложбине скрывался лагерь, что разбили они с Фугаем. Фугай дожидался его в лагере, а он бросил охапку дров и забрался невесть куда, на гребень.

Восстановив дыхание, Такедзо с некоторым сожалением двинулся вниз. В горах темнело быстро, а спускаться во мраке не хотелось. Точно в ответ на его тревогу, едва загородился от закатного неба, мгла надвинулась, оставив вокруг лишь призрачные силуэты, порывы ветры и клубящуюся траву. Юноша сделал несколько осторожных шагов, обходя кусты.

Глаза впрочем быстро привыкали к темноте. Он разглядел склон, лощину, деревья. Несколько шагов и Такедзо ускорился, переходя на полубег. Ловко перескочил через кочку, через куст.

Откуда ни возмись, перед Такедзо выскочило костлявое дерево и он, еле успев увернуться, покатился по земле. Толстое походное кимоно, порядком потрепанное, защитило его от жесткой травы и веток, да и упал он привычно, кувырком, чтобы не напороться на заткнутый за пояс меч. Чертыхнувшись, Такедзо поднялся на ноги и потрогал царапину на щеке. Потом двинулся дальше, внимательно вглядываясь в обманчивые потемки.

Вот уже несколько месяцев молодой воин путешествовал вместе с Фугаем Екуном, странствующим монахом дзен-буддийской секты Сото. Несмотря на солидную, чуть не в два раза разницу в возрасте, между Фугаем и Такедзо не было отношений учителя и ученика или даже старшего и младшего. Такедзо не считал Фугая наставником. Он вообще не верил в учителей, считая с некоторых пор, что только самостоятельно может постичь путь меча.

История Фугая, рассказанная им самим, не была особенно примечательной. Странствующий буддийский монах, один из многих. Выросший в деревне Хигисе, он с юных лет заинтересовался учением дзен и последовал сначала за школой Синген, а потом Сото, к которой и был приобщен. Долгие годы Фугай постигал истины буддизма при храме Сорин-дзи, в провинции Кодзукэ, пока не отправился в собственное паломничество, взяв обет посетить все храмы и святыни дзен-буддизма. В нем и повстречал Такедзо.

Почему Такедзо странствовал с Фугаем? Вряд ли он мог объяснить. Фугай не ограничивал его, не настаивал, ни к чему не понуждал. Он не возражал, если по пути между буддийскими пагодами, они сворачивали в поселения, где Такедзо имел возможность бросить вызов какой-нибудь школе воинского искусства или же просто странствующему воину сюгиося. Так и путешествовали они меж провинциями, перебиваясь случайными заработками. Среднего роста, коренастый Фугай нараспев читал буддийские сутры и пересказывал легенды за подаяния, долговязый, худой Такедзо сражался деревянным мечом с любым, кто пожелает. Иногда застревали на одном месте на несколько дней - Фугай уединялся на аскезу, либо оставался на многодневный молебен в храме. В этом случае Такедзо оказывался предоставлен сам себе, однако неизменно дожидался спутника и они продолжали путь.

В последние недели Фугай с Такедзо обходили деревни и пагоды области Нанкайдо, острова Сикоку. Фугай исполнял свой обет, вступал в диалоги с мастерами дзен в храмах, а Такедзо неторопливо шел следом, совершенствуя путь меча. При многих храмах имелись боевые монахи, которые не прочь были помериться мастерством.

В Нанкайдо было неспокойно. Битва Восточной и Западной армий при Сэкигахара нарушила державшееся в стране равновесие - снова менялись вассалы, перекраивались наделы. Ставленники победившей коалиции, с одной стороны, пытались навести в окрестностях Мацуямы порядок, с другой - старались избежать открытой конфронтации с местными кланами. Свою роль играла удаленность, обособленность Сикоку от центральных районов страны, Осаки, Киото и Эдо. Хотя Фугая и Такедзо довольно часто останавливали и допрашивали, вольготнее времени для скитаний и придумать было нельзя. Особенно для Такедзо, сражавшегося при Сагакихаре в Западной армии, против победившей Восточной коалиции Токугавы Иэясу.

Хворост лежал там, где Такедзо его оставил, у самой кромки леса. Такедзо кое-как собрал охапку и, растопырившись в разные стороны ветками, точно паук, направился в темноту. Путь ему указывал пляшущий меж деревьями глазок костра.

Вот наконец и место. Такедзо шумно выпростался из темноты с грудой валежника и вывалил его у огня. Потом отряхнулся и уселся рядом.

Над устроенным, огороженным местом очага пыхтел невысокий, плотный монах. Фугай и глазом не повел, когда Такедзо появился из тьмы. Он возился с рисовыми шариками онигири или тондзики, как называли их крестьяне, подогревая их над костром.

Бритоголовый Фугай одевался просто, на манер всякого странствующего монаха — просторный халат самуэ, длинный чуть не до стоп и плотный, в котором можно было и спать, нижнее кимоно и соломенные сандалии варадзи. Под кимоно Фугая пряталась нательная рубашка-дзюбан. В дождливую погоду Фугай обыкновенно носил на голове глубокую соломенную шляпу такухацугаса, и даже приучил к этой привычке Такедзо, и теперь соломенные полусферы лежали в стороне, вместе с остальными их куцыми пожитками.

Для удобства кухарских манипуляций, Фугай освободил руки и откинул халат с плеч. Буддийский балахон, подвязанный поясом, болтался у него за спиной расхлыстанной юбкой. Странствия монаха продолжались не первый год, и халат его бывал не раз подшит, имел кучу заплат и еще больше карманов, в которых Фугай носил все подряд. Паломник со стажем, Фугай имел при себе все, что требовалось в долгом пути по безлюдным горам и лесам: теплое одеяло фукусу, котомки и коробчонки со скарбом: для провианта и подаяний, для свитков буддийских гимнов и еще для бумаги и туши.

Несмотря на аскетичный путь «внутренней пустоты», Фугай был настоящей кладезью информации и любил поболтать. Он на многое имел мнение и регулярно делился им с Такедзо, равно как притчами из истории буддизма и Японии. Это делало его несколько специфичным в общении и не раз в путешествии гоняли Фугая за излишнее любопытство и советы. Фугай не обижался и почти никогда не настаивал, так что вольнолюбивый Такедзо довольно скоро приноровился к повадкам монаха и чувствовал себя с ним комфортно.

- Долго же ты ходил за дровами. Мне пришлось самому собирать поблизости, иначе не видать бы нам ужина.

- Извини. Я собрал и свалил в кучу, а потом захотел взбежать на холм, поймать лучи заходящего солнца.

Фугай неопределенно покачал головой, хозяйничая над костром.

Стало совсем темно и только треск костра, шум ветра над кронами, да еще шуршание одежд Фугая нарушали тишину. Такедзо отмечал впрочем и шорохи лесной жизни. Местные рассказывали про волков и лис, живущих в этих лесах. Такедзо не был суеверным, но все-таки глухая темнота действовала на него удручающе. Стволы сосен, сучковатые и голые снизу, пропадали темной вышине, будто толстые, корявые ноги лесных чудищ тэнгу со свисающими еловыми ветками вместо крыльев. Он придвинулся поближе к костру.

Фугай искоса глянул на Такедзо, потом ловко подхватил палочками хаси горячий рисовый шарик и протянул ему.

- Так ты говорил, мать рассказывала тебе сказки про ночных чудовищ, что подстерегают неосторожного путника.

Такедзо послушно подхватил рисовый шарик тондзики и бросил на припасенную деревянную дощечку. Фугай перекинул ему еще один, и еще. Мать Такедзо, Йосико, и вправду рассказывала много сказок. Воспоминания о ней были размыты, он больше помнил ощущения: тишину, нарушаемую изредка треском половиц, сдвинутые створки фусума, через которые пробивается мягкий, призрачный свет луны, точно заглядывает небесный мудрец Цукиеми, и ласковый шепот матери. У него не получалось привязать эти обрывки к определенному возрасту. Когда начал он осознавать возраст, в семье его все поменялось. Это понимание неизменно выталкивало его из эйфории детских воспоминаний.

Такедзо подхватил рисовый шарик и принялся нарочито сосредоточенно жевать.

- Я не думаю, что этот лес опасен, - миролюбиво продолжал Фугай, усаживаясь и приступая к трапезе. -  Так, разве что пара проказничающих лис-оборотней кицунэ, или еноты-тануки.

Монах громко зачавкал.

- Ну конечно не станем забывать духов деревьев кодама. Я слышу наше эхо - это они балуются. Да вот еще, если присмотреться, эти бугристые стволы и ветки напоминают конечности паучьего племени цутигомо или самой госпожи дзерогомо, соблазнительной женщины-паука. Говорят, она особенно падка на привлекательных молодых людей, вроде тебя. Не она ли тебя оцарапала?

От внимательного Фугая не укрылась царапина Такедзо. Тот усмехнулся и пощупал ссадину на щеке. Чуть беспокоит, но ничего страшного. Царапина напомнила ему другую, полученную при забавных обстоятельствах. Дело было к югу от Хакаты, на Кюсю, и царапнула его Умеко, любопытная, юркая девчонка. Или она тогда уже сменила имя на взрослое, пройдя обряд совершеннолетия? Настроение его улучшилось.

Как последовательный дзен-буддист, Фугай не питал привязанностей к вещам, людям и местам. Было однако кое-что в его пожитках, что оберегал Фугай больше остального. Принадлежности для каллиграфии бокусэки — набор кистей фудэ, тушь сумиэ и стопка рисовой бумаги. Не проходило и дня, чтобы Фугай не проверял свои кисти. Он прятал их поглубже в непогоду и регулярно переупаковывал с особой бережностью. Вот и сейчас деревянные котомки аккуратно лежали в стороне, рядом с одеялом, соломенными шляпами и дорожным посохом сякудзе. Твердо связывал монах искусство каллиграфии с практикой дзен, хотя и не совсем соответствовало это канонам школы Сото. Фугай нисколько по этому поводу не переживал и, наряду с долгими медитациями, часто практиковался в каллиграфии и рисовании. Он вообще имел достаточно свободные взгляды на ограничения религиозной школы, удивляя монахов в святилищах.

Такедзо нравились мимолетные зарисовки Фугая: размытые линии гор, трепещущая ветка или осторожная птица. Монах не берег рисунков и часто дарил случайным ребятишкам либо попросту оставлял в посещенных пагодах и кумирнях.

Заметив, что Фугай снова перебирал художественные принадлежности, Такедзо спросил:

- Собираешься пойти рисовать завтра на рассвете?

- Конечно, на тот самый склон, который приметил, - бодро ответил монах. - Оттуда должен открываться прекрасный вид, и солнце утром будет светить в спину.

Как раз туда Такедзо взбежал сегодня. Глаз не обманывал Фугая, вершина проваливалась в живописное ущелье, из которого волнообразными ступенями вырастали горные склоны.

- Я, пожалуй, пойду с тобой. Поупражняюсь с мечом.

Такедзо упражнялся с мечом-катаной ежедневно. Арсенал движений его: колющих и рубящих ударов и пируэтов, которые он сам же выдумывал, рос. Путь его меча, совершенствования становился все более уникальным, своим. Раньше Такедзо недовольно отмечал, что удары или стремительные проходы он копирует с первой своей, отцовской школы Синмэн. Постепенно движения его освобождались от строгих правил. Сказывались собственные занятия, опыт последних лет, и, несомненно, знакомство с Кодзиро. Упругий, легкий стиль Кодзиро, пируэты, сдвоенные, строенные молниеносные удары  кардинально поменяли взгляды Такедзо на удары мечом и на усилия, вкладываемые в них.

Отправиться поутру с Фугаем однако он хотел не за одними упражнениями. Его завораживало, привлекало, как Фугай обращался с кистью. В гибкой, подвижно работе запястья и пальцев монаха грезилось ему мастерство, стратегия, которую желал он постичь, применить в искусстве владения мечом.

- Если желаешь, завтра можем порисовать вместе, - отозвался Фугай.

Фугай давно заметил интерес Такедзо к живописи. В наблюдательности молодого воина, его собранности, скоординированности видел Фугэй потенциальный талант, если бы Такедзо и вправду занялся рисованием. Юноша сторонился кисти, предпочитая любоваться на расстоянии. Своим Такедзо почитал лишь путь меча. Любое другое увлечение, полагал он, ослабит его волю и притупит навыки. Не раз Такедзо и Фугай заводили разговоры на эту тему.

- Ты вот рассказывал, что дядя-священник учил тебя истории, - продолжал Фугай. - Тогда ты знаешь, что искуснейшие войны умеют сложить стихи и провести чайную церемонию.

- Я занимался каллиграфией с дядей в Хариме, но потом бросил.

Дядя Такедзо, священник Доринбо, хвалил его успехи, но ершистый, непокорный Такедзо уже тогда больше интересовался самураями и сражениями. Полезным навыком письма он, разумеется, овладел, хотя пользовался не очень часто. До встречи с Фугаем он не рассматривал каллиграфию как искусство, как средство постижения пути. Когда же он писал в последний раз? Такедзо вспомнил, как в Хакате намалевал для Умеко свое имя Та-ке-дзо и она прочитала иероглифы на китайский манер Му-са-си. Вот ведь заноза, засела в голове! Да нет, конечно, это был не последний раз.

Для Фугая Такедзо подготовил длинный ответ:

- С детских лет я усвоил один урок. Если хочешь чему-нибудь научиться, добиться — надо упражняться, повторять, не распыляться. Мне кажется, даже история этому учит. Мне вот такой пример в голову пришел. В древности, великие императоры Дзимму, Судзин сами шли в бой, возглавляли армию, А потом императорский двор стал чересчур возвышенным, утонченным, увлекся разными искусствами, и со времен войны Минамото и Тайра, больше не управляет войском. Эту обязанность забрали воинственные кланы, далекие от искусств.

Такедзо договорил и посмотрел на Фугая, ожидая реакции.

- Хороший пример и вывод, - похвалил Фугай с набитым ртом. - Однако во всем важна мера, - важно продолжил и потянул воду из бурдюка. Задумался.

- В сосредоточенности случаются изъяны. Если чересчур концентрируешься на одной цели, ничего не замечаешь кругом, то упускаешь массу возможностей для совершенствования, для самой жизни.

Он нахмурился.

- Знавал я один род, жизнь которого посвящена была только мести-адаути. Они жили, дышали и встречали следующий день и год только с этой мыслью — ценой собственной жизни отомстить.

Фугай замолк. Такедзо ждал продолжения, но его не следовало.

- Ну и что же? Совершили они свою месть?

- Таяли, умирали один за другим, но от цели своей не оступались. А вокруг сменялись весны, менялась земля, подрастали дети... - проговорил Фугай задумчиво и снова умолк.

Он тщательно дожевал рис-гохан, после чего поудобнее уселся на земле, подоткнув под спину халат и одеяло.

- Давай возьмем другой пример - меня. Я странствующий монах, посвятивший жизнь дзену. Это мой путь, которому буду я следовать до последнего вздоха. Несколько лет я провел в храме Сорин-дзи, где обучался у мастеров — Дзизена Ганетсу и Кетсудзана Генза. Чтение священных сутр и долгие, сменяющие одна другую аскезы были единственными моими целями. Однако понимание жизни всегда шире любых искусственно-огороженных стен. Среди сокровищ храма увидел я удивительные работы, изображающие боддхисатв — Даруму, Хотея, Каннон. Почувствовал, что не только медитация и чтение сутр ведут к совершенству. Не всегда слово или тишина могут научить пустоте, пониманию мимолетности сущего, иногда движение кисти, звук сякухати и бивы, которые нельзя описать словами, совершенствуют не меньше. Среди сокровищ и святынь дзен-буддизма, текстов, гимнов и книг я отчетливо осознал, что искать очищения, внутренней пустоты можно лишь странствуя, впитывая, обучаясь у того, что уже безупречно — природа и сама жизнь. Я взял обет обойти все пагоды Сото, общаясь с мастерами дзен, и отправился в путь. Каллиграфия, живопись бокусэки — важная часть моего пути дзен.

Так и ты можешь почувствовать в движении кисти пластику, точность, которую ищешь в пути меча. Как взмах меча, который вовремя нужно остановить, повернуть, так и кисть требует тончайшего умения. 

Такедзо покончил с едой и подхватывал палочками оставшиеся на дощечки рисинки.

- А если я проведу это время оттачивая удары мечом, не больше ли будет пользы?

Фугай полез за пазуху и вынул из-под складок халата нож айкути. Днем он набрал тонких веток, собираясь выстругать себе новые палочки для еды. Неторопливо выбрал две подходящие хворостины.

- Машешь мечом ты каждый день, животного напора тебе не занимать. В нем и сила твоя, и слабость. А вот кисти еще не трогал. Попробуй, может быть найдешь в ней не меньше пользы чем в отработке ударов.

Разговор сам собою заглох. Такедзо с отсутствующим видом вынул меч и стал осматривать в дрожащем свете костра блестящее лезвие на предмет сколов и царапин. В действительности он внимательно наблюдал за монахом, как тот ловко перехватывает нож, безошибочно срезает с ветки лишнее. Этому явно не учили в мирной школе Сото, строго следующей буддийскому канону. Такедзо не знал, как это у него выходит, но он всегда чутко улавливал чужое мастерство, видел разницу между праздным, бытовым действием и отточенным навыком. Так было с рисованием Фугая, и так было с использованием ножа айкути.

Когда Фугай отправился справлять вечернюю нужду, Такедзо склонился к драгоценным коробочкам-котомкам монаха. В отдельной секции, обернутые в холщевину лежали кисти. В соседней - туго замотанная тушь. Несколько скрученных бумаг. Одну из них Такедзо развернул. С бумаги на него взирали выразительные мудрые глаза под густыми бровями. Несколько секунд Такедзо изучал рисунок, смотрел глаза в глаза. Потом аккуратно свернул и положил свиток на место.

Вскоре вернулся Фугай, и они стали готовиться ко сну. Виду Такедзо не подавал, но разговор с монахом произвел на него впечатление. Засыпая, он видел перед глазами пляшущую женщину-паука дзерогомо с детским припухлым лицом Умеко, удерживающую в руках кисти для рисования.


Дэн почувствовал облегчение лишь опустошив два стакана воды. По пробуждении его неизменно встречало острое ощущение сухости и жажды.

Потом он долго, стараясь не упустить подробностей, пересказывал Терезе все, что видел. С удовольствием отмечал как удивительно точно отложились в голове детали. Запомнились даже названия гор, что вертелись в голове у Такедзо, имена учителей, названные Фугаем.

- Я отчетливо чувствовал сегодня, что я молод, это ощущение легкости, юношеской подвижности. Во время предыдущих снов я был как-будто более зрелым.

Доктор Коуэлл качала головой.

- Похоже, мы «подсматриваем» за вашим «аватаром» не по-порядку. Сначала я предположила, что герой ваших сновидений в точности повторяет ваш возраст, то есть вы видите во сне некую трансформацию самого себя в другом окружении и времени. Примечательно, что ваша сегодняшняя дневниковая запись и сон о Японии имеют сходство — разговор о живописи, рисовании. Я думаю, мы можем проследить подобную аналогию и в предыдущих наших сеансах.

Дэн молчал, неторопливо кивая. Тереза улыбнулась белозубой улыбкой.

- Забавно, что рассуждаю я теперь как детектив, а не как практикующий врач. История японского юноши безусловно любопытна, но наше с вами основное достижение к настоящему времени - это отсутствие в последние несколько недель кошмаров. Правильно?

Дэн подтвердил.

У него мелькнула мысль, что в последнем сновидении он что-то заметил, вспомнил, но не обратил внимания, будто бы какой-то важный намек. Дэну захотелось зафиксировать, нарисовать в виде простой схемы все увиденное, выстроить в строгую, подробную последовательность. Так работала его голова, представляя информацию в виде четкой хронологии, набора шагов. Будь то проектное задание, историческое исследование или детективный сюжет.

- Вы не забыли, я в прошлый раз просила вас написать об основных карьерных вехах? - вернула его в реальность Тереза. - Сегодня была хорошая заметка, но я бы не хотела забывать о профессиональном катамнезе. Я верю, что он нам поможет. Если теория моя верна, мы узнаем значительно больше и о вас, и о вашем «аватаре».

Дэн отстраненно кивнул. До него не сразу до него дошел смысл сказанного Терезой. Внутри было тихо, умиротворенно. Хотелось лишь задумчиво сидеть, глядеть в одну точку и перематывать, раскладывать в голове увиденное. А ведь требовалось еще закончить рабочий день.

- Признаться, я начал писать о карьере, - растягивая слова, ответил он, - Но получилось чересчур объемно, абстрактно. Трудно сжать эти вехи в формат вот таких коротких записей на одну-две страницы. Видимо, надо сокращать, резать.

После напоминания Терезы, за одним обязательством потянулись остальные: рабочие, семейные. Задумчивость стремительно вымывалась прерванным разговором с Домиником, обещанными «Бэлл» отчетами, коллегами, ждущими своего временного слота.

- Ничего не режьте. Если можете, разбивайте на куски, либо выбирайте наиболее яркую, законченную часть. Я уже говорила, что нам с вами, Дэн, важна эмоция, то самое переживание. Если ему требуется более длинный текст — значит так тому и быть.

- Не обещаю к следующему разу, - Дэн уже начал переключаться в рабочий режим - управления ожиданиями. - Мой нынешний второй дом — Даллас - довольно занятой. Для написания карьерных вех может потребоваться много времени. Я попробую, но займет это скорее всего не одну неделю.

Доктор Коуэлл дружелюбно кивнула.

- Меня устроит.