Восстановление симметрии

Я уже засыпал, когда вдруг понял, что вообще не использую слово «тетива». Это упущение. Слово-то хорошее.
Открыв глаза, я обнаружил, что выступление ансамбля современного танца «Аритмия» уже закончилось, и вместо девчонок в лосинах на сцене появился глава города. Пришлось выключить музыку и освободиться от наушников.
Глава уверенно встал у микрофона, поздоровался и взял драматическую паузу.
Зрители замерли, приготовившись внимать.
Но глава почему-то молчал, и мне стало неуютно. Это противоестественно – стоять на сцене у микрофона и молчать.
Через минуту кто-то не выдержал:

– Не томи уже, Михалыч, скажи что-нибудь!

Глава чуть повернулся на выкрик. Левая бровь поползла вверх.
Я вытащил блокнот и написал:
«Его бровь изогнулась, как тетива».
Хм… Просто тетива, или натянутая тетива?
Тетива в спокойном, не натянутом состоянии абсолютно прямая. Настолько, что звенит от собственной прямоты.
Ну, тогда «как тетива перед выстрелом».
Нет. Слишком натянутое сравнение.
Разозлившись на самого себя, я спрятал блокнот и тишину разбил звон – это ожил чей-то телефон. Бровь главы города поползла ещё выше, и меня охватило беспокойство. Она уже занимает добрую половину лба.
Надо что-то делать.
Так. Выкрик и звонок были в левой части зала, а я сижу в правой. И у меня тоже есть телефон.
Недолго думая, я включил и тут же выключил «Пачку сигарет». Глава города немедленно повернулся в мою сторону, и я убедился, что расчёт оказался верным: на этот раз поднималась правая бровь. Однако левая по инерции всё ещё ползла, и уже забралась ого-гошеньки как высоко. Асимметрично получается.
Тогда я бесцеремонно пнул переднее кресло. Удар прозвучал как выстрел, и хозяин кресла от неожиданности выругался. Правая бровь главы поднялась ещё выше, догнав левую.
Я расслабился.
«Теперь главное, чтобы слева никто не вякнул, а то все усилия пойдут прахом».
И только тут я понял, что натворил: равномерно вздёрнутые брови придали лицу градоначальника донельзя обиженное выражение, а в сочетании с его молчанием это произвело на публику убийственный эффект.
Народ как-то сразу съёжился и покраснел, пытаясь спрятаться от обвиняющего взора. Начались шевеления. Глава поворачивался то в одну, то в другую сторону, чутко реагируя на любой шорох, и совсем ожившие брови бесконтрольно ползали по его лбу двумя мохнатыми гусеницами. Тетива всеобщего невроза натянулась до предела. Назревала катастрофа.
Вдруг меня осенило:
«Мать честная! Слово «тетерев» я тоже никак не использую!»
Это слишком богатое, фактурное слово, чтобы просто взять и выкинуть его из головы.
«Сиди теперь и мучайся, пытаясь впендюрить «тетерева» в зарисовку про День работника культуры», - думал я. К людям-то его применять нельзя, а то обидятся.
Или можно?
Долго это продолжаться не могло, тишина становилась совершенно невыносимой. Но просто так ведь тоже не встанешь, это не совсем прилично. Нужен какой-то толчок, импульс, сигнал.
Хоть и не сразу, но развязка наступила. Подобно пингвинам («Жаль, не тетеревам…»), что всем скопом кидаются в антарктическую прорубь вслед за одним-единственным смельчаком, народ в зале начал подниматься только после того, как встал самый отчаянный. И стоило ему совершить подвиг, как следом со своих мест поднялись десятки. Спустя несколько мгновений уже никто не сидел, все двигались к выходу, и различить хотя бы слово во всеобщем гомоне было невозможно. Проще разобраться в бормотании токующих тетеревов («Да, детка!»).
У раздевалки, однако, всё стало куда понятнее. Несмотря на то, что всеми уже завладела улица со всеми её соблазнами (сигареты, общественный транспорт, беспроцентная рассрочка…), память об укоризненном молчании главы нашла своё место в сердцах избирателей.

– Не достойны мы его, – говорил раздавленный, пристыжённый народ. – Совсем не достойны. А какой загадочный человек, да?

Плащи и куртки шелестели, как крылья у тетеревов («Да, да, детка!»).
Я оглянулся и посмотрел в зал. Заместитель главы администрации города по социальным вопросам осторожно, под руки, уводил Михалыча со сцены.