Так мы жили, часть 2. Начало новой жизни

В конце сороковых  годов в нашу спокойную, размеренную, уже почти восстановленную после войны жизнь, ворвалось нечто бурное, незнакомое, суетное. В бывшей  Западной  Белоруссии интенсивно началась  коллективизация.  Приезжали агитаторы, почти ежедневно проходили нервозные, громкоголосые, с радужными обещаниями и угрозами, собрания.  Наконец, большинством голосов было принято решение в пользу колхозов. Началось обобществление сельского хозяйства: земли, лошадей, сельскохозяйственной утвари (плугов, борон, упряжи, молотилок, если они у кого были), построек, кроме изб и сараев для скота.

Для этого дела были назначены десятидворники, которые во главе с присланным уполномоченным приходили во дворы и, не церемонясь, без разговоров, разбирали и увозили сараи для сена, постройки для хранения зерна и сельскохозяйственных принадлежностей или дров, забирали лошадей, упряжь, сельхозинвентарь.

Крестьяне не представляли этой новой жизни без лошадей и сельхозинвентаря. Повсюду были слышны истошные крики и рыдания.  Вначале даже были попытки забирать коров, но, слава Богу, нашелся умный человек, который запретил забирать последнюю корову.  У кого же было более одной коровы - забирали, не смотря на количество едоков. Кто отказывался от коллективизации, к утру исчезал вместе с семьёй. Как позже стало известно, таких "врагов народа", "кулаков", увозили ночью на "воронке", дав два часа на сборы,  отправляли в Казахстан в вагонах-теплушках и  высаживали где-нибудь в степях.  А дальше... кому как повезло...

Жизнь продолжалась.  Понемногу люди стали привыкать к новым порядкам.  Но были и такие, которые не хотели отдавать в колхоз своё нажитое нелёгким трудом добро и, не дожидаясь "воронка", "исчезали" сами. Вскоре то там, то тут стало слышно о кражах скота, грабежах, избиении людьми в масках учителей, как носителей новых идей и даже убийствах активистов.

Так, например, в соседней деревне была убита молодая женщина, председатель сельсовета. Долгое время этих, раньше казалось нормальных людей, а сейчас бандитов, не могли обнаружить.  Они строили замаскированные бункеры в лесах и после нападений скрывались в них. Но постепенно информация просачивалась и властям удалось уничтожить этих бандитов. Одного, которому удалось скрыться во время облавы в лесу и затем прятаться в чужой бане, сдала органам НКВД жена, после того, как он в рождественскую ночь украл в соседнем хуторе забитого к празднику кабана у вдовы с ребёнком и  жившей с ними старушки.

Вскоре с бандитизмом было покончено и люди стали налаживать новую жизнь.  Работы было много. С раннего утра допоздна крестьяне работали на колхозных полях, пахали, сеяли, убирали (пока вручную), строили конюшни, коровники, складские помещения и всё необходимое для ведения коллективного хозяйства.  В выходные, особенно в религиозные праздники, все должны были выходить на работу.  Но надо было найти время и для личного хозяйства.

Каждому двору было выделено 30 соток, которые нужно было запахать в не ущербное для колхоза время.  Да ещё выпросить у бригадира лошадь, пахотный инвентарь, сбрую, а потом договориться с людьми, которые этим ведают, да дождаться, когда это всё освободится - задача не для нервных.   Так стало появляться заискивание, задабривание и мелкое взяточничество.   Люди стали меняться на глазах.  В церковь стали ходить редко, не оставалось на это время да и преследовать стали верующих.

Вначале люди работали старательно, как и раньше (на своём наделе).   За работу в колхозе начисляли трудодни, но расчёта приходилось ждать чуть ли не до конца года.   А получали немного какого-нибудь зерна худшего качества.  Условия жизни  стали значительно  хуже.  Если раньше крестьяне могли разводить скот, птицу, отвозить продукты своего труда на ярмарку, то сейчас не стало такой возможности.  Да когда этим заниматься и на чём везти?  Денег взять было негде, и в магазинах было не богато.   Не надо забывать, что это были послевоенные годы.  Запасов у людей никаких не было. Всё, что было, за время военных лет поизносилось, поистратилось, а то и было отнято (лучшее - фашистами, а всё подряд - бандитами разных мастей, бывших на службе у фашистов).   А надо было одевать семью, отправлять детей в школу.               
      Пришло это время и для меня.  Отец сделал мне деревянный  "портфельчик", тётя Нина вечерами связала шапочку, рукавички и джемперок из шерсти собственных овец и кроликов, сшила мне новое платье для школы (она была замечательной мастерицей, обшивала и обвязывала всех родных (нити для вязания пряла моя мама).  Но самым главным нарядом для школы было зимнее кортовое пальто на овчинной подкладке, искусно сшитое моим дядей Володей и кирзовые сапоги-деревяшки (на деревянной подошве) кустарного изготовления.  Да ещё для зимы были заготовлены валенки.  Сколько  весило такое одеяние вместе с деревянным портфельчиком... - можно только представить.
      И вот я, довольная и нарядная, пошла в первый класс!  Школа находилась в четырёх километрах от нашего дома.  Осенью, когда земля разбухала от дождей, мои "модные штиблеты" вместе с ногами приходилось иногда вытаскивать  поочерёдно, двумя  руками взявшись за голенище.  Нет, можно было пройти по утоптанной дороге, где не было такой грязи.  Но тогда до школы было бы всех пять, а может и шесть километров.  Поэтому мы (я и мои сверстники-соседи, Тоня, Фаина и Дима), не взирая на погодные условия, "пёрли" напрямик к своим домам.   И это для нас вовсе не было затруднительным, оно принималось, как должное, обычное - другой жизни мы не знали.
      Зимой было интереснее.  Отец сделал мне лыжи по росту, а так же себе и маме.  И я, сначала раза два  в сопровождении мамы, а затем самостоятельно, ходила в школу на лыжах.  А обычно сопровождала в школу и со школы и терпеливо ждала меня верная собака Жучка. Она сидела на верхушке сугроба и смотрела в окно школы, а дети периодически напоминали мне:
      - Глянь, а Жучка твоя всё сидит, ждёт тебя!
      Зимы тогда были многоснежные и морозные, снегу насыпало по самые крыши домов.  А поскольку местность у нас равнинная, то мы с отцом временами катались на лыжах с крыши сарая.   Чтобы дойти до колодца за водой и в хлев до скота, отцу приходилось рыть тунели в снегу.  А нам, детям, интересно было играть в этих покрытых снегом лабиринтах.
      С первого по четвёртый класс нашим учителем был ныне покойный Виктор Фёдорович, бывший партизан.  Школа размещалась в частном доме и занимались вместе по два класса - первый и третий в первую смену, а второй и четвёртый во вторую смену, с другим учителем. Запомнились некоторые моменты нашего обучения.
Например, уроки пения, которые проходили у стога сена, подальше от школы, чтобы не особенно беспокоить жильцов.  Мы долго и настойчиво разучивали песню про жизнь несчастного комара.  Я не помню её дословно, но это звучало примерно так:
-" Комар, комар весялиуся*, комар з* дубу звалиуся*"...
А в это время хозяйка дома, она же техслужащая школы, приходила за сеном и начинала комментировать наше пение примерно такими словами:
      - Комар веселился, а вы, как мухи сонные, еле слышно тянете вразнобой!
- Так надо петь!...
И  тут следовал мастер-класс пения с приплясом от бабы Фёклы:
- "Комар, комар весялиуся"...
      Надо сказать, что с бабой Фёклой пели мы гораздо охотнее и веселее.
Иногда наш учитель по каким-либо причинам опаздывал или не приходил в школу, хотя было это редко.  Мобильников и даже обычных телефонов тогда не было.  В таких случаях мы снова попадали в руки бабы Фёклы.  Она входила в класс через боковой вход со своей половины дома.  Мы тут же приветствовали её, как и всех взрослых, вставанием.  Она обращалась к нам  примерно так:
      - А ну тише, малявки! (тут надо заметить, что это слово произносилось с такой нежностью и любовью, что мы вовсе не обижались на нашу временную "воспитательницу", а слушались её с удовольствием)  Крышками парт не хлопать!  Глазами тоже.  Рты закрыть!   Слушайте меня!   И тут следовали  указания о дальнейших действиях.
      Иногда баба Фёкла нам рассказывала разные небылицы и сказки, иногда сыпала пословицами и поговорками, а иногда мы пели знакомые песни, играли в "ручейки" или водили хороводы (тогда это было "модно" не только среди детей, но и среди взрослых на вечеринках).
      Если через два урока учитель не появлялся - нас отпускали домой.  Только через некоторое время я поняла, что баба Фёкла тогда была не баба Фёкла, а ещё молодая  сорокапятилетняя женщина. Это нам с позиции нашего возраста  казалось иначе.  Я до сих пор удивляюсь, как эта женщина, в лучшем случае имевшая начальное образование, так умело находила общий язык с детьми. Наверно этому помогала любовь к людям и житейская мудрость, передаваемая из поколения в поколение от старших к младшим.

Придя со школы, пообедав и немного отдохнув, если надо - помогали родителям, а потом садились за выполнение домашнего задания. Зимой, когда световой день был коротким, приходилось зажигать... коптилку. Это маленькая бутылочка с керосином и льняным фитильком, которая давала больше копоти, нежели света. Дело в том, что в послевоенные годы трудно было купить керосин и дорого для того безденежного времени.

Я помню, как соседи одалживали друг у друга керосин, наливая его в бутылку на высоту поставленного боком спичечного коробка. В деревянном доме к вечеру становилось прохладно, особенно, когда сидишь без движения за уроками. Поэтому задания выполнялись на русской печке, сидя на коленках за невысокой скамеечкой, вместо стола, на которой и коптила  упомянутая коптилка. Керосиновые лампы тоже имелись, но те зажигались в основном на праздники или на случай гостей.

Прошло четыре года.  Я закончила четвёртый класс, а в пятый предстояло ходить ещё на два-три километра дальше, уже в другую деревню и по такому же бездорожью.  Нам-то ладно, другим и по десять километров было до школы.  И ничего - ходили.  Только во время наводнения две - три девочки жили у нас и в  других  семьях.

По пути от нас  в школу была одна речка, а по пути с дальних деревень - ещё две реки.  Но и тут без приключений не обходилось.  Однажды  мы поздно возвращались со школы со второй смены.  Пока будешь обходить к мосту, стемнеет, и выше упоминаемый Дима повёл нас, девчонок, прямиком, а лёд был  непрочный.  Дима приказал нам стоять на месте, а сам решительно "двинул" на лёд и оказался по грудь в ледяной воде.  Летом - то речка была наполовину мельче.  Мы кричали ему:

- Дима, вернись! - но он упрямо брёл вперёд, ломая лёд.  Так и выбрался на другой берег.

Наш дом был ближе всех и я кричала ему:

- Дима, беги к нам домой, а мы пойдём через мост!
К моему дому было около одного километра, а к Диминому - три.  Но он побежал домой... и ничего, даже не заболел серьёзно, чуть-чуть почихал да покашлял. Правда, бабушка его усиленно чем-то растирала, поила и лечила народными средствами.

Кстати, болели у нас тогда очень редко. А если дети заболеют какой-нибудь детской болезнью, то к врачам, которые имелись только в районном центре, за 12 - 15 километров, никто не обращался. Всех  лечила баба Поля (и детей, и взрослых). Образование у неё было не выше начального, а знаний по медицине  - высший класс.    В молодости она работала уборщицей в районной аптеке, а во время войны и после войны - санитаркой в военном госпитале,  и, будучи способной и любознательной, за время работы, наблюдая за действиями фармацевтов и врачей, добровольно помогая им, она научилась всему, что знали они и даже больше.

Она безошибочно ставила диагноз и назначала лечение. Она лечила нас от скарлатины, коклюша, кори и других заболеваний. Делала разные порошковые смеси без весов, на глаз, пробуя на язык определяла концентрацию полученной смеси. Никогда не ошибалась с диагнозом. Если заболевание серьёзное - велела ехать в больницу. Надо сказать, что за свой труд она денег не брала, только за лекарства какие-то копейки, на которые опять пополняла свою аптечку. Она приходила, когда к ней обращались, в любое время суток, в любую погоду. Спасибо тебе, баба Поля и вечная память.

Родителям же не было времени сопровождать нас в школу и со школы, да и дети деревенские с малых лет были приучены к самостоятельности и хорошо знали все окрестности.  Опасаться было некого, детей тогда не воровали и никакого насилия не было.   Разве только волки могли напасть на одинокого путника.  Во время войны им приходилось покидать леса, так как там господствовали люди, вот они и промышляли по хуторам.  Ещё долгое время после войны, даже днём, можно было встретить стаю волков.  А ночью они часто делали подкопы в сараях и похищали овец. Не оставляли в покое и собак.  Но тут уж на лай выбегал хозяин и отпугивал волков.

Вот так мы жили.  Однажды, поздней осенью, человек девять учеников с нашей деревни (пятый - седьмой классы) возвращались со школы в темноте.  Шли прямиком, ориентируясь на свет в хуторских окнах.

- Что-то долго мы идём, уже должен быть дом Евы, а его всё нет - сказал кто-то из ребят.  А огоньки уже совсем недалеко и их становится всё больше и больше со всех сторон. Кто-то тревожно проговорил:

- Ребята-а-а, похоже мы заблудились, ведь вокруг не должно быть никакой деревни, чтобы столько огней горело, нас, похоже, окружают волки.
Сначала все дружно засмеялись.  А потом притихли и остановились, прислушиваясь.  Но вокруг была гробовая тишина и кромешная тьма. Только огоньки временами продолжали туда-сюда передвигаться.

- Точно, волки! - подтвердил наши сомнения старший из ребят.

- Теперь, главное, держаться поближе друг к другу, пойдёмте потихоньку вперёд на тот огонёк, что не движется и будем громко кричать по моей команде все вместе.  Не бойтесь, волки нас сами испугаются, нас всё-таки девять человек.  Кричать будем так:

- Люди, отзовитесь, мы заблудились! - сказал тот же мальчик.  И мы дружно стали кричать. Теперь уж волки остановились неподалёку от нас.  Огоньки перестали двигаться, но слышно было  угрожающее поклацывание волчьих зубов.  Мы  тоже  встали, как вкопанные.  Слышны были тихие всхлипывания младших девочек.  Потом опять была команда идти и продолжать по команде звать на помощь.  Вдруг мы стали натыкаться на деревья и почти одновременно услышали цокот копыт и мужской голос:

- Это кто там заблудился? Никак со школы сюда притопали?
Мы уже поняли, что пришли к заброшенной барской усадьбе за три километра от школы, которую окружал солидный лесок и огромный сад. Хутора располагались левее от нашего движения, а здесь вокруг, от школы и до усадьбы, было огромное поле. Поговаривали, что в этих местах всегда плутают даже взрослые и старались их обходить.  Примерно  три километра нам предстояло  ещё идти  до нашего дома.  А человек на лошади - это сторож, охраняющий сад.

- Хорошо, что кричать стали, - сказал сторож,- а то я мог бы и с дробовика пальнуть, думая, что это очередная вылазка за яблоками.  Уже сегодня два раза отпугивал.

- Д-д-дяденька, а вы волков не боитесь, тут они со всех сторон на нас зубами клацали? - дрожащим голосом спросила девочка.

- Не боюсь, милая, у меня вон ружьё какое! И вы не бойтесь - я вас до ближайшего хутора доведу, у меня вон  и фонарик есть, а вы временами голос подавайте, вас, поди, уже родители ищут.

И точно, уже через некоторое время  в ответ на свои призывы мы услышали голос моего отца.  Он с зажжённым факелом шёл на наши голоса.  Теперь предстояло собрать других родителей, которые бродили по округе в поисках своих не вернувшихся чад.

Тут надо немного отвлечься и сделать некоторые пояснения.  Фонарики для того времени были делом редкостным.  Их имели очень немногие.  Фонари были, но в школу приходить с ними  справедливо считалось опасным.  Да и с керосином, как я упоминала выше, были проблемы.  Но нас это ничуть не удручало, мы чувствовали себя в таких условиях нормально.

Слава Богу, что уже не надо было прятаться в окопе от рвущихся бомб и снарядов.  Мне было всего два года с небольшим, но в детской памяти осталось, как фашисты бомбили нашу деревню, как мы прятались в окопе, где в углу висела небольшая иконка и мама с бабушкой молились перед ней. А однажды мы с бабушкой, находясь в поле , где бабушка окучивала картошку, не успели добежать до окопа и во время бомбёжки лежали в борозде, прикрываемые картофельной ботвой.

Я видела, как над нами с диким воем носились немецкие самолёты и сбрасывали бомбы, которые взрывались совсем недалеко от нас, оставляя за собой глубокие воронки, которые впоследствии превратились в пруды (один возле нашего сарая, а ещё два возле соседской бани). Одна бомба попала в соседский сарай, но, к счастью, не взорвалась и скота там в это время не оказалось. Пострадали только куры. У других соседей из пулемёта расстреляли (и сожгли) копны ржи.  Кстати, о бомбах - их нередко после войны можно было увидеть подвешенными  на колодезных журавлях в качестве противовеса у какой-нибудь одинокой бабушки или вдовы, иногда даже не взорвавшиеся, которые опускались и поднимались со свистом, пока это не обнаруживалось знающим человеком.

А однажды был такой случай. Где-то в начале пятидесятых годов в колхозе появился первый трактор ХТЗ, огромный сам по себе, да ещё с плугами. Пахали поле аккурат возле нашего хутора. Трактористкой была молодая хрупкая  женщина из нашего села. Много мужчин не вернулось с войны и приходилось женщинам осваивать мужские профессии. Да это уже было привычным делом со времён войны.  Женщины воевали, работали у станков, пахали за плугом, а иногда и плуг приходилось таскать вместо лошади, когда лошадей забирали на фронт. Вот и нашей  Фотинии довелось стать трактористкой. Я побежала посмотреть, как работает Фотя, а она предложила мне покататься на тракторе. И вот пашем "мы", пашем и, вдруг, моя Фотиния побелела, остановила трактор и тихонечко говорит:

- Быстренько выбираемся из трактора и бежим подальше!
Когда мы отбежали на некоторое расстояние, она сказала:-Слава Богу, кажется пронесло, это бомба! - и показала на вывернутый пласт земли с торчащим из неё предметом.

- Беги, найди отца, он был на войне, может он знает, что теперь делать. Одно ясно, что трактор сейчас включать нельзя.
И я побежала искать отца. К счастью, он пришёл с работы за каким-то нужным плотницким инструментом, так как работал на строительстве колхозного двора. Отец тут же поспешил к трактору.

Прежде всего он велел нам отойти на безопасное расстояние, а сам осмотрел торчащее из земли чудовище, затем аккуратненько стал раскапывать землю вокруг него руками.

- А-а-а, знакомая, тварь! - сказал отец.
- Сейчас мы с тобой поработаем, только принесу нужные инструменты. А вы идите в дом и не высовывайтесь! - сказал он нам.

Мы с ужасом наблюдали через окно, как отец, отнеся бомбу подальше от трактора, пытался отвинтить боеголовку. Долгое время это ему не удавалось. Хорошо, что мамы  не было дома, она бы не выдержала такого зрелища.  Я со своего возраста не совсем понимала, какому риску подвергается папа. Через некоторое время он пришел с разобранной бомбой в руках во двор дома и, водрузив её на колодезный журавль, сказал:

- Ну, вот и трофей фашистский на память, теперь всё, как у людей! - и тихо заплакал.  Мы с Фотинией заревели погромче.  Я  в  первый раз видела слёзы на глазах отца.


*весялиуся (бел.) - веселился
*з (бел.) - с
*звалиуся (бел.) - упал

Продолжение следует: см. Часть 3. Цена ошибок