Преданность

Шум подъезжающего автобуса озарил надеждой на свидание с дорогим мне человеком, у которого чудесные добрые, почти собачьи глаза. Побежать бы навстречу, но опухшие и скрюченные полиартритом ноги едва успели подойти к отвратительно пахнущей машине.

Маленький автобус, зарычав, остановился, с шумом открыл узкую дверь и из неё с трудом выбрался старый человек с большим мешком. С опаской взглянув на меня, быстро пошёл лесною тропкой в деревню, взвалив ношу на плечи. Машина недовольно фыркнула и со скрипом отправилась дальше.

«Не приехала», - подумал я и с тоской посмотрел на небо. Клубящиеся тучи обещали сильный дождь. Ветер жестоко расправлялся с листвой, резко срывая и раскидывая её, кружа в причудливых диких танцах. Иногда хотелось вернуться в дом к старухе, что подкармливала после отъезда Василича и приютила, когда стихия разрушила дом. Но не мог, она же сказала мне уезжая: «Жди, я вернусь». Так, как же я могу уйти? А вдруг завтра не успею к первому автобусу, ведь мои старые косточки сильно болят и ноги с каждым днём всё хуже слушаются. Преодолевая ломоту в теле, прилёг в углу остановки на тёплое одеяло, что заботливо постелил для меня Хозяин. Свернулся клубочком, спрятав нос и возвратился мыслями к первой встрече.

Скоротав с доброй старухой ещё одну зиму, весной стал приходить на то самое место где прежде было наше с Василичем жилище. Дом, в котором прошло моё счастливое детство и где я служил верой и правдой ему до самого конца. Пройдусь по руинам, проверю кто и зачем приходил, потоскую и, присев у обрыва, предаюсь воспоминаниям.
Как-то сидел, прислонившись к забору, грея под горячими солнечными лучами больное изношенное тело. Грустно глядел на зияющую пустоту вместо доброй усадьбы, и не заметил, как она подошла ко мне.
- Так вот ты какой – знаменитый Пират! -  присела рядом, обняла нежными руками и ласково потрепала за холку. Её глаза были добрыми, спокойными и честными, как у собаки.
- Пойдём со мной, - мы медленно поднялись, и я, с трудом переставляя поражённые тяжёлыми недугами лапы, не раздумывая, поплёлся за ней.
Люди давно обходили меня со страхом и даже брезгливостью. Похоже, что старость беспощадно испортила красоту моей породы. Да и сам я тоже давно их сторонился, не доверяя и опасаясь. А ей поверил.

Она жила за забором, где было много весёлых шумных людей. Они целыми днями купались в реке, часами лежали на песке, играли в мяч и совсем ничего не делали полезного. Там было чисто, красиво и играла музыка. «Идём, не бойся, - она слегка потянула меня за длинное ухо, - ты со мной». И я, прижимаясь к ней, с опаской оглядываясь, старался даже тише дышать, чтобы не прогнали ужасным криком: «Собака, какая здоровая собака! Что она тут делает!»

Подошли к дому с высоким крыльцом, она что-то крикнула и из него вышли пожилые мужчина и женщина. Я понял, что это были её Хозяева. Они меня знали, иногда угощали, а я понимал, что здесь они самые главные - вожаки. Хозяйка, поворчав, налила мне миску вкусной тёплой еды, Хозяин же ласково потрепал за уши: «Ишь, живой, шельмец!»

И мы подружились. Как только вставало солнце я отправлялся к ней и, пока праздные люди спали, прятался под высоким домом на сваях. Первым вставал Хозяин. Учуяв мой запах, заглядывал под крыльцо и говорил, кажется, что мне ещё долго придётся ждать, пока эта «Соня» проснётся. Затем выходила Хозяйка. Она ставила передо мной большую миску вкусной пищи и говорила, чтобы я сидел тихо и не пугал людей. И я лежал, сытый в радужном ожидании, когда она выйдет. Иногда терпение меня покидало, и я начинал поскуливать и подвывать. «Тихо», - грозила Хозяйка пальцем, возвращалась в дом и что-то громко говорила. «Соня» выходила на крыльцо – заспанная, красивая и смотрела на меня своими собачьими глазами. Её детёныш, прижимаясь к ней, тоже что-то смешное лопотал. Он всегда носил мне тайком конфеты и в отличие от других человеческих щенят, совсем меня не боялся. Видя их, счастливый, я не мог усидеть на месте, подпрыгивал из последних сил и старался активнее размахивать хвостом, показывая свою радость.

С ней было интересно, весело, и она любила меня. Трепала по холке, гладила, играла с моими длинными ушами, как прежде делала мой хозяин Василич, которого увезла машина с сиреной. Я всюду следовал за ней. Самым тяжёлым для меня было ходить в деревню. Мы шли лугом, под палящим солнцем и я едва поспевал за её быстрыми молодыми ногами. Устав, ложился в траву и громко лаял: просил отдохнуть. Она садилась рядом и говорила-говорила … Слова новые, не известные мне, и я плохо понимал. Но с удовольствием слушал добрый мягкий голос и с обожанием смотрел в её собачьи глаза. Встретив мой взгляд, начинала смеяться, обнимала меня, не боясь блох, что тревожили моё тело, и старой грязной шерсти. Рассматривала мои лапы и даже пробовала их лечить. Не понимала, глупая и молодая, что это была обычная собачья старость.

В деревне мне наливали в миску густою сметану, и, смеша всех, старался слизнуть её одним махом. «Пусть им будет хорошо», - думал я. Назад она несла большую банку молока. Что-то делала в доме, а затем шли на пляж. Я ждал за оградой, внимательно следя за ней и её детёнышем, готовый в любую минуту спасти. Может быть, в силу старости, мне это было уже и невмоготу, но в любом случае, поступить иначе я бы не смог. Внимательно следил за ними, охранял и преданно служил.

Иногда к ней приезжал друг и тогда я плавал вместе с ними на лодке. Сидя на корме, вспоминал, как в былые времена ходил на моторке по реке с Василичем. Он измерял дно, что-то записывая в большой журнал, каждый день тушил и зажигал фонари на реке и вообще никогда не сидел без дела. Хорошие были времена… Добрые…

Приплыв на дикий берег, они лежали на песке и целовались. Я, мучаясь ревностью, старался улечься между ними. Друг беззлобно грозил кулаком, она заливалась смехом и, как всегда, много непонятного говорила.
Устроившись в стороне, наблюдал, вспоминая свою подругу -  рыжую суку с длинной шерстью, что прибегала ко мне из соседней деревни. Мы резвились и любились с ней на лугах, в сарае и до сих пор горжусь, что вокруг бегает много молодёжи с моими длинными ушами.
Друг нырял, далеко плавал и я беспокоился вместе с ней, совсем забыв про вечно больные лапы. Бегая по берегу, брызгались водой, толкались и дурачились, что малые щенята.
А затем мы ловили рыбу, как и в прежние времена с Василичем. Мне было очень хорошо с ними, и я не мог представить, что всё это может оборваться в один миг.

Лето пролетело незаметно. Пожухла трава, обмельчала река. Холодные сырые ночи стали длинные и обостряли боль в лапах.  В один из ненастных дней она рано вышла из дома, долго прощаясь с детёнышем, Хозяевами. Все плакали, скулили и я подумал, что случилась беда. Она, продолжая лить слёзы, пошла к остановке. Тяжёлые предчувствия у меня вызвала большая сумка и я, как ни старался вести себя тихо, тоже подвывал ей, скулил, уже понимая, что она уезжает. Горячие слезинки жгли глаза. Громко залаял, прихватил за подол куртки беззубым ртом, пытаясь её остановить. «Ну что ты, Пират, мой хороший, добрый, красивый, - говорила она, уже не обнимая, очевидно боясь испачкаться о мокрую грязную шерсть, - ты жди меня. Жди и я приеду». Она трепала меня за уши, гладила по голове и ещё сильнее плакала… Фыркающий автобус её увёз…

Я долго бежал следом, пока силы не покинули меня. Отполз в мокрую траву, зализал разбитые в кровь лапы и хотел умереть. Громко гавкал, выл, не понимая за что меня покинули второй раз. Но, видно, такова моя собачья доля.
И вот я жду. Вера в то, что она вернётся уже растаяла, как тот первый снег, что намедни выпал. Но уйти не могу. Я ведь всё ещё продолжаю ждать Василича, а теперь и она меня оставила, и выл в щемящей тоске бессонными ночами на луну и звал тех, кого увозили от меня эти вонючие рычащие машины.  Были бы силы побежал за ними, громко лая, и покусал бы, растерзал, но старческая беспомощность сковала тело, которое слабело с каждым днём. 

А затем уехали все отдыхающие и Хозяева с её детёнышем. Я понимал, что до тепла они не вернутся, но смогу ли я пережить ещё одну холодную зиму здесь под лавкой на остановке в голом поле…

2.
Это случилось очень давно. Как-то, в силу обстоятельств, мне посчастливилось провести лето на базе отдыха, которая располагалась на очарованной красавице Десне. Директором базы был мой, ныне покойный, свёкор, и мы с маленькой дочкой жили с родителями мужа в одном домике.
Воспоминания этого отдыха – одно из самых тёплых и приятных в нашей жизни. Заботливые родители окружили нас теплом и любовью. Неописуемый запах реки, полей, прибрежных ив до сих пор волнует меня, и тоска сжимает сердца по безвозвратно ушедшим годам. И с каждым годом история становится всё больше: крупнее ловилась рыба, шире была река и гуще леса…
Но не бывает у человека полного счастья без потерь, разлук, обид и вины. Чувства, которое с годами не утихает, а напротив …

С давних пор, когда на реке установленные плавучие фонари с якорем – бакены, что обозначали фарватер для судов, зажигались и тушились вручную, существовала такая профессия – бакенщик.   Недалеко от базы, прямо за её забором, на крутом обрыве реки стоял дом, где и жил бакенщик Иван Васильевич – смелый и отважный старик, прослуживший жизнь на флоте. Сколько помнят старожилы, жил один и всегда у него была собака. Последним и был Пират – лабрадор, с подмешанной в загуле каким-то предком, другой породы. Крупная, мускулистая, с широкой грудью, сильными конечностями, длинными висячими ушами и рыжеватой с подпалиной шерстью.
Работали, ловили рыбу и продавали отдыхающим, пока, вдруг, внезапно не заболело у старика сердце и он едва успел вызвать себе скорую помощь по рации. Врачи приехали быстро, но спасти не успели. Умер старый бакенщик в больнице, оставив постаревшего пса одного.

Пират из дома не ушёл, сидел целыми днями у ограды и ждал, когда машина вернёт его хозяина. Деревенские подкармливали пса, пытались забрать к себе домой, но благодарность и верность, невзирая на непогоду и пришедшую старость, заставляли преданно ждать возвращения Василича.

А ранней весной, вскрывшись ото льда, река, выйдя из берегов и постепенно подмывая берег, меняя русло, смыла быстрым течением старый дом. В миг, вздохнув протяжным скрипом, рухнул и скрылся в потоке мутной воды. Пират бегал по берегу и так громко выл и скулил, что прибежали деревенские и жалея, плакали вместе с собакой. Обречённо побрёл пёс за старой женщиной, что коротала дни в одиночестве и рада была приютить старого бескорыстного друга умершего бакенщика, который в былые времена заходил к ней на чаёк…
С наступлением тепла, каждое утро прибегал Пират на развалины и опять ждал возвращения хозяина…

3.
Я очень люблю собак, и они платят мне тем же. По какому-то восточному гороскопу -  я собака. И невольно верю в это, иначе, чем объяснить мою любовь к ним, понимание и те ответные чувства, что дарят они. Бродячие псы часто, просто так, провожали домой, ожидали и по утру волочились следом за мной на работу.

Как-то по приезду на базу отдыха, я пошла посмотреть смытый дом бакенщика и крутой обрывистый берег, что подмыла строптивая река. Вместо уютной усадьбы остались несколько старых яблонь, почерневший завалившейся сарай, трухлявая лодка, ржавые бакены. Унылость, разрушение… Почувствовала чей-то взгляд и, обернувшись, увидела большую старую собаку с сединой в шерсти. Она сидела, неудобно прислонившись к сетке забора, вытянув на солнце лапы со скрюченными суставами, с которых слезла шерсть.   

«Пират», - догадалась я и жалость к покинутому преданному четвероногому другу кольнула сердце. Он смотрел мне в глаза и, казалось, просил тепла и участия. Одиночество, тоска, непонимание чего-то и жажда общения, любви была в тоскливых покрасневших глазах с опушенными веками. Сострадая, позвала его с собой. Зачем? Не знаю. Пёс понял, благодарно лизнул руку и пошёл, прижимаясь ко мне, боясь окрика отдыхающих. Сезон уже официально был открыт и база напоминала праздничный карнавал в купальных костюмах. Из репродуктора звучала музыка, шумели дети и отовсюду слышались весёлые голоса. Собака оказалась удивительно умной. Понимая, что её присутствие здесь неуместно шла рядом со мной тихо-тихо, словно в разведку.

Свекровь, увидев его, немного поворчала, но пожалела и покормила. Пират не расслабился от внимания, что-то понимая своим собачьим чутьём с опаской поглядывал на дверь, где обедал свёкор. И когда он вышел, пёс напрягся, подтянулся, вроде встал по стойке «Смирно» и внимательно следил за ним, как бы понимая, кто здесь главный. «Ишь, живой, шельмец!» - свёкор добродушно потрепал его по ушам. Пират радостно завилял хвостом, сытый и довольный улёгся под крыльцом.

И каждый день с восходом солнца Пират незаметно проходил через проходную и терпеливо ждал нашего пробуждения. В те времена поспать я очень любила и совсем не страдала муками совести от этого.
Бывало, что выдержка у пса заканчивалась и он, выражая нетерпение, начинал тихо поскуливать. Это Пират думал, что тихо, а на самом деле громкое: «А-ууууу», - заглушало поющий репродуктор. Затем раздавалось несколько нетерпеливых, прямо щенячьих, повизгиваний и опять: «А-ууууу!»

Свекровь недовольно и резко меня будила: «Вставай! Твой кобель перепугает всех отдыхающих!» Я выходила на крыльцо, лениво потягивалась и у нас с собакой начинался ритуал утреннего приветствия. Я с удовольствием чесала ему за ушами, гладила больные лапы, а он облизывал руки и норовил лизнуть лицо. Дочка таскала со стола конфеты и при каждом удобном случае кормила ими пса. На твёрдые карамельки у собаки не хватало зубов, и он незаметно закапывал их в землю.
Пират поражал меня своим интеллектом. С ним можно было разговаривать и получать ответную реакцию на сказанное. По-своему, по-собачьи он выражал именно те эмоции, которые требовались по ситуации. Если я говорила грустные вещи, он поскуливал, весёлые – радостно махал хвостом, серьёзные – внимательно слушал и мог в нужный момент положить лапу на руку, как бы соглашаясь.

И куда бы я не шла, Пират медленно, тяжело дыша, хромая, тащился за мной, частенько всё-таки, пугая отдыхающих. Я на пляже – он сидит за заборной сеткой и не отрываясь следит взглядом. Я иду в село за молоком – он еле-еле плетётся под солнцем, далеко высунув длинный язык. Устанет, ляжет в траву и опять воет и лает. Сяду рядом, разговариваю с ним, а он в ответ поскуливает, погавкивает. Смотрит в глаза настолько с любовью, преданно, что беспокойно становилось. «Ну зачем он так ко мне привязался? - часто думала с грустью, - я ведь его скоро покину. И это будет тяжело».
Посидим, поговорим и двигаемся дальше. Свекровь ворчала, что с такой долгой прогулкой по солнцу я приношу уже скисшее молоко. Ведь наш путь назад был ещё медленнее. Но зато у молочницы я покупала для Пирата стакан густой сметаны, и он быстро и с удовольствием слизывал её.

С трудом отучила пса охранять меня в уборной. Стояли в дальнем углу территории кабинки с буквами «М» и «Ж» и стоило мне зайти в одну из них, как Пират становился на страже и никого не пускал в кабинки рядом. Сядет под дверью и непрерывным рыком пугает людей. Объясняла ему, что пока я за дверью, он будет сидеть за кустами и молчать. Что надо прятаться, он понял быстро, но вот рычать продолжал. И часто раздавалось громовое низкое рыкание из-за кустов, ещё больше распугивая отдыхающих.

Со временем у Пирата появилась ревность. Когда на выходные приезжал муж, пёс, забывая о конспирации крутился под ногами и даже стал смело выходить на пляж. Впрочем, отдыхающие к нему уже привыкли и верили, что это моя собака, а значит и собака директора. Хотя и были, возможно, недовольные, но молчали.
Как-то раз на пляже мы играли с мужем в нарды. Пират лежал рядом и наблюдал за игрой. Муж сердится на меня, когда я делаю неправильный ход и интонации его голоса становятся недовольными. Но не тут-то было. У меня появился защитник. Стоило мужу повысить голос, как Пират начинал на него рычать. Рыкнет и смотрит в глаза строго так, мол не обижай, укушу.
Все смеются. Собаке понравилось общее внимание и он, разыгравшись, как щенок, схватил как-то кости беззубым ртом и побежал к реке…

Хорошее было лето. Памятное. Иногда называю его «Последнее лето в СССР». А в августе муж улетел на работу в Африку и через месяц последовала за ним я, оставив дочку на долгие годы добрым заботливым родителям. Прощание было слёзным, тяжёлым. Отец держался, а мама плакала белугой, как, впрочем, и я.
Не до Пирата мне было. Он проводил меня до остановки, в собачьих глазах тоже стояли слёзы и от жалости сердце моё разрывалось ещё сильнее.

Видела, что он, хромая, пытается бежать за автобусом, но что я могла сделать? Зачем говорила ему: «Жди», зачем обещала вернуться? Со мной плакал дождь за окном и усиливал сердечную боль, усугубляя чувство вины. Я совсем не задумывалась, о чём думает собака, что слышат и как понимает. Не отдавала отчёт, привязывая к себе Пирата, забыв о чувствах благодарности, преданности, верности и бескорыстии, которыми отличаются наши четвероногие друзья.

Зимой получила письмо, где мама сообщила, что Пират так и не ушёл с остановки и умер на одеяле под скамейкой. Они специально приезжали и пытались его забрать, но он не давался… Было ему больше двадцати лет…

Я и сейчас вижу перед глазами собаку - рыжую с подпалиной и сединой, что высунув язык, тяжело припадая на больные лапы, из последних сил бежит за автобусом. Длинные уши разлетаются в стороны, и мокрая шкура движется отдельно вверх-вниз на старом худом теле... И первый невесёлый хоровод осеннего листопада, что беспощадно кидал листья на мокрые стёкла автобуса...

На коллаже картины:
"Бакенщик"
Автор: Крылов И.А. 1962 год.

«Бакенщик».
Автор: Яков Ромас  1941 год.
Фото найдены в интернете в свободном доступе.

13.05.2019