Притча

О, юный пилигрим, расскажи мне о своих скитаниях. Я люблю слушать истории о приключениях и чувствах, хотя нисколько в них не нуждаюсь.
- Я охотно расскажу тебе, старик, все, что желаешь услышать, но прежде расскажи и ты мне что-нибудь, ибо даже путь от дома сюда овит историями, будто сочным виноградом, греющимся в лучах жаркого солнца. Да, в этот раз колесница была в верных руках!
- Да будет так, юноша. Попробуй вина из-под ног моих, и да пребудет с тобою счастье и благоденствие забвения! – С этими словами старик отпил вина и продолжил…

Часть первая. Разбитые скрижали.
   Лучшие истории творятся не людьми, но богами, и только в те времена, когда небеса сливаются с землей, и нет между ними разницы. Когда рождаются боги, тогда сливаются небеса, тогда великое Солнце сияет для всех светом блаженства. Все его ищут, но доступно оно только богам, а все, как известно, не боги.
   Мы должны терпеть не удары Судьбы, а свои собственные. Так и случилось с душой, у которой было имя – Селена. Названа она именем незабвенного, но всеми забытого света, чье сокровище стало порочным прокрустовым ложем для каждого нищего духом марафонца-гедониста. Презирают они свет ее глаз, боль, которую чувствуешь, когда она расточает свои богатства, разрывая в клочья теплые меха Зевса и Борея. Расточает для нас, смертных, а более – охваченных ароматами Афродиты и пламенем Эрота немногих храбрецов, что все-таки презирают бег, предпочитая ходьбу. Увы, но и они не боги.
   Она терпела их, сносила их оскорбления, видела во тьме их уродливые животноподобные гримасы, алчущие всего и ненасытные в самом святом. Кто хочет света, хочет быть Богом, а кто тьмы – тому удел был Дьяволом. Но, друг мой, разницы нет никакой, ибо тленны мы, а потому и не боги.
   Все, что терпим, есть только мы и ничего более. Разве не шуткой Аполлона можно считать золото? От него ли все беды? Его ли ненавидит серебро? Чище кто из них? Все эти вопросы приведут к ответу такому, какой не понравится никому из смертных: дело в тебе. Ты есть проблема самого себя. Зачастую, только смерть решает ее. Вот почему мы смертны, а могли бы быть богами.
   О, эти года облиты кровью сынов своих, мгновений. Бескрайние пустоши отныне плодоносят алыми розами и полевыми цветами. Не может быть? Все может быть, все имеет право быть, небытия только нет.  Муравьи услаждаются кровью тех, кто сам себя короновал. Самодурство? Но каковы корни, таков и венец. Любят наказывать то, чего не понимают, а прежде всех – себя. Как приятно истязать за что-то и просто так. Кто из богов смог бы так? Арес? Едва ли, а мы можем, мы любители ближних и презирающие ближайших, короли роз и муравьев. Обожаем пить кровь, в которой осталось тепло жизни.  Сердца от того и холодны, что из крови произрастает жизнь. Жаль, что мы не можем повторить подвиг богов.
   Почему Прометей не сжег весь мир огнем? Почему Арес, совокупляясь со своей спутницей Беллоной, не сумел уничтожить все земное? Разве не так должно поступать огню в рождении: жечь, пылать, пожирать? Кронос был честен с самим собой, пожирая детей своих. Но был ли он прав в этом? Ведь не одно и то же письмо и слово, хотя оба лгут. Усмотрим ли мы это различие меж нами, или будем мерзнуть ночами сомнений, боясь подойти к Пирострату? Ведая мы истину, не рождались бы в воде, ибо все есть огонь. Такова воля богов, но не наша.
   Крепки стены Илиона, но только до той поры, пока летал в небесах. Нет на земле стен, что  устояли бы против черного духа, духа дня и света, несущего только тьму. Ложь вязкой мерзостью стекает с его льстивых уст, пышно блестят его одежды, сшитые золотом и пурпуром. Ныне его время и лиц много у него. И различать его невозможно, ибо только кровью Урана и Геи можно искупить свое неразумие, коим пытаешься отличить зло от добра. Подражай богам: любуйся звездами и молчи.
    Счастье и смерть – мысль – тлен. Нет желания утверждать, мы только отрицаем. Воплощая себя в гениях и кумирах, только язвим себе. Своему сердцу  создаем реквием, орошая глупостью урожаи своих чувств. Не существует блага для всех и для одного. Благо неизмеримо и каждый не получит ничего, пока не станет богом.
   Хождение по воде есть глупость, а не чудо. Скажи, зачем морю ходить по земле, а ветрам сгорать в земле (и горят ли ветра?)? Незачем. Так в чем же заключается тут чудо, как не в том, что нарушен, был устой мира. Не так ли начинаются войны и самоуправства? Если один раз нарушить привычное, то до каких пределов мы вознесем вину, до седьмого или девятого неба? Вознесем себе только пустые алтари, поклоняясь тому, что было прахом. Мы сами прах, пока в преумножении скорбей не станем богами.
   Ни у кого нет права менять, ибо изменение происходит всегда. Не поймаешь маску, сорванную ветром, и увидишь свое лицо, а оно – тоже маска. И дело не в том, что на тебе их две или множество, а в том, что ты себя не знаешь, и лица на тебе нет. Только коллекция гримас в постоянном движении. Что можем мы – все и ничего, ибо смысла этих слов не знает никто.

С этими словами старик встал и пошел в сторону моря. Ступая в воду, он посмотрел на юношу, и лицо его исказилось гримасой молодости и свежести, словно он украл ее у него. Потом посмотрел на солнце, и старые глаза прослезились. Он не смог вспомнить ничего, абсолютно ничего. Он ушел под воду так, словно ее не было. Никакой силы не хватило, чтобы поколебать его тело. Вода превратилась в воздух для него. Он ушел и был утешен морем собственных слез.

Часть вторая. Воскрешение.
Где и как появляется герой, зависит от силы его подвига. Вовсе не идет речь о пользе, вреде или добром или злом подвиге. Это оценки результатов тех, кто только пожирает. Подлинно оценить результат может сам герой, ведь толкает на подвиг его глубочайшее страдание, ненависть, жажда разрушения. Даже рождение ребенка и создание семьи есть разрушение самого себя, начал того, чем были твои предки. Их слава несла герою величайший дар – презрение и разрушение основ. Едва ли верным будет касание вопроса физического разрушения. Оно не имеет смысла, ибо только дух способен творить, а дух героя – создавать. Верно то, что создание обязано разрушению, но только герой все делает по своей воле. Волю бытия он сжимает в кулак, ударяет о землю, и пущенная волна изменяет материю в самых невероятных мириадах созданий жизни и смерти.
   Пока мы мыслим от противного, мы не понимаем движения мгновения. Сколько это, как это измерить. Один миг меняет жизнь, но все зависит от насыщенности, ценности этого мгновения. У героя нет времени. Он бессмертен, ибо смертно то, что живет во времени, подчиняется ему и смиряется с ним. Рабство превратила Хроноса из верного союзника в ужасного тирана. Но разве вина на нем? И виновато время? Только те, кому был дан огонь сердца героя, предают его, отдавая на растерзание воронам. Почему они не восстают против тирании? Они не боятся. Они просто не могут уничтожить то, что есть творение их мысли и рук. Детоубийство смешалось с отцеубийством, став порочным кругом, который вечно вращается рабами времени.
   В вечном движении состоянию покоя и смерти просто нет места. Вера в иные миры и места, недоступные нашему чувству, есть результат несколько наивного, но движимого в разумном ключе мнения. Материя лишь меняет свое состояние и идеи переходят одна в другую. Всем управляет единая Воля, существующая в потенции действия и бесконечная. Эпикур сказал, что мир был и будет всегда. Это будет благодаря Воле. И герои могут управлять Волей с помощью разума, создавая то, что хотят. Это непостижимо сейчас, когда голос героя лишь слабое эхо, заглушаемое механизмами. Здесь невозможно умереть или воскреснуть. Какова связь вещей, такова и связь идей, но машина соткала удивительный и устрашающий гобелен, в котором эти нити переплелись, и едва ли осталось хоть что-то, позволившее быть уверенным в том, что есть.

Старик сидел и слушал внимательно пение птиц, шум повозок и хаос голосов. Он встал и сказал: «все есть».

3. Вечные вопросы.
Спрашивай и я отвечу. Нет вопросов, не будет ответов. Это ложь. Даже если вопросы есть, то ответы можно и не получать. Нет мира там, где есть война, где властвует Марс, вкушающий кровь поверженных врагов. Каждый его сын сражается со всеми подряд, чтобы доказать верность отцу, который завидует и боится сыновей, потому и вкушает кровь их и плоть. Зависть молодости, души, любви и пламени жизни молодого сердца, заставляет Ареса стравливать неразумных сыновей, создавая фонтаны алой амброзии. Страх Ареса в том, что каждый сын обратит меч неразумный против отца своего, а потому всех превращает в недругов. Неважно, кто строил башню на олимп, ее разрушили те, кто боятся, те, кто приковали Прометея и дали яблоко наипрекраснейшей из женщин.
   Первым или последним в золотой середине находится суть наших желаний? Хотим ли осуществления всех желаний, хотим ли достигнуть идеала, ради которого не желаем что-то делать с собой, страшась потерять самих себя? Знаем ли пределы и бесконечность? Знаем ли себя так, как знаем другого и другого, знаем так, как себя? Выполняем предназначение или мы окутанные силами богов, живем в чье-то удовольствие. Намеренно искажаем все, чтобы выжить, но не ценим ничего, чтобы жить. Создаем все для себя, отбирая у себя все.
   Заслуживает ответов тот, кто ищет не их, а себя, ибо есть целый мир в душе, полный блаженных дум и великих свершений. Мир внешний – мастерская, которую мы можем сделать столь же великой, сколь обладаем величием в природе своей и стремлениях.

Передо мной сидел юноша. Я спросил его, кто он. А он мне ответил, что он есть тот старик, которому я смотрю в самую бездну души.

4. Течение.
Вознеси меня, кровь, потоком, бурлящим к забвению Леты. Заставь двигаться части тела моего в марше походном волынки. Дай вдохновения токам, с силою бьющим по мыслям моим. Возбуждай члены мои и чувства в едином порыве, но и мыслить мне дай, ибо я капитан над фалангой войска своего. Мне укрепиться в здоровье надежной опоры каждых тяжких дней, проводимых в сражении, надлежит спокойным оставаться. О, кровь, советница и спутница моя, Alma mater тела моего, ответь, нужно ль мне биться, словно горной реке, нужно ль врагов низвергать, разжигаясь пламенем вечным твоим? Любить, что есть сил, тепло, расточая, будто свече? Иль неудержимо надеться, тайны открывая мироздания?
   Мне слышен голос твой. Он заглушается маршем стройным и беспощадным, все на пути разрушающим. Кем быть мне, ярким пламенем недолгим, либо терпеливым и здоровым аскетом, преумножая все тайны мирские, познавая мир идей. Что мне спросить, чтобы ответы дать на все однозначно. Тебе на алтарь весь жребий, все, что имею я, возложу, только ответы мне дай, что услышать хочу. Я стою на распутье давно, а может, и нет. Очень часто приходится совершать выбор, но, не понимая его причин, быть может, неважных и мелочных.

На лице у юноши блестели слезы. Старик вытер их, улыбаясь, и сказал: «Blut ist Leben».

5. Выбор.
И слышно крови биение, ответом биение страстное стало:
«Что можешь дарить ты тому, кто спаситель твой, подаривший ценную жизнь? Глупец, ты только предлагаешь мне то, что мне принадлежит по праву владения. Все, что есть у тебя – мечты твои – прахом станут, если не помощь моя. Мне ничего не нужно от тебя, ведь настанет мой час, ибо смертен ты без меня, и тело стареет, и после совсем остывает. Я даю тебе силы для дел твоих, и не мне решать, каким путем последуешь ты. Многое зависит от тебя, но если будешь жечь душу свою, расточая силы на дела неумеренные и страстные, то не удивляйся тому, что угаснет все, и я покину тебя так скоро, что ты не заметишь. Если ты хочешь получить один ответ на все вопросы, то я не дам тебе его, потому что ты будешь равен Мидасу, ответ у которого был «злато». Я спрошу тебя так: «Зачем дано тебе тело, берега коего омываю я, разжигая в тебе мысли и страсти, являясь твоим перводвигателем, вечным до той поры, пока тело твое сможет сковывать меня, пока Воля к жизни не оставит тебя?» Помни, что я люблю тебя, несмотря на твой выбор. Я  одна не осуждаю тебя сейчас, и не буду делать этого после. Лишь в час твой последний я одна покину тебя. Что будет там – увидишь»

Юноша смотрел на самого себя, отраженного в глазах старика, с ужасом и полным смятением. Его тело, словно сковано самыми прочными и тяжелыми цепями, застыло каменным изваянием. Старик рассмеялся и сказал: «Blut ist Wahnsinn».

6.Пустота.
Стоит за мантией корона и терновый венец. Так награждают за доставление величайших мук. Все равно, какая гримаса, какая часть тела – все равно оно – мерило всех вещей. Все равно делаешь выбор и сам гласишь о праведности его. Есть ли берег, что не залит нашей кровью, есть ли истина, не опошленная латами и свечами? Разврат, порок, праведность, ложь, честь так долго гуляют по миру друг с другом, что слились в скорченных холодных телах отцов своих и последователей. Нежные создания, как верные друзья – бесята - играли и грелись у пламени спутницы каждого, кто стоит на распутье. Как только угасаешь, так бесенок засыпает рядом, а друзья отпадают, словно мертвые листья, уходя греться к другим. Зажечь пламень в одном, в другом и то, ради того, чтобы устроить пожарище самосожжения, так ничего и, не поняв, не прозрев, но гордо не сожалея. Куда идем мы известно, но как мы идем – это первый шаг к невежеству, ибо мы хотим парить на ангельских крыльях, кои светят ослепляющим светом ненависти к людям. Разве Прометей был ангелом, а Данко? Все герои не были ангелами, они были демонами. Вы же, творители венцов и мантий, создаете себе вуали собственного тщеславия, затушевывая ярость пламени вашей Alma mater. Маленький бесенок – есть ее сын, он один останется с вами навсегда, шепча вам три слова: «уединение, забвение, бессмертие». Но жажда хлеба и зрелищ сильнее от того, что бесенок тоже их любит, но вместе вы заставляете рыдать вашу спутницу. Но думаете, это ее скорбь? Нет, это ваше забвение, ибо вы освобождаете ее вместо себя. Она дает вам сокровища, но вы бросаете все в печь Гефеста, управляемую Фаэтоном. Что вы надеетесь сковать или переплавить? Ваши души не из твердой стали, и все, что вы получите – прах и пепел. И не заплачут по вам сестры-ивы, и никому не дано спасение, ибо всякая неумеренность вредна. Здесь и сейчас гаснет печь Гефеста. Оставайтесь с тем, что есть у вас, кроме грез. Ха, а у вас и нет ничего иного, что вы можете взять с собой.

День угасал, как и полагается, царственно и великолепно. С честью он уступал место сумеркам и маленьким задорным звездам, окружающим вереницей хороводов и причудливых фигур-созвездий свою мать, наставницу и сияющую в одиночестве, Селену. Все исчерпывает себя, наша беседа исчерпала себя на сегодня, наши силы иссякли, их требовалось восстановить в покое тела и трудах сна. Я попрощался с юношей и стариком. Они уходили от меня до тех пор, пока не стали призраками, едва различимыми в лучах заходящего Солнца. Перед тем как исчезнуть вовсе, они обернулись, посмотрели на меня, улыбнулись и сказали мне самым ласковым голосом: «А ты, бедняк, имеешь только грезы, так в сердце их храни. Спутница твоя из них вдохновенные огни, как звезды, зажжет. И вот тебе подарок наш: Leben ist Wahnsinn».   

   7. Волк, лев и собака.
   Все иллюзии не умещаются в пространстве. Они как изгнанники, странники и прокаженные.  Им нет места нигде. Все упорядоченно, связано, вычищено и сглажено во всех диалектических дихотомиях, во всех противоположностях. Границы не размыты, они попросту не нужны. Все благополучно растворено в порядке вещей и логической строгости механизмов. Все высчитано, вымерено и работает точнее любых часов. Не бывает реформы без жертв, как не бывает новой жизни без кровопролития. Жертвой стали изгои – иллюзии. Все мечты, все фантазии, идущие в своем путешествии от флюидов сердца до электронов разума, истребляются, ставятся на конвейер, и проходят бесчисленные эксперименты. Сильнейший вид с циничным видом, с страстным желанием, пылающим в свирепо-красных глазах, издевается над мечтами и иллюзиями – нищими, бродягами и «слабыми». 
   Было и так, что слабейшему, взамен души, боги даровали спасение – острейший клинок или посох, с ревом изрыгающий языки пламени, разрывающие самое благородное сердце и самую твердую броню. Кем же тогда стал слабейший? Все тем же, только в гении своем он облачен в пурпур и золото. Пока никто не понимает шутки богов, потому что обожает механизмы, уничтожающие в таких масштабах, что всякий содрогнется. Всегда было так, что дело не в вещах, а в духах, обитающих всюду. Я помню дриад, танцующих в лесу в дни Вакханалии, знакомы и эльфы, играющие как дети во времена la femme fatale, обожавших таинство шабашей. Не стал проходить мимо и сдержанных гетер графов и маркизов. Во все времена менялись вещи, но их духи оставались прежними: влечения и желания создавали мистерии для метафизиков, постоянно ускользая от их взора, и жизни не хватало узреть их все, ибо спаситель и просветитель верит в тех, кому он отдает свой дар. Знал ли Прометей, что его огнем будут жечь женщин, детей и вдов, а также отцов и сыновей? Люди жгли людей его огнем, но зачем и почему – никому не интересно. Времена меняются, но все остальное – зависимое и статичное – преломляется и светит по-иному. Вещь в себе остается собой, но алчный взор трусливых мира сего обращается на святое и сакральное, желает сжечь, ибо не может обладать. Прошла эпоха верных псов, наступает время гордых львов. Ради поэмы жгли города, ради мудрости жили в бочках при нищете, а теперь времена истины света Люцифера, договоры ренты тени и души. Эпоха львов с гривами из золота.
   Василиски и золото гнало людей в новые terra incognito – это ложное утверждение, ибо гонит людей вперед чувство собственной мерзости. Живущие в грязи стыдятся себя, а потому ищут другие миры, дабы осквернить их. Не ради ли этого были надеты сюрко с распятием аскета? Шедшие осквернять земли, оскверненные чем-то иным, различия ли имели? Путешествия даны сильному духом, но не фанатику, мудрому философу, неспособному унизить нечто чуждое, ибо чужое есть результат невежества и нарциссизма. Невежество и нарциссизм – любимые кушанья Сатаны, отбираемые им у каждого праведника. Слово человека законно на земле, но не на небесах.
   Приходили златоглавые львы в те времена, когда обращение к прошлому стало знаменем жизни, когда смерть стала жизнью. Стало очевидно, что аскеза и воздержание ради иллюзии, данные миром сильнейших страдальцев, не приносит блага, а только скрывает его.  Тогда были вскрыты все тайны за семью печатями, все души распроданы, договоры подписаны, и рыцари отправились покорять ветряные мельницы.
   Обращение к праху явилось подъемом титанов и героев. Все глупцы обмазывались ртутью и погибали. Изыскания мудрецов, безумцев и мечтателей стали едва различимы, и те, кто страшился жизни, обращался к Люциферу, в надежде обрести благо там, где глупец был слеп. Что же становится на ноги, если привыкло жить на коленях, питаясь пищей, не добытой самостоятельно. Глупцы шли в пропасть по своему невежеству, по своим иллюзиям, и падали один за другим. Испугавшись, стали тянутся к своим господам, но жребий брошен, запретный плод сорван, и легионы не сложили мечи за Рубиконом, осквернив верным маршем священные идеалы. Оскорбление идеалов господ опять привело к уязвлению тщеславия, и кровью можно смыть тех, кто искал философский камень, продав тень Люциферу. Глупцы, наивно посчитали, будто острие клинка сильнее любопытства мысли и жажды власти. Восстали Носферату, демоны и все сильные титаны – отцы Ubermensch, и пришло Просвещенное угнетение, все приобрело себе смысл и оправдание. Невежество было стабильным в своей простоте и отрицанием Бытия. Преходящая была мудрость демонов и проклятых, кто шел своей дорогой, вымощенной в Преисподнюю тела и духа – уединение и забвение. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов, ибо чистые невежеством души страшатся и губят все, подобно создателю Золотого Тельца, царю Мидасу. Львы были истерзаны волками.
   Волки отправили львов к ветряным мельницам верхом на ослах. Знамениты волки тем, что были всегда и всегда были в тени тех, кто открыл врата Преисподней. Только сладкими речами, лишь где-то покрытыми язвами мудрости, можно накормить невежественную толпу, заставить ее взяться за оружие и пойти путем Эдипа. Мудрость есть война души, и потому сладка для тех, кто ее не изведал. Волк-одиночка – миф, ибо в стаи сбиваются все боящиеся и молящиеся иным богам. Волчий бог, овечий бог – все Люцифер, играющий Судьбами тех, кто не ведает, что творит. Огонь страсти распыляет все эмоции, превращая их в квинтэссенцию человеческого упадка, приближающего подъем тотемов и табу. Там где слаба Воля, там силен полубог и герой, но не придет герой, не будет и подвига. Тогда наступит торжество Воли и кровавые реки уже не осветят смысла Бытия, но накормят рабов машин и паровых двигателей. Кровью отцов и детей питаются рабы, оправдавшие себя жалкими сентенциями, подобранными с пиршества высших сословий платоновского общества.
   Не может быть ничего героического у тех, кто объединяется, чтобы выжить и потом терзает всех подряд в минуты блаженства изобилия. Атлант был одинок, но Пирострат был безумен, а потому все, что желает славы не имеет тени, и в зеркалах Бытия не отражается вовсе. Как львы делят вотчины, так волки побираются. Никогда невозможно быть тем, кем не являешься ты, но слепцам, конечно, все равно. Пойдут страждущие за любым червем, лишь бы найти рог изобилия в царствии небесном золотого тельца. Так пошли за волками все, кто ждал блага, но получил смерть, ибо чужими руками делили блага ничтожные волки. Изменилось и рассуждение о благе, ибо взято и воскрешено было ложное учение о смирении и благе, о великолепии невежества. Ясным стало и то, что изобилие порождает невежество, страсть убивает разум, но тело тлен, а потому все для тела и оков. Считай, как хочешь, но сначала посмотри на себя – убогое существо – стань лучше, сильнее, мудрее всех и будет тебе истинное благо. Волки стали львами для собак и собаками для львов, но оба животных отвернулись от них, ибо львы были царственно горды, ценя идею больше жизни, а собаки были слишком преданы своему минимализму и господину, имя которого, истина.
   Власть дается тем, кто боится умереть, кто страшится своего уродства и ничтожества. Такова Воля, и волки пожинали свой урожай, и было дано название ему – тлен. Вскоре волки пожирали друг друга в святых местах, в публичных домах и огромных дворцах изобилия, создав себе иллюзию жизни. Колесо вернуло все на свои места, и все обернулось прахом для волков, одиночеством для львов и смиреной аскезой для собак.
  Для всех свои роли, и мир предстает театром или Колизеем. Кто был в свое время комедиантом, в иное время станет пожинать трагедии, и если удача будет благосклонна, то увидит сияющие блестящие камни абстракций символизма. Каждому воздается по вере его, но не то, во что он верит, а в то, каким образом он верит. Истина всех времен: хлеба и зрелищ, сегодня достигла масштабов, превзошедших всякий апогей, ибо стали нереальной иллюзией и несбыточным сном. Статус и богатство в обществе делает тебя посмешищем перед львами, героем перед волками и глупцом перед собаками. Можно ли представить себе, что судьи есть те, кто сменяют своих отцов. Смена ролей установлена не людьми, не овцами, не львами, не волками или собаками. Смена ролей происходит сама по себе, идя от Воли, существовавшей всегда и во всем или не существовавшей. Слова не нужны там, где ничего не изменишь по своей воле, ибо все меняется, не спрашивая даже веления сильных мира иллюзорного.
   И вернулось все на круги своя, иллюзии стали вновь гонимы, но питая их своим гневом и смятением, мы способствуем их росту до таких глубин, что заходим за границы Бытия, внося прилежное самоотрицание, самоотречение от самих себя. Как любим мы Золотых Тельцов, облитых серебряным соусом, приготовленным слугами Мидаса. Как восхитительно невежество, ибо порочно в самых основаниях мира. Невежды не могут дорасти даже до сибаритов, так будут ли они храбры, чтобы состязаться с иным видом безумия – аскезе. Нет и речи о том, чтобы стать невеждам мудрецами, ибо золота в их сердцах продано за тридцать серебряников ради строительства Золотых Тельцов и колоссов с ногами из праха отцов.
   В каком пространстве и месте рождены мы, в том нам никогда не побывать вновь. Все течет и меняется, и именно поэтому стоит держаться стремлений меняться вместе с Бытием, с великолепным движением пламени Прометея, что было роздано в угоду иллюзиям роскоши и изобилия. Все есть забвение, и невозможность смириться с положением вещей, нежелание сокрушать иллюзии время от времени – одно из сладчайших дурманов, отравляющих дух, который должен быть испепелен светом разума и воли. Нет ясных ответов, как и нет ясных дней во всем мире одновременно. Всему свое время.
   Свеча не устояла перед натиском ночного мрака. Вместе свечей горели звезды танцующих небесных вакханок и молодых юношей. Веселье приходит вместе с Дионисом, который часто путает время, приходя, когда вздумается. Однако танец невозможно услышать или разглядеть ясным взором. Мы стояли вместе, смотрели на покрывало Морфея, и сквозь него различали смутные образы танцующих юношей и девушек. Чиста любовь небесная при свете Солнца или при спокойном посеребренном свете Селены, которая игриво подмигивала нам из-за туч. Неописуемое наслаждение смотреть на игры богов! В них видна суть вещей и необъятная глубина, величественная сила наших душ. 
   На рассвете я проснулся. Вместе с Гелиосом меня приветствовали три жреца: жрец-киник, жрец-луперкалий, жрец-львов. Они указали мне, что сзади меня кто-то стоит. Я обернулся и увидел тень, держащую песочные часы. Мое время истекло, и теперь пора пожинать урожай милых бесед. Все исчезло: рухнули дворцы, рухнули мечты и надежды. Лишь Воля несла меня, словно могучая и смиренная река, в никуда или туда, о чем я не ведаю. Теперь уже многое неважно, ибо времени здесь нет, да и меня тоже нет. Я сам себя определил как вещь в себе. И здесь мне все раскрылось, хотя и не то, что я ожидал. Здесь нет истин и скрижалей, здесь нет Небытия. Здесь то, чего нельзя выразить – чистая Воля или Сила, увлекающая самых отважных смельчаков далее.
8. Странник и его Тень.
Я всегда была с тобой. Неужели ты думал, что бывает миг, когда я смогу покинуть тебя? О, как ты неправ, как неразумен и жалок в своей быстротечной жизни. Разве был с тобой рядом тот, кто любовью своею и преданностью был равен мне, или, быть может, кто-то знал тебя лучше, чем я. Растворяйся в масках и пышных одеяниях, в праздных обществах и пороках, или предпочти веселья тренировки добродетели и разума в самых изысканных размышлениях, умеренно воздерживаясь от тленных удовольствий. Я люблю тебя как ни что иное, ибо только мне ведомо кто ты. Ты же не хочешь слушать меня, видеть меня, а я все равно с тобой, и избавляйся от меня сколько угодно, но ты – это я, только лучше. Мы с тобой связаны самыми крепкими узами не просто так в случайном похотливом акте. Наш союз был предначертан еще до начала времен твоих скитаний. Я без тебя не могу жить, как и ты без меня. Неразрывно мы связаны, и бежать ты от меня можешь бесконечно, ибо тело бренно страстями людскими, не чуждо телу все человеческое, а после угасания крови, ты прильнешь ко мне безутешный горем, уставший от страданий, одинокий и лишенный даров, словно изгнанник, то я сольюсь с тобой в единое целое, и мы станем правителями свободного духа. Мы с тобой едины во веки веков.
   Слушай мой голос, ибо он – твой мне подарок. Будь со мной, ибо мне не нужна твоя любовь, твой статус, твоя стать и твои богатства. Я чувствую само Бытие в тебе, и потому я рядом. Я умею все и готова делиться с тобой всем, что имею. Припоминай все через меня, ведь я – твоя душа.
   И получи от меня еще один дар, возлюбленный мой. Расскажу тебе о львах, волках и собаках, а потом я хочу уснуть рядом с тобой, не гони меня прочь, будь со мной всегда вне времени по ту сторону добра и зла.
   Собак, которых ты видел, это верные и скромные сыновья, бегущие от своих отцов в неизведанные земли. Это не ученики могучего Сократа, а лишь похожие на него. Этим псам важно то, о чем они не ведают. Им важна свобода, но видят они в отрицании своих отцов, в забвении себя и тяге к бремени удовольствия. Великий Рим пал жертвой таких псов, ибо в них есть зерно всякой толпы.
   Гордые львы – это не цари и императоры, а философы, обменявшие душу свою на познание. Только львы впитывают в себя все сверхчеловеческое. Накопленное веками знание они посвящают будущему. Это самая мудрая молодость, самая могучая юность. Возраст героев Олимпа, героев преданий и легенд. Это мудрые философы, осмелившиеся искать истину, рискуя всем, что накопила толпа для своей услады. Львы терпят удел одиночества, но в нем, же и черпают наслаждение и силы. Они вне времени, они вечны.
   Волки жаждут власти. Они упадок духа и пожиратели всего живого. Они ненасытны, и только пороки ведут их вперед, погоняя грехами как плетьми их изнуренные от неумеренности тела. Они завидуют и боятся львов, и чувствуют вину перед собаками. Волки есть неразумие всех времен, всех возрастов. Волки всегда одиноки, они как огромная бездна, постоянно находящаяся во мраке и ищущая Небытия. Они есть Ничто.
   Ах, вот и Свет пробивается в окно, и мне пора осветить тебе путь своим сердец, пылающим черным пламенем. Не бойся тьмы, ибо она многогранна и бесконечна, и никогда не ставит вопроса о существовании самой себя. Пойдем со мной, ты все увидишь сам, и я отвечу на все твои вопросы.
   Тень исчезла из моего разума, но я увидел ее рядом со мной и улыбнулся. Я был счастлив, и с радостью отправился за ней, хотя ощущал некоторое сомнение.

9. Совет.
У богов тысячи имен. Каждое из них ничего не значит. Это суть вещей, ибо приобретаем благо лишь то, которое можем изведать, исходя из привычки. Мыслим тем, что является словом. Все остальное – интуиция, которая подобна легкому ветерку, дующему с необъятного моря истины. Блуждает человек, пока в нем есть стремленья. Блуждает одинокий человек, уставший, но полный веры и надежды, сотворенной бурлящей кровью цветущей юности. Из порта в порт, меняя города и страны, этот гражданин мира, сын Гейи, всюду ищет что-то, что зовет он счастьем. Быть может, он нашел что искал – покой – редкое сокровище, доступное только смелым и мудрым, знающим свои желания.
   Лодка остановилась. Моя тень зажгла фонарь и сказала, чтобы я съел пламя. Я так и поступил. Пламя зажгло мое сердце новым огнем, новая жизнь без сомнений, страхов, радостей и горя забурлила во мне.  Это моя жизнь и все мои жизни, которые я переживал, но теперь нет времени и места, нет категорий, нет отсутствия или присутствия. Тень обратилась ко мне:
«Теперь мы с тобой не отрицаем единство. Души не существует, как видишь. Только единство теней, манн возможно там, где правит Хаос и Тартар. Ты хочешь знать, почему тени, почему мрак? Все просто, не достигнув целей, тело сваливает свои неудачи туда, где правит идея вечности, как течения времени наибольшем в числе, и получает утешение, будто несбывшиеся желания здесь, сбудутся там. Любимый мой, посмотри, разве телесное удовольствие имеет здесь смысл? Никакого смысла, и даже конфликт твоих версий потустороннего здесь лишен значения. Тело нуждается в катарсисе, но истинный катарсис происходит в разуме. Никакие блага земные не подавят, а только усугубят конфликты рассудка, и потому говорят об атараксии, как высшей цели бытия человеческого. Она же сбывается тогда, когда мы соединяемся вместе, все двойственное, воюющее друг против друга, обретает единство, становится одним целым, понимая себя как целый мир. Пусть тело слабо и ограничено, пусть век его скоротечен, но вечно то, чему мы служим – теням. Вспомни, родной мой, о римлянах и рыцарях-тамплиерах. Их вера теперь пребывает здесь в мире теней. Вся жизнь обрамлена тенями, сотканными из ткани бытия, золотыми иглами великого светила. Ха! Величие светила объясняется только его наличием и значимостью для дрожащих тварей! Посмотри на свет в твоем сердце – он не светит обычным светом, но его величие тысячекратно больше, чем у любого небесного тела. Свет тьмы, свет луны, свет Гекаты роднее человеку, чем солнце. Здесь свет не создает тени, здесь свет не греет, не ласкает. Он бесполезен, потому что ты здесь есть мир, ты не нуждаешься больше ни в чем, кроме покоя и знания истины. Здесь ты достигаешь атараксии. Теперь, тебе нужно идти. Я буду с тобой, но настало время мне замолчать». Наступила устрашающая тишина. Я не привык к такой тишине, но я не боялся ее. Мне пришла мысль, будто эта тишина всегда была со мной, только я не хотел слушать ее. Теперь я не только слушаю, но и существую в этой тишине. Я пошел, или мне показалось, что я иду.
   Я пришел к четырем демонам в обличье старых богов. Один из них обратился ко мне:
«Жалкое подобие тени, как смеешь ты обращаться к нам, будто мы боги?! Мы – первопричины всего существующего, всего, что ни один разум не в силах понять так, как мы. Я – владыка всех миров, небесных светил и идей жизни. Имя мне – Хаос. Учись у меня, неразумное создание. Все, что видишь ты здесь – ложь. Все чувства затем и даны, чтобы лгать, искажать и лжесвидетельствовать против духа. Разум первичнее того, что мыслимо, но здесь и то, чего мысль охватить не в силах. Разум только упорядочивает порядок вещей, создавая бытие в его последовательности. Ваш, человеческий разум, презрен нами в его началах, и не достоин того, что ему открывается. Вы не слышите его, продавая себя моему брату, с которым тебе еще доведется поговорить. Вы, ничтожества, стремитесь сделать все искусственным и полезным, и настолько жалки в этих стремлениях, что даже не понимаете, что я – Хаос, Сатана, Люцифер и еще черт знает что, действую ради вашего блага. Как ни крути, но все ваше демоническое вечно желает блага, а ангельское – зла и хаоса. Учись покою и в нем увидишь сияние разума. Хотя, я сомневаюсь, что ты вообще чего-то стоишь, жалкое бесплотное существо. Ты жалок во плоти, ты жалок в душе. Прощай!»
   Я стоял обескураженный. Хаос явился как огромное облако, застлавшее тьму. Он постоянно менялся, постоянно двигался, и казалось, будто все небытие говорит со мной. Все и ничего. Чувства здесь не нужны. Только разум и интуиция могли мне помочь понять то, что невозможно познать, но оно существует. Только как понять суть существования…
- Никак, любезный сэр, никоим образом не стоит лезть в эти дебри. Хотите существовать – цепляйтесь за предрассудки. Хотите жить – познайте смерть – обратился ко мне странный человек, одетый в прекрасный черный сюртук, украшенный серебряными пуговицами. На шейном платке, кроваво-красного цвета лунным блеском сияла брошь в форме черепа, обрамленная сценой изгнания из Рая в верхней стороне, на нижнем обрамлении изображена оргия семи грехов. Лицо скрывалось за венецианской карнавальной маской Мефистофеля, сделанной из серебра и фарфора. Плачущий Мефистофель, запечатлел ртутные слезы на щеках.
- С кем имею честь говорить? – спросил я.
- Не знаю, как вам ответить. Меня считают и женщиной, и мужчиной. Один даже доказал, что меня нет. Кстати, он прав. Меня действительно не существует. Впрочем, вы можете звать меня Тартариус или просто Тартар – ответил незнакомец и учтиво поклонился. Поклон был резким и холодным, будто ему неинтересна вежливость, либо он держал всех на расстоянии.
- Мне казалось, Тартар – это имя из Эллады, а вы… - не успел я закончить, как незнакомец, предвосхищая вопрос, ответил:
- Мне нравится стиль просвещенной эпохи. Столько одежд, а внутри – пусто. Заметьте, как мудры греки и как скупы и алчны буржуа просвещенной эпохи. Итак, не отвлекаясь более, скажите, что привело вас к моему брату?
- Он сказал, что вы можете меня чему-то научить, дать совет.
- Что ж, кое-что, сударь, я охотно вам подарю. Видите ли, здесь подарки телесных флюидов неинтересны. Простые погремушки для детей. Я подарю вам нечто из области высокого, из философии. Давайте присядем, и вы меня выслушаете.
   Каждое слово, словно острым клинком, врезалось мне в память. Изящество его слога восхитило меня, и тем обрекло на страдание. Страдая от боли, от сомнений, я долго вспоминал его слова. Я хотел этой боли, хотел этого знания.
   «Почтенный сударь, я живу тут давно. Без меня бы мир пришел в запустение. Мой брат немного своенравен и обожает либертинаж, к его чести, смею добавить, что он весьма мудр в вопросах истории, и любитель пророчествовать. Любопытно, что мы с ним ладим, хотя я склонен ограничивать вас в ваших намерениях и времени, отпущенном вам в бренном мире. Добавлю, что именно моими заслугами вы получили всякое телесное наслаждение. Конечно, я не дал именно его, но предоставил вам на любой вкус страдание. Поймите, я полагаю, что вам нужно смирение, но нет, вы пытаетесь бороться со мной. Что в итоге? Больше способов страдать. Бесспорно. Вы получили такие удовольствия, о которых мы и не смели мечтать, когда отдыхали в Европе. Было это где-то в 1346 году. Впрочем, это неважно для нашего разговора. Все ваши способы себя усладить неизбежно губят вас. Ведь дело не столько в веществах, кои априори вредны для тела и духа, сколько дело в количествах, кои вы склонны потреблять. Разве ваш, так называемый прогресс, уменьшил количество грехов? Нисколько, даже наоборот, преумножил количество способов усладиться каждым из них. Вы думаете, что я веду речь к благочестию? Нет, нет. Ваши благочестивые друзья нравятся мне тем, что сами, во имя спасения, толкают падающих под тяжестью греха, прямо в котел Люцифера. Я веду разговор к тому, что вы – мера всех вещей, и вы презираете самих себя, стремитесь ко мне в Тартар. Я ненавижу ваш род только за то, что вам дано благо, а вы гонитесь от меня, стремясь вобрать в себя все пороки, все грехи, все иллюзии вашего бытия, прежде чем отойти ко мне. Что вам это дает, какую пользу? Вы не научились ничему, вы научились бояться смерти, а потому лечите подобное подобным – умираете духовно, чтобы вас больше ничего не волновало. Вы живете иллюзиями счастья, а на самом деле – вы гниете. Вы – вечные портреты мистера Грея, отправитесь сюда, потому что боялись жить.
   Вы друг мой, не повторяйте ошибок ваших собратьев, как я вам сочувствую, постарайтесь понять, что никакой смерти не существует, иных миров тоже нет. Вот вы здесь видите ангелов с нимбами или похотливых демониц. Вас ввели в заблуждение, здесь ничего нет из того, что создал своим безумием аскет. Учитесь жить, не отрицая смерти или жизни, а утверждая их в самом себе. Вы есть жизнь, а смерти не существует. Поэтому, я прошу вас познать тьму так глубоко, как это возможно, и усмирите свою душу мудростью титанов вашего вида, героями ваших легенд. Мудростью питайтесь, мой друг,  и обретете самое важное – самого себя. Ах, вот и время. Всего вам наилучшего, мое почтение, сударь, я покидаю вас. Напоследок: блуждает человек, пока в нем есть стремленья. Прощайте».  Мефистофель, так решил я его назвать, медленной грациозной походкой удалялся от меня до тех пор, пока совсем не растворился во мраке.
   Внезапно я оказался в саду. Древние статуи и фонтаны подсказывали, что это не совсем сад, а руины древнего святилища или дворца, покоренного самым коварным захватчиком – природой. Здесь был тот блаженный покой, которого я жаждал в самые бурные дни своей жизни. Восхитительное блаженное настроение моего духа прибавляло мне сил, наполняло мое сердце живительной энергией, пока я прогуливался по саду или парку. Сейчас те же самые ощущения наполнили мою душу. Пение птиц и шелест зеленой, насыщенной жизнью, листвы от дуновения теплого летнего ветерка превращали меня в нечто незначительно малое и покорное стихии.
   Мое блаженное состояние исчезло, как только ветер усилился, деревья ломались и падали под мощью стихии. Руины, овитые лианами, превратились в немые кладбища. Все преобразилось не в царство жизни, а пристанище страха, призраков. Все теперь дышало здесь смертью, и это дыхание захватывало меня, увлекая к алтарю. На нем восседала женщина, в черном балахоне. В руках она держала кубок с кровью. Кровь была и на ее губах, а глаза, с каждым глотком, становились все злее и жаднее, окрашиваясь в черный цвет. Я замер от страха. Я не знал. Что будет дальше. Она повернулась ко мне и шепчущим голосом сказала:
«Чего ты ожидал? Невинных ангелов? Смотри, я перед тобой, нагая и счастливая мать всех живых существ. Знаешь, ради жизни я не побрезговала и собственным сыном, ведь я любила его. Мне нравилось видеть, как мои дети любят друг друга всеми видами любви, которые можно было придумать. Теперь все иначе, вы сдерживаете себя, направляя любовь в какое-то бездонное русло, обменивая влечения на непонятные вещи, смысл которых вы не понимаете. Самое противное, что вы даже ничем меряете любовь. Не за этим я создала вас, хотя и продолжаю любить, пусть и странною любовью. Посмотри, эта кровь всех моих детей, я пью ее, чтобы вдохновить себя на новые творения живых существ. Многие из них разочаровывали меня, но я все равно любила их. Не подумай, что моя любовь слепа или, что я фанатичная мать. Я мать только по титулу. Я больше, чем безумно любящая детей. Я сама суть любви, сама суть вечного блага. Из всех только я способна любить каждое живое существо. Образ кровожадной демоницы мне нравится. В нем я чувствую себя свободной и не относящейся к вашим ничтожным культам фанатичек, готовым убить все живое в ребенке ради земных благ. Вы ничего не смыслите в матерях, создав из них глупеньких созданий, являющихся придатком мужчины.  Любовь стала долгом, обязанностью, страхом или деньгами, всем, только не любовью. Вы уничтожили все ее виды, оставив только два: телесный и духовный. Ровно столько, сколько у вас извилин. Вы презираете порок, но именно он вдохновляет вас жить и творить. Обнаженные девушки и юноши – вот ради чего вы живете. Вы разделены Зевсом для того, чтобы любить и восхищаться, общаться и наслаждаться всем, чем пожелаете, но вы все привыкли покупать, все измерять и все требовать. Я рождала великое, а оно выродилось в сопливое, уродливое и вечно чего-то ждущее нечто. Вы даже души продаете! Вините во всем нас, рисуя из нас демонов, искусителей, совратителей! Но виноваты во всем вы, и казнить нужно вас за лицемерие и двуличие! Если бы не любовь, то не было бы и порока, если бы не любовь, то и праведность пустой звук. Вы позабыли обо всем, об умеренности, о разуме и наслаждении, даже обо мне забыли и ради чего? Царствия небесного, непорочного зачатия и дивных бумаг с ликом царя ваших душ? На что вы променяли блаженство, к которому все время стремитесь? Продолжайте и дальше тешить себя фантазиями о суккубах, ведь вы умрете и начнете все сначала! Ах, юноша, ты заставил меня вспомнить о вас. Твоя красота, твое совершенство, ты не представляешь, кем я вижу тебя. Поверь, я вижу тебя тем, что ты есть. Ты безграничен, и всегда был таким. Если хочешь, оставайся подле меня, и забудь обо всем. Я верну тебе сад, хочешь? Закончи свое путешествие и возвращайся ко мне. Запомни, что жизнь – это всего лишь сон. Ступай». Опьянев от крови, демоница уснула, обнажив свое тело серебряному свету луны – ее сестры – Селены.
   Еще один демон, самый безобразный из всех, самый уродливый из всего, что мне довелось видеть. На нем не было одежды, тело покрыто лохмотьями, вросшими в ужасные раны. У него не было глаз и носа, а его рот был искривлен так, будто по нему ударили булавой. Тело худое, почти скелет и кожа. Удивительнее всего то, что это существо носило на лбу клеймо «Ecce Homo». Вряд ли здесь у этого существа было хоть какое-то понятие о человеке.
   «Ты побывал в гостях у всех тех, кто нанес мне раны и обиды, кто искалечил и изуродовал меня.… Такими ты хочешь видеть любовь, долг, честь и свободу? Быть может, тебе приятнее другое обличие? Я буду тем, чем ты хочешь меня видеть, и не волнуйся, самого себя не потеряю и не стану лицемером. Я умею играть с масками, и одну из них я подарил Тартару. Еще в список моих талантов входит объединение. Как думаешь, за счет чего существует закон единства и борьбы противоположностей? По Воле божьей? Ха, хороша шутка. Если бы так, то зачем ему вмешиваться во все, что он там вытворял. Нет, все держится и движется благодаря мне, вашему покорному слуге, имя которого не такое броское, как Хаос, но тем не менее. Вам я его не скажу, но зовите меня Эрих. Почему я скрываю имя, то тут все просто: вам нет никакого дела до него. Вы пришли сюда, чтобы послушать старых как мир существ, о которых вы и не знали. Впрочем, вы и не узнаете. Ведь все то, что вы видели, не более чем изысканная комедия, созданная вами и вашей тенью. Что она молчит, почему не говорит? Вот именно потому, что все знает. И меня нет, я ваш голос и не более того. Помните старину Платона, который разделил мир пополам. Вот тут тот же принцип: с одной стороны я существую и соединяю все ради симбиоза, а с другой – плод, кстати, спелый, вашей фантазии. Тут нет ваших привычных чувств, так на основе чего вы подтвердите ваше бытие? На основе мысли? О, крайне верно, я не думал, что вы способны рассуждать. И вдогонку, вы знаете самого себя! Блестяще! Вы и впрямь искусный ученик, а главное – старательный и терпеливый. Вы многое понимаете и главное, вы ничего не понимаете. Однако, именно в этот момент ваше познание будет на высшем уровне, и более познать вы просто не в силах. Познание как факт – тлен. Познание как течение воли – вечно и приятно. Эллины были правы, когда учили мере. Вам мои братья часто намекали на это. Хорошо.  Я не буду томить вас, и скажу вам напоследок вот что: рассуждайте, питайтесь самым лучшим и изысканным знанием. Плевать на награды, плевать на все. Жизнь – это сон, и пусть сны будоражат разум, а не тленные члены, ставшие мощами со временем. Честь имею, а может, и не имею. Прощайте».
   Сколько времени прошло с тех пор, я не знаю. Я успел сменить десятки миров от Элизиума римлян до ада времен Мефистофеля. Самые лучшие кушанья меня не интересовали, самые прекрасные юноши и девушки, готовые предаться невообразимой оргии сию секунду, также были скучны, хотя стоило побыть в их обществе, но когда хочется. Я пил лучшие вина и целовал самые прекрасные тела вакханок и весталок. Все это наскучивает, времени нет, и спешить вовсе некуда. Поэтому я решил обратить свой взор на мудрецов, и познать бытие во всей его красе. Только сейчас я стал жить. Я так глубоко познал суть вещей, что сердце мое забилось с новой силой, и я проснулся посреди лесов. Надо мной стоял старик, окруженный птицами и зверями. Он сказал, что его зовут Заратустра, и что теперь нечего бояться, что мы теперь с ним. Я выслушал его, и отправился в путь. Я должен найти свою тень.

17.11.2014