Алька

Она приехала в гости к именно нам, потому что больше не к кому. Сама кемеровчанка, живущая десять лет в Израиле. С Минском ее связывала бывшая работа, куда попала по распределению. Потом с мужем и сыном уехали в земли обетованные. Когда-то мы дружили, сильно. Жены, познакомились в роддоме, от того дети получились ровесниками. После закружился водоворот встреч и событий. С моей всегда так. Она умеет дружить неожиданно, с чистого листа. Вдруг раз, и дружба, потом раз и нет.
– А что случилось? – интересовался я по итогу.
– Да так, оказалось не то, – говорила она.
Я никогда не укорял за "не то". Так, чуть-чуть. Успокаивал переосмысленной сентенцией Богомила Райнова, что вычитал давно, когда книги вдруг стали больше, чем хобби – "чтобы не испытывать горечи, не купайся в радости". Примерно так. Эти слова повторял всегда к месту и не очень. Главное, что они мне помогали не сотворять кумиров.
К нам она приехала успешная, довольная. Привезла какие-то хлопья, шоколадные кружочки в больших пачках и заставляла есть сына по утрам вместе с молоком.
– В Израиле все так завтракают, – сказала.
А еще привезла нижнее белье жене и бутылку водки, что купила в "дьюти фри" уже у нас, и кучу новостей. Все такая же неоднозначная крашеная блондинка, с поступающими корнями волос. Русская, как внешне, так и по манерам. Только что-то новое в ней появилось. Некая высокомерность, поучительство, проявляющиеся через прежнюю сдерживать.
В Израиле она работала медсестрой, как и здесь. Переучилась и дела, судя по настроению, шли неплохо.
– А чего развелась? – спросила жена, когда выпили привезенную водку и достали нашу, местную.
– Ай, – махнула рукой гостья, – Долгая история. Бездельник и пьяница.
Впрочем, когда подруги остались наедине – я к тому времени успел заснуть у телевизора, она стала более откровенной.
Днем Алька ходила по городу, больше ностальгировала. Забегала к бывшим подругам, знакомым, предварительно звонила. Уходя, доставала из чемодана пакеты и исчезала.
На третий день я уже не воспринимал дом без ее присутствия и начинал понимать причины их расставания. Так, в общих чертах. От чего они, эти причины, казались еще более непонятными.
Гена тоже у нас был до нее пару лет назад. Только остановился у друга, с которым позже пришли в гости – скоротать вечерок, отдать долг прежним отношениям. Парень с длинными волосами, собранными в хвост, такими густыми, что даже прихваченные резинкой те пытались стоять шапкой. Выглядел друг вполне интеллигентно за счет очков в тонкой металлической оправе. Они пили водку, смеялись, радуясь хорошему времяпровождению, недавним событиям.
– Когда она сделала нырок, я не врубился, – говорил Гена, слегка картавя. При этом его изрядно полысевшая голова, азартно блестела.
– Не ожидал? – смеялся интеллигент.
– Нет, но так чтобы под водой!
– Так она видела, что у тебя встал.
Мы с женой лишь кисло переглядывались и улыбались. Каждый про свое.
И было понятно, почему Гена остановился у друга. Мы не могли ничего дать, кроме скучных семейных посиделок и длинных разговоров за бутылочкой. И было неуютно, от их откровений, понимая, что там далеко за несколько часов лета, в стране, где всегда тепло, есть часть совместной дружбы, некое прошлое с придуманным будущим в виде Альки. Но задавать вопросы не спешили.
Приезд Альки прояснил те события. Впрочем, про бассейн с нырками мы умолчали. Зачем подливать масло в огонь. А вдруг все иначе. Тем более, многое выглядело не так однозначно. И непонятно, кто первый, а кто второй затеял перемены.
Я вообще старался не вникать в женские откровения. Меньше знаешь, лучше спишь, но кое-что долетало и до мужского уха.
Как приехали, устроились на новом месте, про это пропустила. Или я выходил за чем-то. Возможно, оставила на потом, как скучную суету. Видно, правильная жизнь начиналась не с этого.
– Там пришлось переучиваться, – сказала она. – Все заново, с нуля. Будто ничего и не знала.
– И что, старые знания не помогли? – театрально удивлялась жена.
– Там не нужны. Пять лет отдала учебе. Зато сейчас.
На ее лице появлялась улыбка.
– Хорошая клиника, получаю тысячу долларов в пересчете и два дежурства в месяц по пятьсот каждое. Операционная сестра.
Про мужа была стена, вроде некого табу, что озвучили загадочные  лица перед предстоящей поездкой. А про операционную сестру произносила с нескрываемой гордостью. Мол, не смотрите, что русская и блондинка, пусть и крашеная.
- Жили сначала в Петах-Тикве, а сейчас я с сыном в Тель-Авиве.
И это про "сейчас с сыном" - все, что касалось ее и мужа. А выделенное "я", как водораздел, между до и после.
Так, из отдельных высказываний, слов мы все же сплели нужный клубок.
– У нее любовник, богатый. В той же клинике, – шептала жена с неким романтизмом. Мы лежали в постели и, будто, боялась, что громкие слова могли просочиться сквозь стену, где отдыхала гостья.
– Я понял, – шептал в ответ, с неким отторжением событий. В голове не укладывался разрыв этой дружной пары. Что-то там произошло особенное, думал я.
Утром Алька рассказывала о начальнике в третьем лице, по-деловому, явно разгоняя "предположения" о причастности собственной персоны.
– Ну и что, – говорила жена. – Главное, чтобы мужик был правильный.
Правильный в ее понимании начинался с обеспеченного. Легкий плевок в мою сторону и прочих неудачников.
– Он и в Париж меня брал на курсы. И в Лондон на семинар. Расту.
Мы дружно кивали головами. Понимая, что курсы, на которые напирала гостья, должны числиться после чего-то другого, переломного.
– Главное, что тебя устраивает работа, – подытоживала жена.
После этого все разбегались по своим мыслям и предположениям. Я жалел Гену, жена восхищалась любовником, а Алька...
Она уже была не та Алька, простая, доступная.
Обратный билет она приобрела еще в Израиле и с гордостью произносила – Эль Аль. Это не какой-то аэрофлот, добавляла Алька. Она, вообще, была в восторге от того, что там и немного сочувствовала нам по старой дружбе.
– Отвезешь в аэропорт? – спросила она  с вечера в последний день.
– Безусловно, – опередила жена. – О чем разговор.
Я давно понял разницу между обычным мужем и богатым любовником. Лишь спросил:
– А когда?
Всю дорогу к аэропорту мы молчали. Впрочем, были редкие фразы ни о чем. Я бурчал на нерадивых водителей, в такое время уже спал у телевизора, она же была мысленно там, в своей клинике, при правильной зарплате и заботливом руководстве. Она говорила о машине, интересовалась, почему лишь две двери с той интонацией, когда жизнь удалась и есть много советов, которыми можно поделиться со всеми, тем более с друзьями.

В здании с гулкими объявлениями мы обнялись как родные, так прощаются навсегда. Она подошла к табло, а я провожал ее мысленно, уже перебирал текущие дела, что запустил в связи с гостеприимством. Потом она вернулась, будто что-то забыла, сжала мою руку, резко, до приятной боли.
– Моего рейса нет, – сказала она сухо по-деловому. Впрочем, испуг присутствовал у нее, первый раз за все время.
Нет, так нет. Я вез ее обратно и представлял глаза супруги, которая попрощалась с влажными глазами и желанием привести дом в порядок, в привычное русло, где обычные завтраки с колбасой и яичницей, проводы сына в школу и проверка домашних заданий по вечерам.
– Не может быть, – говорила Алька. – Как они могли так поступить?
Кто они, как подвели, я не встревал в поток обвинений.
– В билете четко указано одиннадцать часов, вот, смотри.
Краем глаза я косился в ставший ненужным квиток и поддакивал.
– Они меня в кассе отчитали, как девчонку. Оказывается, самолет улетел сегодня утром. Это же Эль Аль, не Аэрофлот!
И в этом была новая Алька, знающая себе цену строптивая израильтянка с зарплатой в две тысячи долларов и богатым любовником.
– Самое ужасное, что у меня завтра дежурство, которое пропустить не могу.
Я помнил про историю в пятьсот американских рублей за сутки и не испытывал ничего.
– Я им устрою, – твердила она всю дорогу. И я ей верил.
– Ты видно не обратила внимания на вечернее и дневное время по американским стандартам, – как мог, успокаивал я.
– Они там, в туристическом агентстве должны были сказать, заострить на это внимание.
Я ничего не мог поделать с обиженной девочкой, пытающейся найти виноватых среди тех, кто виноватым не был.
Потом, уже дома она менторским тоном по телефону отчитывала работников Белавиа.
– Я гражданка Израиля, – сквозь зубы цедила она. – У меня важное дежурство в медицинском центре. Если меня не будет... Вы представляете? Нет, вы не представляете. И кто вернет мне потерянные пятьсот долларов? А за обратный билет?
Про доллары звучало зловеще. А я закрылся от всего этого в комнате и думал, что там, в Израиле уже очередь выстроилась забрать этими чудесными долларами.
Она улетела на следующее утро, рано, первым рейсом. Я вез ее снова, и мы еще больше молчали, будто устали друг от друга еще с прошлой поездки. Впрочем, это я молчал, она же рассказывала, как отчитала этих в Белавиа, как они извинялись перед гражданкой Израиля и как все хорошо складывается, потому что хоть рейс неудобный – самолет, кормежка, обслуживание, она успевала к дежурству. А я так и не понимал, в чем провинился Белавиа, если не считать, что они из бывших, что виновные во всех несчастьях и самолеты у них неправильные.
В тот раз мы попрощались как положено. То ли спросонья, то ли от усталости я лишь пожал протянутую руку, но с чувством, что не напрасно.

Потом был один из последних ее звонков. Радостный голос сообщил – все сложилось, отдежурила.
– Успела! Молодец! – воскликнула жена, помешивая бурлящую пшенку на плите.
Больше они не приезжали, ни вместе, ни по отдельности. Исчезла некая связь, условная ниточка, что соединяла раньше, тогда, после роддома и чуть позже, после отъезда. Не было прежних восторгов и остроты, примерно тех, когда годовалые дети ползали по ковру и наш бил ровесника - Вадима пирамидкой по голове, а тот сосал старый бублик, затерявшийся среди игрушек. Очередная история дружбы подошла к концу и исчезла в водовороте новых событий. Миры, наконец, разъединились.