Калган. Сети страсти

                Рукопись  с  фотографией,    найденные  в купе  пассажирского поезда.               

                КАЛГАН. СЕТИ СТРАСТИ.
               
               
        Чёрная овчарка  с белыми подпалинами, со строго вверх стоящими  ушками на голове, края которых были местами с  небольшими  неровными разрывами, ближе к зимнему  вечеру лежала под трубами городского магистрального отопления с разлохмаченным наружным  утеплителем. Голова пса располагалась на вытянутых вперед передних лапах, глаза были немного прищурены, но по дерганью век можно было догадаться, что под ними зрачки собаки нервно бегают в разные стороны, перед которыми, похоже, продолжается мелькание зафиксированных мозгом картинок прошедшего дня, но и которые в определённый момент вдруг замирают на месте,– как бы вслушиваясь в тишину,  ¬¬и тут веки немного приподнимаются и становиться видно, что зоркий взгляд кабеля держит под контролем членов своей разномастной стаи, развалившихся вокруг него. Только в главаре, отощавшим телом,  были заметны  породистость и признаки когда – то хорошо натренированной овчарки, понимавшей команды хозяина. Но, видно, её счастливая  жизнь,  проходившая рядом с любимым хозяином, закончилась неожиданно, а служить другому человеку  собака уже не могла. Пёс, похоже, был однолюбом, да и предательство тех, кто от  «чистого сердца» давал ему кусок хлеба и которым он преданно служил, не мог простить. Греть своим телом  вожака  каждый член стаи считал  долгом. Без этого черного поджарого кабеля, помотавшегося по жизни, у которого так же, и как  это бывает  у человека посвятившего свою жизнь военному делу  и у которого на гражданке нет–нет, да  проскакивают черты  строевой подготовки,  так и у него были заметны черты служебной собаки, им бы пришел давно конец. Это он благодаря своему авторитету смог сбить стаю в кулак, заставил включиться  каждому за общую выживаемость.  Члены стаи  знали, что при желании вожак мог бы пристроиться к людям и сытно жить, но почему–то выбрал  жизнь с ними. Они держались за него зубами. Своим присутствием он как бы  внушал  им: будет день – будет и пища… 
    Когда было уже всем ясно, что мы зря ввязались в афганскую войну и что  пора уходить с этой многострадальной земли, Советская военная экспедиция в 1980-х годах ввязалась в военную операцию под Кандагаром, в которой мне повезло тогда  не участвовать по причине моего ранения. Всё получилось тогда просто и глупо: выдвинувшись колонной в путь  по афганской земле и не успев добраться до госпиталя, куда я, будучи лейтенантом медслужбы, был откомандирован за аморалку в Союзе, мы попали в засаду –  колонну  в ущелье внезапно массированным огнем встретили «душманы». Горели машины с продуктами и медицинским снаряжением… Мы думали, что под Красным Крестом нас не тронут, но тут были совсем другие правила. Я, с раненой ногой, и с группой бойцов  из сопровождения отстреливался из автомата по одну сторону  перевернутого от взрыва «шестьдесят шестого» , Серёга, с которым я познакомился раньше, а сдружился уже здесь в сопровождении, расположился и отбивался от противника выстрелами из автомата по другую сторону грузовика. «Духи» нахально наползали на нас со всех сторон. У Сереги было тогда прозвище Калган, из- за его  коронного удара головой в лицо соперника, стоящего напротив во время драки – это называлось: взять на калган. Служебную овчарку Сереги звали Диком. Этот умный пес понимал хозяина с полуслова, выполнял все его команды беспрекословно; Серега еще только подумает приказать Дику, а тот - уже во всю старается выполнить только – что услышанное. Во время этого боя, кроме ранения, я был  ещё и  оглушен разрывом гранаты и, не слыша себя, орал во всю глотку,  что у меня заклинил АКМ. Серега подняться под шквалистым огнем неприятеля и прийти ко мне на помощь не мог; он смог лишь прокричать  Дику сквозь грохот от стрельбы и взрывов гранат, чтобы он полз  ко мне на спасение; и Дик, выполняя команду,  извиваясь  змеёй по земле, тащил в зубах ремень  с автоматом. Я видел, как пули поднимали землю вокруг пса, слышал средь звуков боя, как несколько раз при попадании в него пули он взвизгивал от боли, но всё равно  продолжал ползти. И вот когда патроны в моем  пистолете закончились, Дик весь в крови от ранений скатился ко мне в воронку. Вытащив из его пасти ремень, я, что было сил, схватив автомат, стал дальше отбиваться от душманов. А когда в небе закружила краснозвёздная  вертушка и «духи» отступили в горы, Серега бросился к раненому Дику. Тот умирал на наших глазах. На его мордочке было такое выражение, какое бывает в детстве у ребенка  на лице,  просившего прощение за свой, только – что совершённый  глупый проступок. Сам Калган держался мужественно – нельзя было ему показать свою  слабость, ведь рядом грузили в вертолёт раненых товарищей и несколько «двухсотых». Но что творилось в душе у Сергея – знал только я. Мы за неделю до этого сдружились с ним, я же  со стороны отмечал, что человек и собака  не чаяли души  друг в  друге. А мы симпатизировали  друг другу ещё и потому, что  были  оба родом с Алтая, и  наши дома на малой родине были в соседних районах.  Я знал, что его «деревянная» голова, которой он в приступе гнева бил соперника,  была совсем не глупой; он не закончил политех из - за своего глупого поступка: « взял на калган» студента,  который в его присутствии домогался Дашки, его девушки, и сломал ему нос. С Дашкой он во время службы в Армии  переписывался, а потом уже она стала его женой. Хоронить  Дика мне не довелось, так как меня  сразу же переправили в госпиталь « за реку», а Серега все – таки потом попал под Кандагар  и, получив там ранение, вскоре тоже  был отправлен домой.
     На гражданке мы с  Серегой стали большими «корешами». Встречались  с бывшими «афганцами», «хорошо» отмечали каждый раз день вывода советских  войск из Афганистана. Двадцать пять лет я ездил к нему  в район  то на рыбалку, то на охоту. У него с Дашкой было двое уже «большеньких» детей:  сын работал в ГАИ,  дочь училась в городе. Да и хозяйство у них было крепкое: крупнорогатый скот, свиньи, птица на дворе, свой маленький трактор с  приспособлениями  для заготовки сена. Год назад Серега  выкупил искусственный пруд и запустил туда карпов. Но вот без кого не мог жить Серега, так это без собаки. Не забывая, конечно, погибшего Дика, спасшего  тогда нам жизнь и, как бы иронизируя над своим армейским прозвищем, назвал он черную овчарку Калганом. Своим коронным ударом головой он больше не пользовался – времена настали не боевые, да и контузия головы давала о себе знать. Так что  в овчарке по кличке Калган сконцентрировались  и боевая молодость Сереги, мастерски владевшим этим «специфическим» видом боевых искусств – ударом головой  и служба с геройски погибшем потом псом Диком,  и семейная налаженная жизнь с любовью к Дашке и детям, и … Одним словом  « твердолобый» крепко стоял  на ногах, пока не сбил его любовный порыв…
       Как–то в один из очередных приездов  в город , заскочив  ко мне в больницу, где я работал, а в тот день мы с коллегами отмечали 8-ое марта, познакомился Серёга за праздничным столом с медсестрой Оксаной. Хоть я и противился тогда уже этому знакомству и осуждал семейного Серегу, но события с первой же встречи продолжали набирать высокие обороты и захватывали дух как в индийском кино. Мало того, что через месяц  друг мой забыл о  жене и хозяйстве, так он ещё и умудрился через знакомых устроить её на работу в  больницу своего района, выбив ей служебную квартиру.  Теперь его « любава» жила у Сереги под боком, и он все чаще теперь оставался  у неё ночевать. Жена, естественно, быстро всё  узнала, состоялся серьёзный разговор, который ни к чему не привел:  Серега был сильно увлечен этой новой любовью, что никого и ничего не хотел слушать и все продолжалось, как и прежде. Он не отказывался от Дашки, продолжал её любить, но все больше в его жизни занимала теперь Оксана.  Дашка с её светлой длинной косой, статной фигурой, трудолюбивая, умненькая по жизни и в бухгалтерском деле, прожившая с супругом больше двадцати лет в любви и согласии, вряд ли могла противостоять черненькой, с модной короткой стрижкой, смазливенькой на личико, но сильно уж фигуристой, выглядевшей моложе Дашки, дважды разведенной, знающей своё дело в медицине и в отношениях с многочисленными мужчинами,  Оксане.  В общем, Серёга был окрылён любовью, легок душой и телом, лучезарен, жизнерадостен. Он по - прежнему приветливо принимал меня то в одном «своём» доме, то в другом, мы продолжали рыбачить с ним, с его Калганом ходили на охоту. Мой совет одуматься  пока не поздно и вернуться к семье  Серега категорически не принимал. В эти дни интересно было наблюдать за Калганом, у которого появилась новая хозяйка. Он принимал её только тогда, когда рядом был хозяин, но оставаться один на один  с Оксаной Калган не желал  и сразу же просился выпустить его из дома. Искренне радовался Калган приходу в «старый» дом - когда они с Серегой проведывали свою старую хозяйку.  Калган, как кот, тёрся об Дашкины ноги своей головой с прижатыми к макушке ушами – это было его признание в любви к ней. С опущенным хвостом, понурый уходил он из своего настоящего дома,  чувствовал, что они с хозяином что-то делают не правильно, так как хозяйка, резко размахивая руками и что- то крича, выказывала  этим  своё недовольство ими.
       Как будто и не было у них с Дашкой всепоглощающей  любви, и не была она  столько лет в его сердце на первом месте, не было, как будто у них крепкой семьи и хозяйства. Измучился Серега, обжигаясь о пламя двух огней, между которыми он метался.  К осени его любовный запал немного истощился, новая любовь поутихла, но всё равно не задавила старую. Стал он замкнутым, скупым на слово, теперь редко улыбался, а охал всё да ахал, как старичок и пил – то  он теперь «крепкое» молча, без веселья и азарта в глазах, как было раньше.
        Всё и вовсе пошло под откос, когда он полностью перешел жить к Оксане. В один из выходных дней они с Калганом зашли в «старый» свой дом, где гостили хозяйские дети. Они вдруг сделали вид, что не знают их, как будто Серёга и Калган были им чужими и случайно забредшими во двор. Не простили они отцу его измену.  Калгану тогда так стало обидно за себя и за хозяина, что он залаял на них и бросился  вслед за уже уходящим со двора хозяином.
        – Я не пойму, Сергей, чего тебе ещё надо было, на кого ты нас с детьми променял; баба под боком была, ни в чем тебе никогда не отказывала. Вроде люба всегда была тебе. По дому и по - хозяйству – тоже всё в порядке. Чем же она тебя таким сверхъестественным притянула к себе?– выговаривала  Дашка  мужу при встрече.
      – Причем тут дети! Как я должен жить: если вот тут сосет и ноги сами бегут к Оксане. Бегут туда – сосет по дому, бегу домой – печаль по той женщине следом бежит за мной. Я не могу и без тебя и без неё, а что делать? не знаю. Ты меня не понимаешь и не хочешь понять, гонишь и всё, – пытался взволновано объяснить Серёга.
      – А что, я тебя пельменями со сметаной должна угощать, за то, что ты у бабы чужой живешь? Решай, Серега, либо  там, либо тут живёшь, дети с приходящим домой отцом не хотят общаться.
     – Зря ты с детьми- то…
     – Я их не заставляю отрекаться от тебя – они сами так решили. Продавать хозяйство буду, мне не потянуть одной, – говорила Дашка, а Сергей, опустив голову, молчал – ему нечего было сказать, и выглядел он в этот момент  каким- то совсем потерянным.
         Во время этого разговора  с Дашкой  Калган лежал у дивана, и знакомый запах  от хозяйки и запах  от хозяина, как когда-то успокаивали его; эти  родные запахи  давали возможность расслабиться душой и телом в родном доме.  Калган всё еще лелеял надежду,–  что все вернется и будет у хозяев по-прежнему  всё хорошо. Калган даже хотел подойти как раньше к хозяйке и не навязчиво потереться об её ногу, но вдруг  передумал, так как хозяйка снова начала махать резко руками, кричать и , похоже, она  опять выгоняет их с хозяином из дома…
      – Значит так, дружок, заблудившийся муженек, иди к своей зазнобе и живи с ней, –  ты нам такой не нужен. Но знай: если сегодня  же не вернешься домой, можешь забыть навсегда к нам дорогу,– в приказном тоне громко говорила Дашка.
        Серёга с Калганом  сидели на берегу  пруда.  Тяжёлая думка заполнила всю Серегину голову – как быть, как дальше жить. Он чувствовал, что эта дилемма не разрешится сама по себе. Уйти от Оксаны  и вернуться к семье он сейчас не был готов. Сергей, изнемогая от душевной жары, захватившей и душу и тело, остро чувствуя любовные тиски подступившие к горлу и сжимающие его, машинально разделся до трусов, чтобы окунуться в спасающую прохладу воды. Проверить свои рыбацкие сети он хотел к вечеру, но, охладив в воде разгоряченное тело, передумал и решил сейчас же вытащить застрявший в ячейках улов, чтобы уже вечером Оксана ему пожарила в это время нагулявших жирок карпов.  Он зашел поглубже в воду и стал шарить руками в поисках  натянутой сети. Неожиданно, наступив на дне на кочку, он   поскользнулся  и, не устояв на ногах,  его тело быстро ушло под воду вместе с головой так, что не успел закрыть рот и глотнул воды. И тут, мотнув ногами, он зацепился ими за сети. Упав на бок, Серега не мог ноги вытащить из сети, хлебнув опять воды  от резкого дёрганья ногами, он закашлялся, сознание его помутнело, по брыкавшись ещё немного в воде и сознание совсем покинуло его… и не вышел Серега из воды. Он не всплыл почему – то сразу, как поплавок… Калган лежал у вещей хозяина, ждал всё  ещё его появления из под воды, а, не дождавшись, кинулся в воду, которую никогда не любил, но ради пропавшего хозяина он пересилил себя и поплыл к тому месту, где он должен был быть, где, как казалось ему, должен был появиться он. Калган долго кружил по воде, изнемогая,  но не покидал этого места, а хозяин всё не появлялся из воды. Пёс пытался лаять, чтобы хозяин его услышал, но от бессилия у него получался только собачий визг. Тело собаки продолжало барахтаться в воде. Голова  собаки вот -  вот уже уйдет под воду, а хозяина все нет и нет…  Уже совсем обессиленные задние лапы нащупали дно, и  по мелкоте, выползав на сушу, Калган обессиленный рухнул на землю. От того, что в нос налилась вода, он закашлялся и сознание его помутилось. Очнувшись , подняв с трудом голову и осмотрев берег и гладь воды, он по - прежнему не находил взглядом своего хозяина. Калган  какое - то время продолжал всё  ещё лежать, но вдруг, окончательно придя в себя,  он – и откуда только взялись в нем силы, бросился бежать… Бежал по берегу, пока ещё не зная, куда… И прибежал на  свой родной  двор:  лаял, царапался в дверь дома – никто не выходил. Опять прибежал к вещам на берегу пруда, запах был, а хозяина по – прежнему не было. Пёс бросился к новому дому, где тоже был запах хозяина, а самого его опять там не было. Уже в воротах встретил новую хозяйку, требовательно гавкнул несколько раз, зашёл за ней в избу, улегся у двери и наблюдал за её действиями, внимательно  прислушивался к её словам. Когда хозяйка  вдруг встрепенулась и быстро подошла  к входной двери из дома, Калган вскочил и натренировано лапами открыл дверь наружу и пустился с лаем по двору к калитке на улицу. Тут хозяйка поняла его порыв и, словно предчувствуя  беду, побежала  за неугомонным  Калганом. Он был доволен  тем, что, наконец- то, кто- то тоже обеспокоен исчезновением хозяина и привел новую хозяйку на берег к одежде Сергея. Ожидая  отставшую Оксану, Калган лаял с берега на воду так, что казалось, будто  гладь покрывается мелкой рябью…  Женский силуэт  держал в руках одежду исчезнувшего Сергея, и человеческое рыданье  эхом разносилось по водным просторам…. В этот момент  казалось, что глаза   уже не лающего Калгана с поджатыми к голове ушами совсем не от радости, тоже были мокрыми от слез…
     … Достала мужика эта любовь. Не смог он победить в своем жизненном бою за любовь. В моей памяти Оксана осталась холодной, расчетливой женщиной, любившей мужчин, в ряду которых оказался и Серёга. И всё что их связывало – это близость, приносящая обоим пик огромного удовольствия, страсть, которая способна под корень уничтожить такого в моих глазах сильного, словно собранного из натянутых жил   мужика, как Серега…  И не было никакой  новой настоящей любви, а был лишь удар головой о жизненный камень, удар головой и … прервалась жизнь человеческая... Я тогда ловил себя на мысли: когда – то Дик, сам раненный, подтаскивая мне автомат, ценою своей жизни спас жизнь мне, а по большому счету и своему хозяину, а Калган – как преданно не служа хозяину, не смог предотвратить его гибель…
      Неужели Калган всё же  понял эти человеческие  понятия  жизни и, посчитав себя виновным, ушёл от Оксаны, а потом с понурой головой не вернулся и в свой прежний дом – к  Дашке и Серегиным детям.
       Спустя какое – то время шел я с трамвайной остановки по делам на прежнее место работы ( так получилось, что я ушел из той больницы, где познакомились когда – то Сергей с Оксаной) и увидел стаю бродячих собак, отбирающих у двух худеньких собачек, явно менее сильных, видно новичков в бездомном существовании. Я сразу признал  в вожаке стаи Калгана. « Калган!» – довольно громко крикнул я. От этого крика он вздрогнул, остановился было и повернулся в мою сторону, а мой крик, как  показалось мне, завис  на миг в морозном воздухе и улетел потом куда- то ввысь. Если бы слышал этот крик в небесах Сергей, он бы кинулся на землю от радости. А Калган? Остановился, замер, пригляделся. Вдруг дернулся в сторону, как бы, сбрасывая с себя наваждение  от нахлынувших воспоминаний,  и убежал вместе со стаей уносящей легкую добычу. Мне вдруг стало обидно до слез за всех нас людей – что мы так же,  как Калган, бывает, перечеркиваем своё прошлое, и у меня тут же перед глазами всплыли кадры того боя, где Дик не стоял перед выбором между жизнью и смертью, а выполнял свой долг по  защите хозяина. Калган же не захотел общаться со знакомым человеком, потому что не смог помочь хозяину в критический момент; да и не смог после смерти хозяина он выбрать себе нового хозяина – у одного он жить не хотел (да и Оксана после похорон не сильно то обращала на него внимание), а с другим не мог жить – чувствовал вину перед  супругой Сергея за смерть хозяина. Он ушел в стаю, где надо просто бороться за жизнь, без всяких этих сложностей…   Здесь он нужнее сородичам…
      Я же, вспомнив, что сегодня (так уж получилось) день окончания войны в Афганистане, который мы с Серегой всегда отмечали, зашёл  в магазин и, купив  всё что нужно, отправился к Сереге на могилку, чтобы «помянуть» его…  Спасибо и тебе, Калган, за то что ты был и есть…