Перевал Дятлова

 
Мы ходили опасно по тонкому льду
Оставляя в ночи свои страхи
И сгорали они в самом страшном аду
Преклоняя колени у плахи.


Глава 1
Автомобиль с затемненными бронированными стеклами остановился у ничем не примечательного на первый взгляд серого четырехэтажного здания с вывеской «Научно-исследовательский институт».
Хлопнули дверцы авто, и генерал со свитой молча проследовали через главный корпус в помещение лаборатории.
Высокий ангар, в котором она располагалась, как цитадель старинного замка, находился во внутреннем дворике института, окруженном со всех сторон корпусами, словно периметром каменных замковых стен. Это прекрасно скрывало лабораторию от посторонних глаз.
Стоял холодный пасмурный ноябрь, и небо над стеклянным куполом ангара было однотонно серым.
Лифт за несколько секунд поднял прибывших на верхний уровень, а длинный коридор привел в комнату для наблюдения. В небольшом, вытянутом в ширину помещении уже находилось несколько человек. Трое в штатском встали по струнке, приветствуя важную персону. И лишь один немолодой мужчина в белом халате и очках в тонкой золотой оправе подал генералу руку.
- Судя по вчерашнему докладу рабочие испытания прошли успешно, профессор? – негромко спросил генерал, но тоном, не подразумевающим отрицательного ответа.
- Думаю, на этот раз сбоев не будет, - ответил человек в халате, - все-таки почти полгода кропотливой работы. Мы выяснили причины сбоев, обновили некоторые узлы и детали. Только создание наиболее реалистичной модели помогло добиться результата.
Он вдруг на секунду замолчал, уловив во взгляде генерала предпочтение практического подхода любой красивой теории.
- Впрочем, сейчас вы сами все увидите, - добавил ученый и подошел к небольшому пульту управления возле наблюдательного окна, жестом приглашая остальных.
В это время, откуда-то из глубины коридора к ним шагнул человек в строгом черном костюме и, кивнув генералу, присоединился к комиссии.
Все приникли к толстому видовому стеклу.
Внизу царил полумрак, и было трудно что-либо разглядеть в тусклом свете пасмурного дня.
Профессор прикоснулся к тумблеру. Послышался щелчок, и тут же со всех сторон потоком хлынул яркий свет мощных ламп, осветив большое, размером с классический теннисный корт, помещение ангара.
Глазам предстало интересное зрелище: желтые поля и зеленые леса, синие реки и озера расстилались внизу. Горные хребты тянулись вершинами в небо. На смоделированной до мельчайших деталей местности располагались города и поселки, автомобильные и железные дороги. Искусно исполненная модель создавала невероятное ощущение реальности. Кое-кто из присутствующих восхищался, не пытаясь сдержать эмоций.
В отдаленном конце ангара на юго-западе над заснеженными вершинами гор висело вполне реальное кучевое облако размерами не более одного метра. В белой дымке его медленно двигался небольшой летающий предмет. Выполненный из металла серебристого цвета он напоминал суповую тарелку, накрытую перевернутым блюдцем, словно заботливая хозяйка на кухне побеспокоилась таким образом укрыть до времени остатки праздничного пирога.
Профессор легко управлял полетом с помощью небольшого штурвала. Воздух вокруг аппарата был наполнен матовым свечением.
- Я назвал его «Бриз», - как бы между прочим пояснил ученый.
- Интересное название, - откликнулся мужчина в черном, - не совсем соответствует, но вполне конспиративно.
Взгляды присутствующих были прикованы к необычному объекту.
- Но какое отношение эта игрушка имеет к реальности? – скептически произнес генерал. – Если я правильно понял, судя по выдержанным пропорциям модели к ландшафту, настоящий аппарат будет размером с небольшой автомобиль. Даже если вы удивите нас нулевой чувствительностью к нему радаров, то куда вы денете риск визуального обнаружения.
- Да, над этим стоит поломать голову, - не имея возможности что-то противопоставить его словам, оправдываясь, произнес профессор.
- О чем вы говорите? – с легким раздражением бросил генерал. – Как только эту штуковину в небе увидят люди, любая домохозяйка или зевака с улицы сообщат куда следует, и весь проект полетит к чертям. Я уже молчу о специалистах, которые мгновенно раскусят его как происки враждебной державы и нечто, требующее более пристального внимания. Первый же истребитель-перехватчик без труда возьмет его как учебную мишень. Да и вообще, судя по размерам, топлива в нем едва ли хватит на загородную прогулку.
В голосе генерала чувствовалось явное разочарование.
Профессор же наоборот неожиданно воспрял духом и даже подался вперед, словно хотел слиться со своим изобретением. Похоже, у него имелись достойные ответы на все последующие вопросы. Пальцы его нажали какую-то кнопку. Послышался легкий свист, и над горами в непосредственной близости от «Бриза» возникла эскадрилья миниатюрных истребителей. В отличие от их настоящих аналогов самолеты спокойно зависли в воздухе, держа боевую дистанцию до объекта.
Но тут произошло невероятное. Аппарат вдруг осветился яркой вспышкой и исчез из поля зрения. Через пару секунд его серебристый корпус внезапно появился над железнодорожным мостом, пересекающим реку на северо-востоке.
Исходя из масштаба местности, расстояние соответствовало более чем десяти километрам.
Создавалось впечатление, что он возник буквально из ниоткуда.
- Сейчас я продемонстрировал его максимальный бросок, - пояснил профессор, - «Бриз» может как зависать в воздухе или двигаться медленно словно черепаха, так и совершать молниеносные перемещения. Камеры кругового обзора и датчик координат позволяют управлять им с помощью радиосигнала на расстоянии в несколько тысяч километров. Энергии вполне хватает для месяца беспосадочного полета.
- Вы нас не мистифицируете, профессор?! – удивленно воскликнул генерал. - Откуда такие возможности?
- Все дело в его ядерной начинке, - спокойно произнес ученый, - и дискообразной обтекаемой форме.
- После того, что вы нам показали, у меня просто нет слов! – генерал, равно как и остальные, все еще находился под впечатлением, увиденное поражало воображение.
Когда, наконец, эмоции немного поулеглись, генерал произнес:
- Но что же нам делать с внешним видом вашего «Бриза»? – Я, конечно, прекрасно понимаю, что сотворить из него невидимку находится за гранью физических возможностей, но вопрос ведь все равно остается открытым.
Профессор в раздумьях поправил очки и потер острый подбородок. Он хотел что-то сказать, но в это время его опередил человек в черном костюме.
- Что вы думаете о нашей агентурной сети в средствах массовой информации разбросанной по всему миру? - обратился он к руководителю комиссии.
- Да, но какое это отношение имеет к делу? – не совсем понимая подтекст сказанного, - ответил генерал.
- Об этом позже в личной беседе…

***

«Глубокой ночью самолет Ту-134А эстонского управления гражданской авиации в небе над Белоруссией встретился с НЛО.
Неопознанный летающий объект причудливым образом менял очертания, превращаясь то в разноцветное облако, то в подобие неведомого летательного аппарата, ослепительно яркий луч попеременно освещал ночное небо, землю, кабину лайнера».
«Похожую картину видел грузинский экипаж встречного самолета, следовавшего по маршруту Ленинград – Тбилиси».
  «В небе над штатом Кентукки пилот Национальной воздушной гвардии, капитан Томас Мантелл, разбился на своем истребителе П-51, пытаясь преследовать необычный объект - «воздушное судно в виде серебристого диска».
«Неопознанный летающий объект, летел параллельно гражданскому самолету японских авиалиний на протяжении 50 минут»
«Иранские реактивные истребители были пущены в погоню за НЛО, выписывавшим резкие зигзаги в небе над Тегераном».
«Истребители НАТО взмыли в воздух вечером в погоне за группой объектов, обнаруженных над сельской местностью».
«Пилот и бизнесмен из Сиэтла К. Арнольд наблюдал несколько объектов, пролетавших над местностью Маунт Рейнер со скоростью, во много раз большей, чем у лучших самолетов. Характер движения объектов в воздухе напомнил ему прыгающие по поверхности пруда блюдца, пущенные умелой рукой»…

Вспоминая, перечитанные в основном в виде мемуаров материалы о разработках сверхскоростного летательного аппарата, я невольно подумал о том, что сейчас в эпоху мощного скачка технического прогресса сложно кого-то удивить мелькнувшим на небосводе летающим объектом. Да и документы эти по прошествии времени потеряли былую секретность. И хотя будущая статья нацеливалась отчасти осветить и эти вопросы, однако более прочего меня интересовала личность профессора.
Основной задачей моего исследования была попытка разобраться в сложном переплетении личных обстоятельств, приведших одного из ведущих ученых к неожиданному и трагическому финалу. Биография, карьера, хронология жизненных событий – все привлекало меня, но в большей своей части, интересовала личная переписка, как ключ к тайнам лабиринта его души. 
Правда, я сам оказался в здешних краях совершенно случайно.
Главный редактор одного из московских журналов и мой давний товарищ Никита Важаев благодаря надежному источнику узнал, что в Серове несколько дней назад рассекретили материалы о смерти профессора Алешина. И что произошла она не от естественных причин, а от выстрела в сердце. Никита, желая избежать утечки информации, решил до самого момента публикации не посвящать никого из подчиненных в это дело и попросил меня помочь по старой дружбе  подготовить материал для статьи.
Кроме обширного биографического очерка,  который в свободное от преподавания время я со всей душой согласился написать, собранные материалы определенно могли стать подспорьем к моей будущей докторской диссертации по теме «Психология успеха». В этом направлении игра стоила свеч – профессор был выдающейся личностью. Вклад его в развитие летательных аппаратов для изучения воздушного околоземного пространства и космоса вряд ли можно переоценить. Имя золотыми буквами навсегда вписано в когорту великих ученых мира.
При этом меня поразило то, что все его изобретения и открытия на научном поприще были отмечены сугубо как достижения в развитии ядерного топлива. Хотя насколько я мог судить, данная деятельность лишь малая часть его свершений. Но не буду заострять внимание на этом несправедливом, на мой взгляд, несоответствии, потому как вряд ли мое субъективное мнение может иметь какую-то практическую ценность в этом вопросе и уж тем более на что-то повлиять.
Размышляя об этом, я не заметил, как автобус довез меня почти до стен института. В североуральском Серове я никогда не бывал раньше и, погрузившись в собственные мысли, едва не прозевал нужную остановку. Вот и ничем не примечательное четырехэтажное здание, разве что выкрашенное теперь не в жесткий и холодный серый, а теплый и мягкий салатовый цвет.
Небо тяжелыми грозовыми тучами громоздилось над ершистыми коваными шпилями крыш корпусов. Собирался дождь. Зонта у меня не оказалось, и я поспешил перейти улицу, чтобы укрыться под массивным козырьком центрального входа. Что до магазина, маячившего яркой вывеской через несколько домов, то я решил не испытывать судьбу, дожидаясь небесного вердикта. В крайнем случае, бутерброды, лежащие у меня в сумке, можно с не меньшим аппетитом проглотить и без кофе, запивая кипятком. Я хоть и любил комфорт во всем, но довольно терпеливо относился к спартанским условиям, в которых мне частенько доводилось работать. Тем более, когда тема так неслабо увлекала. Времени на посещение согласно предписанию у меня было ровно четыре часа сегодня и столько же завтра, поэтому я не хотел терять ни минуты. И не напрасно. Первые капли холодного дождя плеткой хлестанули по лицу, когда я достиг середины улицы. Прикрывшись сумкой, в несколько прыжков я преодолел оставшиеся метры, окончательно выбросив из головы затею с магазином.
Меня встретила массивная дубовая дверь с кнопкой под встроенным динамиком связи и черной линзой  видеоглазка. Я протянул руку к кнопке. Где-то в глубине залился едва различимый протяжный звоночек. Глаз камеры оживился красным свечением. Я торопливо нащупал в кармане и вытащил как величайшую ценность пластиковый пропуск со спецкодом.
Ожидаемой внутри вооруженной до зубов охраны я не встретил. Довольно пожилой мужчина в синей униформе охранника сидел за конторкой у широкой лестницы и читал газету. Я совсем не беззвучно проскользнул через планку металлодетектора и подошел к стойке.
Дежурный окинул меня пытливым взглядом военного патруля, остановившего одинокого прохожего в комендантский час.
«В прошлом не ниже полковника» - подумал я и тут же представил ровные, как взлетная полоса, погоны на широких плечах с большими золотыми звездами.
Мне пришлось выложить все из карманов и распрощаться на время с мобильником, ключами и даже бумажником. 
Охранник запер вещи в одну из металлических ячеек за своей спиной и выдал мне ключ. В сумке у меня кроме блокнота, свертка с бутербродами и портативной электрокофеварки больше ничего не было, но «полковник» дотошно перетряхнул ее до дна и даже пролистал блокнот. Уверенными и отработанными движениями обыскал меня с головы до пят. Возражать не имело смысла – таковы были правила. Я тут же сообразил, что при выходе процедура повторится, словно моя экскурсия проходила на фабрике ювелирных изделий.
С минуту он внимательно изучал документы. Затем, считав портативным устройством код карточки, как мне показалось, немного просветлел лицом, но особого радушия не выразил, это уж точно. Жесткий и цепкий взгляд черных буравчиков-глаз рентгеном прошелся по моей поджарой фигуре. Наконец, плотно сжатые губы разомкнулись.
- Третий этаж направо кабинет номер тридцать восемь, в конце коридора.
Рука толщиною с медвежью лапу протянула мне длинный ключ, но задержалась на полпути.
 - Библиотека там же, личная переписка в кабинете. У вас четыре часа и ни секундой больше. Время пошло! – добавил он и кивнул в сторону часов на стене в тот самый момент, когда заветный ключ наконец-то перекочевал в мою ладонь.
В другой раз я возможно не удержался бы и съязвил по поводу ненужных командирских указаний в мой адрес, но, взглянув на это неприступное каменное лицо, почувствовал на спине легкий холодок и понял глубочайшую неуместность своего порыва. Одно легкое сомнение этого янычара-полковника относительно моей персоны и осуществить задуманный визит мне не помог бы никакой пропуск. Я вдруг осознал, что окончательно вопрос моего посещения решался именно здесь и сейчас, а пластиковый атрибут ценою неимоверных усилий полученный в министерстве приобретал лишь номинальное значение.
 Я умерил свой горячий пыл и, покорно ссутулив плечи, негромко произнес:
- Я вас понял.

Глава 2
Сегодня по календарю значился субботний день, и в здании было сравнительно пусто. На марше в районе второго этажа мне повстречались лишь двое мужчин в штатском, спускавшие вниз какие-то коробки, да в отдалении по коридору раздавался звук работающего принтера. На третьем этаже гуляла абсолютная пустота. Я без труда миновал коридор и, где-то на самой «Камчатке» длиннющего  корпуса, уперся в нужную дверь со скромной табличкой «Заведующий конструкторским отделом профессор Д.А. Алешин». Эта часть здания значилась музеем института. Не зная этого заранее, я бы страшно удивился, увидев убранство профессорского кабинета.
Прошло более полувека, а здесь все оказалось нетронутым, словно вот-вот распахнется дверь и войдет молодой профессор. Сбросит мокрый дождевик, повесит на крючок шляпу и, закурив трубку, присядет за большой дубовый стол к бумагам и сложным чертежам. Даже потускневший от времени медный механический календарь застыл на той самой дате «2 февраля 1959». Напольные часы с маятником, возвышаясь возле голландской печи, лишь два раза в сутки показывали правильное время. Единственное окно здесь было плотно задрапировано, видимо во избежание вредного воздействия солнечных лучей на многолетние предметы интерьера.
Было слышно, как за черной портьерой по подоконнику неистово барабанил незримый дождь.
 Я зажег основной свет и дополнительно включил настольную лампу. Бросил сумку на кожаный диван возле стены и осмотрелся.
Справа от входа высился внушительных размеров стеллаж, сплошь заставленный книгами. Рядом стояла тумба с картотекой этого богатства. В углу белела мойка под грустным и одиноким гусаком водопроводного крана. Над столом портрет Сталина смотрел на всякого входящего строго, но открыто. Я непроизвольно расправил плечи и поднял голову, будто предстоял разговор с великим вождем.
Насколько мне было известно, через неделю или раньше, в музее должна начаться реконструкция, так что увидеть и описать кабинет в его первоначальном виде, было большой удачей.
Присев за стол, я искренне восхитился его добротности и основательности. Массивная как гранитная плита столешница, длинный ящик посередине и узкие по бокам. Как человек немало пишущий я высоко оценил произведение старинного мебельного искусства и в другой раз, наверное, с удовольствием расположился бы здесь, но мысль о том, что именно за столом профессор оставил этот мир, подслабила мой решительный порыв. Решив, что с не меньшим удобством можно устроиться и на диване, я выгрузил из сумки на тумбочку свой скромный обед, походную кофеварку и достал блокнот.
Дверцы несгораемого шкафа возле стола были не заперты и, не теряя времени, я стал разбираться с содержимым.
Как я и рассчитывал материалы расследования по факту гибели профессора находились здесь. На сегодняшний день рассекреченные в полном объеме и переданные в институт документы являлись ничем иным как музейным экспонатом. Правда, бумаги были в копиях, но и это меня вполне устраивало. Возможность ознакомиться с ними одним из первых изрядно подкупала. И вот я здесь у открытого сейфа, где письма, рабочие тетради, журналы испытаний, папка с материалами расследования и тот самый наградной «Люгер» теперь без единого патрона и со сточенным бойком – страшный музейный экспонат.
Объема для изучения оказалось предостаточно, и я немедленно приступил к работе. Однако даже через два часа напряженного анализа и сопоставления фактов я не только не продвинулся ни на шаг, но еще больше увяз в вопросах. Холодный прагматик по складу ума нисколько не пытающийся идеализировать действительность я однако никак не мог принять нелепый итог событий. С какой стати абсолютно здоровому, умному, образованному человеку пускать себе пулю в грудь? Посудите сами:
Отрывок из письма жены от 25 января 1959 года:
«…Дорогой я так рада, что к празднику ты уже будешь дома (видимо речь шла о 23 февраля - прим. автора) Лешка и Павлик так соскучились, даже достали и наточили твои коньки в ожидании совместных ледовых пробежек, помнишь, как в прошлом году? И все разговоры только о твоем приезде. Что же тогда говорить обо мне, если мне ты даже снишься! Приезжай скорее, мы тебя очень ждем! Нежно целую. Твоя Лена…».
Письмо матери от 27 января 1959 года:
«…Сынок, от тети Наташи тебе привет, а от отца отдельное спасибо. Те моторные сани и ледовый бур, которые ты смастерил, у него с мужиками на зимней рыбалке нынче вместо иконы. Ты у нас таланный, весь в деда, жаль не вернулся с войны родный. А еще, слава Богу, справили, наконец, печку в баньке. Знатный будет парок, как ты хотел…»
И еще много больше в том же ключе. Отличный семьянин, если говорить официально, а по-простому - счастливый человек. Никаких тебе выяснений отношений, разбитых сердец или семейных неурядиц. В других обстоятельствах оставалось бы только порадоваться такой идиллии.
В деле, на удивление, ни эти письма, ни выдержки из них вообще не фигурировали. В папке расследования среди протоколов, постановлений, допросов и экспертиз лежала одна единственная бумажка, чья важность, безусловно, была неумалимой, но которая ровным счетом ничего не объясняла, и лишь указывала на отсутствие криминала.
«Предсмертная записка» значилось в описи к делу.
Первое что я сделал, машинально сличил текст с записями в журналах. Безусловно, это почерк профессора, разве, что не такой аккуратный и ровный как обычно. Впрочем, все сомнения нивелировало заключение почерковедческой экспертизы на следующей странице.
«Близкие мои, простите меня, если сможете. Встаю перед вами на колени и всех вас мысленно обнимаю в последний раз. Прощайте!» - говорилось в записке.
Ни о чем! Я аж вскипел! Ну и расследование гибели специалиста высочайшего государственного уровня. Приложили записку и успокоились – «Самоубийство по личным мотивам». Даже намека не видно на попытку как следует разобраться.
Я еще раз быстро пробежал по тексту глазами и покачал головой – нет, как-то уж слишком все просто. С чего бы профессору стреляться? Прямо помешательство какое-то. А дальше и совсем непонятно. Послесловие в самом низу:
«Дорога новая есть в ночи и космосе в самом тихом отзвуке любви, Ева…». Дата 02.02.1959 г. и подпись - Д.А. Алешин.
Меня буквально затрясло, что за внезапно нахлынувшее мистико-поэтическое настроение у человека с дулом пистолета у самого сердца. Я встал и долго ходил из угла в угол по кабинету, а потом еще дольше смотрел не отрываясь на это последнее послание.
А может я сам излишне преувеличиваю и сгущаю краски, и дело в моем чрезмерном настрое отыскать загадку там, где ее нет, выдавая желаемое за действительное. Мало ли кто, по каким мотивам сводит счеты с жизнью. Ни статус, ни регалии не являются препятствием, чтобы нажать на спусковой крючок и отправиться в мир иной. Чужая душа потемки, одним словом. Однако именно в этом случае как-то уж слишком все просто, странно и неожиданно.
Дошла очередь до рабочих записей.
Я открыл журнал испытаний, подобравшись как можно ближе  к фатальной дате.
«31.01.1959 г. – (за два дня до трагедии)
15:00 – поступил доклад с места (далее полигона)  проведения первого пробного вылета от старшего группы В.И. Егорова. Подготовительные операции по готовности летательного аппарата «Бриз» (далее л/а «Бриз»), согласно программе испытаний, проведены в полном объеме. Л/а «Бриз» находится в стартовой готовности.
01.02.1959 г. – (за день до трагедии)
18:00 – В.И. Егоров доложил о выведении л/а «Бриз» в юго-западное предгорье высоты 924,3 полигона, на точку вылета.
19:00 – Д.А. Алешин с ассистирующей группой и членами комиссии (далее видимо в целях соблюдения секретности и неразглашения иных сведений перечислялись только фамилии участников) в помещении ЦУПа (Центр управления полетами) института приступили к проведению испытаний.
19:10 – начало проверки функционирования системы дистанционного управления, камер наблюдения, датчика координат.
19:25 – проверка закончена. Системы работают в заданном режиме, уровень радиосигнала достаточный.
19:30 – л/а «Бриз» произвел отрыв от поверхности земли при выключенных осветительных приборах. Видимость умеренная. Температура окружающего воздуха минус 25 градусов.
19:31 - Зависание на высоте 1000 м.
19:32 - Движение в южном направлении. Скорость 400 км/ч. Полет проходит нормально.
19:40 – Возвращение в точку вылета. Скорость 600 км/ч. Все системы работают исправно.
19:41 – Снижение до 30 метров над уровнем земли, движение на скорости 5 км/ч, проведение осмотра местности при естественных источниках света.
20:00 – Огибание высоты 924,3 и выход к подножию высоты 1096,7.
20:10 – Начало подъема вдоль линии склона к вершине на скорости 5 км/ч. Включение собственных источников света и проведение осмотра местности».
До указанного в этом пункте времени ведение журнала производилось самим профессором. Далее же записи, судя по почерку, вел другой человек.
По какой причине это произошло, оставалось только догадываться. Хотя возможно профессору было несподручно самому одновременно управлять полетом «Бриза» и вести журнал.
Однако с другой стороны кто мог поручиться, что профессор как раз в это время не покинул ЦУП и не удалился в свой кабинет, из которого больше не вернулся. Но опять же, никаких причин для самоубийства как-то связанных с проведением испытаний, здесь, при всем желании, нельзя было усмотреть. Испытания шли своим ходом, и согласно записям, к утру 02.02.1959г. были успешно завершены. «Бриз» возвратился в точку вылета и в дальнейшем скрытно транспортирован с полигона. Вот и все.
Я оставил журналы, письма и вновь открыл дело. Вернулся к предсмертной записке, как к последнему источнику, возможно способному пролить хоть какой-то свет на эту историю.
  Перечитал. Все вроде бы понятно из основного абзаца, но к чему это послесловие? Может и правда профессор сошел с ума? Строчка выглядит просто какой-то ахинеей в сравнении с остальным текстом. Что за новая дорога? При чем тут космос? Кто такая Ева? Лично я ничего не понимал.
Еще примерно через час напряженного листания, чтения, штудирования бумаг и работы мысли, под ложечкой настойчиво засосало. Я потянулся к спасительным бутербродам и неожиданно почувствовал едва уловимый тонкий аромат кофе. Поначалу приняв это за игру воображения, я улыбнулся и стал разворачивать пакет с едой, но запах лишь усилился и стал настолько реальным, что убедить себя в обратном можно было только под гипнозом. Так как в кабинете кофе взяться было неоткуда, я встал и направился к выходу.
Выглянув наружу, в полумраке коридора я увидел полоску света, пробивающуюся из-за приоткрытой поодаль двери библиотеки, и услышал какое-то движение. Я выждал с минуту, но когда любопытство окончательно взяло верх, решительно отправился на разведку навстречу манящему аромату.
***
- Здравствуйте, - раскланялся я в пустоту библиотечного зала так как, открыв дверь, никого не увидел.
Справа за небольшой конторкой в самом углу горел свет настольной лампы, освещая чайную пару, дымящийся кофейник и прямоугольный силуэт включенного ноутбука. Однако рядом никого не оказалось. В это время в глубине комнаты за стеллажами раздались легкие шаги, и навстречу мне вышла невысокая рыжеволосая девушка. На вид ей было лет двадцать пять. Одетая в голубые джинсы и бежевый свитер крупной вязки она совсем не производила впечатления библиотечного работника, а скорее  походила на одну из моих студенток.
- Кто вы? – настороженно спросила она. – Я вас не знаю.
- Не пугайтесь, я совсем не страшный, - ответил я, - просто аромат вашего кофе свел меня с ума и я решил зайти.
- Вы, наверное, из нового отдела? – улыбнулась она, между тем продолжая меня разглядывать.
Я только собирался ответить, как она, видимо вполне удовлетворенная осмотром, гостеприимно продолжила:
- Присоединяйтесь, заодно и расскажете, - и кивнула на стол, - у меня полный кофейник.
- Вы, как и я любите молотый, - отметил я со знанием дела, - спасибо, только схожу за сумкой.
Когда я вернулся, девушка уже разлила напиток по чашкам и поставила сбоку второй стул.
Я развернул сверток с бутербродами и предложил ей.
Девушку звали Мария.
- А знаете, Владимир?! - сказала она, когда мы познакомились и я обрисовал цель своих изысканий в стенах института, - эта тема мне совсем не безразлична, скорее наоборот.
- Ну да, - согласился я, - учитывая место вашей работы.
- Не только поэтому, хотя если бы не было другого более значимого обстоятельства, вы бы оказались правы на все сто.
- О каком обстоятельстве вы говорите? - заинтересовался я.
- Странно, - промолвила Мария, оставив мой вопрос без внимания, - что кто-то до сих пор интересуется этой загадочной историей.
Я искренне удивился:
- Мне не послышалось, вы сказали загадочной? А как же официальное заключение о личных мотивах самоубийства? Разве этого мало, чтобы принять все как есть?
Девушка многозначительно взглянула на меня:
- Неужели вы действительно считаете, что это достаточное объяснение?
Теперь пришла моя пора удивляться по- настоящему.
- Откуда такая уверенность?! – воскликнул я. - Ведь вы даже не знали профессора. Далеко не последние специалисты занимались вопросом его гибели, а вы так категорично ставите под сомнение их выводы. Поверьте, вот уж действительно странно слышать такое от человека, не то что из другого поколения, а другой временной эпохи.
Мария сделала глоток из чашки и скромно, но с едва заметной внутренней гордостью произнесла:
- А это и есть то самое более значимое обстоятельство - профессор Алешин мой дедушка.
Видимо моя растерянность от услышанного произвела на нее сильное впечатление, потому что девушка улыбнулась, взяла из моей руки чашку, наполнила кофе и повернула экран ноутбука в нашу сторону.
Мария оказалась прекрасной рассказчицей и в течение получаса водила меня по главным улицам и закоулкам истории семьи и жизни  профессора в оцифрованных фото семейного альбома, в деталях и красках рассказывая об этом выдающемся человеке.
- Вы совершенно правы, меня тогда еще не было на свете, и мне сложно что-то утверждать, но я склонна придерживаться мнения семьи. Никто из родственников не считает причиной его трагического решения какие-то личные мотивы и тем более помешательство.
- Понимаете, я тоже склонен так думать, а теперь даже больше, чем до того как поговорил с вами, но даже сейчас я не могу ответить на некоторые вопросы.
- На какие? – девушка с интересом склонила голову.
 - Строчка послесловия выглядит просто какой-то белибердой в сравнении с основным текстом. Что за новая дорога? При чем тут космос? И кто такая Ева? - повторил я вслух свои недавние мысли.
- Я думаю, если бы кто-то задал моей бабушке лично эти вопросы, возможно, она сама и ответила бы на них, - подумав немного, произнесла Мария.
- Да, но при чем здесь ваша бабушка? – я недоуменно пожал плечами, не совсем понимая, в чем кроется подвох.
- Это для меня она бабушка, а для профессора жена, - пыталась навести меня на правильную мысль Мария.
- Никто и не спорит с этим, - парировал я, - но какое отношение к послесловию записки имеет ваша бабушка, то есть жена профессора по имени Лена, если строчка адресована какой-то Еве.
Мария открыто улыбнулась и взглянула на мои хлопоты глазами полными великой вселенской любви и добрейшего сочувствия.
- Ева, это Елена Витальевна Алешина!
В этот момент я готов был схватить девушку в объятия и расцеловать от радости.
- Вы, наверное, хотите поговорить с ней? – перевела Мария мой романтический порыв на деловой лад.
- Судя по обратному адресу на письмах, для этого придется ехать в Свердловск, то есть в Екатеринбург, я хотел сказать, - озадаченно протянул я.
- Ну что вы, - улыбнулась Мария, слегка встряхнув золотыми волосами, - в этом нет никакой необходимости, вся семья давно живет в Серове, так что вам будет не сложно поговорить с бабушкой.
Видимо я заметно оживился после такой новости, так как Мария подняла на меня большие малахитового цвета глаза и небезучастно спросила:
- Если хотите, я сейчас ей позвоню?
С быстротой молнии я подарил ей свое согласие.
После звонка я решил ехать немедленно и Мария меня в этом поддержала.
 - А вы совсем не похожи на библиотекаря, - собираясь уходить, выразил я свои наблюдения.
- Вы не ошиблись, я подменяю свою тетю по случаю отпуска. К тому же тут полно интересной литературы для моей дипломной, тишина, бесплатный «вай фай» и еще много других бонусов. Для меня, заочницы политехнического ВУЗа, совсем не сложно здесь управляться. Это ведь не публичная библиотека, в том смысле как все привыкли представлять, а целевая научная исключительно для нужд института. И институт вовсе не образовательное, а сугубо исследовательское учреждение. Здесь нет ни студентов, ни преподавателей, только конструкторы и ученые различных направлений.
- Ну, это мне известно, - кивнул я, - а что за нечеловеческие методы дозора на входе?
- А, вы про досмотр? Это для пущего страха всяк сюда постороннего входящего. Своих так не досматривают. Есть более верный способ.
Я с любопытством взглянул на нее.
- Все предметы в здании покрыты специальным невидимым глазу составом. Даже стул, на котором вы сидели. В рамку металлодетектора на входе встроена специальная система считывания и при наличии даже следов этого состава, пронести что-то незаметно вряд ли удастся.
- А как же мои штаны? – с улыбкой попытался я изобразить крайнюю степень обеспокоенности.
- Не переживайте так сильно, - подыгрывая, поддержала меня Мария, - раствор практически не обладает диффузионными свойствами и при контакте других объектов с обработанной поверхностью состав на них не остается.
Я даже присвистнул. В свои тридцать восемь я много чего повидал, но о таком слышал впервые.
- Это тоже изобретение дедушки! - с гордостью добавила Мария.
- Верите, нет, я бы наверно угадал это с первой попытки.
Мы дружно рассмеялись, я поблагодарил Марию и вышел из библиотеки.



Глава 3
Попетляв по улицам, такси примчало меня к трехэтажной сталинке в районе домов старой застройки. С домофоном мне договариваться не пришлось – из подъезда как раз выходила молодая пара с ребенком.
На площадке третьего этажа было тихо, лишь где-то вверху над самой головой гулял в стропилах крыши беспокойный ветер.
Двери мне открыла невысокая сухонькая старушка с живым взглядом карих глаз на светлом морщинистом лице. Я в мыслях еще раз поблагодарил Марию за предварительный звонок, так как старушка без лишних расспросов пропустила меня в квартиру, хотя и видела первый раз в жизни.
Высокие потолки придавали комнатам со старинной мебелью величественный вид и создавали впечатление покоев замка или старого дворянского дома. Обстановка располагала к беседе.
Через несколько минут на столике между двух кресел возник поднос с чайным сервизом и приятно запахло бергамотом.
- О чем же вы хотели со мной поговорить? – нарушила молчание хозяйка, подавая мне чашку.
Я не стал выводить вряд ли нужный сейчас многосложный пейзаж речевых конструкций, тем более что предысторию моего визита она знала от Марии и просто спросил:
- Почему все-таки Ева?
Женщина не отвела взгляда, и я невольно уловил перемену в ее лице, будто всколыхнул своим вопросом что-то давно ушедшее из воспоминаний, но по-прежнему теплое и дорогое.
- Дима, - задумчиво протянула она, - он же был такой выдумщик и фантазер! И не только в технике. Во всем, что соприкасалось с его талантом, он искал и находил что-то интересное, неординарное, постоянно пребывал в творческом настроении. Вот и для меня он выдумал это ласковое имя-прозвище, приговаривая при этом: Ты моя Ева, самая первая и единственная женщина на земле. Мы очень любили друг друга. У меня и не было больше никого после его смерти.
Алешина говорила и говорила, вроде бы искренне, открыто, но вместе с тем я чувствовал какую-то напряженность в голосе, взгляде, скупых сдержанных жестах, словно она хотела сообщить что-то важное, доселе неизвестное, но никак не могла решиться.
Видимо где-то на пике внутренней борьбы в ее монологе возникла пауза. Было потрачено, наверное, минут пять или даже больше на томительное ожидание, прежде чем она заговорила вновь:
- Я, пожалуй, скажу вам, вот только будет ли сейчас правда иметь какое-то значение?
- А разве что-то другое кроме правды имеет значение? – с нарастающим внутри нетерпением ответил я.
- Да, вы, наверное, правы. Я и впустила вас сюда потому только, что  не в силах больше хранить тайну. Лучше будет или хуже не знаю, но видимо не мне окончательно решать это.
Я не торопил ее, но при этом едва сдерживал себя, ожидая ответ, настолько сильно было мое любопытство и желание докопаться до сути.
- Послесловие только звучит загадочно, - наконец произнесла она, - на деле же это бессмысленный, красивый набор слов, не имеющий никакого значения.
- Как? И это все?! - я даже немного опешил, вступая в вязкую глину разочарования на своем пути.
Алешина, не обращая внимания на мою реакцию, продолжала:
- Но если знать или более чем внимательно присмотреться, можно увидеть общую взаимосвязь всех слов, особенно теперь, после того как вам стало известно про Еву.
Словно искра промелькнула в моей голове, невероятная близость чего-то важного, сделать к которому требовалось один только шаг. Я попросил дать мне несколько минут. Алешина замолчала, опустив глаза и задумавшись, медленно помешивая ложечкой остывающий чай.
Я открыл свой блокнот с ручной копией записки с намерением вникнуть в каждое слово, в каждую букву последней строчки. «Дорога новая есть в ночи и космосе в самом тихом отзвуке любви, Ева…»
И вдруг совершенно отчетливо и сразу увидел как заглавные буквы слов по порядку складываются передо мной в долгожданный искомый ответ: «Дневник в столе».
- Постойте! Это же шифр! Так вы знали все с самого начала? Ведь так? И нашли дневник?! – выпалил я, однозначно считая, что по-другому и быть не может.
Однако Алешина развеяла мои поспешные выводы отрицательным жестом головы.
- Его там не оказалось?! – все еще не отступал я.
- Не знаю, - добавила женщина, -  я не искала его.
- Как же такое может быть? – выдавил я, ровным счетом ничего не понимая. - Но почему?!
Алешина неловко и как-то виновато поправила отворот ситцевой блузки, и тут только я заметил, как вздрагивают ее пальцы, тонкие и сухие, будто ветви старой осинки, и болью отдается в ней каждое слово.
Мне вдруг искренне стало жаль эту старую одинокую женщину, и я мысленно укорял себя за поспешную горячность.
- Утрату, которая постигла меня, да и  всех нас от потери любимого человека уже ничем нельзя было восполнить. Я понимала, что даже если бы нашла и прочитала дневник, это не вернуло бы Диму. К тому же, кроме меня о самоубийстве никто ведь не знал, для всех он умер от инфаркта, - сказала Алешина.
- Вот как! – неподдельно удивился я. - Для меня это новость!
- Да, иначе, зачем же было все засекречивать. С меня тогда даже взяли подписку о неразглашении.
- И вы никому не сказали?
- Сразу нет. Да и ничего хорошего не произошло, когда я поделилась правдой через десять лет - новость эта свела в могилу его родителей, надолго поссорила меня с детьми и родственниками.
Я закусил губу и нахмурил брови, искренне сочувствуя Алешиной.
- А про дневник на протяжении стольких лет вы так и хранили молчание?
- Мне казалось, что так будет лучше для всех нас. Понимаете, тот, кто проводил расследование, совсем не был заинтересован в поиске истины. Я это почувствовала сразу. Личные мотивы ведь весьма скользкая и удобная формулировка, чтобы закрыть дело, оставить профессора Алешина в героях науки и больше к нему не возвращаться. А ведь то, что Дима спрятал дневник, говорит о многом. И не тот он  был человек, чтобы вот так запросто свести счеты с жизнью. Здесь была причина, веская причина, о которой знали все, кто кроме него там находился. Он ведь тогда работал над каким-то секретным изобретением. Там, в стенах института, в тот день что-то произошло, я уверена в этом. Почему же тогда молчат другие? Вот и представьте, если ту главную и единственную правду, о коей вы говорите, он изложил в своем дневнике. Кому было бы лучше от правды, которую усиленно скрывали? – она покачала головой. - Нет, Дима сам поставил точку в этом деле. А дневник этот ни раньше, ни тем более теперь, ничего уже не значит.
- Зачем же тогда сейчас вы рассказали об этом?
- Я не знаю, поверите вы мне или нет, но на протяжении нескольких месяцев Дима стал очень часто сниться мне с той самой фразой на устах, что написал в послесловии. Только эта фраза и ничего больше, но он будто все время напоминает мне об этом. Это как незакрытый гештальт, понимаете? Незавершенная задача, работа или жизненная ситуация.
Теперь голос Алешиной звучал совсем по-другому: спокойно и мягко, будто упало с ее души непомерное бремя.
Я был впечатлен, как просто и грамотно говорила эта престарелая женщина преподаватель литературы в прошлом.
Она еще долго рассказывала о погибшем муже, выросших детях, внуках, все подливая мне горячего чая. А я, окидывая взглядом старинное убранство квартиры, вдруг понял, что здесь, как и в кабинете профессора, время будто остановилось, хотя прошло с той поры очень много лет. Дом и его хозяйка продолжали жить памятью безвозвратно ушедшего счастья, что обрели здесь когда-то.

***
Вернувшись к вечеру в гостиницу, я выпил стакан горячего молока, рухнул на кровать и вытянул усталые ноги. Но рука моя непроизвольно сгребла со стола открытый блокнот, и я погрузился едва ли не в медитативное созерцание тринадцати последних слов. "Эх, - взъелся я на самого себя, - раньше не мог догадаться. Уже возможно держал бы перед собой откровения профессора. Разве можно теперь спокойно уснуть после такого открытия".
Однако поразмышляв, я рассудил более трезво.        Во-первых, дневник для начала предстояло отыскать. Лежит ли он до сих пор там, в столе, и хранит ли в себе ключ к разгадке, тот еще вопрос. Так что  горевать или радоваться очень даже рано.
Я как мог успокаивал себя, но внутренний голос, трубивший о единственно верной ставке, не соглашаясь с моими доводами, метался в чертогах подсознания в надежде быть услышанным.
Стрелки часов давно перевалили за двенадцать, а я все думал и думал. Казалось это была самая длинная ночь в моей жизни. Забылся я лишь к утру и встал разбитый, с больной головой, но приняв горячий душ и выпив крепкий кофе, быстро пришел в себя и окрыленный удачей отправился навстречу новому дню.
На улице заметно похолодало, осень уверенно вступала в свои права и требовала все большего внимания к своему переменчивому настроению. Дождь с утра прекратился и это радовало. Я поднял воротник плаща и присоединился к толпе ожидающих на автобусной остановке.
***
Как я предполагал, без досмотра не обошлось и на этот раз. Только охранник оказался другой. Тоже в возрасте, но не такой габаритной комплекции, невысокого роста с выпученными серыми глазами и клювом хищной птицы вместо носа. Он показался мне более въедливым и дотошным. Перевернул все вверх дном в моей сумке, а меня самого прохлопал так, будто я назначен основным подозреваемым в краже бриллиантов у английской королевы.
Оказавшись на третьем этаже, я первым делом постучался в библиотеку. Высокие дубовые двери хранили молчание. Да и неудивительно, чего я ожидал от воскресного дня. Тем более что с Марией мы ни о чем не договаривались. Хотя честно сказать я немного расстроился из-за того, что даже не догадался обменяться с ней телефонами и поймал себя на мысли, что все чаще вспоминаю эту интересную девушку. Изумрудные глаза за длинными ресницами, веснушки на маленьком носу, огненное золото вьющихся волос. И веяло от нее какой-то внутренней добротой, искренностью, без жеманства и даже намека на флирт. Такой теплой и уютной показалась мне наша первая встреча, как жаркий таежный костер, от которого не хотелось уходить в непроглядную тьму и промозглый холод ночи.   
С этими воспоминаниями я уже отпирал дверь профессорского кабинета.
Если в первый день посещения я чувствовал легкое волнение и живой рабочий интерес, когда заходил сюда, то сегодня страсти во мне бушевали не на шутку.
Никаких гарантий того, что в кабинет никто не войдет, у меня не было, поэтому я счел хоть и небольшой, но все же мерой предосторожности запереть дверь изнутри. Я сбросил сумку на диван и, не теряя ни секунды, занялся столом.
Поиски решил вести от простого к сложному,  и прежде всего, взялся за ящики. Их насчитывалось девять. Восемь одинаково узких и глубоких по сторонам и один мелкий, но широкий прямо под столешницей посередине. Я вытащил первый сбоку и тщательно обследовал содержимое. Книги, тетради, подшивки набросков чертежей. Не доверяя обложкам, я пролистывал каждый экземпляр - всё не то. Расчеты, формулы, наблюдения, ничего личного, ни листка, ни строчки. Вернув на место первый ящик и скрупулезно копаясь во втором, я уже стал подумывать, а не зашифровал ли профессор в очередной раз свои записки в одной из пухлых тетрадей с нестройными рядами цифр? Как только я убедил себя, что это не самая лучшая идея, возникла мысль, что дневник давно обнаружили и еще при осмотре места происшествия тихонечко изъяли, минуя официальную сторону вопроса.
Но и этот вариант я отмел как несостоятельный. Профессор скорее всего понимал, что потом, во время расследования здесь перевернут все, вплоть до последней бумажки и вряд ли стал бы рисковать, оставив дневник на виду. В общем, в определенный момент поиска я вдруг вполне четко осознал - в столе есть тайник. Осталось только найти его. Перед теми кто побывал здесь много раньше, у меня имелось одно несомненное преимущество – о дневнике никто из них не знал и естественно специально не искал, не говоря уже про тайник. Иначе зачем профессору прятать его в стол, который при желании можно разобрать на щепки.
Я конечно же демонтировать мебель не мог, поэтому решил пойти другим путем. Стол - не подземелье замка, при всем желании в нем глубоко не спрячешь, так что дело оставалось за моей смекалкой. Сам далеко не последний любитель на досуге что-нибудь помастерить я сообразил, что метод простукивания при поиске скрытой полости сгодится в первую очередь.
Удача улыбнулась мне сразу - в середине столешницы глухой звук от пальцевых ударов, напоминающих стук по клавишам рояля, едва заметно обозначил пустоту.
Я вытащил средний ящик, в котором лежали канцелярские принадлежности и разные мелкие предметы антикварного вида, и заглянул под стол. Ничего особенного - две боковых направляющих и одна задняя стопорная рейки для движения лотка ящика. Сложно было разглядеть что-либо более детально при общем освещении. Фонарика под рукой у меня не оказалось – мобильный телефон со встроенной подсветкой, как и в прошлый раз, томился в сейфе у охранника. Тогда я залез вниз, вооружившись настольной лампой. Напрягая зрение и согнувшись в три погибели, я пытался найти хоть какую-то зацепку. Бежали минуты, спина моя затекла, ноги онемели, глаза налились слезой, и вдруг сердце застучало как отбойный молоток. В игре света и тени я увидел в столешнице узкие непересекающиеся щели в виде прямоугольника. Довольно плотным нажатием я на несколько миллиметров вдавил эту часть и в результате привел в действие потайную пружину. Прямоугольник медленно опустился и в небольшом образовавшемся просвете показался кожаный корешок толстой тетради.

Глава 4
При беглом первом осмотре я сделал вывод, что сложно назвать найденные записи дневником в классически принятом понимании. Здесь излагалось не ежедневное описание жизненных событий и связанных с ними мироощущений рассказчика, но скорее, если можно так сказать, личное посвящение одному изобретению, а именно тому самому «Бризу», о котором упоминалось в начале повествования. По этой причине дневник (порой все же буду для удобства его так называть) показался мне не особенно интересным, ведь как я уже говорил, летательным аппаратом сегодня редко кого удивишь. И в силу этого записи скорее заслуживали внимания лишь как личные наблюдения и переживания профессора.
«А дневник этот ни раньше, ни тем более теперь ничего уже не значит» - вспомнились к случаю слова Алешиной, и я уже собирался с ними согласиться, пока случайно не открыл листы, датированные 1 февраля 1959 года.
Здесь моя душа по-настоящему задрожала то ли от гигантского потока адреналина, то ли от избытка нахлынувших чувств.
Я бежал со строчки на строчку и не верил своим глазам. Неожиданное и страшное открытие предстало передо мной - то, о чем писал профессор, оказалось изложением фактов другой трагической истории, известной как одно из самых загадочных и до сих пор нераскрытых наследий прошлого века. Согласно записям, история эта настолько тесно и неразрывно переплеталась с самим профессором, что в это трудно было поверить.
Однако сомневаться в честности и объективности человека, заплатившего за все столь высокую цену как собственная жизнь, у меня не имелось никаких оснований.
Я взглянул на часы – в моем распоряжении оставалось не так много времени, чтобы вдумчиво и неторопливо ознакомиться с дневником. Здесь же, ввиду важности изложенных событий, требовался исключительно основательный подход, поэтому невероятным усилием воли поборов искушение, я захлопнул тетрадь.
И подумал вот о чем - учитывая здешние формы контроля посетителей и завидную прилежность сегодняшнего охранника, попытаться выйти из здания с дневником за пазухой весьма самонадеянно, если только я не желал распрощаться с ним как минимум навсегда. Выбросить тетрадь в форточку какого-нибудь окна не имея напарника, да еще средь бела дня, было не менее рискованно. Кто мог поручиться, что его не поднимет случайный прохожий. Нет, здесь требовался более верный способ.
Я вспомнил, что вчера в разговоре Мария спрашивала приду ли я сюда в воскресенье. Вряд ли это могло означать, что девушка сама появится здесь сегодня, но в душе я лелеял надежду, что вопрос был задан не случайно и взялся попытать счастья в ожидании.
На Марию я, безусловно, мог рассчитывать - ее родство с профессором виделось мне козырной картой в этой партии. Более значительной гарантии, что девушка обязательно поможет, трудно было представить.
Придя к выводу, что дневник разумнее пока оставить на месте я проделал манипуляции с тайником в обратном порядке и, чтобы зря не томиться ожиданием, решил продолжить сбор материала для статьи.
***
Я только успел отпереть дверь и, оставив ее приоткрытой присесть на диван, как, о чудо, услышал шаги в коридоре.
Ну и дурацкий же был наверное у меня вид, когда я с самой милой улыбкой, на какую только способен поднялся навстречу распахнутой двери. Фраза «Мария, как я рад вас видеть!» зависла где-то между мозгом и языком, потому-что вошла вовсе не Мария и даже не девушка. Среднего роста мужчина, примерно лет тридцати пяти, крепкого телосложения. Одетый в черные брюки и пиджак отличного кроя на серую водолазку. Будучи неплохим специалистом по невербалике, я мгновенно уловил легкий диссонанс в комплексе его жестов. При том как его руки были радушно разведены в стороны, а на лице повисла милейшая улыбка, брови были опущены и глаза сверлили меня насквозь.
- Здравствуйте! – громко сказал он голосом, как команда сотрясающим воздух, и протянул руку. – Терехов Павел Сергеевич, можно просто Павел.
Услышав в ответ приветствие и мое имя, он продолжил:
- Я младший научный сотрудник, а если точнее специалист отдела по связям с общественностью. Отдел-то создали совсем недавно, так что я здесь можно сказать тоже человек новый.
«Не про этот ли отдел говорила вчера Мария, приняв меня поначалу за свежие кадры?» - подумал я.
А человек тем временем не умолкал:
- Так вот вчера до моего руководителя дошли сведения, что институт посетил редкий гость – журналист из Москвы. Так начальник меня тут же озадачил вникнуть в суть вопроса и оказать всяческую поддержку. И это в выходной день, представляете?
Я понимающе кивнул и, решив не переубеждать его в том, что я вовсе не журналист, повел разговор в том же ключе.
- Да ну что вы, Павел Сергеевич, не стоило беспокоиться, я уже почти закончил, вот дочитаю кое-какие заметки и в путь, так что не пропал еще ваш выходной.
Но он как будто не услышал.
- Интересно, о чем ваша статья?
Я почувствовал, что этот младший научный сотрудник так просто не отстанет. Либо у них в институте действительно строго с выдачей информации посторонним, и ему обязательно надо знать, что я вынесу за порог учреждения, либо и впрямь наладить контакт с московской прессой считалось главной задачей.
Скрывать в части собранного материала и идеи статьи мне было нечего, и я охотно поделился примерным  планом будущей публикации.
Собеседник слушал очень внимательно, почти не задавая вопросов, пока речь не зашла о роковом выстреле.
Терехин достал из кармана синюю пачку «LM», вытряхнул из нее сигарету и со словами «курить здесь запрещено» стал длинным носом втягивать аромат табака с гильзы незажженной сигареты, прям как я несколько лет назад, когда бросал курить.
- Вы что же собираетесь освещать и эту сторону? - спросил он несколько напряженно, продолжая вертеть в пальцах сигарету, будто это не сигарета вовсе была, а микрофон для интервью.
- Я не могу вам ничего обещать, у меня тоже есть начальник, - выкрутился я.
Едва заметное легкое недовольство скользнуло по его лицу.
В тот момент я лишь слегка задумался: отчего такое любопытство, и даже не к самой статье, а к финальной ее части, ведь дело-то уже рассекречено, какая им печаль до того, что напишут СМИ? Неужели это как-то омрачит славу института. Люди прочтут и забудут. Кому есть интерес до событий шестидесятилетней давности? Ответ на этот вопрос уже имелся, только узнал я о нем  немножечко позже - когда в телефоне просматривал новостную ленту браузера. Ответ был в той самой нашумевшей истории, которая, согласно записям профессора, имела прямое отношение к нему и его дальнейшей гибели. Днем раньше моей поездки в Серов Свердловская прокуратура возобновила расследование того страшного и загадочного случая. И тот, кто «интервьюировал» меня сегодня, прекрасно  об этом знал.
Однако на тот момент телефона при мне еще не было, и потому я терялся в догадках, беседуя с настырным сотрудником, которому имелось дело до всякой мелочи.
- Понимаете, как бы вам это объяснить, - пустился Терехин в вычурные уговоры, - может не совсем корректно это дополнение о самоубийстве. Основная часть статьи и без того довольно внушительная по объему и немало интересная. К чему этот детективный настрой, статья ведь биографическая. Мало ли кто и как может скончаться.
Я слегка вздрогнул от его последней фразы, произнесенной как-то совсем не философски, а пугающе цинично, будто он сам распоряжался, кому, когда и от чего умереть.
Терехин тем временем продолжал:
- А то получается, как в русской пословице: начали за здравие, а кончили за упокой. Еще неизвестно, как к этому отнесутся родственники, вдова, дети.
Я чуть было не ляпнул, что имел беседу с Алешиной, но вовремя осекся – мне показалась странной настойчивость, с которой Терехин отговаривал меня. Увидев вопиющее несовпадение наших интересов, я решил прервать поток дальнейших откровений.
- Вы же понимаете, что журнал всего лишь одна из форм ознакомления общественности с материалами, - сказал я, - и, если родственники дали согласие на передачу материалов в музей, то вряд ли от них потребуется какое-то особое разрешение на публикацию.
- Да, мне это известно, но раскрою карты, дело в том, что позавчера руководство института решало вопрос о временном приостановлении общего доступа к документам в связи с новыми обстоятельствами, о которых я пока не могу вам рассказать.
Что?! Какие обстоятельства?! О чем он?! Какие новые обстоятельства могут быть в деле полувековой давности?! На секунду мне показалось, что Терехин несет какой-то вздор.
Однако он совсем не производил впечатления человека одержимого бредом, а скорее наоборот, последовательного и логичного в достижении своей цели. Лицо его светилось умом и проницательностью, от речи веяло хоть напускным, но радушием и твердостью одновременно.
- Но, видимо, официально вопрос еще не решен, иначе вы не стали бы сейчас вести со мной разговор? – пытался я нащупать брешь в его доводах.
Еще через какое-то время нашего диалога мне видимо удалось убедить Терехина, что окончательная верстка статьи зависит не от меня, да и останавливаться на полпути, по его устной просьбе я вовсе не собираюсь.
- Да, похоже действительно бессмысленный у нас получается спор, вы мне одно, я вам другое, - задумавшись, сказал он и весьма ненавязчиво попросил номер главного редактора.
Набрав его на своем мобильном, Терехин однако звонить никуда не стал. На мою радость он поднялся, скомкал и выкинул в корзину для бумаг так и не закуренную сигарету, и, бросив короткое «До встречи», вышел из кабинета.
То ли от его странного сухого прощания, то ли от недоговоренности между нами у меня и вправду возникло ощущение, что в будущем нам еще предстоит встретиться.
После разговора с новым знакомым мое игриво-романтичное настроение улетучилось подобно утреннему туману. Я сделал еще несколько выписок для публикации, постоянно поглядывая на часы и думая то о странном визитере, то о Марии, которая все не приходила.
Времени до конца посещения оставалось совсем немного. Мысль, что дневник придется оставить здесь, пугала меня. На получение нового разрешения со всеми бюрократическими проволочками уйдет не меньше месяца. За это время и так что угодно могло произойти, а учитывая предстоящую реорганизацию музея, тем более. Стол могли перевернуть, разобрать, отдать на реставрацию в конце концов. А могло случиться, что и разрешения никто не даст, если Терехин говорил правду о прекращении общего доступа к материалам. Нет, сегодня был единственный и возможно последний шанс. Я закружил по кабинету, ругая себя за нерасторопность относительно налаживания контакта с Марией.
Вдруг из коридора раздался стук каблуков: «Неужели Мария?!» - встрепенулся я, но радость продлилась недолго - это оказались не легкие девичьи шаги, а тяжелая мужская поступь. Я невольно вздрогнул - похоже, проныра Терехин решил меня сегодня достать, однако звук так же быстро удалился, как и возник.
Я занервничал - неумолимо таяли последние минуты, ждать больше было нельзя, требовалось что-то предпринимать. Тут я вспомнил, что, подъезжая к институту, видел из окна автобуса, что козырек есть не только над центральным входом, но и с боковой стороны здания, похоже над одним из запасных выходов.
 Решение созрело мгновенно - сбросить дневник на этот козырек. В отличие от людной улицы там дневник вряд ли кто-то сразу обнаружит, главное успеть его как можно скорее забрать.
Бутерброды я держал в двойном целлофановом пакете, и один из них в моем неожиданном плане мог сослужить неплохую службу в качестве импровизированного спускаемого аппарата для дневника.
Достав пакет, я закинул сумку за спину, запер кабинет и подошел к единственному окну в этой части коридора. Прежде чем открыть его прислушался – на этаже, насколько сквозь монотонный шум дождя мог уловить слух, стояла тишина.
Ручка окна от легкого нажима подалась вниз и фрамуга без труда отворилась. В лицо ударил поток холодного воздуха, сыпанули мелкие противные капли. Забравшись коленями на подоконник, я прислонился лицом к стылой кованой решетке и как в амбразуру глянул между витых прутьев вниз. Я не ошибся – на уровне примерно второго этажа прямо подо мной маячил край бетонного козырька.
Свернув дневник в пакете трубочкой, я просунул руку сквозь узкое отверстие решетки и, прижав  пакет как можно ближе к стене, разомкнул пальцы. Послышался предательски резкий шелест целлофана о ребра кирпичной кладки, но уже через мгновение звук поглотил шум дождя.
Я подался назад, быстро закрыл окно и, стараясь успокоить разошедшееся не на шутку сердцебиение, направился к выходу.
Не успел я повернуть на лестницу, как лицом к лицу столкнулся с Марией.
От неожиданности несколько секунд мы не могли вымолвить ни слова.
- Как, вы уже уходите? – наконец спросила она, и голос ее прозвучал несколько растерянно, а лицо сразу погрустнело.
Вместо ответа я буквально схватил девушку в объятия и быстро отвел вглубь коридора подальше от лестничного проема.
Глаза ее от удивления стали похожи на бездонной глубины карельские озера. Но видимо я был настолько убедителен в своих эмоциях, заряжен и одержим, что она безропотно повиновалась.
- Мария, слушайте меня внимательно! Мне нужна ваша помощь. Вы не представляете, что я обнаружил...
Она положила мне на губы свою маленькую ладошку:
- Тсс! Потом расскажете. Что надо делать?
Я бросил взгляд на наручные часы.
- Всё, времени больше нет. Я вчера не сказал вам, что лимит моего посещения ограничен. Дайте мне номер вашего телефона, я позвоню, как только получу назад свой мобильник, а сейчас мне надо бежать.
Она быстро продиктовала, и, на ходу запоминая порядок цифр, я исчез в полумраке коридора.

Глава 5
Небо утром видимо брало короткую передышку, потому что с полудня лило с новой силой, не переставая.
Выйдя из института в свободное плавание под проливной дождь, и не совсем успешно скрываясь под маленьким шатром зонта, я первым делом обошел угол здания. Разглядеть что-либо на высоком козырьке оказалось невыполнимой задачей. Тем лучше, значит, и пакет надежно скрыт от посторонних глаз. Еще я обратил внимание на объективы видеокамер, зорким оком взирающие с каждой стены. Сначала я стушевался, не засветился ли невзначай столь явным променадом с разглядыванием архитектурных особенностей здания. Однако быстро успокоил себя тем, что в глазах охранника, я, скорее всего, выглядел человеком, пожелавшим на правах посетителя осмотреть институт не только внутри, но и снаружи.
Сев в теплый полупустой автобус, я набрал номер Марии и уже собирался сделать вызов, но призадумался над тем, что смогу сказать ей по телефону? Для обстоятельного разговора явно требовалась более подходящая обстановка.
 К тому же мои мысли захватил еще этот неудобный козырек, он оказался настолько высоким, что о возможности взобраться на него в одиночку не могло быть и речи. Необходимость в помощнике звонила во все колокола.
Возле одной из остановок сбоку толстой рекламной тумбы на глаза мне попалась облезлая цирковая афиша. На плакате мальчик-акробат лет десяти-двенадцати гордо и уверенно стоял на плечах мужчины-силача посреди цирковой арены. Тогда же абсолютно спонтанно у меня родилась вполне рабочая идея – а ведь я без труда мог бы подсадить на козырек легкую и стройную Марию и так же легко снять ее оттуда. Правда, для этой авантюры требовалось еще, как минимум получить согласие девушки. К тому же лезть на козырек в светлое время суток приравнивалось к провалу, поэтому самая активная и рискованная часть нашего будущего свидания требовала наступления темноты. В общем, нам было что обсудить, и телефон сейчас годился только для назначения встречи.
В гостинице я сбросил промокший плащ, раскрыл для просушки зонт, включил кофеварку и, когда наконец взялся за мобильник, в дверь номера настойчиво постучали.
«Странно, кто бы это мог быть?!» - подумал я и, открыв дверь, испытал легкое дежавю – на пороге стоял Терехин, но не один - двое таких же крепких ребят с взглядами гончих псов возвышались за его спиной. Видимо в эту секунду я уже начал кое-что понимать, потому-что с иронией произнес:
- Не слишком ли много сегодня научных сотрудников на мой счет?
Терехин распахнул куртку и достал из пиджака удостоверение майора госбезопасности, которое мне широким жестом продемонстрировал.
- Скажу вам честно, догадка, что вы не тот за кого себя выдаете, мелькнула у меня еще в кабинете профессора, – произнес я и отступил на несколько шагов в комнату.
- Что ж, тем лучше, приятно иметь дело с умным человеком. Быстрее, я думаю, удастся довести до вас основную мысль, поэтому буду краток, - ответил он, проходя в номер.
Остальные представились как дознаватель старший лейтенант Леднев и оперативник капитан Погожий.
 Я только успел щелкнуть тумблером отключения кофеварки, а Леднев уже занял половину стола, по-хозяйски располагая папку с документами и ловко перекидывая разноформатные бланки. Вся его плотно скроенная фигура с оплывшими, словно восковая свеча, плечами, сфокусированный взгляд, веер бумаг в проворных пальцах делали его похожим на карточного игрока. Только карты в колоде были покрупнее и посерьезнее.
Свою широкую фигуру Погожий устроил на табурете у окна, облокотившись на подоконник и подперев рукой тяжелую бульдожью челюсть.
Терехин оседлал стул в центре комнаты, сразу показав, кто здесь главный.
- Если вы думаете, что мы здесь неофициально, то ошибаетесь, вот постановления о повторном наложении секретности и изъятии материалов, - вступил в разговор Леднев, подавая мне листы.
- Я ничего не думаю, - ответил я, взглянув на бумаги.
Документы были датированы двумя днями раньше.
Так вот оно что! Оказывается, на материалы дела о гибели профессора еще в пятницу вновь наложили секретность. Это лишь подтверждало, что профессор поведал в дневнике чистую правду относительно прямой связи между ним и тем происшествием, расследование по которому в то же самое время возобновила Свердловская прокуратура.
Теперь меня интересовали только детали, и аж под ложечкой заныло от воспоминаний о брошенном в неизвестности на козырьке одиноком пакете.
В последующие десять минут мне пришлось распрощаться со всеми листами из моего рабочего блокнота, которые касались профессорского дела. Дознаватель старательно оформлял протокол изъятия, скрипя то ли ручкой, то ли гостиничным стулом.
«И для чего было устраивать этот цирк?» - подумал я, но потом понял, что о копиях, переданных в музей, они узнали на сутки позже, когда я уже успел в них покопаться. Сначала они банально рассчитывали на мое сотрудничество, поэтому Терехин и представился работником института, чтобы незаметно выяснить все, что я смог нарыть по делу профессора. И только возникшее разногласие между нами заставило его играть в открытую. Да и свои заметки я вряд ли бы добровольно отдал.
Вскоре я подписал протокол, подписку о неразглашении полученных сведений, и «гости» засобирались на выход.
- Да, и еще, гражданин Павельев, когда вы собираетесь покинуть Серов? – нарушил обет молчания Погожий, поглядывая в окно на хмурый пейзаж.
- Сегодня ночью. У меня билет на утренний рейс, - как можно покладистее и мягче произнес я, думая о том, что им ничего не стоит отправить меня из города прямо сейчас, а этого никак нельзя было допустить.
Судя по всему, ответ их вполне удовлетворил.
- Прекрасно, ночью так ночью, - сказал дознаватель и довольно хлопнул папкой, словно поставил жирную точку.
Терехин застегнул молнию на куртке, исподлобья взглянул на меня и уже на выходе добавил:
- Надеюсь, весь разговор останется между нами?
Я с виновато-потупившимся видом несколько раз кивнул, соглашаясь, закрыл за ними дверь и наконец, облегченно выдохнул.
И тут меня осенило – получается, в госбезопасности есть человек, который прекрасно осведомлен о взаимосвязи двух дел. Я потер виски и сел на кровать. Значит, все эти долгие годы правда была известна, а мнимая секретность лишь перекрывала к ней доступ других людей. Да что же там в конце концов произошло?! Я почувствовал, как африканским тамтамом забилось мое сердце – теперь оставалось только добраться до дневника.
***
Я не знаю, что меня к тому сподвигло, но свою вылазку за дневником я решил не афишировать и выйти из гостиницы так, чтобы ни одна живая душа об этом не узнала. Окно моей комнаты, расположенной на втором этаже, выходило на тыльную сторону гостиницы, и в комнате имелся балкон, разделенный символической перегородкой с балконом пустующего соседнего номера. Так что, повиснув на решетке ограждения, спрыгнуть вниз не составляло особого труда. Важность момента заключалась в том, чтобы тем же путем вернуться обратно. Здесь мне несказанно повезло, под балконом соседнего номера скромно прислонился к стене узкий металлический ящик электрощита, забравшись на который оставалось легко достать рукой балконную решетку, остальное как говорится, было делом техники.
Как только я нашел способ незаметно осуществить свою вылазку, рука моя легла на мобильный телефон.
Несколько секунд в динамике играла неизвестная мне восточная музыка. Она настолько очаровала мой слух, что я не сразу сообразил, когда ответила Мария.
- Какая классная тема у вас на гудке! – наконец включился я. - Заслушаешься!
- Вам, правда, понравилось? Это армянский дудук. Я сама без ума от этой мелодии.
- Очень нравится! Просто открыл в себе что-то новое минуту назад.
- Я вам потом скину ссылку если хотите?
- Договорились! – ответил я и перешел к главному. – Мария, как вы смотрите на то, чтобы сходить сегодня куда-нибудь вечером. Мне тут на «ресепшене» прорекламировали один развлекательный центр, «Колизей», кажется?
- Класс! – прозвучало в трубке. – Правда,  дорогое удовольствие!
- Расходы я беру на себя.
- Хорошо, а куда пойдем - там много чего есть?
- Как вы относитесь к активному отдыху. К боулингу, например? Что если нам сначала нагулять аппетит, покатав шары, а после отведать фирменное блюдо там же в ресторане. Уж слишком соблазнительно мне его описали.
- Считайте, что вы меня заинтриговали, я сама там ни разу не была, хотя и живу совсем рядом!
- Отлично! С учетом боулинга форма одежды условно спортивная.
- Джинсы подойдут?
- Думаю да. К тому же вы в них отлично смотритесь!
Я испытывал огромное желание воплотить в жизнь свое манящее предложение и провести время с такой прекрасной спутницей в первоклассном досуг-центре, но знал, что сегодня ничего этого не состоится и рассчитывал только на понимание девушки. «Колизей» тоже был выбран мною не случайно. Я действительно не солгал - где бы провести время ранее поинтересовался у администратора гостиницы. И среди прочих равных выяснил, что помимо большой популярности «Колизей»  находился в одном квартале от института.
***
Марию я увидел сразу, только не понял что это она. У входа мы появились почти одновременно. Я отпустил такси и как раз поднимался по широким ступеням к нарядно освещенному и походившему на сказочный дворец развлекательному центру, когда заметил в вечерних сумерках девушку под маленьким спасительным кругом зонта. На ней были синие джинсы, короткая темная куртка с капюшоном и высокие полуботинки. Я тоже надел джинсы, кожаную куртку и кроссовки  - удобную одежду искателя приключений.
Мы улыбнулись друг другу, и я открыл высокую стеклянную дверь, пропуская спутницу в теплый и сухой, уютно освещенный тамбур.
Дальше мы не пошли. Я остановил Марию, взяв ее за руку, и здесь же, под мягким светом бра,  рассказал ей обо всем: о шифре, гостиничных визитерах, о дневнике и  важных  записях  в  нем. Даже в неярком освещении  я увидел, как загорелись ее глаза и разрумянились щечки. И ни намека на обиду или огорчение.
- Вы, правда, не расстроились? – спросил я.
- Немножко, сначала, но теперь я поняла, что вы просто не могли мне все объяснить по телефону, а сейчас, после того что услышала, о развлечениях думается в самую последнюю очередь.
Я любовался мягкими чертами ее лица, живостью взгляда, внутренним светом и готовностью помочь. Наверное, в этот момент со стороны мы походили на трепетных влюбленных, делающих друг другу первые признания. Не успев договорить, я почувствовал, как Мария сама потянула меня к выходу. И мы пошли рука об руку под одним зонтом по безлюдным улицам, навстречу редким машинам на дороге под тусклым светом фонарей в пелерине дождя. Огибая бессчетные лужи, миновали пару кварталов и совсем скоро оказались на месте. Заметно похолодало, казалось еще немного и повалит снег. Я чувствовал, как закоченели пальцы руки, держащей зонт. На минутку мы укрылись под крохотным навесом у темной витрины маленькой аптеки и, осмотревшись, пересекли улицу. Возле института было безлюдно, и охранник, конечно же, не ходил по периметру с автоматом наперевес, но мы-то знали, как неотступно следят за внешним миром объективы видеокамер.
- Мария, если охранник не задремал, в нашем распоряжении не больше минуты, поэтому карабкайтесь по мне как по канату, одежду в расчет не принимайте и не жалейте. Темнота и дождь на нашей стороне.
- В ночь заступают несколько охранников, - уточнила Мария.
- Вот как! Задача усложняется, - встревожился я, прекрасно понимая, что даже в такую непогоду освещенный периметр здания, скорее всего, отлично просматривался.
Необходимо было действовать сходу, что называется на одном дыхании. Стараясь слиться со стеной, мы скорым шагом приблизились к козырьку. Я тут же присел на корточки, повернувшись лицом к зданию. Мария прекрасно поняла, что от нее требуется и гибкой кошкой взобралась на меня и встала на мои плечи. Держась за стену и сохраняя равновесие, я уверенно поднялся. Не могу похвалиться высоким ростом, но его вполне хватило для того чтобы Мария смогла спокойно уцепиться за плоский бетонный козырек. Сил же у меня имелось предостаточно. Я легко и осторожно поднял девушку на длину собственного тела, а затем уперся в подошвы ее ботинок ладонями и, выпрямив руки, буквально забросил наверх.
Почти сразу оттуда раздался ее встревоженный голос:
- Володя, здесь ничего нет!
Меня обдало жаром так, что ни порыва холодного ветра, ни колючих капель дождя я уже не чувствовал.
- Посмотрите внимательнее, Маша!
Прошло несколько секунд, показавшихся мне вечностью. Оставалось лишь теряться в догадках. Наконец сверху послышалось радостное:
- Вот он, нашла! Представляете, пакет не долетел до козырька и зацепился за решетку на окне!
Как только Мария, повиснув на холодном козырьке, снова оказалась ногами на моих плечах, неожиданно откуда-то сбоку ударил ослепительный луч прожектора. Это означало только одно.
- Нас обнаружили! - бросил я и почти на лету, подхватив девушку, благополучно опустил на землю. - Бежим!
Нашему старту мог позавидовать даже Усейн Болт, восьмикратный олимпийский чемпион по легкой атлетике, если уж не скорости, то той прыти, с которой мы сорвались с места. Ни ливня, ни луж для нас больше не существовало.
***
Только на этом мои гимнастические упражнения на сегодня не закончились. Расставшись с Марией почти возле ее дома, куда мы успешно добежали, я оставил ей дневник и прыгнул в такси.
Вылез из машины за пару домов до гостиницы и, не сбавляя хода, буквально  взлетел на электрощит. Подтянулся, влез на свой балкон и, не вставая, практически вполз в номер. В гостинице в окнах горели редкие огни. Почти все постояльцы уже отдыхали. Несколько минут у меня ушло на то, чтобы сбросить промокшую одежду, обувь и облачится в гостиничный халат. Только я проделал все эти манипуляции, как в дверь осторожно постучали. У меня даже сомнений не возникло, кто бы это мог быть.
«Быстро работают!» - подумал я, бегло осматриваясь.
Постель у меня была расстелена заранее. Там же под ночником лежала раскрытая книга, стоял на прикроватной тумбочке стакан с недопитым чаем - обычная умиротворенная картина отхода ко сну. Ни намека на какую-то активность или движение. Тут я мог быть спокоен. Единственное что меня могло выдать это мокрые после вылазки вещи. Стук повторился уже громче и настойчивее. С бьющимся как зашкаленный метроном сердцем я схватил одежду и обувь, скрутил в беспорядочный тугой сверток и засунул в пакет. В секунду выскочил на балкон и, протянув руку, положил пакет за перегородку на балкон соседнего номера. Уже на обратном ходу взъерошил волосы, потер до красноты глаза и открыл наконец дверь.
Вот уж точно у страха глаза велики. Образ Терехина или очередного бойца из его отряда оказался всего-навсего плодом моего воображения. С порога на меня смотрела незнакомая женщина, примерно одного со мной возраста. Миловидное лицо, стройная фигура, яркий банный румянец на щечках, слегка усталый взгляд. Конечно, я предполагал, что в госбезопасности присутствуют также и женские кадры, но напряженность моя мгновенно улетучилась - женщина была одета в гостиничный халат, волосы ее импровизированным тюрбаном окутывало махровое полотенце, ноздри мне щекотал душистый аромат шампуня. Прямо от сердца отлегло – такая же постоялица, как и я.
- Простите за беспокойство, - я из номера напротив, - произнесла она, - похоже, в этой секции кроме нас никто не живет.
Я, наверное, действительно выглядел на все сто как человек, которого не ко времени подняли с постели, потому-что она, смутившись, прервала поток предваряющих фраз и быстро спросила:
- У вас не найдется таблетки от головной боли? Сегодня был ужасный день, сплошные стрессы.
В другой раз я бы пожалуй предложил столь приятной незнакомке рюмочку коньяка, тем более что обстановка благоприятствовала продолжению вечера, но вдруг как-то очень неожиданно для себя ощутил, что настолько проникся обществом Марии, что если и хотел дарить сейчас кому-то свое внимание так это ей одной.
Однако в помощи женщине я отказывать не стал и попросил ее войти - обезболивающее в моей дорожной аптечке имелось всегда.
- Вы также как и я не готовились к холодам? – спросила она, оглядев мой одиноко висящий в прихожей осенний плащ. - На днях обещали снег.
- Я завтра уезжаю, - ответил я, копаясь в сумке, - так что прощай Урал и привет Москвы зеленая трава.
- Вы москвич, завидую! – сказала женщина. – А я из далекого Красноярска, – она томно вздохнула, - везет вам, завтра уезжаете, а мне еще неделю до дома.
Я поднял голову, взгляд мой упал в небольшое настольное зеркало и дзинь, какой-то тревожный звоночек брякнул у меня внутри – соседка коротким жестом ощупала рукав моего плаща, изучающе пробежала глазами по обуви. Неужели я не ошибся и ее появление здесь не случайно? Да и поселилась она именно сегодня напротив, словно для замаскированного контроля. Но зачем?! Я не понимал. Какое им еще может быть дело до меня, кроме всего того, что мы уже обсудили. А может это стандартные методы работы, и держать меня под колпаком до самого отъезда обычное дело? А тут как раз какая-то непонятная активность у стен института, так что не помешало бы негласно проверить, имею ли я к этому отношение. Вот и зашла под видом попросить таблетку. Я представляю, какая кутерьма сейчас творится у них в головах, кто и зачем сегодня штурмовал тот самый козырек. Хорошо, что городское такси работает на пять с плюсом, и я вовремя успел вернуться.
Или у меня со всеми этими событиями уже развилась паранойя. Может этой обитательнице глубинки всего лишь приглянулся мой новомодный столичный прикид. К примеру, для мужа. Однако однозначного объяснения я не находил.
Закрыв за соседкой дверь, я улегся в кровать, укутался в одеяло и щелкнул выключателем ночника – впереди меня ждал ранний подъем.

Глава  6
Первое что я сделал, прилетев в Москву, заехал домой и утеплил свой дорожный гардероб с учетом уральских холодов. Да-да, вы догадались абсолютно верно, я собирался вернуться. С Марией мы условились, что я немедленно приеду обратно, и мы, не откладывая, займемся дневником. Для возвращения ни самолет, ни поезд с их системой тотальной регистрации пассажиров мне не подходили. Оставался только автомобиль. Еще я обещал позвонить Марии с другого номера. Имелся у меня старый добрый черно-белый «Нокиа». В пору появления первых мобильников подарил мне его один армейский товарищ вместе с сим-картой, оформленной на его имя. Телефон я до сих пор иногда использовал для звонков по объявлениям.
Вторым пунктом плана после появления в стенах родного дома была встреча с Никитой Важаевым. Стоял полдень, и главный редактор в это время имел привычку находиться у себя в кабинете. От желания как можно скорее поделиться горячими новостями я не стал откладывать визит в долгий ящик.
Выйдя из дома в залитый солнцем город, я расстегнул куртку - трава в Москве, конечно, не зеленела, ноябрь есть ноябрь, но погода выдалась довольно теплая и безветренная. Воздух светился радостью погожего дня. Через несколько минут я спустился в метро и, ожидая электричку, достал заветный «Нокиа». Набрал номер. Трубку на том конце взяли мгновенно.
- Алло, Мария, это Володя…
- Как хорошо, что вы так скоро позвонили, Володя! Представляете, тут такое произошло! – не давая мне больше сказать и слова, быстро заговорила Мария.
Тон ее голоса был настолько взволнованным, что я и не думал перебивать. Даже учитывая двухчасовую разницу во времени чувствовалось, что девушка давно на ногах.
- Сегодня в институте с самого утра работала следственно-оперативная группа, хотя нет, не с утра, а кажется еще раньше, ночью. Какой-то главный кричал, что их поздно оповестили, и надо было сразу сообщить о посторонних у двери запасного выхода. То есть о нас с вами, Володя. У меня и других работников, тех, кто в выходные приходил в институт, снимали отпечатки пальцев и брали письменное объяснение. Как я поняла, они нашли тайник по следам отпечатков ваших пальцев и еще нашли отпечатки на ручке окна.
- Вот же незадача, как я об этом не подумал! - в сердцах выпалил я. – Что же теперь делать?! Получается им все известно?
- Не корите себя, кто бы мог заранее такое предположить, - отправила мне словесное успокоительное Мария, - вы и осторожничать стали сразу после того как узнали кто такой Терехин на самом деле, а до этого играть в детектив не было даже повода.
- Вы правы, Маша, конечно, но все равно это мой прокол, уж банально отпечатки пальцев мог бы и стереть! - ответил я с досадой на свою несообразительность. – Ладно, что сейчас говорить об этом, расскажите мне лучше поподробнее, что вам известно.
- Насколько я поняла по обрывкам разговоров, на видео сложно что-то разобрать кроме двух расплывчатых силуэтов в пелене дождя. Кроме отпечатков пальцев у них вроде бы ничего больше нет. Да и по содержимому тайника одни только предположения, что это могли быть какие-нибудь бумаги. Больше мне ничего неизвестно кроме того, что они решили пока следить за вами.
- Все правильно, видимо действовать в открытую им нет резона из-за неуверенности в том, что взятое из тайника находится при мне. Грамотно же они все рассудили, - я расстроено покачал головой, - Как я рад, что отдал дневник вам.
- Единственное для меня так и осталось неясным, то ли кто-то из здешних полетит к вам, то ли их московские коллеги этим займутся, - добавила Мария.
- Ни то, ни другое для нас не легче. Одно очевидно, что мой приезд теперь не состоится, - я сделал паузу, размышляя, что же предпринять.
В метро по эскалатору беспрерывным потоком спускались и поднимались люди. Звенели электропоезда, оповещая о прибытии. Столичная жизнь не замирала ни на секунду.
Даже в шуме этого водоворота было слышно, как девушка учащенно дышала в трубку, ожидая моего ответа.
- Маша, а может быть вам приехать ко мне?! - наконец сказал я. - Вы, кажется, говорили, что временно подменяете родственницу.
- Да, она выходит уже через два дня.
- Отлично! – ответил я. – Тогда буду вас ждать. Дома я уже побывал и в ближайшее время ни там, ни у себя в институте не появлюсь. А по поводу того, где и как нам встретиться, что-нибудь придумаю.
- Договорились, Володя! – тепло ответила Мария, и я почувствовал, как забилось мое сердце от мысли, что совсем скоро вновь увижу эту удивительную девушку.
Сбросив вызов, я крепко задумался. Вот оно что, недооценил я уровень работы спецслужб, хотя честно признаться, как сказала Мария, о таком развитии событий даже предположить не было повода.
«Ну что ж, игра так игра» - подумал я, но при этом никакого игрового настроя вовсе не испытал, а напротив, поежился словно от холода. К чему могли привести игры с делом шестидесятилетней давности, до сих пор так рьяно опекаемым органами госбезопасности страшно было представить. Так, обычная командировка, вследствие случайного стечения обстоятельств, из снежного кома переросла в летящую с горы лавину.
***

Доехав до нужной станции и вынырнув из подземелья метро, весь оставшийся путь до редакции я менял привычный маршрут и беспрестанно оборачивался, переходя с улицы на улицу и подозревая в слежке едва ли не каждого прохожего.
С целью дальнейшей маскировки в первом же попавшемся киоске нацепил на нос темные очки и спрятал подбородок в поднятый воротник куртки. И хотя я понимал, что возможно преувеличиваю степень опасности, но так мне было гораздо спокойнее.
Даже в редакцию я зашел не через центральный вход, а со стороны автопарковки. Добрым знаком для меня среди других машин красиво поблескивал хромированными деталями кузова темно-синий «Лексус» Никиты. Я вошел в девятиэтажное из стекла и бетона современное здание, в котором весь второй этаж занимала редакция, и, пройдя глухим коридором, неизбежно вырулил на пост охраны. По-свойски махнул рукой Тарасу – бывшему омоновцу, находящемуся в этот день на боевом посту, и поднялся по лестнице. В этот час Никита обычно никуда не выходил, стараясь с максимальной пользой
проводить обеденное время. Совмещая приятное с полезным, он питался заказанным из ресторана обедом и одновременно просматривал рабочие бумаги. Я прошел полупустым этажом до приемной. Секретарь Важаева, жизнерадостная и бойкая Тамара, как обычно делилась свежими новостями с коллегами в одном из близлежащих кафе. В приемной витал лишь тонкий аромат ее парфюма, и мерцал заставкой монитор компьютера.
На правах товарища я без стука толкнул дверь в кабинет.
Никита оказался на месте. Высокий, жилистый он, как пожарная каланча, сидя в большом кожаном кресле, возвышался над столом, держа в одной руке веер корреспонденции, а в другой смачный кусок итальянского пирога. На столе перед ним дымила едва ли не литровая кружка с чаем.
- Володя, вот так сюрприз! – воскликнул он. – Ты что, даже не отдохнул с дороги, рейс то ночной? И не позвонил. Неужели что-то важное? – он с интересом прищурил глаза.
- Проницательность достойная главного редактора, - оценил я, - ты прав, мне действительно есть что рассказать.
Мой серьезный тон определенно соответствовал значимости добытой информации. Никита отложил бумаги, поднялся мне навстречу и, протянув руку, пригласил:
- Пиццу будешь?
Довольствуясь с утра лишь чашкой кофе, я моментально согласился.
Он пододвинул мне здоровенный кусок, убрал бумаги в стол, и, продолжив вместе со мной трапезу, стал внимательно слушать.
К середине моего монолога Никита уже перестал жевать, а к концу даже потирал руки то ли от жирного куска пиццы, то ли от моего рассказа.
- Это же сенсация, Володя! Ты представляешь, что ты нарыл? Вся страна, да что там страна, весь мир наконец-то узнает о том, что произошло на том перевале. Если заручиться поддержкой влиятельных лиц, то…
- Да, но это лишь то, что я успел подсмотреть, а весь дневник пока не читал.
- Что ты, Володя! Даже не пытайся преуменьшить. Я больше чем уверен, осечки не будет! Дневник - это бомба! Не забывай, что вся информация в нем из первых уст. И ты прав, теперь, пожалуй, первостепенная задача ознакомиться с ним в полном объеме.
Никита в задумчивости потер подбородок, и лицо его и без того длинное вытянулось, став похожим на белый Грибовский кабачок.
- Но дневник твоя находка, - добавил он, - поэтому решающее слово остается исключительно за тобой. Принять в этом деле активное участие, просто передать мне дневник или вообще сказать нет, твое право. Так как?
Я посмотрел на его высокий лоб, на белесый шрам от пулевого ранения на левой щеке и представил, как когда-то в далеком двухтысячном молоденький военный корреспондент Никита Важаев в центре Грозного, рискуя жизнью, прошел через боевые позиции боевиков и сообщил о попавшей в окружение роте. А я в том пекле и не догадывался о его существовании. Познакомились мы позже, уже в мирное время. Он и сейчас оставался таким же смелым и решительным.
- А ну-ка, прояви и здесь свою феноменальную проницательность! – ответил я.
Никита помолчал несколько секунд, серьезно взглянул на меня и произнес:
- Я думаю, ты не стал бы рассказывать о дневнике, если бы не решил идти дальше.

Глава 7
Обсуждая с Никитой наши возможные действия, мы решили разделить роли. Тогда как мне предстояла и дальше добыча информации, он занялся предварительной подготовкой к встрече с нужными людьми, обеспечивая в этом деле перспективу надежного прикрытия.
Понимая, что из-за неотступного внимания спецслужб мне придется исчезнуть из собственной жизни на какое-то время, Никита без тени сомнения положил передо мной на стол ключи от своего внедорожника и загородного дома.
Созвонившись с руководством университета, я предупредил о предстоящем отсутствии на работе как минимум в течение нескольких дней.
Часом позже меня с трудом можно было признать в мужчине в солнцезащитных очках, уверенно выезжающем со стоянки за рулем темно-синего кроссовера.
Двухэтажный загородный дом Никиты находился в одном из районов Подмосковья среди таких же элитных особняков. Кто-то из хозяев постоянно жил тут, кто-то, как Никита, загруженный делами приезжал лишь изредка по праздникам и выходным.
По сравнению с шумной Москвой здесь стояла особая атмосфера тишины и уюта. Засыпанные золотыми листьями брусчатые дорожки и крыши домов, пронизанные солнцем тихие улочки, навевали ощущение маленькой Европы. Кругом царила умиротворенность и тишина достойная полотен великого французского живописца Клода Моне.
Пару-тройку раз я бывал здесь в гостях у Никиты, поэтому и окрестности, и коммуникации в доме прекрасно знал. Открыв ворота кнопкой на брелоке, я заехал во двор и сразу убрал машину в гараж подальше от лишних глаз. Затем достал из багажника громадный пакет с продуктами и прямо из гаража вошел в дом.
Здесь я провел ровно два дня, ожидая Марию. Наверное,  это было самое томительное ожидание в моей жизни. Симпатия к девушке настолько захлестнула  меня, что я порой и сам не мог понять с чем по-настоящему связано мое волнение, с предстоящим долгожданным прочтением дневника или тем, что мы будем делать это вместе с Марией.
Со всеми минувшими волнениями я порядком вымотался и за эти два дня в тишине и комфорте успел отлично отдохнуть и выспаться. Решив без надобности не испытывать судьбу и не светиться по городу я заказал для Марии такси и в следующий полдень встретил ее у ворот дома. А через полчаса уже кормил девушку ужином в просторной кухне-столовой с камином на первом этаже.
- Вы прекрасно  готовите, Володя! – нахваливала Мария мои кулинарные способности.
- Я старался, - скромно отшучивался я, - и вообще плов мое фирменное блюдо.
Уже глубоко стемнело, когда мы усевшись напротив друг друга в креслах под абажуром, открыли заветную тетрадь.
Казалось даже деревья за окном притихли, приготовившись слушать, а статуэтка орла на камине  замерла в высоком полете, взирая на нас мудрым оком в поиске истины.
***
Предваряя прочтение основной части, я думаю в первую очередь посвятить читателя в технические характеристики «Бриза». Так будет лучше для более точного восприятия в дальнейшем произошедших событий.
В общем-то с описанием летательного аппарата я успел ознакомиться еще в начале работы над статьей. Информацию довольно хорошо почерпнул из одного научного журнала. В нем впервые спустя три десятка лет с момента изобретения описывались испытания действующей модели, как раз те, о которых я с некоторыми сокращениями изложил в начале рассказа. Публикации в журнале тоже оказалось не менее тридцати лет, поэтому я не поленился еще покопаться и в интернете на данную тему. Однако совсем ничего не нашел, что меня сильно удивило ведь изобретение было совсем не рядовое. Ну да ладно.
В общем из-за некоторой предварительной осведомленности о «Бризе» я собирался было пропустить недюжинную долю страниц дневника и перейти к описанию подготовки аппарата к испытаниям, но моя педантичность в работе с документами и желание разобраться детально взяли верх, и я погрузился в чтение с самой первой страницы. Когда же мы с Марией начали  получать представление уже не о модели, а о действующем образце да еще из уст изобретателя, то есть в максимально достоверной степени изложения, удивление наше минуло все пределы.
Не буду утомлять вас объемом изложенного в тетради материала, а как и раньше приведу наиболее интересные на мой взгляд выдержки. Постараюсь описывать все простым языком, не углубляясь в излишнюю детализацию технической стороны.
Кремниевые плитки для теплозащиты, несущий корпус вместо крыльев - аппарат по виду действительно напоминал диск в руке олимпийского атлета-метателя на фресках Древней Греции. Только края его были более сглаженные, едва ли не острые как бритва.
Размер «Бриза» можно представить в виде двух легковых автомобилей типа седан стоящих рядом вплотную друг к другу.
В его верхней надстроечной, и в нижней донной части,  имелось множество отверстий диаметром не больше горловины стандартной стеклянной банки. Все они плотно закрывались управляемыми герметичными лючками.
Из одних отверстий выходили наружу специальные трубки-сопла от резервуаров с химическими веществами и газами самого широкого спектра действия от усыпляющих типа эфира до отравляющих.
Также был газ с функцией так называемого радиационного маркера для дистанционной метки нужного объекта с целью дальнейшего контроля с помощью прибора подобного счетчику Гейгера. Другие являлись техническими отверстиями для забора кислорода и вывода отработанных компонентов из аппарата.  Отверстия под стеклами были оснащены осветительными приборами (фарами), видеокамерами и тепловизором, что позволяло различить в первую очередь живые тела, движущиеся в темноте.
   Как нам уже известно, диапазон его полетной скорости варьировался от двух километров в час до гиперзвуковой, превосходящей сверхзвуковой порог на несколько порядков.
   В серебристом матовом корпусе «Бриз» даже в воображении имел впечатляющий вид, ибо и правда напоминал корабль инопланетных пришельцев или проще говоря НЛО каким мы его по большей части привыкли себе представлять.
Читая, я не переставал удивляться достижениям, которых как казалось в те далекие годы и быть не могло. Хотя если вспомнить активное освоение космоса в то время, удивление уже не будет столь ошеломляющим. Скорее всего виною нашему неверию пресловутая секретность разработок как раз и порождающая трудности с принятием конструкторских возможностей тех лет.
Здесь думаю этого пока достаточно.
Вот мы и подошли к главному.
Далее я, пожалуй, не стану ограничиваться простым перечитыванием записей профессора, а поведу свой рассказ от третьего лица, иногда цитируя записки автора и возвращаясь в реальное время повествования. Мне кажется, так будет удобнее, как бы со стороны разбираться в том, что произошло, связывая в единое целое обе истории и участников с одной и с другой стороны волею судьбы оказавшихся в одно время и в одном месте.
Разминуться им хотя бы на сутки и не произошло бы трагических последствий от встречи. Однако сослагательное наклонение здесь неуместно, так как оно предполагает всего лишь желательное, но не фактическое положение вещей. Итак, начнем.

Глава 8
Если при тестировании модели профессор следил за перемещениями «Бриза» над макетом местности сквозь толстое стекло, то сейчас вместо стекла перед ним на расстоянии нескольких метров возвышался довольно большой монитор. На экран выводилось изображение со всех видеокамер, установленных на летательном аппарате, причем проекция могла быть поочередной или одновременной. Во втором случае экран делился на четыре отдельные картинки.
Сам ученый находился в одном из трех удобных пилотных кресел перед небольшим штурвалом и приборной панелью с рядами кнопок, тумблеров, разноцветных лампочек-индикаторов. Среднего роста лет сорока мужчина с правильными чертами лица и ямочкой на подбородке. В темных волосах его пробивалась седина, блестевшая в неярком свете экрана. Движения его были уверенны и рациональны, без суеты или замешательства.
Рядом лежал раскрытый журнал, в который профессор собственноручно вносил короткие, в основном хронологические данные о ходе испытаний. 
Здесь же в помещении ЦУПа за ним стояло еще с десяток кресел, образуя что-то наподобие полукольца так, чтобы все кто находился в зале, могли наблюдать за происходящим.
Приглушенное освещение в комнате делало ее похожей на место для проведения спиритического сеанса. Лица присутствующих, неподвижно устремленные к экрану, белели в полумраке, словно маски в театре света и тени. 
В самой середине сидел генерал, невысокого роста лысоватый человек с резким ястребиным профилем. В его серых холодных глазах время от времени вспыхивали огоньки неподдельного интереса к происходящему.
Обычно профессор работал здесь с группой из трех-пяти человек. Сегодня же все места оказались заняты – высокая комиссия из госбезопасности: генерал, два полковника и офицеры охраны в звании не ниже майора.
В двух других креслах слева и справа от профессора находились ассистенты из его команды. Правда здесь не обошлось без замены. Вместо заболевшего Игоря Сарычева друга и верного помощника Алешина сегодня был Геннадий Сибров. А Ивана Ложкина, как и Алешин знавшего «Бриз» до последнего винтика, по случаю отъезда в Москву заменил Юрий Белоглазов.
Алешин сильно сожалел о возникших перестановках, но перенести из-за этого время испытаний ему никто бы не позволил.
Белоглазов, в отличие от Ложкина, был узконаправленным специалистом в основном по внутренней начинке «Бриза».
Алешин с ним неплохо ладил до тех пор, пока годом раньше ему не пришлось выбирать из двух конструкторских решений Белоглазова и Ложкина для номинации на премию РАН (Российской академии наук). Здесь не было ничего личного, и выбор сложно дался Алешину - работа Ложкина полнее соответствовала предъявленным требованиям.
Более старший по возрасту и очень честолюбивый Белоглазов сильно расстроился по этому поводу. И как ни пытался Алешин прежние отношения между ними уже не возвращались. Однако дело свое Белоглазов знал на отлично, и в работе Алешин всегда мог на него опереться, и рассчитывать на поддержку, и на помощь. Высокий, сухощавый, он наклонившись вперед и ссутулив плечи, сейчас сосредоточенно наблюдал за показаниями приборов на пульте.
Белоглазова Алешин искренне уважал за его скромность и преданность общему делу, а вот к Сиброву относился довольно прохладно. К работе тот не питал большого интереса. Алешин и терпел его только потому, что сочувствовал его горю. Год назад жену Сиброва в Москве сбила на машине какая-то пьяная молодая компания. Виновных так и не нашли, хотя были свидетели, но номера машины будто никто не запомнил. А может и не пытались искать черную волгу с посольскими номерами. Сибров стал замкнут, скрытен, с выполнением заданий затягивал, товарищам если и помогал, то без особого энтузиазма. Отличный инженер к работе стал относиться спустя рукава.   
Да только чувствовал Алешин, что причина перемены Сиброва вовсе не в его горе и это жизненное обстоятельство не имеет к делу никакого отношения. Вот у Белоглазова мать тяжелобольная, а у Ложкина жена едва не умерла при родах, ребенка спасти так и не удалось. И никто из них не изменил своего отношения ни к работе, ни к товарищам.
Алешин помнил, когда Сибров стал другим. В тот самый день, когда Москва подписала приказ о назначении его, Алешина, на должность заведующего конструкторским отделом, хотя такого решения от руководства никто не ожидал и место прочили ловкому Сиброву.
 При своем низком росте Сибров, всегда имеющий вид доброго толстячка, сейчас стал походить на крысу с длинным крючковатым носом и маленькими бегающими глазками. Мыслить он перестал совсем и выполнял в основном работу, не требующую проявления изобретательности. Потерял ценность как специалист. Зато, если попить коньяку или водочки и не с кем-нибудь, а по большей части с начальством, это завсегда в числе первых. Алешин его как-то подколол:
- Гена, ну что ты маешься, переведут меня в Москву, освобожу тебе место.
Сибров покраснел тогда, как помидор, и заискивающе улыбаясь, ничего ему не ответил.
***
«Бриз», словно огромная черепаха, медленно взбирался вдоль линии склона, сканируя пространство глазами видеокамер в иллюминации собственного свечения.
Издалека он походил на большой огненный шар.
Профессор зафиксировал штурвал и произвел запись в журнале:
«20:10 – Начало подъема к высоте 1079 на скорости 5 км/ч. Включение собственных источников света и проведение осмотра местности».
Насколько я помнил, ранее изучая журнал, это была последняя запись, сделанная рукой профессора.
Внезапно прямо по курсу «Бриза» на заснеженном склоне горы вспыхнул свет, словно кто-то посреди ночи зажег электрическую лампочку. До источника огня оставалось около пятидесяти метров.
- Это что за иллюминация!? – опередил всех с закономерным вопросом полковник Широков, и его круглое с крупными чертами лицо вытянулось в гримасу удивления, а в глазах промелькнула неожиданная тревога.
Наступила тишина, изредка прерываемая тональным сигналом радиосвязи.
- Похоже на электрический фонарик, - прокомментировал кто-то из комиссии.
- Кто готовил полигон? – быстро и едва слышно спросил руководитель, нахмурив брови и постукивая носком начищенного до блеска хромового сапога по кафельному полу.
Полковник Лесин распрямил плечи, машинально поднимаясь перед старшим по званию.
- Сидите! – бросил генерал.
- Подготовкой занимался капитан Зубов, - доложил Лесин, - в отчете указано, что данный район, включая высоту 1079, безлюдное глухое место. До ближайшего населенного пункта более ста километров. Место в зимнее время считается у местных народностей манси непригодным для охоты и оленеводства. Это объективно. Кроме того…, - полковник замешкался.
- Что кроме того?! – едва сдерживая гнев, резко спросил генерал.
Полковник, чувствуя приближение бури, все же собрался и взял себя в руки.
- Гора, именуемая высотой 1079, имеет также местное название «Холатчахль», что переводится как «Мертвая вершина». Манси считают это место «нечистым» и обходят его стороной.
- Похоже, капитан Зубов еще не понял, какую ошибку совершил, если всерьез предположил, что эту  местечковую информацию можно взять за основу о пригодности места для испытаний.
- Никак нет, товарищ генерал, - бросился полковник на защиту своего подчиненного, - сведения носят лишь дополнительный характер. Сам же район лично обследовался Зубовым и…
- Выводы об этом сделает соответствующая комиссия, – перебил его генерал.
 «Бриз»  в это время неуклонно продолжал набирать высоту,  двигаясь параллельно склону горы по направлению к обнаруженному объекту. Профессор нажал одну из кнопок - аппарат застыл в воздухе, и картинка на экране перестала приближаться.
- Продолжайте подъем, профессор, - насторожившись, сказал генерал, вглядываясь в изображение на экране, словно уже разглядел там что-то.
«Бриз» вновь начал движение и вскоре все, кто находился в  ЦУПе, вполне отчетливо увидели на заснеженном склоне очертания одинокой брезентовой палатки и стоящего рядом с ней человека. Он смотрел прямо на летательный аппарат и естественно, кроме приближающейся к нему огромной тарелки не мог больше ничего видеть, но изображение было настолько отчетливым, что казалось, человек в упор рассматривает всех, кто находится по эту сторону экрана. Многие из сидящих в зале в первую секунду почувствовали себя неловко, словно их застали врасплох, как вора на чужом огороде. 
«Бриз» двигался на самой малой скорости. Расстояние неуклонно сокращалось.
Из палатки вылез еще один мужчина в наспех наброшенной на плечи теплой куртке. Когда до них оставалось не более двадцати метров, генерал резко скомандовал:
- Остановитесь!
Профессор ослабил давление на штурвал и щелкнул тумблером панели – корабль произвел зависание.
Картинка перестала приближаться, но в свете электрофонарика над палаткой и собственной иллюминации «Бриза»  было очень хорошо видно, что люди на склоне обнаружили летательный аппарат.
Послышались громкие восторженные и одновременно удивленные окрики:
- Ребята, скорее сюда!
- Саша, хватай фотоаппарат, быстро!
- Что это! Неужели инопланетяне?!
- Снимай, снимай скорее!
Брезентовый полог на входе распахнулся, словно от резкого порыва ветра. В образовавшемся проеме возникли еще несколько человек. Без шапок и курток, одетые в свитера и штормовки, они не вылезли наружу, а прямо из палатки наблюдали за неизвестным летающим объектом.
Щелкнул затвор фотоаппарата.
- Вот же незадача, последний кадр! – воскликнул парень.
- Сейчас! – сообразил кто-то в палатке и через несколько секунд снимавшему протянули кассету.
К этому времени он уже извлек отснятую пленку и спрятал во внутренний нагрудный карман. Ловкими отработанными движениями быстро зарядил фотоаппарат и продолжил съемку.
- Откуда такое чудо?! – раздался женский голос, и наружу выглянула светловолосая девушка. – Неужели, и правда, НЛО?!
- Красиво, но немного жутковато, - ответила ей вторая девушка, темненькая с тугими косичками, торчащими из-под шапки. Она попыталась улыбнуться, обнажив ровные белые зубы, но улыбка больше напомнила оскал испуганного зверя. Похоже, летающая громадина вызвала в ней не самые восторженные эмоции в отличие от других.
- Эй, есть там кто?! – продолжали выкрикивать остальные.
- Выходи на контакт инопланетный разум! – пошутил один из парней и все дружно рассмеялись.
- Может подойти постучаться?
- Нее, высоковато, даже лыжной палкой не достать.

Глава 9
- Мамочки! – вдруг испуганно прошептала Мария, поджав ноги в кресле. – Это же «Дятловцы»!
- Абсолютно точно! – подтвердил я, почувствовав, как меня самого изнутри обдало жаром, хотя я узнал об этом еще в кабинете профессора, когда впервые открыл дневник.
 «Самым известным и загадочным случаем гибели туристов считается трагедия, произошедшая с группой Дятлова в начале февраля 1959 года. Обстоятельства не выяснены до сих пор, а версий выдвинуто несколько десятков», – запульсировало у меня в голове из прочитанного ранее в официальных источниках.
В свое время я немало интересовался этой историей, и обнародованные обстоятельства гибели туристов знал не понаслышке.
В феврале 1959 году в районе горы Холатчахль на севере Свердловской области при странных обстоятельствах погибла группа из девяти туристов под руководством Игоря Дятлова.
В этот день первого февраля 1959 г. группа после ночевки в предгорьях горы Холатчахль в долине реки Ауспия, соорудив лабаз, в котором была оставлена большая часть продуктов и снаряжения, в три часа дня начала восхождение. Туристы преодолели на пути к вершине два с половиной километра. Около семнадцати часов, ввиду скорого наступления темного времени суток, они разбили палатку на склоне горы Холатчахль и, поужинав стали готовиться к ночевке. В это время произошло нечто такое, что заставило людей, разрезав брезент изнутри, спешно покинуть палатку и полураздетыми уйти вниз по склону в сторону перевала. Пройдя цепочкой друг за другом полтора километра, они нашли пристанище под крупным кедром близ края леса. Там им удалось развести костер, который горел в течение полутора-двух часов. Он бы горел еще дольше, так как людьми была проделана титаническая работа по заготовке дров, лапника. Однако и здесь произошло что-то такое, что вновь заставило ребят покинуть костер как и палатку. Только теперь уже всемером - двое парней бездыханными так и остались лежать возле догорающего костра. Оставшиеся решили разделиться. Четверо спустились еще дальше и укрылись в русле замерзшего ручья, снова ломая лапник и ветки, выкапывая и оборудуя в снегу временное убежище. А трое бросились обратно к спасительной палатке, путь к которой, как им казалось в тот момент, стал открыт. Никому из семерых не суждено было остаться в живых. Неизвестное нечто по очереди настигло троих на пути к палатке, а после разыскало оставшихся четверых на ручье и расправилось с ними.
Пятьдесят с лишним лет минуло с тех пор, а тайна их гибели так и осталась неразгаданной. Неужели сейчас настал тот самый момент истины, и по прошествии нескольких десятилетий наконец все станет известно. Я жадно приник к страницам дневника, буквально вгрызаясь взглядом в каждую строчку.
- В наших краях, наверное, нет человека, который не слышал бы эту историю, - сказала Мария, - но версий гибели туристов настолько много, что, наверное, не хватит и жизни, чтобы основательно проверить каждую.
- Будем надеяться, что ключ к разгадке в наших руках, - ответил я, кивнув на дневник.
***
Между тем в ЦУПе не утихал разговор:
- Зима, дальний край, откуда тут случайные люди? – недоумевал Лесин, все еще не принимая факта присутствия посторонних в месте проведения испытаний.
- Похоже на туристов, - предположил Широков.
- Ваше мнение, Иван Кузьмич? – рассматривая сказанное как возможный вариант, спросил генерал, обращаясь к Лесину.
- Согласно телефонограмме из управления туризма, имеется единственная маршрутная карта тургруппы Блинова от поселка Вижай в западном направлении. Других маршрутных листов не поступало.
- Может они сменили направление? – высказал догадку руководитель комиссии.
- Исключено, товарищ генерал, согласно полученным данным, вчера они разбили лагерь в одной из точек указанного маршрута. Контроль произвели люди Зубова во время авиаоблета.
- Кто же это тогда? Незарегистрированная группа?
Полковник пожал плечами.
- А может диверсанты? – генерал недобро нахмурился, и в наступившей тишине словно повисло электрическое напряжение. – А ведь там не так далеко и полигон официальных испытаний. Что скажете?
- Теряюсь в догадках, товарищ генерал, никакой информации о тургруппах больше не поступало, возможно, это случайные туристы-любители, полагаю, необходимо выяснить кто и каким образом…
Но генерал не дал ему договорить, команда прозвучала как выстрел:
- Обнаруженную группу следует немедленно ликвидировать, - жестко произнес он, - снимки изъять, следы уничтожить, испытания прервать.
Профессор повернул голову, в растерянности уставившись на бледные овалы лиц высокой комиссии.
- Там же люди, Максим Сергеевич, - сдавленно произнес он.
Генерал не обратил на его слова никакого внимания и жестом приблизил к себе полковников.
Разобрать о чем они говорят было невозможно.
Лесин, соглашаясь, молча кивнул, сверкнув в полумраке искорками глаз. Широков также не заставил себя ждать и без тени сомнения в голосе сказал:
- Считаю это вынужденным, но правильным решением!
Они посовещались еще немного.
- Сколько времени займет скрытно выслать спецгруппу... полагаю, не меньше десяти двенадцати часов…займитесь этим, поднимайте вертолет... не думаю, товарищ генерал, есть риск потерять контроль, не успеть... светлое время суток только усугубит ситуацию,… останутся следы, тела… огласка… общественный резонанс… шпионы… снимки… утечка информации… рассекречивание проекта… - доносились обрывки фраз их разговора.
Наконец, стараясь придать своим словам форму не приказа, а вынужденной  просьбы, генерал как можно мягче сказал:
- Профессор, нами принято решение об уничтожении обнаруженной группы и…
Алешин, еще будучи не в состоянии поверить в то, что происходит, перебил говорившего генерала:
- Максим Сергеевич, зачем такие крайние меры? Почему просто не задержать этих людей, выяснить все, изъять пленку?
- Если вы еще не поняли, Дмитрий Александрович, эти лица могут оказаться вражескими шпионами, - еще больше смягчая тон и явно рассчитывая на уговоры, ответил генерал, - кто может поручиться, что снимки при задержании, на которое потребуется немало времени, окажутся при них, а не в тайнике или в других нужных руках.
- Не согласен, Максим Сергеевич, - отрицательно помотал головой Алешин, - вы посмотрите сами, какие же это шпионы - обыкновенные советские ребята, туристы. Ведь вы же видели их реакцию, они как и многие другие, всего лишь приняли «Бриз» за инопланетный корабль. Разве не этого мы добивались совместными усилиями через средства массовой информации.
Судя по изменившемуся выражению лица, руководителя комиссии явно не впечатлило настроение Алешина. Глаза генерала приняли оттенок холодного мрамора, скулы напряглись, ястребиный нос, казалось, стал еще острее.
- Вы отдаете себе отчет, профессор, в том, что такое государственная тайна?! – жестко произнес он.
- Безусловно, я прекрасно представляю, что такое государственная тайна, - твердо ответил Алешин, - но какое отношение к этому имеет убийство ни в чем не повинных людей?
Но генерал словно не слышал его. Голос, которым он произнес следующую фразу, казалось, был выкован из железа:
- В целях исключения срыва действий по ликвидации из-за потери времени для прибытия спецподразделения комиссия считает целесообразным использовать «Бриз». Ваше дело лишь исполнять решение комиссии.
- Я не ваш подчиненный и служу, прежде всего, интересам науки, поэтому здесь не останусь и не выполню ни одного вашего приказа! – Алешин резко поднялся и вышел из-за штурвала.
Белоглазов тут же последовал за ним.
За пультом остался только Сибров. Прищурив глаза и выпятив нижнюю губу, он откинулся в кресле, погрузив круглое лицо в складки подбородка. В отличие от Алешина он не выглядел взволнованным, а скорее, наоборот, с любопытством ждал развития событий. Взгляд его больше выражал интерес, чем сочувствие.
- Останетесь, профессор, и доведете все до конца! – жестко сказал генерал.
- Делайте со мной что хотите, но я не стану управлять «Бризом».
- А вы не подумали о последствиях?
- Я ничего не боюсь.
- Ошибаетесь! Есть же еще семья. Подумайте об этом.
«После этих слов мою душу будто вывернули наизнанку. По-настоящему стало страшно за близких мне людей. За Лену, за Лешку и Павлика, за родителей…» (цитата из дневника).
- Да что происходит? Я ученый, а не палач! – срывающимся голосом в отчаянии воззвал профессор.
- Только не говорите, Дмитрий Александрович, будто вы всегда считали «Бриз» исключительно кораблем-разведчиком и предназначение имеющихся в нем отсеков с газом вам неизвестно.
Алешин почти прошептал:
- Но там же не враги, Максим Сергеевич.
- Вы лично можете дать такую гарантию?
Понимая, что поставлен вопросом в тупик, профессор молча опустил глаза и покачал головой. Шло то самое время, когда агенты иностранных разведок поодиночке и группами беспрерывно забрасывались на территорию страны с целью военного, промышленного и иного шпионажа. Поэтому ни о каких гарантиях не могло быть и речи. 
В ЦУПе среди остальных находился тот самый человек в штатском, который с небольшим опозданием присоединился к комиссии еще в прошлый раз при испытании модели «Бриза». Внешность его была ничем особенным не примечательна – тридцати пяти – сорока лет, невысокого роста темноволосый мужчина со спокойным взглядом серых глаз. Разве что под строгого кроя черным костюмом опытный наблюдатель мог заметить отличный уровень  физической подготовки.  Кроме руководителя комиссии его никто здесь не знал. Да и сам генерал обращался к нему коротко – товарищ третий.
Пружинистым кошачьим шагом мужчина приблизился к старшим офицерам и негромко о чем-то перемолвился.
Генерал окинул взглядом места возле штурвала.
- Вы, - поднял он голову, обращаясь к Сиброву, - умеете управлять «Бризом»?

Глава 10
«Мне и Юре Белоглазову не позволили покинуть лабораторию. Словно заключенные мы сидели в темном углу зала и видели эту страшную картину. До последнего я надеялся, что Сибров  при его безучастном отношении к работе плохо освоил пилотную практику корабля…» (цитата из дневника).
«Бриз» будто и сам не хотел исполнять чужую волю. Он плохо слушался руля, болтался из стороны в сторону, то отлетал назад, то вновь медленно приближался к палатке.
Все это сопровождалось выражением недовольства членами комиссии.
Однако профессор понимал, что такой опытный и способный инженер каким раньше являлся Сибров, всего лишь пробует, проверяет штурвал. В управлении «Бризом» существовали, конечно, свои сложности, но не такие, чтобы в них нельзя было разобраться человеку технического склада ума.
Ребята из палатки во все глаза завороженно смотрели на удивительный летательный аппарат, словно на чудо, все больше теряясь в догадках и неоднозначных эмоциях. Затвор фотоаппарата продолжал отсчитывать кадр за кадром съемки невероятно редчайшего, необычного зрелища.
 В это время «Бриз»  слегка качнулся, выставляя оптимальный угол наклона корпуса по отношению к входу в брезентовый домик и еще через секунду в глаза людям ослепляя, ударил мощный луч света.
Один из мужчин с большими черными усами на широком лице по виду старший и судя по всему более опытный, как будто почувствовал что-то неладное.
- Что они задумали, зачем этот прожектор, здесь и так все хорошо видно?! – с тревогой произнес он, делая пару шагов вперед и обращаясь к огромной металлической тарелке, но, даже не догадываясь, что внутри нее никого нет и это всего лишь управляемый кусок железа с начинкой.
Однако чувство опасности не подвело человека.
- В палатку, ребята! Одевайтесь, живо! – закричал он своим товарищам, бросаясь назад, но было уже поздно.
В этот момент из нижнего сопла «Бриза» по направлению к ним вырвалась сильная струя густого дыма. Раздался мужской крик, за ним еще один и потом все смешалось внутри палатки наполнившейся ядовитым газом.
Это не была эвакуация, которую вы возможно видели в учебных фильмах МЧС или пожарной службы, нет. Как из лопнувшего брюха  кита, люди просто вывалились из проема, образовавшегося от хаотичного разреза ножом изнутри боковой стенки. Все закрывали глаза и органы дыхания руками и случайными предметами попавших под руку вещей, одежды. Кто-то держал свитер, кто-то шапку, кто-то носок или валенок. То есть все, что в полной темноте смогли схватить задыхающиеся люди за те несколько секунд, что потребовались одному из них, чтобы распороть брезент. Они выпали наружу из облака белого дыма. Слышался надрывный кашель, хрипение, плач, смешавшиеся с отчаянными криками людей.
Однако действия их были разумны. Подхватив под руки двух парней, которым досталось больше всего, остальные двинулись плотной группой, уходя от палатки вниз.
Сибров неловко и слишком быстро переложил штурвал, сделав попытку настигнуть беглецов. Вместо этого «Бриз»  подбросило высоко над землей. Струя обдала палатку сверху, и газ ядовитыми клубами стал расползаться по склону.
- Этот упырь  свое дело знает! – сквозь зубы процедил Белоглазов.
- Замолчите! Иначе… - прошипел полковник Широков.
- Плевать я хотел на ваши угрозы, - вспыхнул в ответ Белоглазов, теряя самообладание.
Генерал мгновенно подал знак своим верным нукерам. Ученого тут же схватили за руки и вывели из помещения ЦУПа.
- Получается, ребята убежали из палатки не от страха? – абсолютно справедливо заметила Мария.
- Да, теперь мы прекрасно понимаем это из записей твоего дедушки. Но, даже не читая их, я бы взял на себя смелость утверждать, что вынужденное бегство ребят кроется вовсе не в страхе, нет. Была прямая угроза их жизни. И как мы увидели это связано с отравляющим действием газа, а не с испугом при виде снежного человека или фантастически ужасных пришельцев. И еще, смотри, если говорить о каком-то неизвестном, психотропном воздействии вызвавшем страх на уровне инстинкта, то ребята, скорее всего, разбежались бы в разные стороны, куда глаза глядят, и вряд ли ушли организованной цепочкой, при этом поддерживая раненных товарищей.
Сделаю небольшое отступление и расскажу такую историю. В командировке в Чеченской республике как-то раз мы небольшим отрядом отправились в рейд в одно из горных сел под Курчалоем.  Нас было пятеро в УАЗе вместе с водителем. Погода стояла тихая, но очень даже морозная. Ранним утром дорога была совершенно пуста. В машине печка работала отлично  и мы, слегка нарушая устав, скинули бушлаты и шапки, бросив их на сиденья. Здесь же лежала документация, радиостанции, в ногах и между сиденьями стояло оружие.
Никто из нас тогда не то что испугаться, а даже подумать не успел, что произошло.
Мы как раз вышли из крутого поворота  на ровный и прямой, как стрела, участок дороги. УАЗ только начал разгон и скорость развил невысокую, всего десять километров в час или около того, в чем нам несказанно повезло. Под приборной панелью вдруг что-то заискрило, и в секунду салон наполнился настолько едким дымом, что все кто находился в автомобиле, включая водителя, распахнули двери и как снопы буквально выпали из машины на дорогу.  Нет, не спрыгнули с подножки или мягко и аккуратно вылезли, а именно выпали, в чем были и с чем были. Я тогда больно ударился плечом, до крови расцарапал руку. Остальные получили ссадины и ушибы. Единственное, что на рефлекторном уровне сделал водитель, повернул ключ зажигания в выключенное положение. Всё. Документация, одежда, оружие, рации и у некоторых даже скинутая в теплом салоне обувь остались в машине, которая по инерции продолжала катиться вперед с четырьмя распахнутыми дверями и сзади была похожа на убегающего ушастого слоника, из которого с двух сторон валил дым. Только метров через пятьдесят машина остановилась. Из салона клубясь, поднимались остатки черной копоти. А мы еще долго лежали на дороге, совсем не чувствуя ни ушибов, ни пронизывающего холода, кашляя и протирая глаза от обильного слезоотделения. У водителя и еще одного бойца носом пошла кровь. У последнего кто покинул машину, сработал рвотный рефлекс. Мне в глаза словно насыпали горчицы. Теперь ты понимаешь, насколько схож этот случай с тем как оставили палатку «Дятловцы»?
Мария, с грустью в глазах слушала, согласно кивая головой.
***
«Бриз» непослушно метнулся к высоте 924,3, на что Сибров выругался и переложил штурвал, медленно возвращая корабль обратно.
- Спокойнее, Геннадий Николаевич, спокойнее, - сказал генерал, - вас никто не торопит. Скажите лучше, в отсеках еще есть газ?
- Отравляющий почти закончился, - буркнул толстяк, пытаясь определить неожиданное местоположение корабля по светящейся точке на экране специального радара.
- Что значит почти? – переспросил генерал.
- Осталось на один выстрел, заправляли не полностью, только для проведения испытаний. Еще в двух отсеках примерно такой же объем трихлорметана и радиоактивного маркера, остальные емкости пусты, - не отрывая глаз от радара, ответил Сибров, и довольно быстро определил местоположение «Бриза».
Но не все оказалось так просто. Делать быстрые перемещения кораблем и осуществлять полет на приличной высоте и скорости не составляло особого труда, а вот филигранное пилотирование каковым являлось точное снижение до заданной высоты, скольжение вдоль линии склона и одновременное наблюдение за местностью да еще в темное время суток  требовало устойчивых навыков.  Овладеть ими в короткий срок при любых способностях и даже запредельном желании было нелегко. Здесь многое зависело не только от штурвала, но и положения тумблеров на пульте, управление которыми требовало отдельного умения. Сибров в своем арсенале имел об этом лишь поверхностное представление. Однако прекрасно знакомый с азами управления, остальное опытный конструктор постигал буквально на ходу.
Чтобы избежать аварийной ситуации и не врезаться в горы пришлось сбавить скорость почти до черепашьей. Кроме этого при полете на низкой высоте фонарь дальнего действия только мешал ориентированию, так как отраженный от снега луч на экране превращался в сплошную светлую полосу, разглядеть в которой очертания местности оказалось проблематично. «Бриз» двигался, освещая небольшое пространство вокруг себя лишь огнями ближней подсветки.
- Погасите все огни, они демаскируют корабль, иначе мы их не найдем, - сказал Лесин, потирая шею под тесным воротом форменной рубашки.
Сибров немедленно выполнил просьбу. На круглой голове толстяка заблестели капельки пота, большая фигура нависла над панелью пульта, сливаясь с ним, как и Алешин когда-то, в единое целое. С каждой минутой полета, поворотом руля, щелчком тумблера все увереннее становились движения новоявленного штурмана, все отчетливей проявлялся его талантливый, но злой гений.
Пустую палатку удалось обнаружить сразу, а вот дальше дела пошли не так хорошо. Склон горы оказался пустым. Сколько ни пытался Сибров уловить картинку объективами видеокамер, люди словно исчезли, растворившись во мраке ночи на широком, почти пологом склоне.
***

- Что, упустили диверсантов? Вместе с пленкой? – нахмурился генерал.
- Неужели и правда, упустили? – сказал Лесин. – Что это за газ такой, который ни черта не работает?
- Это опытный образец в малой концентрации, - по ходу пояснил Сибров, - специально для испытаний. Его бы хватило, но кто же знал, что они разрежут палатку.
- А их за бугром готовят как надо и не к таким ситуациям. Чует мое сердце, если не догоним, они еще доставят нам хлопот, - добавил Широков.
- Сколько их было вообще? – спросил генерал.
- Из тех, что уходили от палатки я насчитал девять человек, - сказал Лесин, - Если кто-то и остался внутри, то, пожалуй, навсегда.
«Я поразился насколько легко человек, пусть и военный, мог говорить об этом, подобно мальчишке, рубящему игрушечной саблей придуманных им врагов. Ни один мускул не дрогнул у него на лице, словно шла охота на диких уток» (цитата из дневника).
«Бриз» двигался кругами над палаткой, с каждым новым витком расширяя зону поиска, но всюду глаза видеокамер заполнял лишь однообразный пейзаж заснеженных склонов гор.
Прошло около получаса напряженного полета.
Полковник Лесин, опытный поисковик, пошептавшись с генералом, неожиданно произнес:
- Геннадий Иванович, вернитесь к палатке.
На это ушло еще минут десять, но результат того стоил. Зависнув рядом с домиком, «Бриз» настолько близко прижался к поверхности земли, что на однотонном фоне снежного покрова отчетливо проявилась цепочка маленьких темных ямок.
- Следы! – едва ли не победно констатировал Лесин.
Лицо Сиброва стало красным, он все чаще промакивал лоб носовым платком, и как старательный ученик выводит буквы прописи, вел корабль по строчке следов, будто в этой погоне у него имелся свой личный счет.
 «Видя неподдельное старание Сиброва, я невольно задумался. Отчего произошла в нем такая разительная перемена, согласие выполнять действия несвойственные гражданскому человеку, ученому. Согласие не под страхом наказания, а идущее изнутри по собственной инициативе? Что это, слепая ненависть к молодым ребятам, напомнившим ему обстоятельства гибели жены из-за пьяной молодой компании в автомобиле? Желание отомстить, отыграться на ком угодно? А может затаенная обида от неуспеха в карьере и готовность выслужиться любой ценой прямо сейчас? Или, Сибров действительно настолько проникся идеей служения Родине, всепоглощающей архи важностью государственной тайны, что в отличие от нас с Белоглазовым был готов всем пожертвовать ради этого и расценивал наш отказ как безвольную, а может даже преступную слабость? Я думал, но ответа не находил» (цитата из дневника).
Примерно метров через пятьсот склон стал еще более пологим и видимо более ветреным, так как следы стали постепенно теряться в рыхлом снегу и вскоре совсем пропали из вида заметенные плотной снежной поземкой.
***
- Ну что, вот и начались трудности?! – буркнул Широков.
Однако поисковик Лесин был настроен менее пессимистично.
- Двигайтесь в том же направлении, здесь им некуда деться. В лесу снега еще больше, без лыж они просто утонут в нем. Думаю искать надо на открытых участках, в низине, ближе к долине ручья, - уточнил он, взглянув на подробную карту местности.
Серебристая тарелка совсем не различимая в белых полотнах февраля медленно плыла к черной стене ночного леса. Десять минут полета не принесли ничего кроме нарастающей напряженности. Под корпусом «Бриза» так же однообразно белел снег, и кроме порывов ветра не раздавалось ни единого звука.
Лесин все чаще склонялся над картой, а поднимая голову, сузив глаза, пристально вглядывался в экран. Широков стоял и переминался с ноги на ногу, наморщив высокий лоб. Генерал продолжал отстукивать дробь мыском сапога.
- Может зажечь огни и засветить себя. Возьмем беглецов на испуг, если затаились  начнут дергаться, здесь их и обнаружим, - высказал мысль Широков.
- Только обзор должен быть полный, а иллюминация неожиданная, - добавил генерал, согласно кивнув головой, - как думаете, Лесин, далеко они могли уйти за это время?
- Полагаю, не более двух километров, - ответил поисковик.
- Вот там и будем пугать, только зайти надо с другой стороны.
Сибров поднял «Бриз» выше уровня деревьев и увеличил скорость. Через минуту корабль, сделав  огромный крюк, достиг указанной точки. Сюжет видеокамер принял вид с высоты птичьего полета. Детали ландшафта при этом практически не просматривались, зато панорамный обзор отлично представлял картину в целом. Сверху отчетливо была видна граница открытого пространства и лесного массива.
- Отлично, я думаю это где-то здесь, большего расстояния пешком преодолеть они не могли, - сориентировался Лесин.
Сибров быстро снизил высоту и уже протянул руку к тумблеру включения огней.
Широков, выбирая нужный момент, собирался дать команду, но неожиданно его внимание переключилось.
- Что за наваждение! - воскликнул он, одновременно с тем как остальные тоже увидели возле кромки леса у огромного одинокого кедра яркий источник света. Но в этот раз не возникло трудности с тем, чтобы понять, что это могло быть.
Возле кедра вспыхнул и быстро стал разгораться небольшой костер. Языки пламени проворно бежали по сухому розжигу, захватывая все больше и больше топлива из более толстых веток, уверенно отбрасывая прочь ночную темноту. В круге света жались друг к другу несколько человек.
Скрытый высокими кронами деревьев серый, как снежные шапки далеких гор, «Бриз» безмолвным призраком подкрался к людям. Как лесной хищник, пожирая будущую жертву взглядом, сфокусировал он на них объективы видеокамер.
На экране расчищенное от снега место вокруг костра выглядело маленьким спасительным островом. Люди протягивали к огню замерзшие руки, подбрасывали сучья и ветки, лелея как зарождающуюся жизнь разгорающееся пламя.
Одни стояли у костра, другие продолжали подносить из темноты дрова, которых и без того возвышалась уже приличная горка. И вместе с тем люди горячо что-то обсуждали. Сносимые ветром их голоса были неразличимы.
- Кажется, газ все же сработал? – обратил Широков внимание остальных на два безжизненных тела, лежащих рядом с одной стороны костра.
- Похоже, так и есть, - заметил «Третий», - люди в одном нательном белье без признаков жизни.
- Начинаем, - сказал генерал, - только теперь никакой иллюминации.
Вдруг все увидели, как от семерых человек стоящих возле костра отделились трое, и друг за другом быстро ушли в темноту, но совсем не к лесу, а в противоположную сторону вверх по склону.
Вначале было решено выждать немного в надежде, что ушедшие вернутся, но вскоре стало ясно, что подались они не куда-нибудь, а в сторону брошенной палатки. Возникшее замешательство привело к еще большей потере времени.
«В Сиброва, казалось, вселился бес. Даже бездушный «Бриз», точности управления которого, и синхронности с действиями пилота я посвятил не один месяц напряженной работы, не был так податлив. Он будто не успевал реагировать на безумные команды, а может даже сопротивлялся им. Порой казалось, что под металлической оболочкой созданного мною чуда техники осталась и частица моей души» (цитата из дневника).
Трудно было понять логику его действий. Над костром «Бриз» резко спикировал вниз, зацепив бортом раскидистые ветви векового кедра и ломая их словно спички. Только благодаря этому корабль не рухнул на стоящих у костра людей.
- Что-то не так? – спросил генерал, глядя на побледневшее лицо Сиброва.
Стало понятно, что тот ошибся в расчетах и отсек с газом пуст. Однако он быстро сориентировался и в последнюю секунду одновременно ударил струей эфира и радиоактивного маркера. Только ребят там уже не было.
Заметавшись по пустой поляне, тарелка сделала небольшой круг и как гончая по следу ушла в сторону палатки.


Глава 11
- Володя, знаете, я никогда не могла понять почему ребята, собрав так много дров возле кедра, не положили их в костер, который и без того горел почти два часа, - произнесла Мария, - я помню, мы с отцом и старшим братом ездили на зимнюю рыбалку с ночевкой. Было тоже довольно ветрено и холодно. Только мужчины сразу развели огромный костер, возле которого из-за жара стоять нельзя было ближе двух метров, а не то, что замерзнуть.
- Я полностью с вами согласен, Мария, так как и сам имею опыт зимних ночевок возле костра. Только дело в том, что им не дали этого сделать. Ребятам удалось лишь разжечь огонь, а потом также спешно ретироваться от него, как и от палатки. Чему мы сейчас и нашли подтверждение. И горел тот костер почти два часа уже брошенный, сам по себе.
- Как многое теперь становится понятным, - сказала Мария, и взор ее затуманился набежавшими слезами.
***
Сибров поднял «Бриз» высоко над землей и включил огни. Ослепляя сам себя отраженным светом прожектора, он все же в один момент выхватил из темноты цепочку из трех человек, растянувшихся по склону на расстоянии многих десятков метров.
Выбрав цель, он погасил прожектор и произвел снижение с огнями ближней подсветки. Струя газа окутала последнего из троих идущих по склону на этот раз совершенно невидимым бесцветным облаком. Только специальные частицы в составе газа своим свечением на экране показывали границы его воздействия.
Парень, тяжело дыша от быстрой ходьбы, инстинктивно вдохнул, и тело его закачалось, теряя равновесие.
- Рустем, Зина, уходите! – закричал он что было сил, неожиданно резко ослабевая от воздействия газа.
Но крик его захлебнулся в порыве ледяного ветра.
Сам он еще некоторое время медленно шел вперед, пока на подкосившихся ногах не рухнул лицом в снег, продолжая ползти и цепляться онемевшими пальцами за камни и снег. Жизнь еще дышала в нем, но сил для сопротивления уже не оставалось,  и только рука его тянулась вверх к спасительной палатке и казалось, что до нее еще совсем чуть-чуть. Он так и замер навеки, как руку друга обняв ствол одинокой березки.
Быстрые ноги уносили Рустема и Зину от надвигающейся опасности. Да только что они могли противопоставить этой непреодолимой сокрушающей силе, борясь до последнего только на усилии воли и желании жить. Каждый новый вдох разлитого в ночном воздухе невидимого газа отнимал последние силы. Многотонная сфера была настолько близка, что буквально накрывала их своим металлическим панцирем и дышала в спину обволакивающим облаком-убийцей. Рустем что-то крикнул вслед девушке, но ветер унес и его слова. А сам он развернулся и встал, выпрямившись во весь рост, словно хотел прикрыть девушку собой. Только шансов не было совсем. Низко летящая тарелка как раз проходила над тем местом, которое если бы парень не остановился, должно было оказаться пустым, но теперь он стал неожиданным препятствием для ее свободного полета. Тяжелое днище корабля ударило Рустема по голове. Парень упал и больше не поднимался.
А Зина бежала вперед, выбиваясь из последних сил. До палатки оставалось совсем немного, почти столько же, сколько уже было пройдено от костра у одинокого кедра. Однако и ее участь была предрешена. «Бриз» отыскал и быстро настиг девушку, как злой маг, окутав прозрачным покрывалом забытья и погрузив в вечный сон.
 «От происходящего у меня ужасно разболелась голова, но помимо физического дискомфорта я чувствовал в душе невероятную боль.
Я не военный человек и совсем не разбираюсь  в том, как распознавать вражеских шпионов, но даже мне с высоты моего пусть и небольшого житейского опыта все больше стало казаться, что произошла чудовищная ошибка.
И еще страшнее было то, что в какую-то минуту я стал осознавать, что не один понял это.
Пыл старших командиров несколько поугас, команды звучали редко, и вся картина выглядела, словно надоевшее кино, с сеанса которого им поскорее хотелось уйти, а при невозможности этого сделать отмотать кинопленку до конца на самой высокой скорости.
Только никто теперь уже не остановится и единожды принятое решение будет доведено до конца.
Я понимал это и в глубине души впервые в жизни горько сожалел о том, что создал. Ведь как тонка та невидимая грань, когда вершина творения становится марионеткой и слепым орудием убийства. Мало понять и создать совершенный  механизм, важнее научиться, как можно точнее осознавать момент его использования и ни при каких обстоятельствах не переходить этот предел» (цитата из дневника).
«И почему Игорь Дятлов не сдал маршрутный лист? Глядишь, ничего бы этого не произошло», - подумал я и поймал себя опять же на неприменимом к фактам сослагательном наклонении.

***
Двое парней, светловолосая девушка и самый старший из всей группы мужчина с большими черными усами, все те, кто еще оставались живы, бросились сквозь деревья в низину к руслу замерзшего ручья. Костер больше не был их спасением, и уйти по лесу без лыж, утопая по пояс в снегу, они не могли. Впереди высился перевал, сзади продуваемое ветрами и совершенно открытое белело подножие горы Холатчахль.
Оставалось только одно, как можно скорее укрыться среди деревьев, спрятаться, зарыться в снег. Тепло одетые они бы и без костра дождались  рассвета, а с ним возможно и перемены обстановки, благодаря которой мог появиться шанс на спасение. Тем более если держаться всем вместе.
Четверо ребят трудились не покладая рук, не замечая усталости и боли от сбитых, содранных в кровь пальцев. Результатом напряженных, сплоченных усилий стала  глубокая яма в толще снежного покрова похожая на окоп. На дне убежища они соорудили настил из стволов и веток небольших пихт и березы, устелили его одеждой. Спасительное укрытие было готово, требовалось лишь затаиться, спрятаться в нем.
- Люда, Коля, давайте скоренько в сидку! – крикнул старший.
- Семен, а ты?! – поравнявшись с ним, на ходу спросил второй парень.   
- Саша, быстрее! – поторопил мужчина и вдруг его что-то насторожило.
Бесшумной тенью «Бриз» скользнул между деревьев и снизился над замерзшим ручьем. Он буквально плыл по воздуху, повторяя изгибы русла, медленно и неслышно приближаясь.
Семен словно почувствовал его холодное дыхание. Стараясь не делать резких движений, он медленно повернул голову и оторопел, не сразу поверив своим глазам. За невысоким сугробом в шаге от него отливая зловещим свинцовым оттенком, нависала многотонная металлическая махина, до которой можно было дотянуться рукой. Тягучей липкой пастилой поползла, заполняя каждый сантиметр пространства неотвратимая, смертельная опасность. Время, казалось, замерло в наступившей тишине.
Семен что-то закричал, и ребята как по команде бросились в разные стороны врассыпную в надежде, что замешательство тарелки с выбором цели, как и у кедра, поможет им выиграть время.
Вспыхнув всеми огнями, ослепляя людей, «Бриз» выплюнул в них остатки газа, которого едва бы хватило, чтобы причинить вред всем четверым.
Только Сибров уже знал, как действовать в этом случае. Он рвался вперед, словно зверь почуявший вкус крови. 
Первый удар пришелся по Николаю. Борт корабля отбросил его бездыханное тело в снежную целину ручья.
Тарелка откатилась назад, освобождая себе место для разгона. В фокусе видеокамер оказались мужчина с парнем.
Саша, один из четверых получив наибольшую дозу от последнего выброса газа, уже засыпал, буквально за несколько секунд ослабев и утратив всякую способность к сопротивлению.
Семен, почувствовав, какая опасность им угрожает, бросился на товарища и повалил его на снег в надежде, что корабль пролетит выше и не зацепит их.  Это единственное, что можно было предпринять для спасения в данный момент. Откуда ему было знать тогда о возможностях маневра «Бриза». В следующую секунду тарелка произвела резкое снижение и накрыла ребят массивным днищем. Раздался страшный хруст ломающихся костей. Когда аппарат взмыл вверх, ребята так и остались лежать рядом, будто заснули у костра в одну из холодных походных ночей, только теперь уже навсегда.
Девушку корабль настиг через несколько метров, сбив с ног ударом корпуса в спину, и припечатав тело к занесенному снегом каменному уступу в русле ручья.
На этом все было закончено.
Еще до наступления рассвета «Бриз» своим ходом покинул данный район и произвел посадку на заброшенную дорогу в пригороде Серова, где был принят спецгруппой и с соблюдением маскировки транспортирован в институт.
Запись в журнале испытаний гласила:
«06:00 – Прохождение между высотами 663,2 и 1096 при включенных собственных источниках света, на скорости 5 км/ч. Огибание высоты 924,3. Возврат в исходную точку испытаний».
Ни слова, ни намека на то, что на самом деле произошло, в официальном источнике не имелось.
***

Я закрыл дневник, и мы с Марией некоторое время молча смотрели друг на друга в полумраке настольной лампы. В камине потрескивали дрова, отбрасывая волны тепла, но я видел, как девушка сжалась в кресле и оцепенела, точно от холода.
- Скажите что-нибудь, Володя, - наконец произнесла  она, - не дайте мне сойти с ума от прочитанного.
- Знаете, Мария, – задумчиво ответил я, – сейчас очень трудно судить о том, что было тогда, кто прав, кто виноват. Очевидно одно, что всего лишь случайное стечение обстоятельств повлекло за собой череду трагических последствий. Нельзя с уверенностью сказать, как поступил бы каждый из нас, находясь на месте любого из участников тех событий. Особенно в то время, на фоне накаленной до предела международной обстановки, глобального противостояния государств, в так называемой холодной войне. А из-за этого порой неоправданных мер по противодействию, когда агенты вражеской разведки забрасывались пачками на территорию нашего государства.
Вот порой кажется, все бы отдал, чтобы узнать правду. А она в итоге оказывается настолько прозаичной, что не приносит ни торжества, ни облегчения, а напротив одни только сомнения, опустошение и боль. Кому и зачем нужна такая правда?
- Ну как же, ведь это факты, разгадка, история в конце концов! – озадаченно воскликнула Мария, не разделяя моего спокойствия.
 - Поиски ее за эти годы и без того все чаще стали напоминать дешевый спектакль. Так достойна ли правда того же? Боюсь себе представить, с какой легкостью оные возьмут на себя роль судей и палачей, дай только повод. Дневник этот только подольет масла в огонь бесконечного шоу,  все больше и больше спекулирующего на памяти погибших.
Уж под каким только соусом нам не подавали эту трагедию: что ребят зверски убили местные народности манси, дружелюбнее коих еще пришлось бы поискать, и что на них сошла страшенная лавина на склоне с углом горы не больше тридцати градусов, и что с ними расправились злобные неземные пришельцы, а может даже снежный человек - Йети, и что ребята устроили между собой пьяную драку, в которой поубивали друг друга, и кто-то из группы был предателем Родины и расправился с остальными, и что ребята, чтобы согреться, сами легли в воду ручья на том лишь основании, что вода даже зимой теплее воздуха, и что их из палатки выдул и разметал по склону невероятной силы ураганный ветер, не тронувший однако при этом саму палатку, и так далее и тому подобное.
 Пьедестал откровенного цинизма на этом происшествии похоже выкован умельцами еще не на один десяток лет. А история…
Я взял со стола дневник и, согнув его пополам, быстрым веером пролистал страницы:
- Сколько живут люди - столько и враждуют друг с другом, убивают своих же собратьев в бесчисленных войнах и никак не найдут согласия, и не обретут мир. Сколь бы ни билась о железную дверь и не кричала об этом самым пронзительным криком вся наша история. Никого уже не вернуть и ничего не изменить, и есть ли в истории смысл, если мы все равно совершаем одни и те же ошибки?
- Что же нам теперь с этим делать?
- Знаете, Мария, разгадка тайны сейчас только в этой рукописи, - я кивнул на потемневший от времени и местами потрескавшийся кожаный переплет, - это дневник вашего деда и вы вправе распорядится им по своему усмотрению.
Мария взглянула на старую тетрадь, затем на жарко пылающий камин, поднялась и подошла к окну. Там в таинстве ночи горели на небе огромные звезды. Она смотрела куда-то в темноту, а я смотрел на нее и видел тонкую фигуру, завитки золотых волос, струящиеся по плавным изгибам плеч, глубокий и задумчивый взгляд. Нежна и удивительно прекрасна, стояла она, чаруя взор. Невысокий рост лишь украшал девушку. Она была настолько изящна и тонка, что лишние сантиметры скорее выкрали бы эту грацию, чем подчеркнули ее. Именно такая как сейчас являлась она неповторимым бриллиантом высочайшей степени огранки, звездой на небосводе, на которую хотелось смотреть бесконечно, не отрывая глаз.
- Ой, что это!? – вдруг прошептала Мария.
Я оставил кресло, приблизился к ней и взглянул сквозь стекло в глубокую темноту осенней ночи. Там в далеком свете тусклого уличного фонаря я увидел двух маленьких белых мотыльков, кружащихся в плавном танце. Движения их были изысканно красивы, воздушны и легки. Но они не оказались одиноки. Рядом закружилась другая пара, а за ней еще и еще одна. Десятки, сотни, тысячи, они совсем не мешали друг другу и каждый новый, неповторимый дуэт только украшал этот волшебный небесный бал.
- Это первый снег, Маша! – негромко сказал я, словно боялся вспугнуть маленьких ангелов.
- Да, - прошептала она в ответ.
Мы стояли совсем рядом, соприкасаясь рукавами и, чувствуя тепло друг друга.
Я украдкой взглянул на Марию и вдруг увидел, что она тоже смотрит на меня, но открыто, по-девичьи доверчиво и бесконечно нежно. Не давая воли рукам, я приблизился лицом к ее лицу и почувствовал, как задрожало у меня внутри от этой близости, а в сердце глубоко проникла любовь. Ни с одной из женщин, с кем был раньше, я не чувствовал себя так как с Марией.
Внезапно меня охватило чувство настолько необычное сильное и всепоглощающее, какое я испытывал лишь в юности от первого поцелуя, хотя нет, даже не от поцелуя, а только от прикосновения губ. Все тело будто накрыло горячей волной, сердце, казалось, выпрыгнет наружу, а лицо вспыхнет от нахлынувшего жара.
Мы смотрели друг другу в глаза, понимая без слов, а необъяснимое бессознательное влекло нас за собой, как сильное течение уносит огромный корабль, словно щепку в безбрежный океан.