1967-2017-2067

2017!

Письма своячнику

50 лет тому назад Вайманы поселились в этой бетонной коробке.
Я помню начало израильской войны на пустыре, где теперь стоит ресторан. Битое стекло и ни травинки. Прямо бёг по пыльному рельефу на пути к Нёме, чтобы услышать, что взят Ниилин. В Иудее. Иудея стала очень московской, а Русь уже давно Иудея.
Но осенью я всё же пошёл на демонстрацию, последнюю, советскую. СССР выступал против малюсенького Израиля.
Папе было 55, маме 42, Миле всего 13.
С человеческими потерями, нам удалось додержать это обиталище до такой знаменательной годовщины. Полвека.
И вот я, последний из могикан, полностью прекращаю своё прерывистое присутствие в Москве.
Всё выкинут-вычистят и новая семья начнёт жизнь в той же точке.
Мы потерпели сокрушительное поражение. У нас мало детей и внуков. Через 50 лет наше число ещё больше уменьшится. Останутся лишь 20% носителей наших генов. Может быть, переселение и уничтожение было подхвачено самими евреями. Самоуничтожение. Популяция советских евреев в России, в бывших советских республиках, в Европе, на американском континенте обречена.
От 300-500 знакомых мне евреев, русских и их комбинаций останется лишь 60-90 их потомков. В наших теперешних хатах будут жить люди совсем других племён...

БиБиСи рассказала о 91-летней медсестре, которая продолжает работать (!), а московское радио о 89-летней пенсионерке, отправившейся на пляж во Вьетнаме.
Мамина двоюродная сестра Люба достигла 95-ти, сохраняя ясность мысли и жива! Они очень похожи своим базисом, но не надстройкой...
Мы, людярги, как поля битвы. Мамин навигатор привёл её хороший базис-шасси к преждевременному крушению.
Я не сумел вызволить маму из её заточения.
Поэтому я должен поставить ей и её окружению мемориал вне Вострякова. Бабушке Белле уже есть такой зачин, но всё будет расширено. Дядя Изик, мамин брат, тоже будет включён. Я планирую увидеть его сына Лёню по пути в Москву.

Орехи. Вы, вероятно, заметили на ручке кухонной двери горстку горького миндаля. Она там уже 25 лет. Моль не ест эти плоды, использующиеся в косметике и медицине. Моль питается ковром в большой комнате.

Лампа. Я проверил все приборы, но забыл включить трансляцию на среднюю громкость.
Ключей нет ни у кого, кроме нас.

Вода. Я не перекрыл воду у счётчиков и боялся, что краны могут капать.

Все коммунальные платежи за мамину жилплощадь, начиная с августа месяца, я беру на себя. Раз вы озабочены сохранностью обиталища, сделайте расчёт, вычтите из моей доли и дайте мне знать, когда, где и как мы переведём Б. Черкиз. 6-1-86 в вашу полную собственность.
Вам надо передать мне почти половину стоимости кв-ры, а я подпишу нужные бумаги.
После этого вы распорядитесь квартирой как вам удобно.

Миле и Мише от Зуса    

1 ноября 2016 года

Письмо Миле

Я успешно дозвонился, но связь была с перебоями и в конце всё оборвалось. Я набрал ещё три раза, но 908 73 24 был надёжно занят.
 Пытаюсь «выздороветь» после разговора.
Мне мама неоднократно говорила, что она сама взвалила надгробье папе, безо всякой помощи.
И действительно, на граните выбито:
«Мужу, папочке, дедушке». То есть памятник посвящён одному человеку. В овал врезана фотография папы с доски почёта.
Эта вертикальная плита надгробья частично загораживает ветшающую доску дедушки, которую я пытался подновить, но, в конце концов, 4 года тому назад, привёз из Цфата мраморную плиту со звездой Давида и установил её слева, на земле, рядом с бруском мрамора с именем бабушки Хаси и её годами жизни (положен в 2002 году). Брусок тёти Сони (2002 года) справа от доски бабушоньки Беллы.
Насколько я помню, бабушка Хася скончалась в октябре 1965 года (+-1 месяц), а тётя Соня—в 1982 году (я уточню по старым тетрадям). Все эти данные (и годы рождения ) централизованно хранятся в московском архиве ЗАГС и могут быть затребованы в любой момент.
К посланию Миле от Зуса прилагаются фотографии исчезнувших.

Постскриптум

Когда разговор оборвался, я пытался сообщить, что в серванте стоят металлические лампадки; много таких лампадок в стеклянных банках на могиле.

Спасибо, Миша!

Жаль, что Мила не зашла, а ограничилась только визитом в отделение сбербанка напротив.
Я рассчитываю только на тебя, чтобы донести до неё моё видение востряковской усыпальницы и судьбы музея мамы, то есть её—употребляя твой термин—«убитой квартиры».

Зус

ПС  Мне удалось пока переговорить только с дедом (я помню и запах, и некоторую колючесть его бороды) и с мамою. Она была в своём репертуаре.

Дед наш Хаим Залман поддержал меня

                Читать до конца.

Миша,

с помощью древнего снадобья, подхваченного немчурой в их Южной Африке, мне удалось почти победить сильнейший грипп (ты видел его начало). Грипп сопровождался раздирающим кашлем. Поистине, я лучше приспособлен к окружающей среде в освоенных горах или на высококомфортном морском побережье.
Находиться здесь для меня странно; будто ничего и не было, дней в других измерениях как бы не было, а я здесь, в виде наказания, очутился в конце пути. Для подведения итогов, а их и нет. Правда, жуткая догадка, что я следующий в исчезновении. И точно— я вижу глубоко обновлённую Москву—она уже не для меня. Я невидимка. Может, мне здесь противопоказано.
Но у меня здесь мама окончательно исчезает. Надо приостановить, спастись...
И могила отца исчезла. На исчезнувшей могиле дедушки и бабушки.
Надо бы всех рядом хоронить. Но нет. Надо залезть (ушлые гробокопатели) в старое захоронение, хотя рядом есть место и для новой могилы, и нового памятника.
А ведь перед огороженной могилой, перед калиткой, достаточно места, чтобы постоять.
И ты, Миша, нарисовал мне как будет уничтожен фарфор с изображением отца и вместо него будет вставлено изображение мамы и папы. То есть не добавлено, а вместо. Вместо.
На чёрном камне папы, который воздвигла, по её словам, мама, появится и она сама. И под ним, под чёрным гранитом. И надпись, составленную и утверждённую ею, отредактируют.
Именно этот чёрный гранит и убедили её увидеть перед болезнью и смертью. И сестра, и собственный сын погнали её по снегу.
В гигантской малонаселённой России нужно устроить погребальное еврейское скученное гетто. И общую могилу.
И ещё отсебятина. Останки мамы не удостоились еврейского обряда. Не было уже ни меня, ни Алика, который всё устроил для похорон папы.
Ну, а бабушонька Белла уже тоже была сожжена.
Своими дочерьми.
Ведь мама повесила мезузу (по увещеванию сына) намного позже. А до этого и тётю Соню  тётя Лиза отвезла в крематорий, где пепел общий делят на кучки.
И сама тётя Лиза попала туда же. Я там был с женою, что-то вякал, но ответственные за тётю Лизу обложили её тело в халате (зачем я притащил её кримпленовое платье?) иконками. Я вошёл в такой ступор, что забыл и о тахаре, и о саване. Я так и не знаю, где находится урна с предположительно  тётилизиным прахом. Припоминаю, что хотели на дачу отвезти, но на какую и где, не знаю...
Я стараюсь держаться еврейского образа жизни и усиленно пропагандировал его и тёте Лизе, и маме. Но им это было частично интересно. Они прокладывали свой собственный курс.
Поэтому, всё, что я написал выше о несоблюдении обрядов и конфигурации захоронения, не выверено ни с папою, ни с мамою...
Я попытаюсь обсудить с ними всё это, насколько это возможно сейчас. Но для этого мне нужно опять войти в транс. Иногда это получается или же мне кажется, что получается.
Сильная доминанта. Я уверен в поддержке лишь дедушки Хаима Залмана Евновича, но от него в земле осталась только крепкая затылочная косточка. А, может быть, и больше. Об этом знают только востряковские могильщики, которым наплевать.

Я последний в этом бетонном каземате.
Я замыкающий.
После полувека выживания и всего лишь одного побега,

Зус


Постскриптум.

Как я неоднократно говорил, все кладбищенские расходы я обязан разделить с Милой поровну.

Миша!
Итак, я временно покидаю мамину хижину.
Я надеюсь, что мы вступим во владение этой пустеющей кубатурой в 2016 году и решим её судьбу после годового траура.
Я вынес почти всю мамину обувь и—по ошибке—дорогие туфли Кейки. Я также отдал немного ветхой и очень старой одежонки. Запах мамы почти исчез.
Мамино кресло с её самодельной палочкой заклеил пока лентой.
Нашёл изъеденные червями шоколадки и уйму сахарного песка. Избавился от них.
Я храню в отключённом холодильнике полбутылки оливкового масла и пачку тофу. Не выбрасывать.
Несмотря на российские трудности, москвичи ведут насыщенную и весьма занятную жизнь. Надеюсь, что предстоящая зима будет щадящей для всех нас...
На днях, звонок с телефонной станции напомнил о 400 рублях задолженности. (Я оставил денег.)
Зус


30-XI-15 г.
Итак, Миша, ещё десять дней тому назад (с помощью нотариусов и банкиров) мне удалось утрясти все вопросы передачи «отказухи» и «котлеток», причём эта самая «отказуха» могла и может быть подписана в любой момент и после 24 ноября. Без осложнений.
Возникают, правда, этические вопросы, имеем ли мы право использовать мамины накопления для своих нужд. Хотелось бы, чтобы мы поставили ей достойное надгробье, рядом с памятником папе, который воздвигла сама мама.
К моему позору, меня не было у ложа умиравшей мамы. Была только её сиделка, которая сообщила мне по телефону десятью днями ранее маминой смерти, что мама «мычит как животное». Хотя сознание маму не оставило, и она могла испытывать мучения. В маме было много жизненной силы.

??????????????????????????????????????????????????????????? (

Сегодня мы похоронили сильного поэта (даже Евгений Рейн пришёл). Виктор Гофман был ограблен и застрелен.
05.11.15
Резюмируя:
Твоё предложение, состоящее в том, чтобы я купил ячейку в московском банке с тем, чтобы ты мне передал  пачки денег общей стоимостью более 40 тыс. долл., неприемлемо.
Ячейка не может быть безопасной.
Так как ты пришёл к выводу, что ты не можешь отдавать мне деньги мелкими суммами (Ты произнёс: «Либо всё, либо ничего».), я предлагаю тебе другое решение.
Ты выбираешь доверенное лицо в Израиле,  Амстердаме или по месту жительства твоего брата и это лицо вручает мне сертифицированный банковский чек на моё имя, одновременно получая «отказуху».
Вполне вероятно, что и московские банки предоставляют такую услугу...
В ночь перед нашей беседой утром 4 ноября я возмечтал продлить память наших предков посадкой рощи в Израиле или сходным мероприятием в России. Можно и вложить средства в мемориальные доски. Ты заявил, что эти деньги лучше отдать в пользу внука.
(Всё же, можно сделать и то, и другое, поделив фонды.)


...И у тебя зазвучали мотивы полностью отказаться от наследства и отдать его государству. (Зачем же я деньги давал маме на приватизацию?)
Мне даже показалось, что ты готов прекратить оформление наследства и прекратить оплату коммунальных услуг.
Пожалуйста, изложи свои намерения.

Постскриптум.
Я нанёс визиты в пару центральных банков; картина перевода денег за границу проясняется.
Такой перевод может быть осуществлён в соответствии с законами и правилами Российской Федерации, безналично, без сейфовых ячеек.
10 ноября в 15 часов мы встречаемся, так ведь? Я готов представить результаты моих переговоров в московских банках.
6 ноября 2015 года.
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
17 ноября 2015 года


Только что был у нотариусов в центре. Получил обстоятельные объяснения.
Также посетил банк, который мог бы перевести деньги с помощью Марика или же меня (преимущества и недостатки).
Атмосфера доверия, отсутствия давления и  шантажизмов очень были бы кстати.

21.11.15

Миша, позволь мне напомнить тебе хронологию посдедних двух месяцев, когда мы судили-рядили о мамином наследстве на фоне её наследия.
Моя штрих-пунктирная жизнь в Москве
Я обрёк маму на муки и всё время спорил с нею, не понимая, что существует её любовь. Эта любовь, по ряду факторов, за долгие годы моего отсутствия в Москве, отлетела-отдалилась от моей персоны и, волею судеб, тыкалась в семью МММЛ Агранович, хотя мама оставалась номинально Вайман.
Алтуфьево
Как только я прибыл в Алтуфьево (конец сентября) со слабой надеждой, что Мила откликнется на идею консервации и музеизации маминого отсека в Черкизове, я испытал быстрое крушение.  А я ведь страшно виноват в пытке одиночеством матери, я виноват в её низком качестве жизни. Я ускорил её конец; я бросил её во время болезни на несколько изуверские поползновения Ризы. Несмотря на падения на правую ногу и недосып, я мог бы задержаться. Несмотря на приём у лечащего врача, я мог бы, с помощью Кейки, отменить его.
«Отказуха»
Я был готов к «отказухе» (и я отказался от квартиры почти 2 года тому назад по скайпу—без одобрения мамы—в попытке скрасить её неминуемый закат с помощью МММЛ Аграновичей). Но никакого улучшения—со слов мамы—в её житьё-бытьё не произошло. Мама была вычеркнута из расписания МММЛ и только мои идиотские звонки раздавались каждый день в мамином хранилище. К моему вящему удивлению, отказ не сработал. Ну, Лиза Вайман во Львове так и напророчила.
Опустевшее Черкизово в конце сент. 2015
Почти немедленно ты, сидя за вашим кухонным столом, сделал демарш. Так я впервые услышал словцо «отказуха». Но я не мог отреагировать приятным во всех отношениях образом, так как на меня начал оказывать давление не только ты, Миша, но и вес предыстории.
В течение многих лет, например, я поздравлял МММЛ со днями рождения, но не получал никакой весточки от вас. То есть, я, по всей видимости, был занесён в чёрный список, содержавший тётю Лизу и маму, которые отказались дать вам деньги. Мама мне так и обрисовала ситуацию: «Ты, Зуска, не купил им переносной магнитофон-радио в валютном магазине.» Да я же прислал им из Нью-Йорка такую же штуку. «Эээ. не... Это было спустя почти год. Ты деньги экономил в Москве, не купил приёмник. Ну, и что, что он был в два раза дороже, чем в США. Это чепуха.»
Тут, в отношении нас, сработал принцип Илюши Михельсона, который выделил такой феномен: «Вот делаешь человеку--женщинам, в особенности, Илюха имел в виду слабый пол--всякие услуги, подарки и знаки внимания. И вот, однажды, «проманкируешь» своими «обязанностями» и тебя просто выкидывают, забыв как ты старался на протяжении длительного времени.
Если к этому добавить уже цитировавшуюся шутку из продающегося сборника еврэйских анекдотов, когда дети женятся, въезжают к родителям, хотят «позычить» сбережения «предков» и ускоряют их переезд на свалку истории, то вот такая картина нам досталась.

Нотариальное вступление в наследство
Оно началось с того, что ты, Миша, был как-то оскорблён моим недоверием (может, это у меня врождённое?) к тебе, неверием в честность и справедливость раздела. Я также был (ощупью) на новом пути слегка замедлить исчезновение фамильной «кубатуры», ведь папа и мама здесь явлены всё ещё в большей степени, чем в Вострякове. Музей в Москве возможен, но только при том, что мы смотрим не только в будущее, но и в удивительное прошедшее и происшедшее.
Всё же я пошёл навстречу вам.
Я приехал к нотариусу в вашем доме, выдержал требования оплатить несогласованные похороны, был готов оплатить половину их стоимости и расходы по содержанию пустых «апартаментов» и положил на стол 100 долл.
В идеале мне лучше было бы тратить мамино наследство немедленно, чтобы иметь дело с менее объёмистым мешком денег, который ты мне предложил, Миша, под лозунгом «ВСЁ ИЛИ НИЧЕГО». Ты и ругался, и оскорблялся и не хотел звонков, и стращал меня. Но потом ты как-то смилостивился и стал мягче. Все эти недели я совал везде свою кредитную карту. Даже вам предложил купить что-нибудь, но вы отказались.
Ты придумал схемы с участием Марика и Милы, но их осуществление затянулось и загнулось. (Я был на приёме в соответствующих банках и доложил положительные результаты тебе.)
Затем я опять пошёл навстречу тебе и нашёл человека, который согласился пойти по твоему первоначальному пути «котлеток». Я также обошёл несколько банков и неоднократно консультировался с нотариусами в центре. Как говаривал мой босс, у нас теперь нет технических проблем, только человеческие закидоны.
Нужен подсчёт и порция «котлеток» с учётом всех факторов.
Я благодарен тебе и Миле за вашу новую интенцию подержать музейчик до конца годового траура.
Мамина юрта просуществует ещё немного (на её же деньги).

А сегодня 6 месяцев со дня Её смерти.
25.11.15г.
**********


12 ноября 2015 года

Очень уважительно переговорили в Алтушке во вторник, 10 числа—ох, бегут недели...
Мы нащупываем оптимальный путь.
Как в любом произведении, первая нота необычайно важна.
Когда мы сели на алтуфьевской кухне более месяца тому назад, я был болезненно оглушён пустой квартирой на Преображенке, Москвой и первой фразой Миши «Пиши отказуху».
Затем последовали и Мишины заявления о честности членов всей его семьи, но я, по всей видимости, не попал в их число, я был под подозрением и пользовался заслуженным недоверием.
Через пару дней ты, Миша, потребовал в ультимативной форме оплатить похороны маминых останков.
Правда, Мила заметила, что мамино тело не было погребено по еврейскому обряду. Да и никто не среагировал ни на мои послания о лекарствах против инсульта, ни на мои телефоны похоронного отдела синагоги...
Всё же я решил оплатить половину всех расходов по упрятыванию мёртвой мамы под землю. И расписался в этом.
Мне трудно ждать от Аграновичей широты души; у меня самого душонка мелкая. Но я страшно жалею, что не упросил всех вас совершенно забросить маму. Тогда она, может быть, спаслась бы. Но, может, Г-сподь определил мне иметь Мать Россию, вернее, Мать Руссо-Иудею.
Несмотря на то, что отношение к матери—и моё, и ваше—продолжают изничтожать нас; мы пытаемся выйти из проклятия (мы нарушили шестую заповедь) и как-то дожить поодиночке.
Твоё новое, более гуманное, предложение, Миша, по продлению ареала мамы до мая 2016 года перед тем, как вытряхнуть весь музейчик, воспринято с благодарностью, но и с глубоким сожалением, что мы не были такими хорошими ранее, хотя бы месяц тому назад.
Правда, ты, Миша, решил «подкрепить» хорошие намерения двумя усилителями:
1. «Я разделю жировки и поселю в комнату жильца.» (Но комнатки-то неравноценные, смею заметить.)
2. «Твоя мать ***довала», то есть жаловалась своему двоюродному брату Лёне на отношение МММЛ к ней, жаловалась многим и манипулировала близкими и окружающими.
Такие «доходчивые» залепухи не способствуют улучшению доверия.
«Нет, будем людьми», сказывал Г. Х. Андерсен


А вот что я написал до вышеописанной встречи.
8 ноября 2015 года
Я ещё не отбросил идею музея, но пока не вижу рачительного хозяина, учитывающего пожелания владельцев. Моё же время сильно ограничено.
Из событий недавнего прошлого меня гнетёт исчезновение фото с книжных полок, ценных снадобий и многих предметов обихода. Но, вероятно, в этом есть сермяжная правда.
Я также понимаю, что у вас не было времени ответить мне на мои послания, когда у мамы случился инсульт. ( Я продолжаю верить, что жестокое обращение прислуги с мамою было причиной инсульта, наступившего через три дня после того, как я был вынужден уехать лечить повреждённую ногу и нивелировать стресс после двух недель бессонных ночей. Я был свидетелем маминых мучений, но вырвать маму из московского Молоха уже было поздно. Я был поражён тем, как стойко мама отбивала изуверские психологические атаки сиделки, в то же время униженно целуя ей руки...)

Я не смог убедить маму уехать ко мне. Я стращал её мучительной гибелью с попранием её человеческого достоинства, но она решила избежать этого своими отказами лечь в больницу. Но домашний застенок оказался не лучше ввиду общей атмосферы умерщвляющих общества и семьи.
Я представляю ваш цейтнот после смерти, когда вы не ответили дважды на мои скайпы и приняли своё собственное решение, как, где и когда хоронить мамино тело, не советуясь со мною.
(Это можно было сделать, не тревожа прах папы, бабушки Хаси и дедушки Хаима Залмана, но я не смог приехать, так как в час смерти я попал на скорой помощи в больницу, «репетируя» собственный уход. Аргумент гробокопателей о табу левой стороны был несостоятелен.)
Я должен быть благодарен именно вам, что мамины останки не отвезли в крематорий.
(У нашей махонькой бабушки Хаси Моисеевны нет ни памятника, ни мемориальной доски...)


***

Продолжая наш телефонную беседу ввечеру 3 ноября 2015 года.

К сожалению, я не смог тебе лихо отвечать и парировать твои бесцеремонные наскоки. (Для меня это на грани рыда.)
К слову, я люблю критику и не нуждаюсь в похвалах. Я следую весьма озвученной позиции Доминика де Виллепина, которому я жал руку и обнимал в порыве благодарности. Доминик не только поэт, но и работал министром иностранных дел и премьером Франции. Он считает, что лестные отзывы унижают человека, а вот нападки дают возможность расти.
Я ничуть не сомневаюсь в твоих деловых качествах и профессиональной честности. Мама, в свою очередь, считала тебя самым человечным человеком. Недавно я нашёл в её бумагах ещё одно подтверждение её любви к тебе. Поколебать эту чувство и привязанность к московским внукам было практически невозможно. Эта прикипелость  превысила её инстинкт самосохранения и материнское отно лшадьшение ко мне, а также её евреистость.
Хотя она думала, что проскочит, но она заплатила за это не только деньгами и нищим образом жизни, но и самой жизнью, то есть, 3-4 добавочными годами. Я понимаю, что в местном климате, мои стенания—глас вопиющего в пустыне. Во время недавней живой встречи с доктором, часто появляющимся на ТВ и вещающим по радио, одна женщина, сдерживая плач, поведала, что в её московской (не кремлёвской) поликлинике ей было сказано: «Вы уже пожили, а у нас дети больные требуют ухода.»
Ну, да всеобщее возмущение, но мне пришлось уйти, это было слишком.
Вот и мама была обречена на низкой качество жизни (мои визиты и ежедневные телефонные звонки, увы, не могли изменить картину) и на финальное умерщвление и издевательства, когда обслуга ей говорила: «А вы сейчас платите за вашу праздность...». Сиделка была абсолютно бесконтрольна, сняла маму с лекарств, выписанных врачом. Она расправилась с мамой после вещей фразы, брошенной мне: «Как хорошо, что ты уезжаешь!»
А мама говорила: «Какие люди страшные!».
«У меня такие дети, что заставят меня себе могилу копать.»
И в последнее воскресенье: «Возьми меня с собой!»
Ах, мамулечка-мамургин! Скорее ты заберёшь меня с собою!