Послушник

Послушник

«Какое прекрасное утро!»
Это первая мысль, посетившая меня после того, как проведя долгую ночь в кропотливом труде, я покидаю душный, пахнущий многолетней пылью и сухостью, напоминающей запах залежалого хлеба, подвал. Я так рад этому, что с трудом могу вспомнить, думал ли я о чём-то до того, пока не вышел на улицу.
Холодный осенний дождь, шедший три последних дня, закончился, и на горизонте сияло, прорывая пелену утреннего тумана, солнце. Дышать сразу стало легче. Утренний воздух был намного свежее тяжёлого и сухого подвального. Даже, несмотря на то, что в моём рабочем «кабинете», которым я называю старинное хранилище, поддерживается приемлемая температура, но откровенно говоря, меня это совершенно не радует ибо эта среда комфортна для книг и пергаментов, но не для меня.
За пять лет архивной работы я оставил там всё своё здоровье. И хотя куратор и учитель мой Отец Блау-Эль почти каждый год настоятельно рекомендовал мне посетить южный берег Италии, дабы наполнить свои лёгкие чистым средиземноморским воздухом, я по непонятным для себя самого причинам отказывал ему.
Сейчас, сказать по правде, я очень сожалею, что не слушал его наставлений. Быть может, не засиживайся я так рьяно за работой, у меня было бы куда больше шансов противостоять тому злу, которое пошатнуло столпы моей веры. Истину говорят мудрецы: как жаль, что в первую половину жизни у нас нет ума, а во вторую – здоровья. Сожаление отныне стало моим укором, а благодарность Господу – признанием своей вины. Теперь я не живу лишь своими мыслями, сейчас я чаще стараюсь прислушиваться к чужим. Ну и, конечно, покидаю старое хранилище каждые два часа, чтобы подышать и отдохнуть и подумать о насущном.
Но в те годы, о которых я хочу вам рассказать, у меня были свои куда более веские причины тратить время на другие занятия, повлёкшие впоследствии к перерождению моего мировоззрения и отношения к делу, коему я собирался посвятить всю свою сознательную жизнь.
Мои проблемы начались в 1941 году, когда, прогуливаясь по улице, в старой книжной лавке я встретил странного человека в очках с толстыми зелёными стёклами. От этого знакомства меня до сих пор бросает в дрожь, а в тот день, когда мы с ним встретились, у меня появилось неприятное ощущение, будто моя душа находится в опасности, несмотря на то что сам я пребывал в самом святом месте на земле.
Но давайте обо всём по порядку.

22 февраля 1939 года. Ватикан. Рим. Италия.

Жуткий холод этой бесконечной зимы медленно пробирался под покровы моей рясы. Я поднимался по ступеням, количество которых знал уже наизусть. Два года назад я прибыл в это величественное место, надеясь, что моё прошение на сан священника будет принято и удовлетворено. Но совершенно неожиданно для самого себя я остался здесь и приступил к работе, которую до некоего дня считал наказанием.
Поставленный представитель папы очень внимательно изучал мои документы и рекомендации, сделанные аббатом Амра;носом, настоятелем храма святого Луки в маленьком французском приходе провинции Лимузен. После этого мне выделили чистую рясу и проводили в помещение для гостей. После скромного ужина я, помолившись, отошёл ко сну, каждую секунду благодаря Господа, за то, что он дал мне силы пройти сей трудный путь, в который я отправился по велению моего настоятеля.
В тот год аббат Амра;нос был уже почтенного возраста и на момент начала моего долгого пути ему исполнилось восемьдесят восемь лет.
Коли уж наш разговор начинает принимать откровенный оборот, скажу без иронии и смущения, что старый аббат любил меня. Нет, не как сына своего, а скорее, как сына Спасителя, поскольку я был одним из его самых преданных и уважаемых учеников.
Уважение, к слову сказать, я заслужил за примерное поведение, терпимость и огромную любовь к всевышнему, коей в других своих учениках аббат видел не столь откровенно, как во мне. Именно эти качества моего характера, я так подозреваю, и легли в основу работы, которой я здесь занимаюсь вот уже почти два года.
В нашей маленькой церкви все меня любили и лица людей, что приходили в нашу обитель почти каждое воскресенье, я знал, как лица своих родных. Марию, что пекла хлеб, Романа, ковавшего железо, Тома, который строил дома. Всех их детей и детей их детей я тоже знал и любил.
Ожидание ответа затянулось на целую неделю. Настоятель, который периодически захаживал ко мне, объяснил, что у Папы сейчас очень много дел. Европа стояла на пороге новой мировой войны, и Его Святейшество предпринимает огромные усилия, дабы посредством общения и молитвы предотвратить эту катастрофу.
Когда же я предстал перед Его Святейшеством в небольшой комнате на втором этаже возле общих покоев, он выглядел очень уставшим. Виднелись синяки под глазами, и его взгляд казался отстранённым.
- Ваши рекомендации очень впечатляют, – произнёс Папа. – Я знаю аббата Амра;носа и его слову можно верить неукоснительно. Когда-то давно этот человек в одиночку прошёл путь Моисея, чтобы вера святого престола признала его достоинство и силу любви к Господу. В своём письме он указывает на ваше безграничное терпение, глубокие познания в области истории и литературы. Отдельно отмечает, что вы владеете пятью языками, в числе которых английский, французский, испанский, латынь и арамейский. Он также просит предоставить вам возможность для получения сана священника.
Я опустился на колени и склонил голову в почтении.
- Мои стремления бескорыстны и направлены исключительно на благо служения Господу.
Папа одарил меня усталой улыбкой.
- Приятно слышать столь искренние речи, от такого молодого, по меркам святой мудрости, человека. В такие трудные для церкви и веры времена редко можно услышать нечто подобное. Надеюсь, что ваши слова искренни. Поэтому я прошу вас остаться в Ватикане, и, если вы не откажете мне в просьбе, я буду рад предоставить вам шанс испытать вашу веру и терпение.
- Я очень рад это слышать, Ваше Святейшество, – уже рисуя в воображении предстоящую церемонию наречения, ответил я смиренно.
- Вам будет поручена ответственная и очень важная работа. Этот труд позволит вам полностью познать стремления и страхи своей души, а также укрепит вашу веру на пути к той жизни, которую вы выбрали, решаясь на принятие сана священника.
С каждым словом Папы в моё сознание закрадывалась настойчивая настороженность, чего-то недосказанного. Я вдруг начал осознавать, что слушаю, но не слышу истины. Как будто мне что-то разрешили, но, несмотря на разрешение запретили этим пользоваться.
- Простите меня, Ваше Святейшество! – тактично произнёс я, вклиниваясь в образовавшуюся паузу. – Если вам нетрудно, вы могли бы пояснить, чем именно мне предстоит заниматься?
Папа на мгновение словно бы забыл, о чём говорил до этого вопроса. Он удивлённо посмотрел на Поставленного представителя, находящегося от него по правую руку. Тот также выглядел растерянным.
Не произнося более ни слова, Папа покинул помещение, в котором мы встретились, и я остался один на один с его секретарём.
- По всей видимости, слова, сказанные в ваш адрес относительно терпимости, преувеличены? – голос Поставленного представителя, звучал укоризненно. – Перебивать Его Святейшество в беседе – весьма негативный признак вашего воспитания.
- Примите мои искренние извинения…, – запоздало я постарался оправдаться, но было уже поздно.
- Его Святейшество поручает вам работу со старинными документами в хранилище архива Ватикана, – строго произнёс Поставленный представитель. – Это очень сложная и ответственная работа, связанная со вниманием и терпением. Вам придётся работать с документами, которые могут повлиять на вас и ваше сознание куда сильнее, нежели что-либо из известного в вашей жизни. Помните, главное в этой работе не те знания, которые вы почерпнёте для себя, а то, как вы их воспримите. Запомните, Господь наш небесный постоянно испытывает своих детей. Кого верой, кого-то правдой, а иных – терпением. Если вам удастся пройти этот путь достойно, я уверен, что ваша жизнь будет полна той самой любви, которую все из нас ищут в объятиях Господа.
Я не сразу нашёлся, что ответить на подобное поучение. Лишь поклонился до полу, и в подобном позе простоял довольно долго, не решаясь произнести и слова.
Когда, поднявшись, я с трудом добрёл до своей кельи, было уже темно. Моё тело болело словно после избиения палками. Я очень испугался своего своенравия, которое проявил перед Папой, сам того не понимая. Осознание пришло лишь сейчас, и это ещё больше меня страшило.
Уснул я в молитве, так и не осознав момента, когда сон накрыл меня своей пеленой.

23 февраля 1939 года.

На следующий день я сразу приступил к работе в архиве. Моим наставником был назначен пожилой и очень добрый Сириец. Отец Блау-Эль. Это был худощавый, седобородый и абсолютно лысый старикан с притягательной мягкой улыбкой. Мы сразу же нашли с ним общий язык и уже к вечеру общались словно старые друзья.
Блау-Эль показал мне подвалы хранилища. Это были километры стеллажей и полок, заваленные всевозможными печатными изданиями, рукописями, пергаментами, свитками, глиняными и каменными дощечками и просто булыжниками, на которых были выбиты символы, знаки, рисунки. Здесь хранилась масса странных картин и полотен, свёрнутых в рулоны, скульптуры и статуи, среди которых египетские, греческие, шумерские, вавилонские, римские. Но больше всего меня поразила огромная пирамида, выстроенная в самом центре этого неимоверно богатой сокровищницы. Величественное сооружение высотой в пять человеческих ростов с неисчислимым количеством полок и ниш, полностью заложенных свитками. Старый Блау-Эль сделал вид, будто бы не услышал моего вопроса о пирамиде, но он прекрасно знал, что это такое. Я долго рассматривал пирамиду, и мне кажется, хотя, быть может, это лишь мои домыслы, я почему-то вдруг вспомнил про Александрийскую библиотеку.
Мы ходили по подземелью почти пять часов, и могу поклясться, что полностью его мы так и не обошли. Мои мысли роятся, я в растерянности и невероятном восхищении от увиденного. Уже не терпится приступить к работе.

4 сентября 1939 года.

Прошло уже шесть месяцев, как я начал работать с архивом. Мои познания в языках и истории мне очень помогают, однако, я нахожу много несостыковок с известными мне историческими событиями, о которых, насколько мне известно, имелся не один исторический труд.
Например, период Столетней войны. Оказывается, легендарная Жанна Д’Арк – героиня Франции, одна из командующих французскими войсками, которая, по известным мне записям и документам, была передана бургундцами англичанам, впоследствии осуждена как еретичка и сожжена на костре. В действительности она закончила свою жизнь не на огненном помосте, а в сырых подземельях некоего форпоста на границе с Италией, где беспристрастные монахи, если этих людей можно назвать таковыми, калёным железом и острыми крюками вырывали из тела несчастной правду о её связи то ли с Господом, то ли с дьяволом. Описание трёх месяцев истязаний в результате которых, гниющая заживо от незаживающих ран женщина, призналась в том, что не слышала никаких голосов, а просто использовала наивность толпы, дабы повелевать их действиями от лица сатаны.
Или письма загадочного капитана по имени Кортусьё, отправленного Папой Климентом VII в мир красных демонов через бесконечное море, дабы принести в те края свет Божий. Из этих заметок я узнал, оказывается, Папа прекрасно знал, что именно за место предстояло посетить капитану Кортусьё. Но откуда? И что это был за Кортусьё? Уж не об Эрнане Кортесе ли идёт речь?
Если быть откровенным до конца, знаний о Мексике в XV-XVI веках у меня совсем не было. Не было карт, навигационных приборов, а моряки на судах Испанского флота, который хоть и являлся самым совершенным на тот период, не могли с уверенностью сказать, что преодолеют такие огромные расстояния. Ни один из капитанов, что пускались в плавание, поручиться за своё успешное возвращение домой не мог.
Ещё одна загадка – о пропавших флотилиях в Атлантике. В документе указывается, что с 1496 по 1568 год в сторону Нового Света было отправлено 83 тысячи кораблей с общим количеством моряков – 236 тысяч человек. Это была невиданная по тем временам экспансия. Главной задачей экспедиций было вывезти несметные богатства из земель, о которых докладывали возвратившиеся обратно конкистадоры.
Жажда золотого города манила к себе путников и пилигримов, всевозможных авантюристов и искателей приключений. Сколько из них сложили там свои головы с мечтой о богатстве остаётся только гадать.
Я много думал о том, что узнал. Вчера, когда старик Блау-Эль читал сообщение о том, что Германия напала на Польшу, тем самым начав полномасштабную войну против этой державы, я спросил его:
- Откуда в нашем архиве взялись все эти документы?
Он долго смотрел на меня, что-то едва слышно бормоча себе под нос.
- Ты действительно хочешь знать истину или это лишь твоё праздное любопытство? Я надеюсь, ты не будешь чересчур дотошен в стремлении выкопать всех призраков этого подвала?
Услышав это, я смутился.
- Всего лишь спрашиваю у вас, без какой бы то ни было левой мысли, поскольку нахожу во многих записях разительные отличия оттого, что знаю и изучал когда-то. Быть может, там какие-то ошибки? Поясните.
Старик, глядя на меня, усмехнулся.
- Послушай меня внимательно мальчик, – ответил он. – Иногда бывает так, что ради блага человека, нам приходится искажать его мировоззрение. Например, ты потерял своих близких и от этого горя вряд ли когда-то можно найти утешение. Но к тебе приходит священник и говорит, что твои родные сейчас в ином, лучшем мире и им там хорошо. Они ни в чём не нуждаются, и души их спокойны. Скажи, тебя это утешит?
Я ни секунды не тратил время на раздумье.
- Отец мой, конечно, меня это утешит, – ответил я.
- А откуда ты знаешь, существует ли в самом деле тот, иной, лучший мир? – я открыл рот, но не нашёлся что ответить. – Ты сам видел тот мир? Знаешь, что там и вправду хорошо? Молчишь! А я тебе отвечу. Тот мир существует лишь в твоём представлении, и священник это знает, поскольку уже две тысячи лет каждый человек на земле знает, что такое Рай и Ад. Предположим, святой отец сказал тебе, что твои родные будут гореть в огне и скворчать на сковороде дьявола, то, скорее всего, ты наложил бы на себя руки от ужаса.
Вот так и здесь. Правда это или нет, решать лишь тебе. Но как бы ты ни старался, та истина, которую человечество уже восприняло таковой и останется. А попытки переубедить людей в их укоренившихся верованиях могут привести мир к хаосу. Вы готовы жить в хаосе, мой юный друг?
Я молчал. Старик поднялся и медленно пошёл на вечернюю молитву.

8 декабря 1939 года.

Уже практически год, как я работаю в этом странном месте. Никогда ранее я не думал о том, насколько моя вера слаба и ненадёжна. За те годы, что я провёл в учениях, я терзался сомнениями и страхами. Сейчас все те ужасы кажутся мне сказками, рассказанными на ночь.
Вчера, когда я работал с документами, то наткнулся на старый пергамент. Он был написан на иврите эпохи времён Иисуса Христа.
Я уже давно отринул все сомнения относительно иллюзий моего прежнего мышления, и вот уже почти год читаю всё, что могу прочитать. Вот и этот пергамент я развернул с особой осторожностью, ибо он был хрупок и ломок. Накрыв текст огромным прозрачным стеклом, я приступил к чтению. Поначалу текст читался хорошо, но ближе к середине буквы на пожухлом пергаменте оказались выцветшими и пришлось применить метод просвета. Я укрепил лист между двумя стёклами и повернул его к свету искусственной лампы. Когда я закончил чтение пергамента, то, казалось, будто бы я заново родился.
В тексте некоего Давида из Батанеи говорилось о днях, проведённых им в обществе неизвестного старика, которого он нашёл на склоне горы Ермон, когда совершал переход из Диона в Тир. Старик был болен и умирал. Имя, которым он назвался, было арабское и означало «идущий лишь рядом». Давид напоил его водой и дал хлеба. Ночью при свете костра старик рассказал ему, что когда-то давно он был сыном человека по имени Кефа и слышал от отца много разных чудес о творениях человека, которого все благословляли и звали Иешуа. Старик рассказал, что его отец очень сильно любил Иешуа и был готов последовать за ним куда угодно. Но в момент Страшного суда он испугался и бросил наставника. Он говорил, что его убили, и что будучи возле хладного тела, Кефа горько оплакивал своего учителя.
Несмотря на то что много славных дел и чудес приписывали этому Иешуа, умер он просто как обычный человек, страдая от немыслимой боли и истекая кровью. В тот день, когда обмывали его тело, Кефе пришла в голову безумная и очень странная мысль, о которой он впоследствии очень сильно сожалел. Кефа завернул тело учителя в плащаницу и под покровом ночи тайно вывез из города. Он не решился предавать умершего земле, поскольку всё ещё верил, что тот может вернуться в мир и продолжить свои благословенные деяния.
Кефа всю оставшуюся жизнь проклинал себя за то, что сотворил. Он считал себя недостойным своего учителя, и спустя много лет, после того как отринул мирскую жизнь, оставил семью и подался в странствия с проповедями был распят на кресте вниз головой.
Однако, согласно рукописи, которую я читал, старик тот, мучимый смертью три долгих дня, на скорбном одре рассказал, что тело учителя своего Кефа сокрыл под огромной скалой, в пещере, где было сухо и прохладно. Расположения пещеры старик не помнил, но отец говаривал ему, что сидя возле тела Иешуа совершенно не испытывал чувства голода и жажды. Кефа провёл рядом с умершим почти два месяца, но так и не дождавшись воскрешения, покинул пещеру.
Вернулся Кефа в пещеру спустя два года. Однако не обнаружил там оставленного тела и в горести покинул страну, отправившись в паломничество.
Я много думал и практически не спал ночью. Урывками, терзаемый страхами и сумасшедшими, пугающими меня видениями, я просыпался каждый час и смотрел в темноту. Прочитанное противоречило тому, во что я верил всю свою сознательную жизнь. Это пугало меня куда сильнее того, чего я боялся раньше.
В ту ночь я так и не смог уснуть и наутро пошёл с молитвой к Господу, а потом за советом к старому Блау-Элю.
- Глаза твои могут видеть красоту огромной пантеры. Ты восхищаешься её грацией и гибкостью, любуешься блеском её шерсти и силой её тела. Но разве ты уверен в том, что вся эта красота не убьёт тебя одним могучим прыжком?
Я молчал, пытаясь осознать сказанное. Слова наставника были мудры, собственно говоря, как и всё то, что он мне говорил. Знания, которые я открыл для себя, могли не только навредить моему представлению о целостности привычного мироустройства, они могли вызвать сумбур в мышлении всего человечества. Откройся они людям, и устоявшееся веками понимание мира рухнет, а человечество окунётся в пучину невежества и безнаказанного раздора. Как только люди осознают, что отныне Божья кара не висит над их бессмертными душами, они отринут все представления о морали и страхе греха. Их разум поглотит всё то злое, вечное, что много лет каралось, как страшный грех.
Старый Блау-Эль был прав. Мы не ведаем разницы между ангелом и демоном, пока не осознаем их истинных намерений. А красота чёрной пантеры воистину не идёт ни в какое сравнение с её смертоносной злобой.
- Но как же мне быть? – спросил я почтенного старца.
- Его Святейшество не послал бы тебя в этот путь, не будь он до конца уверен, что ты сможешь его осилить, – ответил мой наставник. – Запомни, лишь твоя вера определяет то, какой ты человек, а не те слова и мысли, которые витают в твоей голове и вокруг тебя на жизненном пути. Будь твёрд в вере своей, и ты обретёшь силу.

Лето 1940 года.

Я заметил, что стал молиться усерднее словно от этого зависела вся жизнь. Я уже не боюсь признать того, что моя вера надломлена. Страх поглощает мою душу. Господь послал мне воистину великое испытание, я не уверен, что справлюсь со всем тем грузом, что он возложил на мои плечи.
Сегодня, мой друг и наставник Блау-Эль в очередной раз посоветовал мне посетить морское побережье. Я отказался, как и в прошлый раз, понимая, что вскоре буду жалеть об этом, но я был слишком занят, чтобы тратить время на отдых. Моя работа предполагает одиночество и я это понимаю уже сегодня. Быть может, в будущем я уже не смогу покинуть это место, поскольку знания, которые я здесь приобрёл, несут большую угрозу.

20 августа 1941 года.

Прошло два с половиной года с момента начала моей работы в архиве. Я с удивлением осознал, что меня пускают лишь в те хранилища, которые мне можно посещать. Но в закрытых тайниках хранится масса сокрытых знаний, к которым имеет доступ лишь куратор и лично Папа.
Эти хранилища скрыты весьма остроумно. В нишах кирпичных стен есть тайные пазы, в которых имеются не видимые глазу ёмкости. Что именно за знания таятся там, я даже представить себе не могу. А ведь после того, как я узнал массу сокрытых от взора людей истин, буду откровенен, даже не хочу об этом думать.
Несколько дней подряд я усердно молился, чтобы Господь отринул от меня эти глупые мысли. Но видимо, я слишком любопытен и нетерпелив, ибо Бог не желает лишать меня памяти. Я всё так же продолжаю думать о тайных хранилищах. Я засыпаю и просыпаюсь с мыслями об этих тайниках, и эти мысли меня пугают.

28 августа 1941 года.

Сегодня я отпросился у наставника Блау-Эля покинуть моё пристанище. Он обрадовался и даже благословил меня знаменным крестом. Погода сегодня чудесная, летнее солнце так и светит, согревая всё кругом. Впервые за долгие годы я вышел за ворота Ватикана. Как же сильно изменился мир!
Я проходил мимо магазинчиков, булочных, кафе. Несмотря на войну, жизнь продолжается, и я безгранично этому рад.
Заворачиваю за пекарню на Via Mario Savini и совершенно неожиданно натыкаюсь на прекрасную книжную лавку. Я вдруг моментально осознаю, что уже очень давно не читал художественных произведений. До приезда в Ватикан я очень любил классику – русскую, французскую, итальянскую.
С благоговейным трепетом я захожу в книжную лавку и осторожно прикасаюсь кончиками пальцев к обложкам и корешкам книг. Это особая магия, особенно для того, кто ни дня не может прожить без чтения. Это магия интуитивного общения с сотнями миров и людей, о которых ранее ты никогда и не подозревал. Поскольку в каждой книге сокрыт свой, присущий только этой книге мир.
Я любуюсь книгами, смотрю на них и мне кажется, что я совершенно перестал дышать. Их так много здесь, что мои глаза разбегаются. Мне бы хотелось прочесть их все. На это занятие даже не жалко всей жизни.
Но я понимаю, что как бы я ни старался, осилить столь объёмный труд мне не суждено. Прочесть все книги мира совершенно невозможно, но из великого многообразия мы всегда можем выбрать именно то, что привлекает нас больше всего.
- Здравствуйте!
Я вдруг почему-то пугаюсь и резко оборачиваюсь. Моё лицо в этот момент наверняка выглядит глупо, но мне не до этого. Я вдруг осознаю, что уже очень давно не разговаривал с людьми, а общался только с Богом.
Рядом со мной стоит странный человек. Он высокий, худощавый в строгом, хорошо сшитом костюме серого цвета, на согнутой руке висит длинная трость с изогнутой рукоятью в форме головы орла или какой-то другой хищной птицы. Его глаза закрывают круглые очки с тёмными зелёными стёклами.
Незнакомец замечает мою реакцию и словно запоздало извиняется.
- Не стоит, – отвечаю я. – Вы здесь ни при чём. Это всё мой образ жизни. Я долго не выходил в мир. У меня очень много работы.
- Собственно говоря, я здесь именно потому, что мне весьма интересна ваша работа.
Его ответ меня насторожил.
- Откуда вам известно о моей работе? – испуганно поинтересовался я.
Незнакомец слегка улыбнулся.
- Аббат Амра;нос, настоятель вашего прихода, любезно поделился с нами этой информацией. Он сказал, что вы именно тот человек, который сможет помочь нам. Именно поэтому я здесь и веду с вами этот разговор.
Всё это показалось мне необычайно странным. Я знал настоятеля с детства. Он действительно был очень радушным и общительным человеком, готовым выслушать любого, кто приходил к нему на беседу. Его советы не единожды помогали мне принять верное решение. Но чтобы аббат Амра;нос рассказал кому-то о моей работе?
- А, вы? А вам? – запнулся я, не сразу соображая, что, одновременно думаю о двух разных вещах. – Как ваше имя, простите?
- Меня зовут Ганс-Гейнрих Удель, – слегка наклоняя голову, представился мужчина. – Я состою в Обществе Ту;ле. Быть может, это вам ни о чём не скажет, но я имею огромный интерес касательно вашей работы.
Я ранее не слышал о Ту;ле и как водится посчитал своего нежданного собеседника неким аферистом, охочим до шарлатанства, а, быть может, и банального грабежа. Но в книжной лавке было достаточно народу, и я не особо переживал за свою безопасность.
- Я незнаком с вашим обществом, – ответил я, стараясь держаться как можно более спокойно. – Мне не совсем понятно, что именно вы хотите узнать о моей работе. Ко всему прочему, я полагаю, что отец Блау-Эль не будет в восторге от моих откровений.
Ганс Удель быстро запустил руку во внутренний карман своего пиджака и извлёк оттуда толстую чековую книжку.
- Дорогой мой друг, я человек весьма занятой и у меня очень мало времени. Когда-нибудь мы с радостью пообщаемся с вами относительно ваших моральных убеждений, – он положил книжку на маленький столик, на котором заворачивали купленные книги, и принялся быстро что-то писать. – Я полагаю, что этой суммы будет достаточно, чтобы ваша дальнейшая жизнь приняла иной, весьма лицеприятный оборот. Поверьте, с таким количеством денег, вы никогда не будете ни в чём нуждаться, – он протянул мне чек, на котором красивым почерком была прописана сумма. Четыреста тысяч рейхсмарок. – Эта сумма всего лишь задаток. Впоследствии вы сможете получить в три раза больше, если, конечно, согласитесь нам помочь.
- Вы нацист? – глядя на сумму, огромную даже для моего понимания, тихо произнёс я.
- Нет, нет! Ну что вы. Я ариец. Мне совершенно неинтересны постулаты, коими руководствуется Гитлер. Я сторонник более высоких материй. Именно по этой причине я и пришёл к вам.
 - Что вам от меня нужно? – я отошёл чуть в сторону и встал так, чтобы продавец лавки мог меня хорошо видеть. Заметив меня, молодой человек на кассе поклонился и осенил себя крестом.
- Вы не должны волноваться, я не причиню вам зла, – заметив мою предосторожность, улыбнулся Гейнрих.
- Откуда мне знать. Идёт война, а вы немец, – ответил я, поглядывая на продавца.
- Святой отец, что сталось с вашей верой в Господа нашего? Неужели вы так сильно боитесь смерти? А как же сила вашей бессмертной души?
- Не стоит иронизировать относительно Господа, молодой человек! – ответил я строго. – А силу моей веры вам никогда не понять, поскольку вы знать не знаете, что это такое.
- Да бросьте, святой отец. Вы же не хуже моего знаете, что нет никакого Бога. Нет веры, а наличие души, несмотря на все пылкие заверения вашей церкви, так никем и не доказано.
- Думайте что хотите, это ваше право. Я не стану вас переубеждать.
С этими словами я развернулся и покинул книжную лавку.
- Послушайте святой отец, – догнал меня на улице немец. – Я не заставляю вас сделать нечто, что противоречит вашему мировоззрению, я лишь прошу помочь мне в поисках.
- Вы уже просите, – обернувшись, я быстро взглянул в глаза своего собеседника, но взгляд мой вновь наткнулся на его очки словно преграда закрывающие от меня взгляд этого странного человека. – Вы настаиваете на некой помощи, предлагаете деньги, а это уже противоречит моему мировоззрению. Огромное вам спасибо, что вы пока не перешли к угрозам.
Гейндрих поравнялся со мной, и мы пошли по залитой солнцем улице словно два старых знакомых.
- По-видимому, мы с вами не с того начали, – пытаясь вернуть разговор в нормальное русло, вновь заговорил со мной немец.
- Уж точно не с того, – усмехнулся я.
- В таком случае позвольте вам кое-что показать.
Ганс-Гейндрих Удель резко схватил меня за локоть. От неожиданности подобного жеста я даже не сразу почувствовал боль, растекающуюся по моей руке.
- Что вы делаете?
Немец резко одёрнул меня, с силой ему совсем неприсущей.
- Смотрите внимательно, – он развернул меня лицом к стене, выложенной из грубого камня, и больно надавил большим пальцем в область моей поясницы. Дикая боль пронзила моё тело, а после я осознал, что совершенно не чувствую правую ногу. – Вы узнаёте этих людей?
Он сунул мне в лицо карточку, на которой отображалось серое фотоизображение. Ужас, ещё более мучительный, охватил мою душу. Изображение иллюстрировало картину жуткого деяния. На коленях, напротив той самой церкви, которую я покинул, отправляясь в Ватикан, стояли все, кого я знал. Аббат Амра;нос, избитый, в испачканной кровью хламиде. Мария, что пекла хлеб. Роман, что ковал железо. Том, который строил дома. Я увидел всех их детей и внуков.
- Господи Боже! – едва слышно прошептал я.
- Он здесь совсем ни причём, – усмехнулся Ганс. – Я вам говорил, что я не такой, как Гитлер. Я во много раз хуже. Если вы мне не поможете, то все эти люди умрут, – он отпустил меня, и я упал прямо на булыжную мостовую. – Мне пришлось очень много месяцев ждать, пока вы выползете из своей норы. Этому фото уже почти год. Но я точно знаю, что все эти люди ещё живы.
- Что вам нужно? – волоча бесчувственную ногу, простонал я.
- В одном из хранилищ Господа вашего, – произнёс, наклонившись к моему лицу немец, – есть старинный документ. Он датируется четвёртым веком нашей эры. В нём некий путник по имени Даниил рассказывает историю, которая произошла с ним в предгорьях Палестины. Что именно описывается в том тексте, вам знать необязательно. Ваша задача взять и принести этот документ мне. После этого вы получите обещанные деньги, а также спасёте жизни всем тем людям, что запечатлены на фото.
- Но как? Я даже не знаю, где искать! Вы хоть представляете, сколько там подобных документов? – словно в отместку попытался оправдаться я.
- Представьте себе, – улыбнулся в ответ немец. Его зелёные очки блеснули на солнце. – Именно поэтому я ждал так долго и готов подождать ещё. Это мой адрес здесь в Риме, – сказал он и бросил к моим ногам ровный листок бумаги размером не более ладони. – Надеюсь, ваши поиски будут успешными. Я очень прошу вас, не затягивайте. Те люди и так уже весьма настрадались. Я не уверен, что они протянут долго.
С этими словами немец наклонился, засунул руку мне за спину и надавил на поясницу своим большим пальцем. Онемение тут же спало, и я вновь ощутил свою правую ногу. Затем немец ушёл, не говоря больше ни слова, а я заплакал.

4 октября 1941 года.

Осень в этом году пришла рано. Подули холодные ветры с гор, а солнце уже не так сильно грело землю. Тяжёлые тучи застилали небо, и кособокий, промозглый дождь поливал черепичные крыши почти каждый день. Природа, словно бы ощутив мои страдания, печалилась вместе со мной.
О разговоре со странным немцем я решил никому не рассказывать. Быть может, это была моя ошибка, но я чувствовал ответственность перед жизнями моих односельчан и решил справляться с проблемой сам, даже несмотря на тот страх, который терзал мою душу.
Несколько недель я незаметно наблюдал за своим куратором, делая вид, что очень усердно тружусь над книгами.
Оказалось, что скрытые тайники ничем не защищены, кроме своего необычного месторасположения.
Улучив момент, когда никого не было рядом, я быстро извлёк из одного такого укромного места залитую в стекло тонкую деревянную дощечку.
Одного взгляда на извлечённый артефакт оказалось достаточно, чтобы понять истинный смысл всех моих страхов.
Уже лишь тот факт, что деревянная табличка была очень старой не вызывал у меня ни малейших сомнений, поскольку именно окружавшее стекло не позволяло ей раствориться в небытии. На табличке было выгравировано превосходного качества изображение подробной карты континентов земного шара.
Откуда на столь старом носителе взялась такая подробная карта? Я увидел горы, носившие сейчас название Анды, моря и реки, о расположении которых стало известно лишь совсем недавно. Неверие и страх вновь охватили меня, и я поспешно убрал находку обратно на место.
Что же всё это могло значить? Мои глаза не могли обмануть меня? А быть может, я просто схожу с ума?
Господь! Воистину ты всеведущ и велик в своих замыслах. Но подскажи мне, что мне делать? Как мне пережить все эти противоречия, которые ты возвёл между мной и моими страхами?
Ответом мне было молчание.

26 ноября 1941 года.

Уже три месяца я ищу то, что потребовал от меня тот загадочный немец. Признаюсь, откровенно, дела мои в этом направление идут неважно. Я наблюдал за куратором Блау-Элем и был очень осторожен. Но, мне кажется, он начинает меня подозревать. На несколько недель мне пришлось полностью отказаться от задуманного. А до этого я проверил ещё около восьми тайников, но то, что там находилось, не подходило под описание, указанное моим шантажистом.
Сегодня утром ко мне подошёл мой наставник и сказал:
- Ты очень плохо выглядишь в последние несколько месяцев. Быть может, ты заболел?
Я почему-то опустил глаза. Не знаю, возможно, скрыть свой стыд перед лицом более взрослого и умного человека мне, видимо, уже не удастся.
 - Я здоров, – продолжая смотреть в пол, ответил я. – Просто мне сейчас очень тяжело. Я ослаб в своей вере отче, помоги мне обуздать мои сомнения, подскажи, как быть, когда стоишь на перепутье?
- Перекрёсток – это вотчина дьявола. Именно там он сбивает с пути все праведные души, сказано было в Книге притч Соломона. – Старик как-то странно нахмурился, и я вдруг понял, что он всё знает. Ну или, быть может, догадывается. – Человек, сбившийся с пути разума, водворится в собрании мертвецов. Вы можете, подобно слепым скитальцам Беньяна, сошедшим с пути и оказавшимся среди могил, закончить свой путь вероотступничеством в собрании мертвецов. Помните, если вы в собрании мертвецов, значит, скорее всего, вы рядом с себе подобными. Разве не умрут навечно все те, кто сознательно отказывается от мудрости?
- Господь мой! – воскликнул я и упал на колени. – Прости мне Господи грехи мои тяжкие. Я каюсь в малодушии своём, в мыслях срамных, недостойных. Признаю, что задумал недоброе.
Слёзы лились из моих глаз. Старик же наклонился ко мне и крепко обняв, произнёс:
- Отец наш небесный всё видит и всё знает. Истину говорю тебе. Тайком не сокрыть одному эту боль. Всё, что ты знаешь – лишь твоё. То, что не ведаешь – угодно Богу. – Блау-Эль поднял меня, и жестом попросил следовать за ним.
Мы шли в подземелье, где веками, сокрытые от взоров простых смертных, таились сотни тысяч тайн. Я не могу сейчас уж вспомнить сколь долгим был тот путь. Но вдруг мы с ним остановились. Старик зажёг толстую восковую свечу и установил её в плафон небольшого светильника.
- Смотри внимательно, сын мой, – сказал старик. – Очень скоро я уйду, и, возможно, Папа предоставит тебе выбор – вернуться в свою обитель, имея сан, который он обещал тебе или остаться здесь и продолжить мою работу.
Старик поднял лампу и коснулся рукой невидимого моему взгляду камня внутри углубления стены. Послышался странный звук словно что-то перекатилось и принялось ворочаться из стороны в сторону. Стена за спиной старика пришла в движение, и вскоре моему взору открылся большой проход.
Мы медленно спускались. Там было холодно и влажно. Воздух здесь был совершенно другим, нежели в тех местах, в которых я работал.
- Что это за место? – спросил я.
- Это источник начала жизни, – ответил Блау-Эль. – Он находится здесь с начала времён. Это очень мощный элемент. Но мы практически ничего о нём не знаем.
Мы спускались и спускались. Мне уже начало казаться, что вскоре мы доберёмся до центра земли. Но вот блёклый свет лампы старика Блау-Эля выхватил перед моим взором огромную пустоту.
- Где мы? – спросил я. – Уж не преисподняя ли это?
- Нет, – усмехнулся старик. – Но мы уже пришли.
Он открыл расположенный справа от нас большой, похожий на шкаф ящик и опустил ручку электрорубильника. Медленно загорающиеся лампы озарили огромное пространство, показавшейся мне поначалу бесконечной в размерах подземной пещерой. С потолка, обросшего сталактитами, медленно капала вода. Внизу чуть справа образовалось небольшое подземное озеро. А в центре! Я с ужасом и страхом опустился на колени и осенил себя крестом. В центре пещеры, наполовину врытый в землю, располагался гигантских размеров, практически ровный, пошарпанный множеством старых царапин и сколов полудиск.
- Что это? – мой голос дрожал то ли от страха, то ли от восторга увиденного.
- Это их транспорт, – спокойно ответил Блау-Эль.
- Их? – спросил я, не отрывая взгляда от увиденного зрелища. – Кого?
- Тех, кто нас сотворил, – старик медленно подошёл к диску и коснулся его рукой. Что-то зашипело, и во чреве этого сооружения отворился большой люк. – Последний из них умер почти триста лет назад. Ты понимаешь, что открыть эту тайну людям, мы не могли, да и не сможем уже никогда, поскольку именно им мы обязаны своим появлением и развитием. В мире нет большей тайны, и можешь мне поверить, что все, кто знали о твоём существовании до того дня, как ты попал сюда, уже давно мертвы. Что бы, и кто бы тебе не говорил, не обещал и не предлагал – всё это пыль земная в сравнении с тем, что ты узнал здесь. Я расскажу тебе всё, о чём знаю сам. У тебя будет много времени, чтобы обдумать всё и взвесить чаши своих сомнений. Но одно могу сказать тебе точно, как только ты выйдешь за границу Ватикана, то можешь смело прощаться с жизнью. Святой престол не отпустит от себя эту тайну. А поскольку ты уже знаешь, что никакого адского пламени и в помине нет, совесть нас мучить не станет. Мы найдём другого хранителя, это не проблема, а тайна эта останется здесь, и когда придёт время, ты сможешь передать её другому хранителю. Это несложно никому ни о чём не говорить. Согласишься, будешь жить в спокойствии, откажешься – исчезнешь без следа. Подумай.

1 ноября 1942 года.

«Какое прекрасное утро!»
Это первая мысль, посетившая меня после того, как проведя долгую ночь в кропотливом труде, я покидаю душный, пахнущий многолетней пылью и сухостью, напоминающей запах залежалого хлеба, подвал. Я так рад этому, что с трудом могу вспомнить, думал ли я о чём-то до того, пока не вышел на улицу.
Холодный осенний дождь, шедший три последних дня, закончился, и на горизонте сияло, прорывающее пелену утреннего тумана, солнце. Дышать сразу стало легче. Утренний воздух был намного свежее тяжёлого, сухого в подвале. Даже несмотря на то что в моём рабочем «кабинете», которым я называл старинное хранилище, поддерживалась приемлемая температура воздуха, но, откровенно говоря, меня это совершенно не радует. Ибо эта среда комфортна для книг и пергаментов, но не для меня.
Я смотрю на небо, вдыхаю прохладный утренний воздух. Затем закрываю глаза и словно обобщаю в мыслях всё то, что сумел узнать за эту ночь.
Истина, что сокрыта в глубине, доступная лишь избранным, подвластная лишь знающим, останется здесь навсегда. Мир ещё не готов принять её, несмотря на то что сумел одолеть силу притяжения, покорить морские просторы и создать оружие, страшнее которого уже не будет никогда.
Всё это лишь показатель нашей агрессивности, но не символ чистого, светлого разума способного на творение, развитие и созидание. Мы люди – всего лишь глупые дети, что ссорятся в песочнице, стремясь отобрать для себя побольше игрушек.
Я принял свою стезю, остался в Ватикане на должности хранителя. Мой мир весьма мал, круг общения до смешного узок, но я знаю, что именно этого я ждал всю свою жизнь, именно к этому я готовил себя в последние годы. Я знаю, что наградой за мою работу и крепкую веру станет спокойствие, которое в конце жизни обретают лишь избранные.