Книга даров человеческих 4. Исцеление

Мою маму звали Катя, а я Юна, я вам уже говорила. Перед моим рождением маме приснилась золотая рыбка, которая била сияющим хвостом у неё  в руках.

Что мы помним о боли, той, которая в самом начале ? Когда нас спрашивают , или сами мы пытаемся вспомнить первые моменты , воспоминания боли не приходят, будто её никогда не было. Но она бывала у каждого. Кого-то чуть тронула кончиками пальцев , помогла исторгнуть из маленького тела околоплодные воды , шлепнула тихонько по спине: « Дыши! Дыши воздухом! Ты умеешь!»  и уходила .
Что я помню – качели в огороде, комнату в бараке, печку, широкую кровать с панцирной сеткой, какие были у всех в то время, перья травы в огороде и между ними большую пушистую гусеницу черно-синюю, а я кому-то говорю : «Смотри, отряд идет». Почему отряд , потому что я разглядела у гусеницы много маленьких ножек , которые шли строем , будто  маршировали одинаково «Левой, правой, левой, правой !»
Но еще раньше – открываю глаза , надо мной натянута веревочка, а с неё свисают привязанные игрушки : пирамидка из цветных колечек, колесико, а внутри слоник переворачивается всякий раз, как я к нему прикасаюсь, колокольчик и еще что-то. Я смотрю, мне хорошо, я не помню боли, хотя она была много дней и месяцев, не отходила от меня , трогала пальцами, ударяла по бокам, не давала мне забыться,  уйти от нее. Мы виним боль, но она есть дар человеческий, ибо все, что происходит  с  нами от людей.
Мама принесла меня из роддома зимой в теплый, натопленный барак и положила  в  самое лучшее место – центр большой кровати , среди подушек, чтобы я спала в тепле и заботе. Так первые дни моей жизни должны были стать чудесными.
У меня есть сестра старшая. На семь лет старше. Ей тогда как раз и было 7 лет. Она зашла в дом с улицы и как следует взяв разбег, прыгнула на кровать с панцирной сеткой. Я взлетела вверх и по параболе упала головой вниз на пол . Раздался хруст. Крика не было. Моего . Я молчала.  Кричала мама, кричала , пока не прибежали соседи , нас отвезли в больницу.
Шли дни, но я не приходила в сознание, ничего не менялось , только черные круги под глазами расползались на все лицо.
В конце концов врачи сказали маме, что больше ничего сделать нельзя и она со мной должна уйти домой.
Мама- дитя войны, выросла в детском доме, чему там их учили сложно сказать. Прошла весна, наступило лето, а её золотая рыбка умирала у неё на руках.
Мама не стала больше умолять врачей , бегать по аптекам  в поисках лекарств. Однажды ночью, она взяла алюминиевую кастрюлю и ушла в лес за город, развела костер и в лунном свете июня закричала в небо, била палкой по кастрюле и кричала изо всех сил на Того, Кто сломал карандаш, когда писал судьбу её отца и матери, на Того, Кто сейчас опять  сломал карандаш, только начав писать жизнь её крохотной дочки.
И замерло все вокруг, ни одного шороха живого леса, ни шума машин вдалеке.  Мир выключил все звуки, чтобы Человек на Небе услышал маленькую хрупкую женщину в её единственной просьбе , в её угрозе, в страдании.
И пришла боль. Я очень тихо заплакала , но мама , вернувшись домой , услышала мой плачь, схватила меня на руки и побежала в больницу
Врачи назвали это чудом, и оно стало первым  в моей жизни. Соседи стали коситься на мать, шептались за её спиной : « Ведьма!», сплевывали и воровато крестились.
А я была с моей болью , она тормошила меня со всех сторон, я отворачивалась, пыталась спастись, влево, вправо. « Тили –дили- дон , жизнь со всех сторон» - пела моя боль, расправляя  мои руки, ноги, проверяя как поворачивается головка, все ли в порядке, все ли работает как надо. «Тогда я ухожу, выздоравливай, Юна».
И вот я открываю глаза – надо мной веревочка с полосатой пирамидкой, слоник в колесе, колокольчик и что-то еще. Я тяну руки, все качается , звенит – привет мир, я тут!
Это был первый раз, когда смерть посмотрела в мою сторону чуть пристальнее, чем обычно.
Второй раз мне было пять  и зимой я отправилась гулять из форточки окна на  4 этаже   . Меня опять спасли.
Потом  , через много лет, я думала –   в этих случаях, Бог почти в открытую признался : «Вот Я, верь Мне!»
И хочется верить, верить, упасть в эту веру  как в любовь , как падают люди теплой летней ночью в объятия друг к другу, под бесконечным небом, понимая, что никто никуда не уйдет. Никуда и никогда – любовь вечна, вера сильнее смерти.
Был и третий раз, опять зимой. Я училась во втором классе. К нам приехала моя тетя Оля из Краснодара поступать в медицинский институт. Она была очень красивая, свободная, совсем не такая как я. Она научила  меня есть яичницу по-другому  - не закрывать крышкой, чтоб желтки не сварились, а чуть поджарить и потом без всякой вилки  макать хлеб прямо руками в жидкий солнечный глаз яйца  подбирая  масло со сковороды, очень вкусно! Мама сказала, что Оля учит меня дурному и попросила её переехать в общежитие.  Тетя Оля ушла и больше я её не видела до того дня , когда смерть  в третий раз взглянула в мою сторону , а Бог снова Спас .
Дети жестоки всегда одинаково.  Меня обзывали в школе «нерусской» и перечисляли варианты моей нерусскости. Больше других старалась моя одноклассница татарка , что было видно не только из внешности, но и по фамилии и имени. Она бежала за мной по улице и кричала : « Татарка! Татарка!» Я однажды спросила её : « Ты же сама татарка, зачем ты обзываешься ?» Она ответила : « Я русская татарка, а ты нерусская татарка!». Тогда я сказала : « А в вашем русском хлебе крыс запекают!» Это была реальная история , мама на заводе разрезала буханку серого , а внутри оказались части бывшего грызуна.
Я ответила так, потому что достали. И вот понеслась по улицам девочка- татарка с криком : « Она наш русский хлеб! Она про наш хлеб!»…
На следующий день весь класс шептался и шипел  в мою сторону, со мной никто не садился за парту, мальчишки грозили мне кулаками . Опять была зима. После уроков меня отволокли в парк, рядом со школой и начали бить, всем классом, тридцать человек против одной девочки. Очень дружно – русские , татары, казахи, будто весь наш многонациональный народ  сплотился в едином порыве гнева. Били портфелями, ногами, я упала, пинали по голове, по всему телу. Дальше  на белом снегу появилась яркая  красная кровь и они ушли. Я ничего не чувствовала , была без сознания, мимо шли люди, всего в нескольких метрах от меня просто шли мимо. Потом вдруг появилась моя тетя Оля. К нашему дому было много подходов, но она пошла именно тем путем, где в снегу лежала я . Она увидела меня издалека и сразу кинулась ко мне.
Опять была больница, температура 41 , долгое заживление ран, двухстороннее воспаление легких, переломы ребер.
Я вернулась домой уже весной. Меня перевели в другую школу. Перед уходом директор привел меня с мамой в мой бывший класс , рассказал детям, что это нехорошо и заставил каждого по очереди вставать и просить у меня прощение. Они злились, кричали, некоторые плакали, иные молчали и глядели на меня,  как герои перед расстрелом смотрят на фашистов. Мне не нужны были ни их извинения, ни они сами. Я  думала только про свою любимую тетю Олю, и была  очень ей благодарна.  Тогда впервые мне захотелось уйти от всех людей как можно дальше. Мне не нужен был Бог. Я ничего не знала о Нем.
Дописала сейчас. Поставила точку, за окном обрушился доисторический ливень, кто-то грозно закричал с неба : « Выходи на улицу! Я смою тебя в реку!» Я отхлебнула горячий чай и ответила : « Сам смоешь, Сам и Спасешь».
Вот так. Мой внутренний щенок подрос, покрылся толстым подшерстком спокойствия и где-то слегка безразличия. Пока мы перепирались неизвестно с кем, он дернул задней лапой и уснул : « эй. Вы там, ненормальные, говорите, говорите, я сплю!»
Веру, как и любовь , ищешь и ждешь всю жизнь, в надежде, что все не зря.