О наследниках феодальной аристократии

Типичный российский, по рождению, либерал отчего-то мнит себя духовным наследником феодальной аристократии - времен начала века 19-го - служить Отечеству уже не обязанной, но еще с крепостными и землями, то есть некоторым капиталом, доставшимся по рождению, хоть и не компенсирующим несчастье родиться в ЭТОЙ стране, но хотя бы позволяющим время от времени удаляться от мрака и нищеты родины в приличное европейское общество.

Спроси иного потомственного колхозника в столицах, добравшегося до теплого офисного места, и он с удовольствием представит себя аборигеном «золотого века русского дворянства» в образе скучающего в европах феодала: "Балы, красавицы, лакеи, юнкера. И вальсы Шуберта, и хруст французской булки." Хотя в свете исторической справедливости для большинства это была бы совсем другая песня: "Соха и вши, и голод и парша. И плеть хозяина и рабский труд с рассвета" — «Э-эй, ухнем! Э-эй, ухнем! Еще разик, еще раз!». Однако же теперь он не нувориш-понаехал, а истинный либерал - имеющий право, а значит и это государство, и этот народ ему должны - по праву его рождения — иначе все как-то неприлично получается.

Кстати, странное это явление, - российская феодальная аристократия (не пишу российское дворянство, чтобы избежать положительных коннотаций) старательно отделяющее себя от собственного народа. Ну то есть как будто бы не несущая ни за страну ни за свою собственность (включая и тот самый темный и неграмотный народ) совершенно никакой ответственности — эдакие великовозрастные балбесы, бунтующие против реальности пьяными фантазиями о чужих свершениях. Элита, почитающая за доблесть ныть о грязном, дремучем, "не том" русском народе, который не умеет по "хранцузски" и понимает только плеть ката и дыбу палача, да и то через раз. Так блондинка двумя пальцами приподнимает капот автомобиля, выдыхает презрительно: "Фу, какая грязь!", - и зовет на помощь Ганса или Пьера — почините. Вот и наши так же - все ждали, когда великий европейский император придет и избавит их от тирании дремучести крестьянского быдла.

Бывали конечно среди них и те, кто не возмущался, а скорбел по России. Как поручик из анекдота: "Знаете, был вчера в борделе. А там сиротка - charmant petit - перепуганная девочка с огромными глазами. Не поверите, пользовал и плакал, господа. Пользовал и плакал". Ну то есть, откутив положенное в деревнях, совестливый аристократ ехал поправлять здоровье и вздыхать по России куда-нибудь в Ниццу или на воды.

Ну и казалось бы — не та страна, народ не тот, вокруг «грязь, страх и ничего человеческого» — так в добрый путь — в светлые дали, приправленные хамоном и пармезаном. Ан нет, не ждут заклятые друзья с распростертыми объятиями — души в залог уже не принимают: «Прейскурант теперь такой вышел, значит души дешевей стали», а секретов на продажу уже вроде как и не осталось.

Ну а что здесь держит? Ах да, березки. Так и березки нынче так себе — грязь, клещи и никаких туристических удобств. Вот разве что можно пропустить дележку наследства. Вдруг все-таки придет с мечом Ганс, Пьер или Барак, укажет народишку его место и воздаст рукопожатным поместьями и недрами за беззаветную преданность — берите, пользуйтесь.

Того и чают, видать, перебирая в очередной раз на публику трактор, старательно прикрывая глаза на то, как прилюдно, из века в век, ложью, погромами и разбоем, куется миф о простом североатлантическом счастье.