Превратности любви

В конце 50-ых - начале 60-х годов прошлого уже века наш южный город
стал наполняться молодыми одетыми в военную форму красавцами
с не свойственным нашим краям черным в синеву цветом кожи, светлыми ладошками и
открытыми белозубыми улыбками повышенной дружелюбности. Никаких объяснений
совершенно неожиданному появлению на нашей территории этих оккупационных войск
ни центральные наши партия с правительство, ни местная печать с начальниками не
только не давали, но даже не подавали никакого об их нашествии и вида. По молчанию
тому и местное население мудро заключило, что природная его любознательность именно
в этом вопросе ему ни к чему, и поэтому сам факт наличия чужеродных добавок в его
состав был местными с негодованием отвергнут, и белозубых красавцев все принялись
считать уже испокон веков здешними.
В ту пору жили мы в самой лучшей в мире стране, не говоря уже о нашем
гуманном и самом справедливом на свете государстве. И у каждого из нас, и у всего
народа нашего, много из каких национальностей составленного, все было и было лучше,
чем у всех, тогда как негры в Америке не доедали, а агрессоры с империалистами все
свободолюбивые народы угнетали почем зря, а богатства их несметные своей военщине
для подрыва дела мира и социализма на танки, пушки и бомбы атомные тратили без счету
и совести.
Все было у всех хорошо, а девушки города нашего, центральных, может, начитавшись
газет иль лекторов по культпросвету переслушавши, такой какой-то бескорыстной любовью
к тем темнокожим военным пропитались, что по паркам и тенистым аллеям вместе с ними
начали парами прогуливаться и прохладное мороженое пломбир в вафельных стаканчиках
кушать, чтоб охладить и приливы с внутреннего жара, и жару с погоды этой азиатской.
Мороженое мороженым, но к следующей весне меж тех аллей в парках стали заметны
количеством и одинокие уже мамаши, возившие в колясочках очаровательных ангелочков -
мелко-кудрявых и темнокожих. А к лету в магазинах и на базарах города местных баб стали
активно оттирать из продуктовых очередей какие-то толстые темнокожие тетки со стайками
таких же с ними детишек разного возраста. Порой эта активность выливалась в женские бои
без правил с визгом и криками на одном понятном и множестве не понятных языков.
Уличная молва, не стесняясь уже рамок почти коммунистической царящей в стране
морали, гласила, что эти наглые "черномазые" на наших жениться, чтобы вывозить их из
нашего в их африканский рай, не хотят, а своих навезли баб, чтоб их и наши
началники видели, что жены у них уже есть. Такое вероломство и надругательство над нашей
интернациональной к ним любовью уже вызвало во всем едином в том нашем многонациональном
народе бурю возмущения, которую нужно было тщательно от властей скрывать, чтобы не поиметь
от страны и государства в бесплатную аренду кайла, топора  или лопаты лет на несколько.
Правда, страна и партия, понимая и разделяя наши чувства, стали проводить в народе
воспитательную для охлаждения страстей работу. В ответ на эту заботу ранней осенью горячо
любимая мной Маргарита разъясняла нам октябрятам, что империалисты захватили и мучают все
прогрессивное, но пока еще отделенное от нас человечество. Вот именно их, этих подлых
империалистов, мы, октябрята, и должны ненавидеть, а негров мы должны любить потому, что
они за нас и наши. "Всех негров любить?" - пытливо спросила полная, но плохо видящая Тома
Султанишвили с первой парты. "Любить негров всех!!!" - грозно и повелительно ответила до
сих пор не доходившая до такой с нами тональности Маргарита. "У нас самих итак ничего нет,
а тут еще эти все по очередям первые. А маме моей вчера клок волос за молоком выдрали, и
что - их любить?" - упрямо и с обидой возразила Тома Маргарите. Видно не совсем далеко
ушедшая от Томы в понимании этой проблемы Маргарита стукнула кулаком по столу и заорала в
нас: "Лююю...бить!!!".
До меня маленького мальчика, воспитанного в интеллигентной еврейской семье на
принципах интернационализма, после этого Маргаритиного истошного крика впервые дошла
глубина глагола "любить" и в страхе за то, что публично признать это настоящему октябренку
не возможно, но любить могут все-равно заставить, я понял, что этих потных, крикливых,
пахучих, толстых теток любить, т.е. спать с ними, целоваться и засовывать себя куда-то
в них, я не смогу. Откуда в кошерном октябренке восьми лет именно такое понимание проблемы
тогда взялось, я не знаю, но ужас от того, что любить могли заставить, помню до сих пор.