Средняя школа. Мои учителя

Память наша хранит неисчислимое множество образов; только доступ к большей их части сильно затруднен. Однако, дав себе задание, о чем хочешь вспомнить, всмотрись в прошлое с максимальным напряжением, - до появления искр в глазах, - и перед тобой вдруг из черного  фона выступит картина, или лицо, - сначала очень нечеткие, но, если проявить недюжинную настойчивость, эти образы обретут необходимую детальность, причем вместе с ними могут всплыть относящиеся к ним речи и комментарии. Остается только дивиться: сколько всякой всячины нанесло потоком времени в твою, в общем-то, маленькую черепушку!
В этом я убедился, оживляя воспоминания 1951 - 1955 годов об учителях Московской школы № 122; я буду их перечислять в том порядке, каком они мне приходят на ум; за правильность приведенных имен и фамилий, - не ручаюсь.
1. Василий Яковлевич, преподаватель литературы, завуч, - невысокий мужчина под пятьдесят; в его походке, осанке и манере жестикулировать было что-то от обезьяны, волосы светлые, рыжеватого оттенка, с изрядной плешью. На постном, вытянутом лице выделялись водянистые, на выкате, глаза. Василий Яковлевич был убежден, что  учеников строгостью не испортишь, поэтому обращаясь к нам, он вытягивал шею, выпучивал глаза и говорил громким, резким, намеренно гнусавым голосом, членораздельно в нас вбивая слова, например: «Стрижка должна быть под бокс, оставляя чёлочку не больше трех сантиметров!» - и он, расставив большой и указательный палец, показывал разрешенную  длину волос, обводя класс брюзгливым взглядом.
Припоминается следующий относящийся к нему стишок: «Идет, идет Василий кот, Наташу под руку ведет!». (Наташа – Наталья Рафаиловна Кудряшова; см. ниже п. 8).
2. «Золотишко», преподаватель Конституции СССР, - молодой человек с внешностью представителя северных народов: черными, как смоль, волосами, курносым носом, слегка раскосыми глазами. Пламенный певец социалистического строя, прозвище свое он получил после урока, на котором, превознося богатства недр Советского Союза, пропел фальцетом: «Есть у нас еще и на Чукотке золотишко!»
Главной чертою «Золотишки» была невероятная уравновешенность его характера; на его уроках хулиганы ходили на голове, а он глядел в окно, не обращая на них внимания. Лишь один раз удалось вывести его из себя, - когда мы на его уроке играли в «танковый бой». Раньше двухместная парта была объединена со скамьею, представляя единый агрегат, и, упираясь в испод коленями, ее можно было приводить в движение. Когда «колонна танков», то есть ряд парт, стоявших вдоль окон, двинулась в атаку, «Золотишко», вместе со столом и стулом, был приперт к стене, после чего он заорал благим матом.
Я был лучшим учеником у «Золотишки». Однажды я так его восхитил своим пониманием коммунистической идеологии, что он поставил мне пять с плюсом, сделав в дневнике приписку, что мой ответ сделал бы честь студенту второго курса (это в пятом-то классе!)
3. Преподаватель физики Николай Николаевич Рыбаков, высокий, хорошо сложенный брюнет лет тридцати пяти, сибиряк с красивым, мужественным лицом, и спокойным, твердым, уравновешенным характером, был всегда аккуратно подстрижен и гладко выбрит; его темно-коричневый костюм был тщательно вычищен и выглажен, а рубашка –всегда белоснежна. Предмет свой он знал хорошо и любил; дисциплину умел поддерживать без угроз и наказаний.
Николай Николаевич своим безупречным обликом вызывал у меня неизменное почтение: все-то он делал основательно: ходил молодой энергичной походкой, говорил солидным баском на хорошем русском языке, его лицо выражало ум и благородство; физические опыты он показывал с некоторым даже артистизмом, стремясь их делать доходчивыми: например, когда он вращал ручку модели четырехтактного двигателя внутреннего сгорания, в такте зажигания загоралась установленная им для наглядности электрическая лампочка.
Словом, он представлялся мне идеалом не только учителя, но мужчины. Этот имидж, однако, нарушали некоторые откровения Николая Николаевича, на которые никто его за язык не тянул.
Однажды, под настроение, он нам рассказал, как во время войны, направляясь в разведку, в лесу он неожиданно столкнулся лицом к лицу с немецким солдатом. «Я его бил автоматом по голове, пока у автомата ствол не погнулся» - и Николай Николаевич при этом как-то странно улыбался.
Или, когда один из учеников поинтересовался, будет ли он преподавать нам физику и дальше, Николай Николаевич ответил: «Нет, я отказался от преподавания в старших классах», пояснив: «Шестиклассник – еще пацан; он тебя боится, а у десятиклассника уже паспорт лежит в кармане, и он на тебя смотрит, как на ровню; как с ним управляться?».
4. Пелагея Лукинична, преподавательница математики, была высокой,  костлявой женщиной за шестьдесят; у нее были русые с проседью волосы, и широкое плоское лицо, на котором выделялись большие серые глаза; она говорила  громким, скрипучим голосом, который, пока длился  урок, никогда не замолкал, задавая времени  количественную меру, что настраивало наши мозги на математический лад.
Пелагея Лукинична происходила из глубин русской провинции, что было очевидно из неисправимого акцента, - она даже некоторые слова произносила с неправильным ударением. Об этом же свидетельствовали ее строгие жизненные установки, серьезность, педантизм и прямота. У нее был сильный характер и крепкие нервы – ни разу она не вышла из себя; она была объективна, оценивая своих учеников без гнева и предубеждения. Мы уважали Пелагею Лукиничну за сильный характер и за справедливость; на ее уроках никто не озорничал.
5. Анна Израилевна Зайд вела у нас алгебру, и ее преподавала хорошо.
Это была маленькая  женщина с крохотным тельцем, из которого торчали тоненькие ручки и ножки, но держалась она величественно, как королева. Этому способствовали прямая осанка,  гордая посадка головы, и горение черных глазок на бледном неподвижном лице. Хотя густые, черные с проседью, волосы Анны Израилевны были уложены в тугую прическу, немалая их часть, непослушные и жесткие, из прически выбивались, и, встав дыбом, образовывали вокруг головы ее ореол, что служило как бы материальным подтверждением наличия невидимой, но непроницаемой защитной оболочки, которой она была окружена.
Урок Анна Израилевна вела, медленно дефилируя по проходам между партами; жестким голосом она произносила тщательно продуманные лаконичные фразы на безупречном русском языке. Первой из наших учителей уже в шестом классе она к нам обращалась исключительно на «Вы». Ни до кого из преподавателей нам не было так далеко, как до Анны Израилевны.
6. Иосиф Семенович Вейсман (он носил прозвище Ёсик) преподавал нам математику в восьмом классе. Это был невысокий крепенький, очень живой мужчина с основательной плешью, усиками щеточкой, бородкой клинышком и ехидными глазками; своею повадкой он мне напоминал В.И. Ленина. Ёсик любил с нами побалагурить и пошутить.
Вот одна из его антреприз.
«Я учился в коммерческом училище, но профильные предметы не любил, увлекаясь исключительно математикой, и в ней преуспевал. Подкатила экзаменационная сессия, и первым был экзамен по промышленным машинам, которыми я весь год пренебрегал. Я вытащил билет по мельницам, о которых вообще ничегошеньки  не знал. Что было делать? И я принялся нести околесицу – все, что взбредало в голову, говоря уверенным тоном, даже с пафосом. Председателем экзаменационной комиссии был преподаватель математики, у которого я был любимым учеником; он тоже не смыслил в мельницах, и из уверенности моего выступления заключил, что в промышленных машинах я разбираюсь не хуже, чем в математике; он  явно давал понять экзаменационной комиссии, как ему нравится мой ответ. Преподаватель курса «Промышленные машины» не посмел показать математику, что он ничего не понимает в его предмете, и своим молчанием  согласился, чтобы мне поставили пятерку.
После окончания экзамена «промышленник» отозвал меня в сторонку, и, кипя от негодования, сказал: «Я за свою жизнь много повидал наглецов, но таких, как Вы,  еще не встречал!»»
Закончив свой рассказ, Ёсик, весь просияв, радостно расхохотался; мне же было отнюдь не до смеха, так как его природная наглость выходила мне боком: вот уже в течение полугода Ёсик не ставил мне больше тройки, как я ни старался; он сбивал меня с толку, перебивая на каждом слове во время моего ответа, и применяя другие психологические приемы, на которые был мастак. Когда я научился им противостоять, он мне не ставил отметки выше четверки. В итоге мне пришлось перейти в другую школу.
7. Лектор Московского Планетария Порцевский преподавал нам астрономию. Это был молодой красивый мужчина с высокой шевелюрой из светлых вьющихся волос. Одет он был по последней зарубежной моде - в костюм голубого цвета с приталенным пиджаком. Самый большой фурор вызывали его коричневые туфли на толстой подошве из светлого каучука, украшенной по канту глубоким вертикальным рубчиком. Порцевский демонстрировал манеры английского джентльмена (я с ними был знаком по иностранным фильмом), и изъяснялся на великолепном русском литературном языке. Если кто-нибудь при нем делал неправильное ударение, Порцевский с гримасою страдания его энергично поправлял. За это я ему до сих пор благодарен.
8. Преподавательница литературы Наталья Рафаиловна Кудряшова, слывшая в нашей школе главной красавицей, характеризовалась внешностью «американского» типа: у нее была крупная голова, широкие плечи, которые при помощи накладных «плечиков» были сделаны квадратными, в меру пышный бюст, узкие «мальчишеские» бедра и  стройные тонкие ноги. Самым интересным у нее было лицо, на котором выделялся высокий мраморный лоб с вертикальной морщинкой над упруго закрученными дугами тонких темных бровей, из-под которых ее учеников обдавали холодом большие карие еврейские глаза. У Натальи Рафаиловны была необычная прическа: надо лбом волосы были гладко зачесаны назад, а сзади, над затылком тяжелые косы каштанового цвета были уложены так, что они возвышались над теменем наподобие головного убора с плоской верхушкой – такие прически встречаются на французских портретах XVIII века. Итак, Наталья Рафаиловна с ее американской фигурой и французской головой выглядела стопроцентной иностранкой, и я ее даже называл Натальей Рафаэловной, против чего она не возражала. Она вообще придавала большое значение своему имиджу, следя за впечатлением, которое производила – рассказывала ли  об общественно-политическом смысле «Евгения Онегина», отчитывала провинившегося ученика, или с хрустом раскрывала свежий том собрания сочинений Драйзера в красной обложке. Она заключила себя в башню из слоновой кости, но, в отличие от Анны Израилевны, у которой гордая отрешенность была свойством ее сильного характера, защитная оболочка Натальи Рафаиловны была искусственной и непрочной. Это обнаружилось, когда во время разговора с ней от мальчишеской в нее влюбленности со мной вдруг случилась истерика; Наталья Рафаиловна совершенно растерялась, не зная, что делать; ее взгляд выражал неприязнь и страх, даже ужас.
Я перечислил тех преподавателей, которые оставили самый сильный след в моей памяти, но были и другие, от которых остались лишь короткие сюжеты; фамилии и имена действующих лиц - забыты.
Военрук, молодой мужчина, страстно любивший трехлинейную винтовку Мосина, артистично демонстрировавший в лицах ее боевые применения: огнем, - и он вскидывал ружье, уперев его прикладом в плечо, и, прильнув глазом к прицелу, нажимал на курок, извлекая сухой щелчок, от которого мы вздрагивали; штыком, и военрук, схватив винтовку левой рукой за цевье, а правой – чуть выше приклада, слегка согнув ноги в коленях, делал стремительный рывок вперед, пронзая штыком пустоту перед собой; - и прикладом: из вертикальной стойки он ударом правой ноги выбрасывал приклад вперед и, держа ружье правой рукой за цевье, а левой – ухватив его чуть выше приклада, отводя назад правое плечо, наносил прикладом удар вниз, по воображаемому врагу поверженному наземь.
Чертежник, молодой щекастенький мужичок с глазами навыкате и курчавыми светлыми волосами, любивший непринужденные позы: сядет на парту, поджав под себя ногу, и, высунув язык, разглядывает чертеж на форматке; - «Переколол» - говорит, показывая на отверстия в бумаге, проделанные ножкой циркуля, чтобы не заниматься построением фигуры, а  скопировать чужую работу.
Биологичка - молодая женщина, похожая на матрешку  - с огромным туловищем, и маленькой головкой, с лицом столь же непритязательным, как Мичуринская биология, которую она преподавала.
Англичанка, серенькая неприметная молодая женщина, которая, однажды забыв английское слово, спросила его у меня при всех на уроке, и я ей его напомнил; мне бы вида не подать, но я усмехнулся,- так она сделала вид, что этого не заметила, и за это мне не мстила.
Историчка, маленькая толстушка с жидкими светлыми волосами и пронзительным голосом; однажды оговорившись, произнесла неприличное слово, и я ехидно ухмыльнулся, - так она мне устроила форменный разнос, и на всю оставшуюся жизнь числила меня своим врагом.
Учительница химии, кричавшая на нерадивого ученика: «Как ты мог забыть формулу воды? Взял бы хоть пример с дореволюционного гимназиста, знавшего стишок: «Сапоги мои того; - пропускают аш-два-о!»»
Когда преподаватель географии, интеллигентный худощавый мужчина с тонкими чертами лица и безупречными манерами, перевел на русский название горы Юнгфрау, что находится в Швейцарских Альпах, – «Молодая Женщина», его лицо осветила улыбка, как если бы при этих словах он вспомнил любимую девушку.
Физкультурник, миниатюрный еврей, умел великолепно словами чеканить ритм для занятия гимнастикой; под его «Раз! Два! Три! Четыре!» наши руки и ноги начинали двигаться сами собою.

Читатель может подумать, что здесь я иронизирую над своими учителями, и будет неправ; я просто попытался изобразить их такими, какими видел в моем далеком отрочестве; теперь я понимаю, что они были адекватны своему времени и окружавшему их  социуму. Среди моих преподавателей не было подвижников и выдающихся людей; это были скромные труженики, истинные профессионалы; в меру своих сил они выполнили свое предназначение - подготовили меня к той жизни, которою мне предстояло прожить, и я им благодарен за это.
                Апрель 2019 г.