Потешный

Мир для меня стал существовать, когда осознал его и себя в нём.
Мальцом подолгу глядел в небо, пальчиком тыкая в облака. Бабушка тихо и дробно смеялась, приговаривая, «потешный, потешный», горячо дула в макушку, отчего становилось щекотно и хорошо.
Кормились огородом да пасекой, которую держал дедушка на выгоне до самого леса. Рос я озорным беспокойным, но бед в дом не таскал. Сызмальства бабушка приохотила меня к огороду с разноцветной и разнокалиберной овощью.
- Землица, кормилица, хозяйка всего рода людского, а мы на ней работники ! – так сказывала она, поглаживая пухлую, как перина, морковную грядку. По утренней росе дергали сорняк, чтоб сподручней тягать из прохладной сырости.
Заглянув в середку расшепенившейся листами по кругу капусты, увидел росинку размером с голубиное яйцо и свое отражение в ней. Непонятно, как находят ребенков в капусте.
- Бабушка, и меня тоже нашли в капусте ?
Бабушка с огурцами в подоле медленно выпрямилась, тыльной стороной ладони оглаживая поясницу.
- Кто тебе сказал, Илюшенька ?
- Сам знаю ! – соврал я, сохраняя секрет соседской девочки.
- Ничего ты не знаешь, мал еще и зеленый, как гусиное говно, - незлобиво отмахнулась бабушка.
Покончив с прополкой, нас ожидал обед, сочиненный дедушкой: жареные пескари с картохой и луком, махотка с душистым медом первой качки. Закусив рыбкой, на верхосыток продольными половинками огурцов зачерпывали медок и хрумкали усладой. Блаженство праздника вкуса неописуемое, как не рассказать ощущения утренней свежести. Бабушка с неотступной ласковостью глядела, как я слизывал языком стекающий с уголков губ мёд.
- Ешь, внучек, ешь,  покуда рот свеж, завянет, сам не станет.
Насытившись, оглядывал себя в большом облупленном зеркале.
- И вовсе я не зеленый, ни в одежке, ни в лице, - громко объявил я.
Они рассмеялись до слез, между приступами смеха бабушка выдавила:
- По – тешный.
- Я не потешный, я докучный ! – недовольно поправил её.
Они пуще зашлись от смеха, и меня это рассердило. Недолго хранил обиду в сердце, потому как произошла перемена в нашем настроении с приходом запыхавшегося посыльного из сельсовета.
- Евсеич ! В сельсовет требуют ! – выпалил с порога.
Однорукий незнакомец с заткнутым за пояс пустым рукавом, в яловых сапогах и галифе глядел по-доброму, стало быть, не с худой вестью к нам. Дедушка побледнел, утерся рушником, медленно поднимаясь из-за стола.
- Не пужайся, агроном из Москвы пожаловал, как его … счас, в записочке есть … вот – профессор Дояренко.
Дедушка быстро подхватился и ушел с человеком в галифе, а мы стали с тревогой ожидать новостей.
Дело по правде оказалось важным.
Было решение выращивать огурцы в теплице, чтоб зимой питать горожан свежим овощем. Выстроили стеклянные домики с дневным светом, отоплением, насыпали плодородной землицы, приютили рассаду, стали поливать, холить и лелеять по науке. Бледные и хилые тельца размером с мизинец не давали росту. Специалисты Московской сельхозакадемии призвали дедушку с его опытом деревенского огородничества:
- Совладаешь ?
- Совладаю !
- Насчет оплаты уговор: весь урожай себе, нам – допуск к секрету.
- Стало быть, зимой заявиться ?
- Зимой, голубчик, в декабре начнем эксперимент.
-С внуком примете ?
- Примем, пусть приучается, нам смена будет, - согласился Дояренко.
В договоренное время мы с дедом объявились  в теплице.
Первым делом дед прикатил железную бочку, цибаркой наносил навозной жижи до краев. В роскошную, блистающую чистотой и свежими запахами теплицу вторгался тяжелый дух. Навозная жижа  в тепле начала смердеть еще пуще. За уходом растений нам не было вспоможения и препонов. В заботах да в хлопотах по зеленому хозяйству незаметно бегло время, огурцы поперли в рост. Обветшалые соцветия отсохли, от носика к жопке протянулись белесые лучики, появились продольные бороздки на упругом теле плодов. Огурцы наливались соком, округляясь до зрелых размеров, в пору собирать первый урожай. Ко времени, «на смотрины» подоспели профессор с коллегами-агрономами. Ученые выяснили, в процессе «смердения» выделялась угольная кислота, которой не хватало в помещении.   
- Откуда вам известно об агрономии, Алексей Евсеевич ? – на прощанье поинтересовался Дояренко.
- А то и знаю, что нажито светлым умом деревенских темных мужиков !
От обещанного вознаграждения дедушка отказался. На радостях купил мне подзорную трубу, бабушке павловский печатный платок.
Полвека живу с оглядкой на послевоенное детство.
От житейских ветров обсохло во мне верхоглядство.
Под гнетом прожитых лет гордыня сменилась мудрой рассудительностью, На кладбище вхожу, как в храм господень, не надменно, а смиренно, представляя себя самым большим грешником. Подолгу посиживаю на скамейке за железной оградкой и вспоминаю, вспоминаю….Укоряю себя и каюсь. Мы лучшие слова храним про запас, мол, не приспело время их говорить, как-нибудь потом. Родные обретут вечный покой – жалкуем о несказанном вовремя и казнимся. Знаю про себя,  что черствый, это не так угнетает, когда об этом догадываются люди, становится невыносимо обидно и больно.
Налетел легкий ветерок, запутался в березовой прическе, потревожив уснувшие листья, в их шепоте слышится голос бабушки: «Потешный».