1976. Стрельбище

Город Надвiрно, Ивано-Франкiвська область.
Еще не легло тепло на кривые хребты Карпат. Только схлынула стужа, и явилась новая радость в буднях солдата.  Однообразие службы создавало некий вакуум в мозгу, и впитывались не нужные никому подробности - деталями, урывками. Мозг был иссушен отсутствием перемен и глобальных новостей, и потому всякие мелочи казались значительными и важными. Посылка с папиросами, которые «зарядили» тогда еще нам непонятным гашишем. Грелка с чачей, которую пили где-то в теплице при части, заглатывая рвотные потуги вместе с обжигающей жидкостью, страшно воняющей резиной, и зажёвывали молодыми побегами огурцов. И конечно, выход за ограду части – это праздник для мозгов! И причина не важна: увольнение, поход на загрузку песка с берега быстрой горной речушки Яремча или стрельбище. Именно стрельбище, к слову сказать, сулило нам невиданные по меркам наших солдатских будней приключения. Строем в шинелях, которые были почти уже не нужны по погодным условиям, но требовались по уставу, долгий строевой ход до места. Перед стрельбищем, почти на входе, было маленькое озерцо, скорее даже большая и глубокая лужа, и к началу марта она не успела растаять. После команды «вольно» мы, конечно же, кинулись кататься по льду, но это занятие быстро надоело нам, тем более капитан, руководитель стрельб, вдруг предложил НЕВЕРОЯТНОЕ: «Хотите посмотреть, как пули в лед входят?» А кто ж от такого откажется?! И мы сгрудились за его спиной на одной стороне бруствера и замерли в ожидании чуда. Первая недолгая очередь по льду вызвала дикий восторг. В местах, куда входили пули, вырастали красивые белоснежные кусты высотой метров пять, потом они долго оседали мелкими льдинками. Казалось, мы слышали, как они звенят, падая на лед. Это занятие нас не на шутку заворожило. Мы продолжали и продолжали требовать зрелищ: «Ну еще разок, ну пожалуйста, ну, товарищ капитан». И – о чудо! – он отдал автомат нам со словами: «Желающие – попробуйте». «Праздник» длился недолго: все уже стреляли и раньше, а смотреть после пятого набора на «снежные фонтанчики» стало скучно. И мы перешли к мишеням.
Надо заметить, что капитан Фердман был нашим любимцем. Он прошел войну во Вьетнаме, был настоящим боевым офицером, и он знал какую-то тайну, которой не знал никто из офицеров части. На его дежурстве НИКОГДА не было нарушений, и мы все старались, чтобы их никогда и не было. Как только закрывалась тяжелая металлическая дверь подземного пункта управления зенитно-ракетного полка, происходило чудо: к нам заходила в гости «гражданка». Мы ходили без ремней, с расстегнутыми воротничками, сам оперативный дежурный сидел почти всегда с книгой в руках, без портупеи и со стаканом чая. Мы тихо ходили по подземелью, стараясь ему не мешать, пили чай, сидели друг у друга в гостях на боевом посту, при этом придумывали самые невероятные способы связи, чтобы не пропустить ненароком какой-нибудь важный сигнал. В моем ведении были телеграфные аппараты, и чтобы не прозевать начало их работы, я брал тангенту от громкоговорящей системы, перетягивал кнопку изолентой и втыкал её под крышку аппарата СТС. Как только начиналось печатание, раздавался страшный грохот по всему командному пункту, и я летел пулей на свой боевой пост, чтобы не пропустить сигнал. И подобное придумывал каждый, дабы не подвести «нашего капитана».
Но был и враг – капитан Дяшкин. Всю жизнь он просидел на оперативной службе и, кроме «Равняйсь! Смирно!», ни хрена не понимал. Зато все у него ходили по форме, сидели на своих постах и – залет за залетом, ЧП за ЧП, и… ах да, о стрельбище…
 
Так вот, стрельбище это застряло в моем сознании навечно по одной весьма деликатной причине. Как-то в конце лета нас повели на очередные стрельбы и в конце дали полчасика на «оправиться». Переход был, правда, длинный и никому не в радость – ни нам, ни сопровождающим офицерам. Потому перед выходом мы набирались сил. И кто-то вдруг обнаружил неподалеку от места, отведенного для стрельб, заброшенный сад. Он весь давно обсыпался, плоды сгнили и были убраны кем-то из местных жителей. Нетронутой осталась одна невысокая груша, под которой пасся козел. Допустить, чтобы такое пиршество досталось одному козлу, мы, конечно же, не могли, и потому немедленно его отогнали, а освободившееся «пастбище» заняли своими телами. Кто-то полез на дерево, тряхнул, и землю покрыл слой мелких твердых груш, немного кисловатых, но очень сочных. Мы набили этими грушами карманы и уже после стали жадно запихивать их в рот. Насыщение произошло на удивление быстро. И тут наше внимание привлек козел. Он как-то странно стал, вытянулся в струнку: хвост его, судорожно дрожа, торчал с тыльной стороны тела, а голова с рогами была с огромным напряжением вытянута в противоположную сторону. Складывалось впечатление, что козла тянут канатами в разные стороны: одним за хвост, другим за рога - и при этом он как-то судорожно пытается вздохнуть. Вид дурацкого козла нас позабавил, и кто-то подошел к нему «выдать» очередного пинка. Но козлу было не до того. Он даже не шевелился, просто замер в этой тупой позе. Даже глазом не моргнул, когда к нему приблизился обидчик. Он стоял и пыжился. Наконец, из его спертой груди вырвался сдавленный стон, полу«меээ», смешанный с хрипом, со стоном и тяжелым вздохом, а завершился он сильнейшим «ветром» из-под хвоста с вылетом мелких круглых шариков. После «фокуса» козел сделал пару неуверенных шагов и снова застыл в той же позе. При этом глаза его стали вылезать из орбит. Зная «последствия» этого действа, мы заблаговременно освободили подхвостовое пространство козла, подойдя к нему со стороны головы.  Но так как на нас он не реагировал, нам стало скучно, и мы пошли дальше набивать желудки грушами. И вдруг я почувствовал странное ощущение в животе – словно в желудок резко вкинули кирпич, и он застрял. Нечто подобное испытываешь, когда ешь хурму, только не ту восточную сладость под названием «Королёк», что продают на рынке, а настоящую – терпкую, вяжущую – хурму. Кто ее переедал, тот никогда не забудет это ощущение. Как говорила Фаина Раневская: «Вы знаете, милочка, что такое говно? Так оно по сравнению с моей жизнью – повидло»… Так и хурма по сравнению с этими грушами оказалась повидлом. Вначале я встал на колени и начал выгребать из карманов груши, при этом действие фруктов усиливалось, и становилось тяжело дышать… Мне некогда было наблюдать за сослуживцами, потому что я был сильно озабочен своим близким будущим. В конце концов в моем желудке все стало колом, и ощущение было такое, будто кто-то носком ботинка со всей силы ударил меня под дых. И вдруг в моем сознании все склеилось в единое целое: груши, еда, козел, его странная поза и  «ветры». Я понял:  узнать, что со мной будет дальше, можно, только понаблюдав за состоянием животного. Я стал искать его глазами, пытаясь при этом вздохнуть. И тут я увидел моих друзей: они все стояли в той же позе, что и я,  и искали глазами козла. Обнаружить его удалось через пару минут. Он лежал под кустом на боку с вытаращенными глазами, с судорожно сведенной шеей и остекленевшим взглядом. Умирать не хотелось.… И мы поползли в сторону, где, ничего не подозревая, мирно ждали нас наши сослуживцы после стрельб. Надеюсь, у читающего сие писание есть воображение, и оно хорошо работает. Стоит рота (30 человек) во главе с прапорщиками и офицерами, и вдруг по направлению к ней из кустов на четвереньках с вытаращенными от страха глазами выползают четверо бойцов, не говоря ни слова, хрипя и всеми силами привлекая к себе внимание! И тут началось.… Когда все наблюдавшие наш исход из леса добежали до нас, «ветры» открылись! Мне казалось, что хлопчатобумажные  штаны не выдержат! Ни у меня, ни у моих друзей. Уйти от этого позора было невозможно. Минут через десять кто-то из нас сумел полусловами и мимикой объяснить происходящее, и тогда все кинулись к козлу. Тот лежал на боку и, когда его обступили, вдруг отрыгнул так, как не смог бы ни один мужик, даже после ведра пива, выпитого одним глотком! После этого копытный вскочил и стал высоко подпрыгивать с задних ног на передние.  При каждом приземлении он рыгал и «пускал ветры» с удвоенной силой!!! Это длилось минут пять. Потом он остановился, вытаращился на нас, будто впервые увидел, и как ни в чем не бывало засеменил по своим делам. Я не буду рассказывать, что было потом с нами, поевшими злосчастных груш… но, как оказалось, в такой ситуации человек от козла мало чем отличается. На обратном пути нас поставили в хвост колоны (хоть это было не по ранжиру), и никто не заходил нам в тыл.… А уж сколько было веселых минут в казарме, когда каждый пытался описать эту историю, опираясь на собственные ощущения!
Вот с тех пор, почему-то, когда всплывает слово «стрельбище», у меня пучит живот, и я вижу мираж: козла, высоко перескакивающего с передних ног на задние и обратно….