Шандец

- Шандец, Тихон!
- Ага, готовь мыло!
Худой и Кот вроде шутили, но как-то суетливо. За ними подтянулись и Лукавый с Бледным. Лукавый выглядел, как обычно, сонно-флегматичным, а Бледный, похоже, нервничал.
- Что ещё? – встревожился Тихон. От этих можно было ожидать косяка в любой момент. Впрочем, не только от них, всё отделение, как на подбор, залётчики.
- Мы за картошкой ездили, на тачке, - начал Худой.
- Опять в ворота не вписались? – прервал его Тихон.

Самопальную телегу, сваренную по образцу автомобильного прицепа и не сильно уступавшую ему в размерах, называли почему-то тачкой. Варили её умельцы из дивизиона обеспечения, и у них получился по-военному тяжёлый и неповоротливый стальной монстр на маленьких стальных колёсиках, управиться с которым было непросто.

Гружёную картошкой, морковью и луком дуру приходилось выталкивать в подъём, поэтому на овощной склад отправлялись трое или даже четверо. А вот по дороге «туда» была веселуха. Сначала по плацу тачку, упираясь, как следует разгоняли, потом экипаж запрыгивал, лихо вырывался в распахнутые ворота, пересекал улицу, въезжал в ворота учебного городка и ещё метров триста катился, подруливая дышлом.

Ворота открывали караульные, и как-то, открыв первые, они завозились с замком вторых. А тачка уже летела, и остановить её было нереально. Дружно рванули дышло вправо, навалились и едва ли не на двух колёсах вписались в поворот. Скорость аппарата на этом лихом манёвре упала незначительно, и, поскольку тормозов конструкторы не предусмотрели, тачка вновь начала ускоряться. Радостные крики, отметившие чудесное спасение, сменились было лихим улюлюканьем, но тут же перешли в отчаянные вопли, которым пытались разгонять попутные автомобили. Водители встречных машин, делая круглые глаза, сами шарахались в сторону, едва не выпрыгивая на тротуар.

Повезло. Умудрились никого не задеть, даже выкатившись на перекрёсток, где и остановились, подпрыгнув на трамвайных путях.


- Не, ворота штатно проехали. Всё нормально было. Сначала, - перебивая друг друга, продолжили Кот и Худой.
- А вот когда мимо девятой кафедры проезжали…
- Оттуда офицеры вышли…
- И Генерал…
Тихону стало зябко.
- А её же не остановить, там самый разгон…
- Но Худой не растерялся и скомандовал...
- Что скомандовал?
- «Смирно», конечно. И мы так и проехали, по стойке смирно.
- Ну, не совсем смирно. Одной рукой держались, чтоб не упасть. И рулить надо было.


Тихон не мог не улыбнуться. Ему представился парад, каким его показывали по телевизору: Красная площадь, пафосные бойцы и высокомерные офицеры чеканят шаг под бравурные марши, мужественные лица танкистов гордо глядят с грозно лязгающих и пускающих клубы маслянистого дыма боевых машин. Всюду развеваются и хлопают на ветру красные знамёна.

Хлопают по ногам и полы шинелей на гордо вытянувшихся разнокалиберных фигурах экипажа овощной самоходки. Из-за широкой груди и плотной талии Худого виднеются только собранные в кучу усы и брови Кота и гордый осетинский нос Бледного. Все, даже Лукавый, серьёзны и сосредоточены. Подпрыгивая на неровностях брусчатки, тачка позвякивает, роняет грязь и овощные ошмётки и рыскает из стороны в сторону так, что экипаж с трудом удерживает её в колонне.

; Сми-ирно! Равнение нале-е-е-во! – команда, поданная Худым, перекрыв благородный рёв танковых движков и грохот оркестра, привлекла изумлённое внимание генералов на трибуне, среди которых мелькнуло и очень серьёзное лицо Начальника Училища.

И Тихон снова оказался в курсантской столовой. Стало невесело. Похоже, залёт конкретный.


С начальством ведь никогда не знаешь, чем ситуация может обернуться. О чём там разговор был, какое настроение у Генерала? А он бывает крут, и, возможно, комбат с комдивом уже бледнеют в его кабинете и получают указания о выявлении и наказании виновных. Под горячую генеральскую руку можно даже и из Училища вылететь, были, как говорится, случАи.


Вспомнить хотя бы Воробьёва... Будучи дневальным, он и слыхом не слыхивал, что на построении Начальник Училища возмущается курением в неположенных местах и требует от командиров жёстко за это наказывать. Буквально минут через пять ни о чём не подозревающий Воробей вышел из казармы и, прикуривая на ходу, не спеша направился к курилке. А со стороны плаца шёл Генерал. Можно себе представить глубину генеральского возмущения: эхо его гнева ещё не смолкло в динамиках над плацем, а вконец оборзевший первокурсник, расслабив ремень, довольно пускает дымок, щурясь на низкое зимнее солнышко.

К возвращению батареи с занятий приказ об отчислении был уже подписан. Воробьёву сочувствовали, но о Генерале плохо не говорили и не думали даже. Такой уж в армии порядок. Генерал – имеет право. Воробью просто не повезло.


- А, он что? Честь вам отдал?
- Кто? Генерал? Не, не отдал. Посмотрел на нас и всё.
- Как посмотрел-то? Зло? – раздражался Тихон.
- Да не видели мы, что мы его - разглядывать будем?
- Не кипешуй, Тихон, может, обойдётся... – не вполне уверенно предположил Худой.
- Может, и обойдётся, - вздохнул Тихон, - вы только сегодня не накосячьте больше нигде!

Последнюю фразу Тихон произнёс, глядя на Худого. Худой хотел было привычно вскинуться, но промолчал.


Кухонный наряд Тихон не любил. Лучше два караула, чем одна кухня. В карауле за сержантом и начкар, и Устав, «написанный кровью»; в карауле не то что не закосишь - шаг в сторону-то не сделаешь. Да никто особо и не нарывается.

А кухня… Кухня – это большой бардак, в котором работа и наряд играют в догонялки.

Конечно, с основными обязанностями не забалуешь. Еду надо разнести, грязную посуду собрать и вымыть, да и картошка сама себя не почистит. Тут, в целом, проблем не возникало. Но в столовой никогда не бывает всё идеально, и, если, не дай бог, именно в твою смену кто-нибудь из начальства решит наводить порядок, мобилизовать народ бывает нелегко.

«Официанты», уже натаскавшиеся огромных кастрюль и бидонов с едой, будут очень медленно, с частыми перекурами, стаскивать горы грязной посуды в жар и сырость хозяйства «посудомойщиков», которые, также не торопясь, будут бултыхать её распаренными руками в пене огромных стальных ванн.

На авралы остаются только «рабочие по кухне», а это ребята ушлые, которые и в рабочие-то шли, чтобы шланговать, на них где сядешь, там и слезешь.


Это на первом курсе на организацию допработ хватало авторитета начальника столовой, всего лишь прапорщика. Тихон помнил, как Алик и Худой ползали на коленях, отмывая лестницу от липкого жира и громко материли «Таракана усатого».

Грузный нерусский прапорщик по прозвищу Таракан и вправду был знатно усат. Выйдя на верхнюю лестничную площадку, он услышал, и, конечно, не в первый раз, что о нём думают и что с ним хотели бы сделать курсанты, но, перегнувшись через перила, только злорадно прошипел:
- Ругайтесь, ругайтесь, ничего. Всё равно полы мыть будете!

Тогда и этого было довольно, чтобы попереживать о своей участи.


А теперь кожа у народа задубела, как на яловых сапогах. Прапорщиком их не проймёшь. Они не меньше чем на Генерала напороться норовят.

А на разборе любого залётчика обязательно протягивают его командиров, порядок такой. В разной мере, но огрести могут все ; от комдива до командира отделения. Так что Тихон мысленно уже на всякий случай готовился, тем более что здесь, в наряде, он из командиров был единственным и крайним.


Ужин прошёл тихо, но это ещё ничего не значило. После самохи в батареях оставались только дежурные офицеры, и, возможно, разбор просто отложился.

После ужина рабочие собрались на кухне чистить картошку, которой было много: в завтрашнем меню было пюре. По мере окончания своих работ на помощь подтягивались все. Разбирали ножи и под хохмы и байки рассаживались на табуреты вокруг картофельной горы, которая уменьшалась верно, но уж очень медленно.

Пришёл уже даже Асма, вечный «телевизорщик». Работы у него было, наверное, меньше всех, но ему не завидовали. Не очень приятно заниматься манипуляциями со стальным баком на автомобильном прицепе, который какой-то остряк окрестил «телевизором». В бак по большой трубе из посудомойки наверху сливались пищевые отходы, и раз в сутки его отвозили свиньям в подсобное хозяйство. Поскольку всё остальное время «телевизорщик» только делал вид, что наводит чистоту в своём хозяйстве, за эту работу добровольно брались те, у кого лень была сильнее брезгливости.


В обеденных залах стало гулко и темно. Растворились в ночи тени толстых поварих, гружённых тяжёлыми сумками с приварком. Кухня осталась в полном распоряжении наряда, и началась подготовка к традиционной ночной трапезе.

Пара человек загремела чёрным противнем, на котором в ожидании картошки и мяса зашкворчали кусочки сала. Ещё двое отправились в опасный путь через забор за спиртным. С деньгами в этот раз было совсем плохо, и ту же картошку они потащили в вещмешках выменивать на араку.

Конечно, все устали, конечно, хотелось спать, конечно, можно было влететь особо дотошному дежурному по училищу и тем усугубить возможный разнос, мысли о котором продолжали тревожить, конечно… Но... Традиция, переломить которую Тихоновского авторитета не хватило бы. Впрочем, и самого Тихона вся эта суета приятно волновала и будоражила.

Благополучно вернулись ходоки с аракой. Оставшийся, самый мелкий и противный, картофель быстро порубили лопатой и смешали с очистками, чтобы завтра не нарваться на скандал, и наконец уселись ужинать. Ничего вкуснее этой жаренной в наряде картошки в Училище не было. Дешёвая арака ; гадость редкостная, но носы не воротили, а зажимали. И пили.


Пошли разговоры. Снова вспомнили парадный проезд мимо Генерала. Теперь Кот и Худой пересказывали эту историю весело и лихо, словно это не они мандражировали всего несколько часов назад. Когда смеяться устали, кто-то задался вопросом о возможных последствиях.

После ужина и араки Худой был настроен вполне оптимистично:
- Ничего не будет! Вадик вон тоже думал, что приплыл конкретно, а Педан даже комбату не рассказал.


История с Длинным случилась ещё на первом курсе, когда на каждом этаже «новой» казармы размещались по две батареи. Вадик стоял на тумбочке и хихикал над ужимками стоящего на противоположном конце спального помещения дневального 8-й батареи. Личный состав был на занятиях, офицеры – на обеде, и дневальные развлекались. Клоун-самоучка довыделывался и локтем смахнул с тумбочки телефон. Аппарат тревожно звякнул, из трубки вывалился динамик и шумно укатился под кровать.

- Шандец! – прокомментировал неприятность Длинный и, вдруг заметив в распахнувшейся входной двери командира дивизиона, вытянулся и проорал, как положено:
- Смирно! Дежурный по батарее - на выход!

Комдив остановился, «вольно» не сказал, а внимательно посмотрел на Длинного. У Педана были очень густые, почти сросшиеся брови, мешки под глазами, одутловатые щёки и, словно презрительно, опущенные уголки губ. Даже улыбаясь, он выглядел недовольным. А в тот момент он совсем не улыбался, а очень серьёзно задал вопрос:
- Кому шандец?

«Кому» комдив сказал громко, а нецензурное «шандец» произнёс, тактично приглушив голос, и Вадик его не расслышал.

- Вам, товарищ полковник, - ответил он растерянно, имея в виду поданную команду «смирно».
- Мне шандец? – полковник вскинул и снова собрал брови, недобро подвигал губами и, перед тем как войти в свой кабинет, закончил беседу многообещающей фразой:
- Быстрей тебе, сынок, шандец будет, чем мне!
Вадику стало нехорошо.


На удивление, печальных последствий та история действительно не имела. Но то был комдив, а тут сам Генерал. Впрочем, было уже далеко за полночь, и Тихон уже ни думать, ни волноваться ни о чём не мог.

Слегка прибрались, припрятали возможный компромат и, шикая друг на друга и озираясь, двинулись в казарму.


Пробуждение было ранним, задолго до общего подъёма, и потому особенно мерзким. Голова тяжёлая, во рту гадко. В умывальнике Тихон хлебнул холодной водички, поплескал на лицо и волосы и, подгоняя наряд, на ватных ногах поплёлся в столовую.

О вчерашних тревогах в суете и хлопотах больше не вспоминали. Некогда было, да и перегорели уже. Днём Тихон несколько раз попадался на глаза комбату и комдиву, но никто из них об инциденте с тачкой не спрашивал.


К вечеру стало окончательно ясно, что неприятных последствий эта история иметь не будет. Вспоминать её было теперь весело и приятно. Пересказываемая в сотый раз, она обрастала совсем уж невероятными подробностями.

Уже отбившись, Тихон ещё долго слышал шёпот и хихиканье в двухэтажном кроватном полумраке. Ему подумалось, что, как это ни удивительно, именно благодаря Худому, подавшему команду «смирно», всё так благополучно разрешилось.

В самом деле, что делать начальнику в такой абсурдной ситуации? Козырнув, ответить на приветствие? Несерьёзно. Возмущённо затопать ногами вслед прогремевшему безобразию на колёсиках? Несолидно. И Генерал мудро предпочёл этот неловкий момент не заметить.


Впрочем, прав ли был Тихон в своих предположениях или нет, сейчас уже не важно. Важно, что сегодня «шандец» просвистел мимо.

Да, была, была какая-то глубокая армейская мудрость в казалось бы тупой солдатской кричалке замкомвзвода Болотова.
На первом курсе перед отбоем Витя громко выкрикивал:
- Взвод! День прошёл!
И взвод отзывался дурными молодыми голосами:
- Да и хрен с ним!