Купить дом

    Она покинула Веру в электричке где-то по пути от Дмитровской до Красногорска. Этого никто не заметил. Не заметила и она сама. Задремала. И в тот момент, когда слегка кивнув, словно подтверждая недоступную для нас мысль, мелькнувшую в сонной голове... в тот самый момент, где-то на одной из остановок незаметно отделился от неё в районе нагрудного кармана, промелькнул от скамейки, затем из вагона на перрон маленький полупрозрачный круглый чуть светящийся сгусток. Как колобок поскакал сначала весело, обрадовался свободе, но затем начал гаснуть, бледнеть и, спохватившись, вдруг подскочил неожиданно-высоко, пытаясь влететь обратно в открытую вагонную фрамугу. Но промахнулся и скользнул по железу. Звука слышно не было, только сидящая у окна женщина перекрестилась неизвестно чему: может ей одной привидевшемуся,  может проплывающим мимо куполам церквушки, а может быть и своим мыслям...
   В тот самый момент, когда сбежавший шарик погас, Вера проснулась, взмахнув  заполошно руками, вскинувшись всем телом навстречу неведомому уходящему и распахнула глаза. Но и тогда в них не отразилось ничего кроме чувства смущения: вот, задремала...
   Я тоже невидим для людей, но "гаснуть" мне ещё рано. Вот найду своего непутевого, и потом, когда прийдет время, улечу. Потерял я его, отстав от вечерней электрички, на звёзды загляделся... приуныл, хотя мне это и не положено, да, видать, очеловечился, отяжелел, стал почти видимым, что тоже запрещено. Встречаю его теперь как потерявшийся пёс, сидя на перроне. Месяц вот уже... Летал в квартиру, цветы полил, там его нет, а куда уехал неизвестно. Повнимательней бы мне к его мыслям отнестись, а не на звёзды смотреть.
   Вы думаете вот, в рассказе есть пропавший Он и потерявшая надежду Она, значит всё понятно: встретятся они между пунктами А и Б и поженятся. А вот и нет, я и за ней проследил. Не встретились. Одна она в Опалихе живёт, дом вечером топит, снег утром чистит и на работу.  Хотел у неё остаться, да опять же, не положено нам людей менять, а потом у неё свой посланник есть: ленивый, очеловечился тоже, за печкой сидит, только что не мурлыкает. Я с ним познакомился: никуда она не денется говорит, а летать за ней скучно и холодно. В аптеке она работает, там лекарствами пахнет, а я этого не люблю. Хорошо, когда можно вот так, спокойно отпустить, зная, что вернётся. А мой-то: сорок лет, а ума нет, куда его зимой от дома только понесло? И электричка-то дальняя была, и где сошёл неизвестно. Завою я скоро от тоски, вот с ним, бывало, не соскучишься...
   В доме было пусто и темно. То есть темно даже после того как Кирилл нажал на всевозможные рубильники и включатели. Пахло сыростью, старым давно нетопленым очагом и антоновскими яблоками. Когда Киря гремел найденными в условном тайнике ледышками ключей, ему послышалось, что на мансарде кто-то спешно завозился, заскрипел, то ли кроватью, то ли ещё чем. "Застал я хозяина врасплох", подумалось. Было весело, щекотно на душе и Киря заголосил. "Потолок ледяной, дверь скрипучая, за шершавой стеной тьма колючая..." Получалось у него задорно почти как у самого Хиля. На разные лады залаяли  собаки, уже давно, должно быть, дремавшие, но удивленные и испуганные неожиданной в этих краях ночной руладой. А звёзды-то подмигивают! А воздух крахмалит холодком! А снег хрустит! В доме, однако, было морозно как на улице. У Кирилла с собой спальник и другие необходимые вещи, он опытный, в разные передряги, бывало, попадал. Подсветил фонариком дверцу чугунной печи, осмотрел корпус, вроде всё цело, труба тоже должна быть исправна, иначе ребята предупредили бы. Дело за дровами, которые обнаружились легко: припорошенные снегом, они лежали недалеко от крыльца, под навесом. Сначала неуверенный дымок вился, цепляясь за трубу, потом осмелел и столбиком вытянулся к звёздам. Киря пока искал дрова, осмотрелся насколько позволял дальний свет станционных фонарей. Прошёл ночной поезд и дом замелькал, затанцевал сутуло под его щекочущими огнями, и сад, захваченный весельем, принялся гнутся разнообразными коленцами, но поезд уже пролетел...
   Утром Кирилл позвонил в Москву: покупаю стопроцентов, всё нравится. И нырнул в сон почти на неделю под разговор горящих чурбаков, то сбивчивый торопливый треск, то утихающий зевающий шёпот. Никогда с ним не приключалось такого навязчивого покоя, тягучего неторопливого времени. Хотя не раз бывало, что и уютно мело во все пределы, и свеча страстно горела на столе. Однако через неделю закончились дрова и продукты, которые он так экономил, чтобы продлить необъяснимое для себя самого блаженство. Начал осваиваться, просыпаться, возвращаться к жизни. Узнал где магазин, где можно подкупить дрова, с кем-то разговорился, познакомился уже как новый хозяин жилища, как сосед. По дому было несколько дел весьма неотложных: электричество, кое-что на кухне. И второстепенных: рассмотреть обстановку, журналы и книги, обойти окрестности, чистить снег во дворе... Незаметно стал подходить к концу самый короткий месяц в году, а с ним и отпуск.
   Всё ближе к городу электричка, всё суетливее стучат колёса, деловито, строго. А ведь в самом начале пути к Москве, там на стопятидесятом километре они скребли, шелестели и постанывали как великаньи громадные лыжи на сыром мартовском снегу. Киря, загорелый и румяный, прикрывает глаза, и через веки угадывает удары нежных и быстрых ладошек младенца-солнца, потряхивающего сито деревьев.
  Его ещё не покинул морок и волшебство последних дней, одурманенный снегом и воздухом,  вчерашней соседской баней он вылетает на Дмитровской вслед за хрупкой невзрачной женщиной, и вдруг, нечто большой тенью бросается к нему и замирает, прильнув. Женщина, что шла перед ним вскрикивает от испуга и неловко падая, подворачивает ногу...
Кирилл тут же поднимает её, невесомую, почти бестелесную, видит бледное лицо с огромными виноватыми глазами. Нога, видимо, болит... Жалко её и грустно оттого, что ей плохо. А как ей плохо может увидеть только счастливый, вроде Кири, человек.
-Вам далеко идти? Я провожу!
-Я... нет... что вы... я сама...вон до той аптеки... я там работаю.
-А я живу прямо над аптекой!
    Кирилл сейчас словно солнечная батарейка, заполненная энергией до отказа. Он берет Веру на руки, а она молчит и щурит глаза так  как это делают только от осознания нереальности происходящего...