Глава 13. Совет Семена

   

Михаил проснулся от болючего укола в лоб и сразу же, оттолкнувшись руками от земли, отполз назад. Это обожгла искорка, звонко отлетевшая от головешки, потихонечку съедаемой огнем. Виктор спал по другую сторону от костра, повернувшись к нему спиной, а, вот, Михаил, видно, замерзая, сполз во сне со своей «кровати», сделанной из березовых веток, прикрытых курткой, и от холода подползал все ближе и ближе к огню. 

Что говорить, вся земля была покрыта хрустящим инеем, пришли заморозки. Их накликал Виктор. Да, да, это он вчера утром вспомнил о них вслух, когда уходили из жилища хантов. Обычно заморозки здесь начинаются в августе, а в этом году этот месяц вместе с сентябрем был неожиданно теплым, да, и бабье лето затянулось, чуть ли не на полторы недели.

Кто-то заскулил. Михаил с перепугу резко повернулся назад и ойкнул, перед ним, позевывая, сидела та самая лайка, которая пряталась в избе от чьего-то непонятного воя.

- Т-ты чего с-здесь? – спросил у нее Степнов и еще раз ойкнул, увидев, что из-под кустарника выскочила вторая такая же лайка.

Она, виляя хвостом, подбежала к Михаилу, понюхала его шапку и лизнула лоб, как раз в то место, куда недавно попала искорка.

- О-о, с-спасиб-бо, - прошептал он, улыбнувшись. – А г-где в-ваш-ши х-хоз-зяева?
Та, что лежала рядом, встала и пошла к Виктору, обнюхала его и уселась около его головы.

- Пришел, - тут же воскликнул приподнявшийся Муравьев. – Вот не ожидал, а. Какой молодец! – и, полуобернувшись к Михаилу, сказал, - я тебе говорил о волчьей пасти, это она у него, собака-волк. О-о, да здесь и второй пришел! Ну, и прекрасно. Если останутся, то зимой хорошо поохочусь. Серого зовут Амп, это обозначает собака, а тот что черный – Вой, по их зверь. Вой злой, с характером, Яшка предупредил, Амп - послушный. Но с руки еду им не давай, могут и ее оторвать. Понятно?

- Тэк, они ж-же н-не наш-ши, в-вернутся, - громко сказал Степнов.

- А их ханты с собой не взяли, мы так договорились, что, не слышал? Их мать летом погибла, медведь задрал вместе с выводком, эти только живыми остались. Их Тишкины собаки не приняли, вот, он, как договаривались,  и отдал их мне. Я когда уходил, погладил их, поговорил с ними и оставил тряпку. То есть, у них был выбор, остаться со старыми хозяевами или выбрать новых. Выбор сделали, как видишь. Мы уже от того поселения километрах в тридцати. И еще идти нам километров с пятнадцать. А ханты на днях уйдут дальше. Стадо их пришло к болоту, нужно его назад, в лес вернуть, поздно нынче придет зима. Сыны Тишки с Яшкой боятся, что дикарь вот-вот туда придет.

- К-кто?

- Да, дикий олень. А они, как гон начнется, за собой могут и всех их важенок увести. А это для оленеводов - беда. Все их труды за десять лет могут насмарку пойти. А у Тишки с Яшкой задача - весной отобрать у дикого стада еще десятка три-четыре важенок, чтобы они отелились, да, нужно приучить их с телятами жить в своем стаде. Летом оно пасется, как я тебе уже говорил, в лесу. Пасут их сыновья Тишки и Яшки. Они вот-вот приведут сюда стадо, перед началом гона. А он у них с октября по ноябрь.

- И-интерес-сно.

- Мне тоже интересно было бы посмотреть, как они с этим управляются. Но у меня все же свои интересы, не тот возраст, чтобы с ними по всей тайге бегать.

- Та т-ты и гов-воришь, - усмехнулся Михаил.

- А ты, что же думал? Я за соболем буду ходить в день по десять-пятнадцать километров, а это не на месте сидеть. Если сравнить с жизнью оленеводов, то это, именно, так. Они сорвались и пошли за стадом, то в Березовский район, то в Октябрьский, то в Советский. Это, по сравнению с Европой, все равно, что с юга Франции на север Германии сходить, с Испании – в Польшу, только не по дорогам, а по тайге, да болотам. И живут они в чумах, которые с собою возят на санях. Нет, Мишенька, уж лучше я здесь в своем хозяйстве поживу, чем бегать с ними по всему свету. Устану, в город вернусь, на печку залезу, отдохну. Там устану, сюда вернусь. Я уже к этому привык. Отсюда до Снеженска километров сорок-сорок пять. Недалеко.

А у Рыскиных дом везде. Эти избы не их, кстати, геологи оставили. Те лет пятнадцать назад разыскивали здесь нефть, может, золото. Вот, ханты в начале лета сюда со стадами своими и приходят, огород посадят и уходят в южные малиновские и пелымские угодья. А потом, в начале сентября, сюда возвращаются и ждут заморозков, чтобы, с первыми морозами пойти через болота к Сосьве, а потом, в январе идут на Север в сторону Игрима и Казыма. А с последними морозами через болота Пунги сюда возвращаются. Иначе будет поздно. Между Пунгой и Узюмом болото еще молодое, слой торфа провальный, узкий, метра два шириной. Говорят, что под ним озеро огромное, оставшийся залив от древнего моря, и в нем жили древние акулы.

Мишенька, ты слышал об этом? – Виктор не отрывал глаз от Степнова.

- Н-нет, - замахал тот головой.

- Может, и сейчас живут. Слой торфа здесь метра два-три, а глубина болота не измерена. Геологи говорили, оно очень глубокое, метров двадцать – пятьдесят  вначале, а дальше еще глубже – метров под двести.

Слушая Виктора, Михаил улыбался про себя его байкам. Ну, как же акула может жить под торфом, это все равно, что под землей. Нет, о таком он не слышал, а Муравьев, видно, хороший сочинитель. То про Унху ему выдумывает, то о мифическом диком человеке-медведе, то о Свалове, который за ним охотится. Свалов мог бы с Михаилом и в Снеженской больнице спокойненько, без труда, разобраться, если бы этого захотел, или еще где-нибудь в городе, например, сбив его машиной, или, пырнув ножиком. И все не своими руками.  А, так, по-муравьевски получается, что Свалову теперь нужно гнаться за ожившим обидевшим его журналистом в тайгу, через болота. Прямо американский вестерн получается, индейцев еще только не хватает.
Амп поднялся на задние лапы и внимательно всматривался куда-то, оголив зубы.

- Фу! - скомандовал ему Виктор.

Пес даже мордой не повел на Муравьева и продолжал всматриваться в кустарник.

- Фу, Амп! – громко повторил свою команду Виктор.

Пес, посмотрев на него, вильнул хвостом и уселся на задние лапы.

- Молодец, Амп. Придем в избу, там и покажешь, что умеешь, - сказал ему Муравьев, и, показав рукой Михаилу, что пора собираться, поднял с земли свою куртку и начал ее отряхивать от веток.

- 2 –

Шли быстро. Создавалось такое впечатление, что Виктор торопился. Зачем? Пятнадцать километров до его избы – три часа ходьбы, а сейчас, судя по солнцу, еще и девяти утра нет. Значит, к обеду торопится в нее добраться. Да, год назад с двенадцати до часу не только у Михаила, а у всего города был обеденный перерыв, и к этому времени  у всех появлялось желание поесть или поспать, или побежать по магазинам. В больнице в это время медсестра приносила ему суп, кашу, котлету, компот. А здесь, за месяц жизни в лесу, он забыл эти чувства.

Да, да. Наверное, потому, что он, Степнов, не носит с собою часов. А, может, потому, что еще сыт. В лесу он занят совсем другими мыслями: то от кого-то бежит, то идет куда-то, то занимается заготовкой еды. Да, да, заготовкой еды, которую они употребляют с Виктором перед сном, а после завтрака, который больше напоминает доедание оставшегося ужина, продолжают идти, до вечера случаются лишь перекусы. А это, может быть, всего лишь несколько горстей ягод, кедровых орехов, сухого вяленного щучьего мяса. Что еще забыл? Да, больше, вроде, ничего не забыл. Здесь негде взять и поесть того, к чему привык в городе: хлеба, колбасы, масла, сыра, молока.

И, навряд ли, Виктор идет так быстро к избе потому, что хочет дома пообедать. Нет, нет, просто он уже устал от этого длинного перехода и хочет прийти в свой зимний дом и расслабиться в нем. А, что такое дом? Это - покой, это - привычный ход событий: ночью отдых, утром охота, рыбалка, заготовка мяса и пушнины, вечером – ужин и отдых до утра. А на следующий день все повторяется.

Если так все будет происходить изо дня в день, то жизнь свою можно спланировать хоть на сто лет. К примеру, завтра нужно напрячься и добыть много мяса, потом заготовить дров, потом – устроить себе выходной, занимаясь выделкой шкур, изготовления мебели, одежды, утеплением дома или просто беззаботно смотреть в окно, если оно в избе есть, или в небо. Потом нужно снова добыть мяса, заготовить дрова… 

После второй сопки вышли на ровное плато. Лес здесь был мокрый, мох – зеленый, хорошо, мелкий, ноги в нем не вязнут, и земля под ним твердая. Шаг легкий, мышцы ног не устают, и не задыхаешься.

- Лет через пять так легко здесь уже не пройдешь, - словно читая мысли Михаила, обернулся к нему Виктор. – Это - мох сфагнум, он потихонечку все поглощает. Он, как губка, выдавливает и выдавливает из себя влагу, которую берет из растений, корней, земли. Делает землю мягкой, мокрой, вязкой и превращает ее в трясину. Ладно, догоняй.

Через минут двадцать этот мох закончился. Что его остановило? Скорее всего, ничего. Если слушать Виктора, то этот  мох недавно «пришел» сюда, и, как Батый с ордой захватывает новые земли. А, может, песок его остановил? В него сколько ни лей воды, она вся просочится и уйдет в землю. Скорее всего, так и есть, а песок любит ягель. Здесь все покрыто его белым ковром. От него и в лесу светлее, и птичьих голосов больше.

Виктор остановился и, подняв руку, замер. Михаил отошел немножко в сторону, чтобы увидеть то, что задержало Муравьева. Лес, как лес. Собаки лежат спокойно и без нервозности посматривают туда же, куда и Виктор. Непонятно, почему они так здесь необычно себя ведут? Амп с Воем, как юлы. Вечно кажется, что им под хвост перца насыпали, а здесь, наоборот, такое впечатление, что они находятся у себя дома, после сытной еды отдыхают.

Еще, на что обратил внимание Михаил, здесь было тихо. Тишина словно звенит в ушах. Ни одна травка не колышется от легкого сквознячка. И птиц, словно совсем нет, и собаки улыбаются. Виктор подошел к дереву, присел на одно колено и, опустив голову, замер, словно молится.

Степнов тоже так сделал и замер, понимая, что так и должно быть. И, что еще его поразило, нет, не поразило, а удивило. Нет, это тоже слово не подходит, - успокоило. Вот, вот, будто воздух здесь, как вода, каждая клетка на лице чувствует его прикосновение. Но он прозрачен, сух. И  гладит щеки, виски, как легкая женская рука.

«Вот, это да-а», - хотел воскликнуть про себя Михаил, но его мысль тянется также медленно, ей некуда торопиться, да, и зачем. Здесь такая благодать. И женщина справа. У нее лицо белое, узкое, глаза большие, смотрят на тебя, словно говорят с тобою. И голос у нее есть. Голоса её не слышно, но он есть и напоминает ветерок, только теплый, как от руки человеческой, гладит по щеке и спрашивает: «Не устал ли?»

«Нет, - ответил ей мысленно Михаил. – Как здесь хорошо. Можно я побуду здесь?»
Она улыбается. Подняла выше свои веки: «Да».

А в глазах ее искорки, как в прозрачной воде блестят солнечными зайчиками.
А куда же она делась? Михаил морщится, всматриваясь в лес. А вместо нее дед, такой же худощавый, с небольшой белой бородкой. Глаза у него узкие, смотрит  на Михаила, спрашивая глазами: «Зачем пришел?»

«Один я, - ответил мыслью Степнов. – А Виктор взял меня с собою. Один я, устал один жить. Семью потерял и пришел сюда отдыхать».

«Слушай его. Хороший он человек. Зла не делает. Но ты ему много бед принесешь, так что, долго не задерживайся здесь, уходи».

«Какие от меня заботы?»

«Разные. Злости в тебе много. Долго она выветриваться будет».

«Может, так и есть, - опустил глаза Михаил. – Я никому не нужен. Боюсь одиночества. Без семьи я остался. Прости меня», - вздохнул Михаил.

«Забудься, не слушай его», - снова чья-то рука погладила щеку Михаила.

Открыл он глаза, нет старика, и снова та девушка перед ним, смотрит на него. И лицо почему-то ее стало раздваиваться. Протер Михаил глаза, а перед ним вовсе не девушка, а росток березы. Листвы на ней уже нет, обсыпалась. А за ней старый, ветхий пень стоит.

- Ну, что, отдохнул? – громко спросил Виктор.

- Н-не п-понял, - удивленно посмотрел на товарища Степнов.

- Ладно, еще посиди, - отмахнулся от него Муравьев. – Здесь чуточку осталось пройти. Изба за сопкой.

- А здесь что?

- Как, что? – обернулся к нему Виктор. – Я же сказал тебе, могилка здесь. Мой старый друг здесь погиб, медведь его задрал. Не понес я его в город. Вот тут и закопал, - и указал подбородком на березку. – Десять лет назад.

- А д-девушка?

- Девушка? – снова удивился Муравьев. – Была у него внучка. Она пропала через год. Искали ее. Где только не искали, так и не нашли. До сих пор она числится без вести пропавшей. Кто говорит, что в лес пошла и не вернулась. Кто говорит, что из города уехала к какой-то родне. Родители ее погибли до смерти Семена, - Муравьев указал подбородком в сторону креста из толстых веток, - разбились на машине. Под КРАЗ-лесовоз попали. Их машину накрыло бревнами и раздавило, - вздохнул Виктор.

«Вот, почему приснился мне дед с девушкой», - подумал Михаил.

- А в-вы с н-ним охот-тились т-тут? – поинтересовался он.

- Да, как тебе сказать, – вздохнул и присел у рюкзака Виктор. – Дело было нехорошее. Здесь геологи что-то нашли. Короче, я так понял, что золотом здесь запахло. Ну, а вести знаешь, как быстро разносятся-то по людям.

- С-слышал. В  газете-т-то р-работал.

- Так вот, когда их начальник, ну, геологов, пропал, нас нанял Кузя.

- А-а…

- Кузя, Кузя, однополчанин твой. Геологи говорили, что за ними кто-то следом идет и постоянно прячется, а вдруг кто-то из них что-то найдет, ну, там, камушки. А оно было, Мишенька, сам видел, микроскопическое, правда. Но оно. Потом начальник геологов пропал, потом еще один. Ну, и меня тихо с Семкой наняли посмотреть, кто им на пятки наступает. Геологи про нас не знали, кроме Кузи - никто. И вышли мы на троих. Ребята умные были, нас сразу вычислили. Я так думаю. Вот они Семку, как медведь, и задрали.

И мне некуда было деваться, зажали так, что и шагу не сделать. Туда, сюда, кидался, совсем зажали. И в лица их видел. О Семке сначала ничего не знал. Когда запах трупный его пошел, по нему и нашел его. А тех не трое оказалось, а больше. Двух видел, как тебя сейчас, на таком расстоянии. А они меня - нет. А геологи ушли прямо через Урал.

А в прошлом году одного из тех видел в Снеженске. У него нос раздвоенный на кончике, сам маслистый такой, широкий и низкий, Воробьем его зовут. А еще, у этого Воробья впереди все зубы золотые.

- Эт-то т-телох-хранитель С-свалова.

- Вот, в прошлом году я об этом и узнал. Он меня не увидел в толпе, и хорошо, может, и Свалов меня не знает. А Кузя, что? Мент он есть мент, законник: нет доказательств, что Свалова это дело. А я одного из геологов все же нашел. Плохо спрятали.

В мае, во время половодья, нашел пол черепа да рванную одежду. Это уже была волчья работа. По оставленным следам их клыков понял. Медведь бы ничего не оставил. Хотя, кто знает. И те бандюги все прошлое лето здесь таскались, вот поэтому и не знаю, идти нам сейчас в ту избу или нет. А Семка говорит, нет, не иди, - и посмотрел в глаза Михаила. – Думаешь, у меня крыша поехала?

Михаил смущенно посмотрел то на Виктора, то на крест у могилы.

- Я т-т-тож-же в-видел ег-го, - и указал подбородком на крест.

- Врешь, - бросил в сторону сломанную ветку Муравьев.

- Н-нет. И д-девуш-шку, свет-тлую т-такую, л-лет п-пятнадцати. Т-только он-н с-сказал м-мне, чтоб-ьы ух-ходил я и н-не меш-шал т-теб-бе, - опустил в землю глаза Михаил.

- Правда ли? – посмотрел в глаза Михаила Виктор. – Вот, Семка, всегда был хитер, и сейчас на Том свете, а таким же остался. Значит так, пойдем-ка за болото, у реки будем жить, в медвежьем царстве. А там посмотрим, есть ли здесь Сваловские выродки.

- А з-золото?

- Не нашел я его. И Кузя говорит, что про геологов и золото кто-то слух пустил.

- А т-ты  ж-же видел ег-го?

- То разве золото? Моя задача их схрон здесь найти. Оленя-то бьют, а тем вертолетом, на котором здесь они летают, не увезешь того мяса. Значит, кто-то его здесь кушает. Поможешь? – Муравьев вопросительно посмотрел на Михаила.

- А Унху?

- Чувствую, это они следом за нами идут, а не йети. Пусть идут. Я по своему следу потом капканы поставлю. Сюда простые охотники не ходят, старый зимник на Сосьву в километрах пятнадцати проходит, болотом с нашим местом разделен. По нему в основном лосятники ездят на вездеходах зимой. А с этой стороны пойма, которую с хантами переходили. Место колдовское. Так что, посмотрим, - и указал рукой на мусор из сломанных веток. – И если умные - в избу пойдут, а мы туда с тобой, - махнул рукой за спину Степнова.

- А с-собаки?

- Они - волки, Мишенька, волки! Они не гавкают, а хватают и рвут на части. А пошли за мной потому, что знают меня. Их мать со мной водилась, я весной с ними играл, да кое-что прибрал с нашего постоянного места отдыха.

- Ч-что? - не понял Михаил.

- Да, кусок шкуры оленьей, на котором они спать любят, она в рюкзаке. Ладно, дальше сам догадаешься обо всем, не маленький. Амп, Вой, за мной! – приказал собакам Муравьев. - А если то был сваловский хвост, что за нами идет, то дня через три он окажется у моей избы. Так что, у нас еще день, получается, есть. Мы сократили дорогу на два дня, пройдя по пойме реки, а там, если обходить, трясина и речка Эсска, она их сильно влево  от избы уведет.
Пошли. Это - последние их деньки.

Когда Виктор посмотрел в глаза Михаила, тот невольно отшатнулся назад от него, таким злым Степнов никогда не видел Муравьева.

- Они у меня за все расквитаются! За все! И Кузе не оставлю их живыми. Только бы шаман не помешал бы мне.