Защитники

Автобус, идущий в заграницу, уже три часа держали на контрольно-пропускном пункте. Пассажиры, кто, выйдя из автобуса, курил, кто говорил по телефону, кто грыз семечки. Четверо пассажиров с самого отъезда из Баку делились своими проблемами, словно изливая всю боль своей души, хотели хоть как-то облегчить свою долю.
Первым начал говорить высокий стройный парень, которого собеседники между собой называли Гарабала.
– Я защитник. Что смотрите с недоверием, правду говорю, я был защитником в футбольной команде «Гарабаг». Целых пять лет был в основном составе, но на поле меня не выпускали, только за десять минут до конца игры. Мне так везло, что я умудрялся за эти десять минут и гол забить. Но что делать, тех, кто по мячу толком и ударить не мог, выпускали на поле, а меня – нет. А когда пытаешься что-то сказать, сразу отвечают, мол, ты и так хорошо играешь, а эти люди позвоночные, за них звонили, просили... Я и решил, что нет смысла там оставаться... Вот теперь еду за рубеж, может там мне судьба улыбнется...
Другой парень с белоснежными руками то и дело поправляющий лацканы пиджака, внимательно посмотрел на Гарабалу, и чтобы сдержать возглас удивления, затолкал в рот лацкан (будто там была вшита ампула с ядом на экстренный случай), затем вытащил его изо рта лацкан, сглотнул слюну:
– Ты же, кажется и в баскетбол играл, так?!
– А что делать, это было своего рода проявлением протеста... Но кто на это обращает внимание? Хоть в хоккей играй! Так что, с русскими легче, знаешь, что наш последний тренер Динбейов сказал: «Хочешь в баскетбол играй, хочешь мои шары гоняй!» Простите, ханым, – Гарабала стал пунцового цвета.
– Я тоже был кем-то вроде защитника, – задыхаясь сказал парень с белоснежными руками. Он устремил потухшие взгляд на наколку «ана» («мать»), выбитую у него на руке, – Но, защитить не смог. Уже восемь лет как я закончил писать диссертацию «Сходство и различия между современной и классической философской мыслью». И каждый раз, когда подходила моя очередь для защиты, мне говорили, защитишься ты или нет, все равно ты уже ученый... Что тебе торопиться, в любое время можешь защититься... Мой научный руководитель, негодяй, в самом конце включил в план защиты свою любовницу, большую часть работы которой заставил написать меня. Я не выдержал, плюнул на все: и на институт, в котором работал, и на своего научного руководителя, и на его любовницу, и на диссертацию, и на свою зарплату в жалкие 36 000 ширван , и на квартиру в 6 квадратных метров, которую снимал, и на замелю, по которой ходил, и на Родину... Пришел и сел в этот автобус...
– Эй, эй, эй! На Родину плевать нельзя! – миловидный спортивного телосложения парень, все это время теребящий свои тонкие усы закричал так, что все пассажиры с удивлением повернулись и посмотрели на него.
Диссертант махнув рукой, снова стал поправлять лацкан своего пиджака, который никак не хотел лежать ровно, и почти шепотом ответил:
– А что так патриотизм в тебе взыграл? Хорошо сказал Самед Вургун: «Что хвалишь родину ты мне», а я добавлю: «там как на осле ездили на мне».
Единственная женщина в этой маленькой компании сидела с накинутой на плечи потертой куртке и лениво жевала жвачку:
– Восточные мужчины... что мне вам сказать?! У вас что родина есть? Только и можете, что друг на друга наезжать... ну-ка, давайте послушаем этого патриота... Узнаем, куда это он собрался, покинув эту прекрасную родину?
«Патриот», увидев, что все уставились на него в ожидании, выпятил грудь вперед, откашлялся, поправил волосы своими загрубевшими на солнце и морозе руками, потеребил еще раз усы:
– Самым настоящим защитником был я... Я защищал Родину, которую ругал этот ученый и которая, если честно, заслуживает порицания... Я был военным.
Голос его задрожал: явно ему пришлось приложить усилия, чтобы произнести  «заслуживает порицания». Он откинул волосы назад, и в левой стороне лба показался шрам, свидетельствующий о его участии в боях.
– Туфли нам продавали за деньги, парадную форму продавали солдатам втридорога, а потом отбирали. В военной части шла борьба за то, кому из офицеров солдаты загрузят деньги на телефон. Солдата, который отказывался это делать, ждали издевательства, а нередко и инвалидность. А могло все закончиться и «случайной смертью». Я этого делать не мог. Более того, не выдержав, сообщил вышестоящим о создавшемся положении. После этого со стороны и командира, и офицеров, и даже друзей начались нападки на меня. Отец сказал, можешь, и ты поступай так. Мама сказала, доносительство – дело нехорошее, ты, главное, себя береги! Никто не сказал, береги родину!.. Ведь это Родина!.. мне пришлось покинуть военную часть... Так меня, молодого, полного сил офицера уволили из армии «по состоянию здоровья»...
Он заплакал. Но плакал беззвучно, как плачет пасмурный моросящий дождь и слёзы лились не наружу, а вовнутрь его. Если бы не эта статная, в теле, женщина, не сводящая с него глаз, он бы зарыдал.
При виде этих разочарованных мужчин и женщине стало не по себе. Она то гладила свои выпирающие из узких джинсов ляжки, то играла золотой цепочкой и подвеской в виде рака, висевшей у нее на груди. Ей на самом деле было жалко этих то смущающихся, то с вожделением глядящих на ее грудь мужчин. Она боялась, что они замолчат, и очередь говорить дойдет до нее. Но казалось, что эти сломленные люди забыли о ней. Все трое вышли из автобуса покурить. Женщина достала тонкие длинные сигареты «Esse» и, вынув голову из окна автобуса, закурила, выпустила дым и, встретившись взглядом со своими спутниками, взглядом ответила на вопрос, стоящий в их глазах: «Да, братья, тяжела ваша беда, очень тяжела. Но то, что вы не смогли защитить, ничто по сравнению с моей потерей... Двадцать девять лет я терпела... Не каждая женщина сможет в этом безнравственном мире сохранить то, что потеряла я. Муж оказался подонком, бросил меня с двумя детьми, уехал в Россию. Брат, негодяй, отвернулся от меня. Свекор, ублюдок, стал засматриваться на мои ноги. Искала работу, но где ее найдешь?!. А когда нашла, начальник поставил условие: должна сожительствовать с ним... Не смогла я защитить, сохранить свою чистоту и порядочность. Кончилось тем, что я сдала детей в детский дом и села на этот автобус. Говорят, там можно хорошо заработать... И потом, чем тут задешево спать со всеми, так лучше с чужими и задорого... Вот тебе и весь патриотизм...»
– Внимание, уважаемые пассажиры! Через десять минут автобус отправляется из контрольно-пропускного пункта. Прошу всех занять свои места...
Пассажиры с воодушевлением восприняли объявление шофера. За исключением трех мужчин и одной женщины.

2007
 
                Perevod Natavan Xalilovoy