Мелодия апреля

Санубер только что закончила печь в тендире  хлеб. Немного передохнув, заварила чай. Муж и жена сидели на веранде и, отдыхая, пили чай.
– Ты кушать будешь? – Санубер указала на теплый хлеб и прикрытую тарелку, лежащие на столе.
– Да неохота, – вяло ответил Зейнал. – С приходом весны столько работы, что на еду нет ни  времени, ни сил. Ладно уж, неси, что есть, попробую поесть... 
Не успела Санубер встать, как два воробья сцепившись и вереща, упали с тутового дерева, которое росло у веранды, прямо на стол и,  покувыркавшись, вновь взлетели вверх. Пару минут голоса их раздавались наверху, потом слетели к тендиру и, не расцепляясь друг от друга опять взлетели вверх.   
Через минуту по двору начал распространяться запах горелого мяса. Санубер спустилась с веранды и побежала к тендиру. Зейнал тоже машинально вскочил и бросился вниз и сам не понял, как оказался у тендира рядом с Санубер.
Вцепившиеся друг в друга воробьи, упав в горячий тендир, заживо сгорели.
– Что это с ними? Словно с ума сошли, – сказал он, глядя на застывшие в глазах жены слезы.
– Господи, что же это такое?.. Эти несчастные были влюбленные?
Этого Зейнал уж точно не ожидал услышать от своей жены.
– Не говори глупости, – сказал он, глядя на изменившееся лицо жены и расширенные глаза. – Откуда птицы могут знать о любви и страсти. Закрой тендир крышкой, а то еще что-нибудь попадет туда и поднимайся домой...
Они вернулись на веранду. Но теперь уже сидели они как-то по-другому и вовсе забыли о еде.
Глаза Зейнала блуждали по телу жены. «Она что опять беременна?! О, Боже, это уже шестой...»
– А дети где?
– Каждый взял по куску горячего хлеба и ушли к овце, что недавно родила, а Тосу забрала моя бабушка, – сказала она, все еще чувствуя запах сгоревших воробьев.
Во двор зашел стриженный худой мальчик.
– Дядя Зейнал!
– Чего тебе, – не вставая с места ответил Зейнал.
Почесывая затылок, мальчик протянул ему черенок.
– Это грецкий орех, дядя Сейфали дал. Сказал, что это ордубадский сорт, если пять орехов сжать в ладони, то все скорлупки разломаются... и еще... сказал, что поздно уже, чтобы ты сегодня же посадил его...
– Что ты тараторишь, говори медленнее, – взяв черенок, прикрикнул на ребенка Зейнал.
Мальчик, подтягивая штаны, ушел.
– Да упокоит Господь душу его отца, – сказал Зейнал, разглядывая черенок. – Спасибо, что прислал его. Хорошо, когда в саду растут разные плодовые деревья.
– Что это, – спросила Санубер, вытряхивая одеяло.
– Черенок. Я просил у Сейфали, и он пообещал дать мне такой черенок, которого и в Индии не сыщешь. Вот прислал... Спасибо ему, говорит ордубадский сорт.
Санубер, скрутив одеяло, замерла, будто услышала страшную новость, только с тревогой смотрела вслед уходящему в сад Зейналу. Потом, о чем-то подумав, побежала за ним, схватилась за лопату, которую держал Зейнал:
– Не сажай, Зейнал, не сажай. Прошу тебя, не надо. Или дай, я сама посажу.
Зейнал ошарашенно смотрел на нее.
В прошлом году их дочка собирала орехи под соседским деревом, так сосед что-то такое сказал ребенку, что та весь день проплакала. Тогда Санубер ворчала: «У других мужья у себя разные плодовые деревья сажают. Что такое ореховое дерево, чтобы его не было в нашем саду». Тогда-то Зейнал и решил обязательно посадить у себя ореховое дерево. А теперь, когда появилась такая возможность, Санубер заупрямилась.
– Почему? – спокойно спросил Зейнал.
– Вот так, не хочу.
– А что случилось? – закричал Зейнал. – Какая муха тебя укусила? Разве не ты ворчала, что у нас нет орехового дерева?!
– А теперь не говорю, прошу тебя. Мой покойный отец говорил, что тому, кто сажает ореховое дерево, не суждено насладиться его плодами. Не сажай, не хочу.
Зейнал рассмеялся. Да так громко, что Санубер стало не по себе. Знала, что после такого смеха обычно Зейнал срывается.
Зейнал взял лопату, выкопал ямку и посадил ореховый черенок в углу сада, которое они называли «Дашамхор».
Под утро в ворота постучали. Собака, пару раз залаяв, замолчала. Зейнал вскочил. За воротами кто-то тихо разговаривал. «Наверное, Джафар. Он собирал мужиков для расчистки русла канала... Апрельская засуха чревата неприятностями. Выход один, очистить канал. Надеяться на дождь дело пустое... Дождей нет и не намечается».
Он повернулся и не увидел рядом Санубер. Он тихо позвал ее, и она отозвалась со двора. Зейнал, забыв на какой-то момент все свои боли, встал, и, надевая брюки, обернулся к двери:
– Давай поживее, я, наверное, пойду к каналу Гелби Ковшен...
Он вспомнил, что и лопату, и топор оставил вчера в саду, в том месте, где посадил ореховое дерево, спустился вниз, умылся водой из канала, протекающего через его двор, что разогнало остатки сна, и направился в сад, раздвигая по пути ветки деревьев. Дойдя до места, где он вчера посадил черенок, растерялся: лопаты там не было. И хотя еще не совсем рассвело, он понял, что и посаженного черенка там тоже нет. Мелькнула шальная мысль: «Неужто вор проник в сад».
Он направился к забору, и в темноте разглядев светлеющий в темноте черенок лопаты, успокоился. Немного поодаль, на новом месте, был посажен и ореховый черенок. Он коснулся земли и понял, что его не только пересадили, но и полили. Он улыбнулся: «Женщина, что с нее взять...»
Зейнал взял лопату и, уже выходя из сада, ему послышалось воробьиное чириканье и запах горелого мяса. Странно, в такую-то рань. Перед его мысленным взором встала Санубер. «Господи, что же это такое?.. Эти несчастные были влюбленные?» – сказала она, поглаживая пальцами «Шестого».
Зейнал перепрыгнув через канал, вернулся обратно, кинулся к забору, вырвал черенок из земли, запыхавшись, отнес опять в угол «Дашамхор», посадил его и вышел из сада.
...В раннее апрельское утро по всей округе раздавался гвалт стайки воробьев, слетевшихся на старое тутовое дерево.


1990
                Perevod Natavan Xalilovoy