Паутина. Сублимация Танатоса

Она заболела почти сразу после возвращения из Средней Азии. Видимо, болезнь началась у нее еще там. Полгода она ездила по врачам, и каждый раз ее направляли на какие-то сложные анализы, обследования и консультации. Врачи хмурились, качали головами, а в отношении прогнозов старались отмалчиваться. Говорили только, что виною всему было слишком жесткое южное солнце.
Видимые признаки болезни начали проявляться у нее в апреле – начале мая, когда кожа на лице и руках неожиданно начала приобретать желтушный оттенок. Она пыталась пудриться, пользовалась тонирующими кремами, румянами, но предательская желтизна проступала сквозь любую косметику. Примерно в это же время прекратились и консультации: врачи, похоже, всё поняли и махнули на неё рукой.
Она стала быстро уставать, часто жаловалась на внутренние боли и к середине сентября окончательно слегла в постель. Родители всё ещё пытались сопротивляться этой болезни: не найдя поддержки у официальной медицины, они обращались к знахаркам, заваривали чагу, золотой корень. Но ничего не помогало.
…Он приходил к ней и раньше, и они подолгу сидели на скамейке в парке, лакомясь мороженым или фруктами. Потом такие прогулки начали её утомлять, и он стал приходить к ней домой.
Последний месяц был особенно тяжёлым. Непереносимые боли мучали её практически без перерыва. Она сильно похудела, подурнела, приобрела неприятную привычку гримасничать. Приходившая медсестра колола ей какое-то лекарство, но оно снимало боль лишь на два-три часа, а потом и вовсе перестало помогать.
…Южное солнце закончило свою работу в ноябре. Стояли пасмурные холодные дни, когда моросящий дождь сменяется снегом, а снег тает, едва коснувшись раскисшей земли. Её хоронили на старом деревенском кладбище, согласно последней воле умершей. Он попытался было вместе с мужиками нести гроб, но руки не слушались его, и он, извинившись, перебрался в самый конец процессии.
На кладбище пришли только самые близкие люди – родственники и несколько подруг. Говорили мало; горе пришедших было настолько велико, что многие со слезами подходили к гробу и прощались молча, в полной тишине.
Зарыдала в самом конце только мать. Накачанная таблетками, она долгое время безучастно следила за процедурой, но когда участники похорон стали кидать на гроб землю, с ней случилась истерика. Несколько человек кинулись утешать её, но это возымело обратное действие. Она разрыдалась сильнее и пару раз, вырвавшись из их объятий, пыталась прыгнуть в могилу. Дело кончилось тем, что её насильно отвели в автобус за двадцать минут до окончания траурной церемонии.
Он стоял там до самого конца и ушёл последним. Кто-то окликнул его, предложил пройти в машину, но он отказался. Ещё некоторое время он тупо рассматривал сложенные горкой венки, а затем медленно побрел к поселку.
Сгущались сумерки, и погода начинала портиться на глазах. Подул холодный ветер, и по небу из-за леса поползли тёмные рваные облака. Усилился мокрый снег.
Он заторопился – нужно было побыстрее выйти на асфальт, поскольку ноги сильно скользили по глине, и в темноте легко было упасть в грязь.

Какой-то необычный звук привлек его внимание, когда он сворачивал на шоссе. Что-то среднее между стоном и человеческим дыханием. Он повернул голову направо и вверх и там увидел ЕЁ... Она стояла на ветке старого полузасохшего тополя на довольно большой высоте и, держась рукою за ствол, смотрела вниз. На ней была её обычная одежда, только белая, словно для балета: платье, туфельки, косынка. На лице девушки угадывалась слабая, как бы испуганная, улыбка.
Он остановился и в недоумении задрал голову вверх. Тихо, стыдясь звуков собственного голоса, спросил:
- Что ты там делаешь?
- Не оставляй меня одну... - Голос был неживой, шелестящий, но слова даже на ветру различались очень хорошо.
Он не понял, услышала ли она его вопрос, и потому подошёл поближе:
- Что ты там делаешь? Зачем ты туда залезла?..
- Помоги мне… Видишь - я запуталась в паутине. Прошу тебя, помоги...
- Слезай оттуда… Это опасно, - он протянул к ней руки, как бы желая подстраховать её.
- Помоги мне… Паутина… не отпускает…
Белоснежное видение дёрнулось в сторону и тут же пропало. Он диковато осмотрелся по сторонам. Ни единой живой души вокруг – все попрятались по домам от осенней непогоды.
И тут он понял. Неожиданная догадка осенила его, и он, забыв обо всем на свете, бросился назад к погосту. Насквозь промокшие ноги разъезжались по глине, не слушались его, скользили по разъезженной колее. Бежать пришлось долго – до деревни, а затем вниз, через речку. Один раз он всё-таки упал - когда поднимался к могилам. Не удержал равновесия. Но теперь это уже не имело значения, его мысли были заняты совсем другим.
…И он не ошибся: из могильного холмика торчала кверху тонкая рука в белоснежном кружевном рукаве. Ненужные и нелепые венки были отброшены в стороны, а комья свежей глины, совсем недавно заботливо приглаженные лопатой, валялись в беспорядке вокруг могилы.
- Я здесь… я… я  вернулся!!!
Он бросился к руке и стал целовать ее - торопливо и часто, - до тех пор, пока не зашевелились холодные пальцы…

...Холодным ноябрьским вечером двое вели одного. Они нашли его у разрытой могилы, когда он, обливаясь слезами, разгребал руками глинистую землю. Он не упорствовал, позволил мужикам взять себя за руки и повести. Весь путь они прошли молча, не проронив ни звука. Лишь перед самым поселком безумец вдруг остановился, обернулся на погост и в ужасе замер.
Всё небо над кладбищем было испещрено тонкой сеткой мелких чёрных трещинок, как будто бы непогода, беснуясь, испортила неведомую небесную глазурь. Проступая из-за рваных облаков, сетка чёрным бархатистым кружевом медленно и зловеще расползалась по сумеречному небу.
- Идём, идём... Чего ты там увидел? - глядя себе под ноги, недовольно пробормотал один из провожатых. - Закопали подругу твою.
И тогда несчастный, подогнув колени и сжавшись в комок, в совершенном, зверином исступлении закричал:
- Смотрите! Паутина!!! Я вижу её!.. ПАУТИНА!!!

20 января 1999
Москва