Огонь и я

Я знала их обоих по коротким встречам на всяких молодёжных мероприятиях. Тогда ещё не было мобильных телефонов, собственных компьютеров, телефон в нашем захолустном городке был далеко не в каждом доме. Коняев, высокий и видный, с рыжей, густой шевелюрой, пользовался вниманием многих наших активисток, но увивался за мной, что злило девчонок, потому что я не была первой красавицей или модницей. Так, обыкновенная бойкая, довольно остроязыкая, но иногда задумчивая простушка. Особенно моим подружкам не нравилась эта моя, вдруг накатывающая, задумчивость, после которой сочинялось стихотворение, что вызывало особенную презрительную зависть. Я не приставала к ним со своими опусами, но Надька, не спрашивая разрешения, залезала в мою папку и громко, с ехидными замечаниями прочитывала написанное. И совсем выходила из себя, дразнилась и ехидничала, потому что я не сердилась, спокойно выслушивала как бы со стороны свои четверостишия, и по ходу исправляла всякие неточности и ляпсусы.
Так вот, Конь-огонь, так прозывался наш герой Коняев, за стихи отличал меня, навязывался в друзья, но я избегала его, что-то мне в нём очень не нравилось, а что, было трудно понять. Я думаю, моё искреннее равнодушие ещё больше распаляло его.
А весной, как раз на подведение итогов конкурса молодых поэтов, где мы представляли со сцены произведения конкурсантов, кстати, я читала свои, в наш литературно-чтецкий кружок (а я веду речь именно об этом нашем объединении) пришёл Вася Горбунов. Бывает же так!  Вася был горбатым.  Худенький – кости торчат даже скулами на лице, особенно остро выпирает его небольшой, но ломающий спину, горб, он влился в наш коллектив какой-то новой краской, яркой и горячей. Его подвижность, быстрый говор (а голос отличался тенористой ломкостью), блестящий, пытливый и всегда радостный взгляд разожгли атмосферу, внесли нервно-весёлую нотку в общение. Он умел вовремя и по-доброму пошутить, открыто и заразительно смеялся, ласково заглядывал в глаза… Девчонки его полюбили, охотно с ним общались, парни (их было всего-то четверо, кроме Коня-огня) сразу приняли его в сотоварищи. А Коняев с первой минуты невзлюбил новичка. Сначала дал ему прозвище Конёк-горбунёк, именно, горбунёёёёк, а потом всё время то подкалывал его, то обрывал, перебивая. Я поняла, что особенно вызывало его враждебность: Вася, как я, сочинял стихи. Мы с ним делились друг с другом результатами своих творческих потуг, и Конь-огонь взревновал. Ясно, не как ухажёр, но просто, не переносил ничьего превосходства ни в чём.  Он в раздражении, при всех, заявил руководительнице Яне Борисовне, что чтецу необходимо иметь внешние данные, чтобы выходить на сцену. По правде, в кружок записывали всех желающих, и мы понимали, что Вася – не для сцены, что публика всякая, могут обидеть, особенно, подростки, а мы в основном выступали перед ними. После заявления Коняева все притихли, и Яна растерялась, это было видно. Но Вася вдруг засмеялся и сказал:
— Не надо мне на сцену выходить! Я даже прошу об этом. Я могу читать что-то за кулисами в микрофон, сопровождать действие. Вот представьте, вы, как массовка в театре, допустим, изображаете сад, ну, машете ветками, или море – синие полотна колышете, а по радио – мой голос, стихи, например, Пушкина: «Жил старик со своею старухой у самого синего моря»… А что? Я могу старика играть! Старуха-то горбатого вряд ли любила, ха-ха-ха!..
Я заплакала. Тихо так, незаметно, но сердце моё сжалось до боли и долго ныло. Яна сильно обрадовалась, ей стало легко работать с Васей, без всякой осторожности причинить обиду. А Конь-огонь стал ещё злее. Теперь я понимала, за что не люблю его: самовлюблённый, наглый и жестокий парень, душа у него чёрствая.
Мы подружились с Васей, и все наши его приняли, полюбили. В нём, словно струйка родничка, всегда билась радость и щедрость на добро. Он любил каждое мгновение жизни, любил творчество и людей.
Два года мы были товарищами по нашему увлечению. Вася очень много, старательно и изобретательно делал для наших поэтических спектаклей. Выдумкам не было конца: то реквизит сделает необычный и очень действенный, то детали костюмов придумает особенно выразительные, то фонограмму запишет замечательную…
Конь-огонь стал всех раздражать. Он цеплялся к Васе, придирался к каждой мелочи, а потом и вовсе пошёл на него войной: узнал и объявил всем, что Вася ходит в церковь, что носит нательный крестик и, вообще, не комсомолец, а богомолец. Тогда нас смутила эта новость, мы выросли в атеистической стране и воспитаны были на коммунистических идеалах. Яна наша испугалась не на шутку, в первый миг изменилась в лице, потом долго молчала. Наконец, спросила, опустив глаза в землю:
— Это правда, Горбунов?
Она впервые за два года назвала Васю не по имени, и напряжённая тишина повисла в студии.
— Да, правда, – тихо, но как-то очень тепло ответил Вася. – Я верю в Бога, он для меня – всё.  Больше всего я чту его заповедь любить ближнего. Простите меня, Я не сказал вам…
Он опустил голову, я увидела слёзы в его глазах, но, как и все, промолчала. И в этом, густом, как болотная жижа, молчании Вася неторопливо собрал в сумку книжки и медленно вышел за дверь.
Больше я ничего о нём не знала лет двадцать. А потом, когда даже Президенты встали со свечками перед иконами в храмах,  одна моя знакомая – она недолго занималась в нашем кружке – сказала, что видела Васю в мужском монастыре во время её паломнической поездки, что он всё такой же, даже мало постарел, ясный какой-то, добрый и… счастливый.
Мне было радостно в тот день, словно на празднике побыла. И целую неделю мне казалось, что судьба мне готовит подарок. Но я ошиблась. Вот, сколько ни живу, а часто поражаюсь неожиданным жизненным совпадениям. Так и теперь. Только что про Васю узнала, а тут и о Коне-огне слух дошёл. Я раньше знала, что он после экономического института переехал куда-то на север, ни с кем из наших не переписывался, ничего о нём неизвестно. А увидела я его в телевизионной передаче «Человек и закон», где рассказывали о коррупции в одном из северных регионов. За решёткой во время суда сидел наш Конь-огонь, лысый, растолстевший, почти не узнать. Но я узнала его наглый, холодный взгляд, и подумала; «Эх ты, Конь- конь! И где твой огонь? Сжёг в тебе всё хорошее, судьбу твою спалил… Что ж, сам жил, сам грешил… Сам и отвечай». Потом мне подумалось, не написать ли об этом? Нехитрая история, но вся из жизни. А какое название дать ей? И выскочило это – «Огонь и я», а на слух – «агония». Но это если про Коняева говорить…  И очень мне захотелось, чтобы как-нибудь узнал Коняев про Васю Горбунова. Но…  зачем? «Горбатого могила исправит, – так говорят в народе. Но, вспомнив эту пословицу, я не Васю видела перед собой. А когда представляла себе Васино лицо, то глядела в его чудесные глаза, полные тёплого, светлого огня добра и любви.