Одинокий полустанок Ко Дню Победы

Иван ехал с фронта домой. Четыре года тяжелейшей Великой Отечественной войны были у него за плечами. Он дважды был ранен, но всегда возвращался в строй и всегда в свою родную роту. Он был пехотинец и никогда ни за какие коврижки не променял бы пехоту на другой род войск.

В своей роте он был солдатом, который всегда идет напролом. Сколько раз он ходил в атаку и только дважды он был легко ранен. Ему нравился азарт боя. Ротный командир, зная, что во взводе есть Иван Поднимигора, давал приказ лейтенанту, командиру взвода, подавить огневые точки перед атакой. Это неизменно поручалось Ивану. Взвод отвлекал пулеметчиков, а Иван полз к доту и был, не видим для них.

Когда в дот залетала скрутка гранат, только тогда немецкие пулеметчики понимали, что их провели, и они стреляли не по тем целям. Таков был Иван, ни дать ни взять, а Поднимигора, как любил говорить ротный командир, капитан Петраков.

Но больше всего Иван ценил свою семью. Ему уже было около сорока лет и его дети уже выросли. Младшему теперь 14, а среднему 16, а старшенький уже совсем взрослый, наверное, его в начале 45-го тоже призвали на фронт. Но последние три года от них не было писем. Как он получил три письма в 41-м, так и не было больше ни строчки. Оно и понятно, наверное, оккупация. А что же после освобождения? Может быть, жену и детей отправили в Германию? И они тоже вернутся, как и он возвращается с фронта?

Иван вышел из вагона на своем полустанке. Девушка Зоя, которая держала в руках фонарь для машиниста поезда, увидев одинокого ночного пассажира, пригласила его в дом.

- Дяденька, переночуйте, а завтра домой пойдете. Ближайшая деревня в двадцати километрах отсюда, - пригласила она Ивана.
- И то, правда. Что на ночь глядя, по дороге идти? Не ровен час, волки нападут? Хотя у меня для них гостинец есть, - сказал Иван, намекая на то, что у него есть трофейный немецкий пистолет «Вальтер» с двумя обоймами патронов.

Но Зоя уж довольно ласково его приглашала  в свой дом, что Иван, отбросив все сомнения, вошел в дом дежурного по полустанку.

Каково же было удивление Ивана, когда он не увидел Семена Ильича и его жены, которые до войны здесь жили и работали на этом полустанке. Да, и чему удивляться? Ведь четыре года прошло, война, оккупация. Мыслимо ли выжить в таких условиях?

«Нужно спросить? Может быть, эта девушка знает что-нибудь про них?», - подумал Иван. Но пока огляделся. Дом был небольшой. Большая комната, она же выполняла роль и зала, и дежурной комнаты, и столовой и маленькая спаленка за перегородкой. Про кухню и говорить не приходится. Было что-то наподобие маленького закутка в дальнем углу комнаты.

Радушная хозяйка поставила самовар. Наверное, давненько никого не было на этом полустанке, вот и обрадовалась девчонка свежему человеку.

Разлив в кружки чай, Зоя вопросительно посмотрела на Ивана, мол, давай, рассказывай, где воевал? Чего молчишь?

- Спасибо, тебе, девонька, что приютила на ночь фронтовика. А что про войну? Сломали мы хребет непобедимой немецкой машине. Вот этими самыми руками, - тяжеловесно сказал Иван, показывая свои черные от земли и загорелые от солнца руки.

Зоя метнулась к Ивану, упала на коленки перед ним и поцеловала вначале одну, а потом другую руку Ивана.

- Спасибо Вам! – сказала Зоя и слезы стали капать из ее глаз. Она, не поднимаясь с коленок, уткнулась в эти руки и плакала. Она плакала и от горя и от счастья, что все страшное, что было, осталось позади. Теперь их всех ждала мирная жизнь.

Ивану стало неудобно, но он не убрал свои руки от лица Зои, а одной рукой стал гладить ее по голове.

-Успокойся, дочка. Теперь все будет хорошо. Ты мне лучше скажи, где Семен Ильич с супругой. Я помню, они тут дежурили на этом полустанке? – немного сконфужено проговорил Иван. Хотя в душе он принял благодарность этой юной девушки. Да, есть за что его благодарить.
- Папка в партизанах погиб, а мамку сразу же после Победы похоронила. Сердце у нее не выдержало от радости. Все умирают от горя, а она от самой великой радости на свете померла. Я теперь одна здесь за всех дежурю. Обещали мужчину прислать, да нет никого, - ответила девушка и еще сильнее заплакала. – А вы-то сами, из какой деревни будете?
- Я-то, из «Лесной» буду. Там семья моя. Вот я к ним, как снег на голову…, - стал объяснять Иван.

Зоя вздрогнула. Она знала, что в «Лесной» произошло то, о чем лучше солдату не говорить? Она промолчала, не стала огорчать пожилого солдата. Он, наверное, всем сердцем туда стремился четыре года войны, а там такое?

Почаевали. Зоя терпеливо и жадно слушала про войну. А Иван был и рад рассказать внимательному слушателю все о себе, начиная с юности, женитьбы, работы в колхозе и обо всем, что он пережил за четыре года войны.

Зоя слушала солдата и ловила себя на мысли, как ей дороги подробности о его жизни. Этот человек стал для нее символом Победы, символом жизни, символом всего чистого и светлого, что ожидает ее в жизни.

Зоя несколько раз прерывала рассказ Ивана, так как нужно было с фонарем в руках выскочить на крыльцо, которое выходило прямиком к железной дороге и показать желтым огоньком машинисту поезда, что все в порядке.

Иван выходил тоже и степенно ждал. Он курил в это время. Он понимал, что Зоя на дежурстве и несет свои прямые служебные обязанности.

Только глубоко за полночь Зоя постелила Ивану кровать, и он уснул на пуховой перине, на которой спали ее родители. А эта перина досталась ее матери от ее бабушки по наследству, а той от ее бабушки. Поэтому было неизвестно, сколько поколений людей эта перина грела теплом куриного и гусиного пуха? Теперь же на ней спал Иван, который за годы войны отвык от белых простыней и мягких перин.

Утром Зоя опять завела самовар и отварила по паре яиц. Потом она из печи достала казан с теплым картофелем, и они с Иваном позавтракали.

- Вы, дядь Вань, если что приходите работать сюда. Здесь начальник по полустанку нужен. Я сейчас и за начальника, и за обходчика, и за дежурную, - сказала Зоя и тут же осекалась. Она побоялась, что этим предложением может выдать тайну о том, что произошло в «Лесном».
- Да, нет. Я в своем колхозе работать буду. А потом опять же при детях, при жене. Я по ним знаешь, как соскучился? – степенно ответил Иван.

Зоя проводила его до поворота. Потом еще долго махала ему рукой. От ее теплого приема на сердце Ивана стало легко. Он до боли в сердце почувствовал родную землю и родных близких ему людей. На чужбине он таких чувств не испытывал. Одним словом можно вместить все, что чувствовал Иван,   словом Родина. Ему даже захотелось пропеть строчку из песни: «Вернулся я на Родину…».

Сердце его не шло ногами. Оно летело в родное «Лесное». Вот уже знакомая река, где он со своими сыновьями ловил рыбу. А вот и луг, где в детстве он пас коров.  Но что за черт? Почему не видно купола церквушки? Наверное, немцы ее взорвали? С пригорка, на который он вышел, уже должны были видны первые дома. Но ничего, кроме пепелища.

Иван вышел на центральную улицу – ни одного целого дома. Одни печные трубы стоят. Людей никого. Скорее к своему дому? Но там – та же картина. На земле валялся обожженный огнем флюгер, который сделал его старший сын на уроке труда, когда учился в школе. Сомнений нет. Это его дом.

Иван обессилено свалился на уцелевшую лавочку возле дома. Ее краем задел огонь, но она уцелела. Слезы градом полились у Ивана из глаз. Он был мужественным  человеком, но здесь он не мог сдержать своих слез. Все его мечты, все его надежды рушились в бездне страдания и горя.

Все - больше незачем ему жить. Он прожил жизнь счастливую и мирную до войны, полную опасностей и тревог на войне, а свалившееся на него горе он вынести не может.  Он вытащил пистолет «Вальтер» и приставил к виску.

И тут к нему пришла назойливая мысль: «Прах своих родных и деревенских нужно придать земле. Не по-христиански все это? А потом Бог не примет самоубийц? Не я ли носил в нагрудном кармане молитву: «Живые помочи», не я ли молился каждый раз, когда шел в атаку или полз под вражеским огнем подавлять огневые точки. Нет, шутишь, черт? Ты меня так просто не возьмешь? Смертушка, ты тоже погоды. Я пока не твой клиент».

Иван встрепенулся, как от кошмарного сна. Он осмотрел пепелище. Признаков человеческого праха он не нашел.

«Значит, всю деревню согнали в колхозный амбар и сожгли там», - предположил Иван.

И действительно, когда он стал разбирать обгоревшие обломки амбара, Иван нашел то, что искал. Сомнений больше не было. Он выкопал рядом небольшую могилу и стал бережно собирать останки человеческого праха. Окончив работу, Иван смастерил деревянный крест и поставил его в изголовье  могилы.

Затем Иван присел рядом с могилкой.  Достал флягу со спиртом и налил в медную кружку. Ему вспомнились строки из известной песни, которую он слышал на концерте артистов, которые приезжали на передовую, а потом и по радио:
Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату?
Кому нести печаль свою?

Он вспомнил свою жену и тут же в его ушах зазвучали строки из песни:
Я шёл к тебе четыре года,
Я три державы покорил…

Дальше он, как не силился, но не мог вспомнить слова, но мозг его выдавал ему строки:
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.

Он залпом выпил спирт. Потом налил полкружки спирта и поставил ее у изголовья могилы.

- Прощайте сельчане, прощай милая жена, прощайте детки. Вашему мужу и отцу придется как-то жить одному без вас, мои дорогие, - выдавил из себя скупые слова Иван, поднялся и пошел по направлению к полустанку.