Барабан и скрипка

Барабан был немолод, толст и с возрастом стал немного неуклюж.  Кожа на барабане потрескалась и в последнее время он уже не звучал так молодцевато, как в молодые годы - когда он служил в военном оркестре.

Жил старый барабан в маленькой квартирке в старом доме подле парка и выходил в свет только в дни выступлений. В свободное время он читал военные мемуары или пересматривал старые, пожелтевшие фотографии, на которых он, молодой и красивый, марширует впереди большого сводного военного оркестра. Молодость его прошла в походах, вместе с гарнизонными оркестрами, а постарев, отцы-командиры перевели его в небольшой областной город, где служба его была лёгкой и непыльной. С другими музыкальными  инструментами он участвовал в военных парадах и дефиле.

Спутницей жизни он так и не обзавелся, хотя и ходили слухи о его романах, то с красивой и величественной арфой из местного симфонического оркестра, то со строгой виолончелью из оркестра драматического театра города. Барабан подкупал их своей прямотой, военной выправкой и мужественностью. Это его выгодно отличало от надменного французского рожка, развязного, попивающего гобоя и хвастливого тромбона. Окончив военную службу, где он отбарабанил 25 лет, наш герой уволился в запас и был принят на работу в оркестр при местном оперном театре.
 
Держали барабан в оркестре больше из-за уважения к его возрасту и прошлым заслугам. Музыкальных партий для барабана в оркестре было немного. Большую часть времени он дремал или слушал оркестр, изредка вступая тогда, когда того требовала партитура. Он мог давно уйти на заслуженный отдых: кроме него было ещё несколько барабанов и оркестр мог вполне обойтись без него. Но его держали, да и сам он не рвался на пенсию, так как абсолютно не представлял, что будет делать дома без театра. Дирижёр, симпатизировал барабану и не слишком придирался, когда тот ошибался или вступал не вовремя.

В оркестре наш барабан сторонился струнных - это были снобы, своего рода закрытый клуб. Дети богатых родителей, струнные держались особняком и свысока относились к другим инструментам. Те платили им той же монетой.

Деревянные духовые - флейты, гобои, кларнеты и фаготы - казались ему или слишком претенциозными (флейты) или откровенно глупыми (фаготы и гобои). Исключение он делал лишь, пожалуй, для кларнетов, которых он находил вполне адекватными и дружелюбными.

Зато он охотно водил дружбу и порой выпивал с ударными и медными духовыми. С ними он мог расслабиться, вспомнить военную молодость, не опасаясь показаться тем, кем он самом деле был - простым рубахой-парнем.

Так проходили его дни. Барабан давно привык к своей спокойной жизни и не искал другой. Но в конце лета дирижёр представил оркестру новую первую скрипку. Никто не знал, почему эта столичная модница, учившаяся в Италии, переехала в их областной город N. Как бы то ни было в их оркестре теперь была новая первая скрипка.

Другие скрипки и альты сразу же невзлюбили «итальянку» (так они называли за спиной), но все признавали её несомненный талант и мастерство. Она легко могла обходиться без дирижера, но никогда не демонстрировала это. Когда дирижер ошибался, именно «итальянка» твёрдо и уверенно вела за собой оркестр. Недаром она была настоящей Первой Скрипкой.

Она была неразговорчива, мало общалась с другими инструментами и  сразу после спектакля уходила из театра.

Неожиданно, барабан стал единственной душой в оркестре с кем «итальянка» чувствовала себя легко и свободно. Непонятно, что сблизило их, хотя их отношения никогда не переходили грань дружбы. Барабан много читал, у него была неплохая библиотека по истории музыки и он охотно делился ими с «итальянкой». Вдобавок, он очень много поездил и повидал и найдя в «итальянке» благодарную слушательницу, ударялся в воспоминания о «былых походах».

Они пересекались в оркестре, изредка в буфете, гле он брал себе пирожки и пиво, а она чёрный кофе. Несмотря на внешнюю  строгость и даже неприступность, обслуживающий персонал театра - уборщицы, вахтерши, гардеробщицы и работника буфета -  полюбили «молодую» итальянку. В буфете ей оставляли самые вкусные бутерброды и пирожные. На репетициях или в антрактах они могли обменяться парой шуток или просто поговорить о погоде, жизни и, конечно, о музыке. Иногда, через своих  знакомых он доставал ей коробочки с шоколадным зефиром, который она так любила и немного стесняясь приносил их в её гримерку. Первая скрипка, догадывалась кто был даритель, но виду не подавала.

Часто после спектакля они вместе медленно шли домой через старый парк. Им было почти по пути. Проводив скрипку, старый барабан снимал кепку и церемонно целовал молоденькой скрипке руку. После чего медленно брёл в свою маленькую, похожую на большой чулан, квартиру.

В новом сезоне в театре было сразу две премьеры: «Аида» и «Кармен». В каждой опере были значительные партии для барабана и старик старался вовсю. Репетиции шли успешно и после премьеры «Кармен», дирижёр по традиции пожал руку первой скрипке и среди других инструментов он пригласил встать старого барабана. Никогда после армейских лет старику не было так хорошо. Он снова стал следить за собой, помолодел на десять лет, стал меньше пить и даже немного сбросил вес.

Оперный сезон заканчивался и «итальянка» собиралась уезжать из города. Её позвали не куда-нибудь, а в Милан, там где она училась и жила более 5 лет.
 
Последний месяц перед её отъездом пролетел быстро. “Итальянке» устроили тёплые и шумные проводы. Скрипки, альты и другие инструменты оркестра успели привыкнуть к молоденькой скрипке и им было жаль с ней расставаться. Все понимали, что оставаться молодой и талантливой скрипке в их оркестре означало загубить её карьеру и жизнь.

Отвальная была в кафе при театре. Барабан почти не принимал участия в проводах. Он был искренне рад за молодую скрипку, но на душе было тоскливо. «Итальянка» подошла к нему, нежно прижалась горячей декой и прошептала: « спасибо за дружбу!». И лукаво улыбнувшись добавила: «И за зефир». Барабан ничего не сказал, лишь по-стариковски всплеснул своими старыми барабанными палочками и отвернулся.

Эпилог

Прошло более десяти лет. «Итальянка» вышла замуж за молодого итальянского красавца-альта и навсегда обосновалась в Милане. У них родились две маленькие скрипки, как две капли воды похожие на мать. Когда они подросли, мать решила взять их собой в страну, в которой она родилась и где когда-то жила.

Они приехали на пару дней в город N и сразу пошли в оперный театр, где в это время должна была идти репетиция с оркестром. Спустившись в оркестровую яму, «итальянка» узнала многих из тех, с кем когда-то вместе работала. Старого дирижера не было. Вместо него с оркестром работал другой - молодой и совсем незнакомый.

«Итальянка» посмотрела туда, где сидела группа ударных. Многие инструменты были из того состава, с кем играла скрипка более 10 лет назад. За исключением барабана. Его не было нигде.

Инструменты рассказали, что он умер через пару лет после её отъезда, во время спектакля, но успев отыграть в спектакле свою партию. Старый солдат не привык уходить с поле боя, пока битва не окончена.

Старый контрабас, который был в оркестре дольше других инструментов, вышел и через пару минут вернулся с картонной коробкой «Зефир в шоколаде», перевязанной веревкой. В коробке были медали, тоненькая пачка фотографий барабана, начиная с детских, оловянные фигурки солдат-музыкантов и с десяток неотправленных им писем, адресованных ей. Среди писем она нашла пожелтевшую от времени записку. «Я бы с радостью оставил Вам Ваше любимое лакомство - если бы не был уверен, что оно Вас не дождётся». Скрипка тепло распрощалась с оркестром, зная, что никогда больше в этот город уже не приедет.

В гостиницу они возвращались через старый парк той же дорогой, что и десять лет назад, когда они со стариком барабаном шли усталые после спектакля. Около их гостиницы была кондитерская. Прежде чем зайти в отель, они остановились перед витриной. На секунду ей показалось, что в глубине магазина пожилой барабан покупает зефир. Скрипка закрыла глаза, а когда снова их открыла - в магазине уже никого не было.