Галина Николаевна
Соседские девчонки-малолетки ползали по дереву и уплетали плоды в охотку, но особой роли в деле поедания всего без остатка играть не могли в силу раскидистости веток и соответствующих их малолетству размеров желудков.
И Глеб решился. Не было в нём склонности к торговым делам, но надо было что-то делать со всем этим безобразием. Самому-то в голову эта простая мысль не пришла, да соседка, бабушка тех девчонок, надоумила продавать груши на рынке и подсобить пообещала, коль уж он стесняется.
Пару раз процесс торговли лежал на ней, он только грузил продукт на весы и краснел при виде знакомых. А потом слегка обвык, притёрся к ипостаси и начал выходить в одиночку. Распродавался быстро, поскольку цену ему сбивали легко, хоть он и просил очередную покупательницу никому не рассказывать о том, что он ей уступил, да где там, разве это реально? Продавцы такого же сорта груш негодовали, но рук не распускали, ибо запросто могло прилететь самим – уж больно диких габаритов получился Глеб у мамы с папой и не было в том ничьей вины. А Глеб на упрёки «коллег» добродушно отвечал:
- Ребята, всё просто: вам важно заработать, а мне – быстрее распродать. Так что не обессудьте и ждите своей очереди распродаваться - когда я уйду.
Торговля шла волнами: придёт трамвай с той или другой стороны – очередь, между ними – затишье. В минуты затишья Глеб раздумывал о смысле жизни, не очень, впрочем, на нём зацикливаясь: единственно от нечего делать хоть мозги размять. Однажды в такую минуту он услыхал очень знакомый ему женский голос. Голос громко визжал, доказывая свою правоту. Глеб высунулся, как мог, из-за бетонного, в мраморной крошке, прилавка и посмотрел влево, откуда доносился крик.
Да, он угадал: метрах в пятидесяти с тремя-четырьмя бабками-торговками спорила его тётка, Галина Николаевна. Собственно, она ему не приходилась тёткой по крови – всего-навсего была женой его родного дядьки. У неё, видите ли, в поллитровой банке, пока она шаталась по рынку, успела потечь свежекупленная клубника. И она желала сдать её обратно нерадивой торговке и забрать свои деньги. Торговка подключила к спору своих подружек, но Глеб знал: тщетно. Возможно, если бы дело было в Одессе, продавец сказал бы Галине Николаевне:
- Мадам, иметь-то совесть вы имеете, но, похоже, не в том смысле. Вы покупали эту клубнику не сегодня и не у меня, спросите у кого хотите и вам подтвердят…
Но Глеб, его тётка и старухи-торговки жили не в Одессе и культуре общения не были обучены с пелёнок. Потому три-четыре торговки орали и визжали в ответ грубые слова, однако ввиду отсутствия у них шансов на победу клубника была обменяна. На сегодняшнюю.
А шансов у них действительно не было. Галина Николаевна, названная при рождении родителями Аллой, но записанная в свидетельстве Галиной из-за головотяпства «девочек», ответственных за это дело, была очень своеобразным человеком, это чтобы не применять ненормативную лексику, ибо наглость её по своей безграничности не уступала Вселенной. «Девочки», кстати, в те времена, в тридцатые-пятидесятые годы, частенько грешили подобными ляпами. Вот и муж Галины, дядька Глеба, родителями был назван Вениамином, а «девочкой» записан Вячеславом. А сосед Глеба – соответственно Валерием и Владимиром… Уж и не предположить, в чём причина крылась – то ли в уверенности «девочек» в том, что им лучше знать, как назвать ребёнка, то ли просто дуры набитые насиживали непыльные места. Как бы там ни было, а в официальную жизнь Алла вошла Галиной.
Не сказать, чтобы жизнь так уж обрадовалась, но пусть, мол, себе живёт, и не таких видали. В силу своих скромных физических и интеллектуальных достоинств Алла не могла взять от жизни слишком много, но до чего могла – дотягивалась обязательно. Отдав всю себя, в прямом смысле слова, окончила строительный институт, остальную всю себя отдала ещё кому-то и, вступив в ум, честь и совесть, руководящую и направляющую силу, вскоре стала не освобождённым парторгом проектного института и начальницей сметного отдела в нём же.
До работы добиралась троллейбусом – ровно одна остановка. Когда в очередной раз транспорт оборудовали компостерами, заменив этими безликими и неодушевлёнными существами колоритных и не очень кондукторш, Алла, зайдя внутрь, становилась рядом с ближайшим дыроколом, держа в ладони наготове талончик: вдруг контролёры?
На работе её подчинённые, девчата из сметного отдела, «крестились», когда она куда-то упархивала. Надо сказать, что упархивала она редко, потому что впархивала ещё реже. Вечно в делах: то строительство дома своего контролировала и направляла, строил-то её муж, после работы в сортопрокатном, самом доисторическом и потому самом горячем цеху металлургического завода, она же только следила, чтобы он не вздумал поесть, прежде чем выполнит дневную норму. То свиней завела и приходила на работу не умываясь и не переодеваясь, благоухая ароматами свинарника. Девчонкам это почему-то не нравилось, но как-то терпели. Однако если бы только вонь! Алла, придя на рабочее место, никогда не занималась делами – она в них ничего не понимала. Но и этим она не ограничивалась, своим бесконечным трёпом о том - о сём не давая работать и подчинённым…
В обеденный перерыв никогда не спешила в гастроном в соседнем здании: не царское это дело. Она заявлялась в магазин, окидывала зорким взглядом его просторы, примечала какую-нибудь из сотрудниц, стоявшую уже в числе первых в той или иной очереди, подходила, громко благодарила за то, что та придержала ей место, и становилась перед уже привыкшей к такому обороту счастливицей. Купив в одном отделе, что ей было срочно и позарез необходимо, повторяла те же действия, как ни в чём ни бывало, в другом.
В пору, когда холодильников ещё не было, продукты, как и все, хранила в погребе, а ляду закрывала на навесной замок – от мужа и детей. Поэтому и старший кузен, и младшая кузина Глеба иногда приходили в гости с чисто прагматичной целью: перекусить. Семья Глеба хоть и жила победнее, но его мать на голодных спокойно смотреть не могла. Тем более, на детей.
Такое отношение к себе семейство не могло спокойно переносить, но детям деваться было некуда, а муж скандалил и уходил жить в дом к родителям и сестре. На памяти Глеба такое случалось никак не меньше пары десятков раз. Следом, с интервалом максимум в час, прибегала Алла и выносила мозг всем окружающим, каясь и прося его вернуться. Жить в доме родителей было особо негде, у сестры, матери Глеба, своих двое, и он раз за разом плёлся обратно. Изменяла ему Алла по-чёрному. С мужем его сестры, глебовым папашкой, в том числе.
В конце концов от жизни такой муж её начал по-взрослому прикладываться к бутылке, а затем и вовсе ушёл к другой, такой же любительнице накатить, поварихе столовой, женился на ней и спился. Детей навещал: и старший, и, через десять лет, младшая окончили тот же ВУЗ, что и мама, а он им чертил красивые чертежи. Образования у него не было, не считая ФЗУ, но чертил, рисовал и писал чертёжными шрифтами очень красиво, у него Глеб и научился этому мастерству.
Время текло, старший сын окончил институт, а у Аллы подошла очередь на машину. Свежина, поросята и патологическая жадность сделали своё дело и деньги не были вопросом. У Глеба всплывало в памяти, как старший брат позвал его на свежину, мама дала деньги, а когда хряка завалили и брат подступился к своей матери с просьбой отрезать кусок посочнее племяннику, он был спроважен в хвост очереди в грубой, нетактичной, правда, вербальной форме:
- Подождут. Если останется…
- Мама, они же тоже за деньги!
- Подождут, я сказала! У меня заказы!
Ну, заказы так заказы. Глеб тогда стоял чуть в сторонке, она его не видела, но он всё слышал. Обернул пустую авоську вокруг кисти и пошёл домой. Тётушка скидок на родство для глебовой семьи не делала, для себя, от них – совсем другое дело, вымогала.
- Не расстраивайся, сын, купим в магазине. Не сильно-то я и надеялась. – Сказала пацану мама, увидев его кислую физиономию. Он и не расстроился. Но камешком на чашу весов отношения к тётке этот случай лёг.
Загодя, примерно за полгода до приобретения машины, Алла зачастила в гости к глебовой семье. Ей нужно было место для гаража. А в собственном дворе для него места было навалом, а вот для выезда - не было: на участке стояло два дома, её и родителей, и последний перекрывал выход на улицу почти полностью, оставляя только узкую пешеходную дорожку. С остальных сторон были соседские дворы. Глеб и его старшая, родная сестра, не приветствовали эту идею и просили тётку не обращаться более к ним с такой просьбой. Тогда Алла схитрила. Уходила с работы «по делам» партийным, когда ни Глеба, ни сестры его дома не было, и нудила по часу-два, доводя до сердечного приступа свою уже бывшую золовку. После этого успокаивалась, выжидала день-два и приходила снова. Ей было нужно и до остального, включая больное сердце золовки, никакого дела не было.
Измученная её нытьём, в тайне от своих более жёстко настроенных детей, мать Глеба в конце концов согласилась. Тем более, что, живя бедно, отчего-то считала, что и все вокруг такие же бедняки, и машина – это сладкие фантазии Аллы. Не тут-то было. Построился гараж, появилась машина, Алла выучилась езде за рулём, в первой же поездке на первой скорости в двадцати метрах от дома обняла первое же дерево, поменяла передок и больше за руль не садилась. И грязно-оранжевый ВАЗ-21013 с той поры простаивал в гараже, не чаще раза в полгода выезжая на рынок – привозить туда хозяев и поросят на продажу. За рулём был сын Аллы, уже обзаведшийся семьёй и живший отдельно от мамы. За то, что она его эксплуатировала, однажды ему было разрешено отвезти на машине семью на отдых в пансионат в двух сотнях километров.
А потом сын тяжело заболел, несколько лет промучился и умер. На эмоциях бабка пообещала внукам, его сыновьям, что машина, когда подрастут, будет их, они и поверили. Нашли, кому. Глеб прекрасно помнил тот день, когда старший из них, получив права, пришёл осмотреть и забрать авто. В то время ВАЗ-21013 был уже анахронизмом, вокруг молодёжь рассекала на иномарках, но для освоения роли водителя он был самый раз. Много лет будучи обездвиженной, машина и заводиться не хотела, и много ещё чего надо было перебирать. Глеб помогал – лишь бы побыстрее избавиться и от машины, и от гаража. Внуки её жили далековато и собирались держать ВАЗ в другом месте. И тут прилетела Алла. Откуда она прознала о беспределе внука, не было ясно, но истерику закатила славную. Внук растерялся:
- Бабушка, но ты же сама обещала…
- Да, обещала, но ты же без спросу взял!
- Да ничего я ещё не брал – только привести её в божеский вид собирался…
- А права у тебя есть?!
- Ну да, я их получил недавно.
- А… А… А…
Глебу казалось, что это будет длиться бесконечно и ни к чему не приведёт, и он был крайне удивлён тому, что она тогда всё-таки сдалась. И пообещала во второй раз, теперь уже точно, подарить внуку машину, как только тот научится нормально ездить… на какой-нибудь другой машине. Не такой дорогой её сердцу. И всё же через месяц внук Аллы забрал тарантас, успевший за четверть века пройти 6000 километров. Как уж он уломал бабушку – история умалчивает.
Прошли годы, в течение которых Глеб видел Аллу только тогда, когда она водила мимо его двора пришедших на смену свиньям коз на пастбище – лужайки в больничном дворе. И ещё когда ему приходилось хоронить близких ему людей: сначала сгоревшего дядьку, потом отмучившегося его сына, а после - погибшую его дочь. Алла просила, чтобы он организовал и её погребение рядом с бывшим мужем, когда придёт её пора, но Глеб наотрез отказался: она была ему омерзительна, и на то были причины.
Свидетельство о публикации №219051301006