Припозднившаяся

Вторую неделю схожу с ума. На работе двигаюсь, как автомат, с кем-то общаюсь, заполняю какие-то формы, участвую в планёрках, но спроси меня сейчас, кто и что там говорил… Нет, лучше не спрашивайте. Ни к чему это. Я и без того чувствую себя крайне слабоумной. Стою вот у окна, спрятавшись за занавеску, грызу ноготь на большом пальце левой руки, а в голове крутится фраза моего уже окончательно бывшего мужа: «Как тебе не стыдно? Ты же ба-бу-шка!»
Последнее слово он всегда произносит по слогам, чтобы лучше доходило, чтобы уесть меня побольнее. Не понимает, несчастный, что быть бабушкой – это огромное счастье, счастье оттого, что твой род продолжается, что твои потомки будут населять эту Землю, когда ты уйдёшь, и даже когда все тебя забудут. Неважно, что я стала бабушкой в неполные сорок лет, важно именно то, о чём я только что рассуждала…
Кстати, а о чём? Ах, да! О потомках. Янина говорила, что неважно, в каком возрасте ты становишься мамой, бабушкой, прабабушкой; важно, что в этих случаях становится на одного хорошего человека больше. Янина вообще много интересного говорит. Янина… Я ведь приехала сюда, чтобы заменить её на время декрета, но она сказала, что больше на должность помощника психолога в нашем футбольном клубе не вернётся, мол, не её это. Она не психолог, а фельдшер. Фельдшером всю жизнь была, им же и останется. Вполне возможно. Правда, мне кажется, что она больше поэтесса, чем фельдшер: стихи из неё вылетают просто по любому поводу на раз-два-три, и пишет она их буквально на коленке посреди бешеной гонки рабочего дня.
Янина может позволить себе не работать больше от слова «никогда»: того, что они с её мужем Яромиром заработали его футбольной карьерой и её литературной деятельностью, им хватило бы с лихвой до конца жизни, но оба они не таковы, чтобы вести праздную, сытую жизнь. Яромир, повесив кеды на гвоздь, работает тренером у мальчишек, а Янина… Янина у нас, видите ли, фельдшер...
- Мам, ты мою форму приготовила? – Это мой младший сын вернулся с занятий.
- Нет, сынок, извини, забыла… - Какая же я никудышная мать!
Снова слёзы подступили к последнему рубежу.
- Да не парься, мамк! – Дружеский шлепок по плечу. – Я сам её подготовил. Это ведь теперь моя обязанность. Ты забыла? – Задорный мальчишеский смех.
Как же они в этом возрасте легко отходят от потрясений, особенно когда попадают в ту среду, о которой давно мечтали! Я тоже мечтала о такой работе уже очень давно, точнее хоть о какой-нибудь работе психолога я мечтала около шести лет, а о такой не смела даже мечтать, но теперь… Теперь мне сложно радоваться жизни вообще, а новой работе тем более. Кажется, эта работа окончательно разлучила меня с…
Стоп! Ни одной мысли больше об этом человеке, особенно дурной! Я должна быть ему благодарна уже за то, что он был в моей жизни, а за то, что он для меня сделал, я обязана ему по гроб. Если я надоела ему, то и пусть. Это должно было когда-нибудь случиться. В конце концов, я на восемь лет его старше, и он мог найти… Имел полное на это право… Пресвятая Дева, как же это тяжело! Это невозможно тяжело, это просто…
- Это просто позор и кошмар! – Возмущался сын последним матчем, который мы с ним смотрели на днях по телевизору. – Игрок высочайшего класса, а повёл себя на поле как последний дворовый гопник, и судьи даже…
Я внимательно смотрела на него и силилась вспомнить, что это были за команды, и какого именно игрока Владька имеет в виду. Нет, вы не подумайте, я очень люблю футбол и слежу за рейтингами и матчами, но сейчас… Когда же закончится это противное, тягучее, пустоголовое «сейчас»?!
Влад в полной уверенности, что я его слушаю, не пропуская ни одного слова, хотя на самом деле смысл его пламенных речей даже не пытается проникнуть в моё несчастное, затурканное сознание. Секрет Владькиной уверенности в моём полном присутствии и участии кроется в моих умных карих глазах. Никто не мог с детства понять до конца, где я нахожусь на самом деле, потому что я умею серьёзно и внимательно смотреть на собеседника вне зависимости от того, какие мысли одолевают меня в данный момент.
И в данный момент, и в момент, предшествовавший ему, и в тот, который предшествовал предшествующему моменту, я думала о нём, о Женьке, горячо любимом всеми подопечными и большинством коллег сравнительно молодом футбольном тренере. Евгеньсаныч – так зовут его мальчишки и девчонки. Женечка – так называю (Называла?) его я, когда мы с ним наедине, а Женькой, либо дядькой Женькой, он называет себя сам.
Мы с Женечкой и сейчас наедине. Его лицо, покрытое модной трёхдневной щетиной, стоит у меня перед глазами. Его резковатый голос звучит в моих ушах, когда я вспоминаю его рассуждения и наши диалоги на бытовые темы. А каким этот голос становится воркующим и ласковым, когда Евгений рассказывает мне о том, какая я красивая, и как нужна ему!.. Наверное, больше я этого никогда не услышу. Мой любимый мужчина, оставшийся в далёкой теперь Москве, пару недель назад перестал писать мне, а в последнюю неделю сначала сбрасывал мои звонки, а потом надёжно  и прочно засел вне зоны доступа.
Ещё я, кажется, больше никогда не почувствую колючих прикосновений его щетинок к своей коже. Эти щетинки… Они сводят меня с ума! Они как сахарная присыпка на мармеладе, такие же сладкие, волнующие и…
- Ладно, мам, я пошёл! – Отрапортовал сын, вскидывая руку в прощальном жесте.
- Удачи тебе, сынок! – Промолвила я, обнимая его на прощанье.
Когда только Влад успел вырасти? Был всё время маленьким, и вдруг – раз! – и с меня ростом. Впрочем, ему уже исполнилось на днях двенадцать лет, а я по современным меркам не такая уж и высокая, немного не дотягиваю до ста семидесяти.
- Ты у нас маленькая, мам! – Дразнился сын лет с семи.
- Да, нет, я не маленькая! – Горячо возражала я; почему-то было обидно слышать такое от ненаглядного клопика. – Для женщины я даже высокая!      
- Ну, значит, это ты мне кажешься маленькой, потому что я высокий, - солидно объявлял Владислав, чей рост на тот момент едва превышал сто двадцать сантиметров.
Всем, кроме меня, было очень смешно.
На том основании, что он высокий, Владик заставил нас с его отцом купить ему взрослую кровать вместо детской односпалки, а сам по-прежнему искал случая заночевать в нашей спальне. Почему все дети так любят спать со своими родителями? Должно быть, общественный атавизм, доставшийся нам в наследство от далёких предков, вынужденных проводить полу-бессонные ночи в окружении высоких деревьев и диких зверей.
Моему сыну больше не нужно место в родительской кровати. Большая кровать тоже без надобности. Он так устаёт на тренировках юниоров в клубе, что засыпает, кажется, ещё не вполне дойдя до своего узкого, односпального ложа. Я глажу его прямые, жестковатые, светлые волосы, а мальчишка даже не просыпается.
Влад у меня блондинчик, в своего отца и моего второго бывшего мужа Сергея, а глаза у сына карие, как у меня. Не знаю, будет ли Влад красавцем, когда вырастет, но его внешность точно не будет обыкновенной. Для меня это третий ребёнок, а для Сергея первый и единственный. У меня богатое прошлое, а наша с Сергеем семейная жизнь была очень насыщенной. Я была рада, когда она началась, и не менее рада, когда закончилась.
Вообще-то, наша с последним моим бывшим мужем совместная жизнь местами была очень даже неплоха. Это в последние два года из тринадцати она превратилась в сплошное недоразумение. Впрочем, обо всём по порядку. Кажется, порядок – это то, чего мне сильно не хватает в жизни, особенно сейчас.
Начиналось всё не так уж плохо. Я родилась, выросла и прожила большую часть жизни в Казани. Я старшая из четырёх своих сестёр. Всем нам родители дали необычные и, как им казалось, красивые имена. Мне досталось имя Альбина, что означает «белая». На самом деле я тёмно-каштановая, и перекраситься в блондинку желанием никогда не горела, но ведь всех людей европеоидной расы можно условно назвать белыми, верно? Так и живу с этим странным именем. Возможно, оно является одной из причин моей непростой, запутанной жизни, кто знает! Не могу сказать, что не люблю своё имя, но терпеть не могу никаких его сокращений. Это для своих троих внуков я «баба Аля», и то, пока они маленькие. Когда подрастут, я объясню им, что меня зовут Альбина и никак иначе.
Ещё я стоически терплю, когда Янина называет меня Аленькой. Во-первых, в её положении нельзя нервничать, а, во-вторых, я влюблена в эту молодую женщину. Я влюблена в неё, её будущего ребёнка, мужа Ярека, брата Милана, племянника Ивана… Словом, я крепко дружу со всей её необычной, красивой и талантливой семьёй. 
Моя родительская семья выдающимися людьми похвастаться не может, но я всё равно обожаю своих родителей, сестёр, племянников, дядюшек, тётушек и кузенов. С детства не складывались мои отношения только с бабушкой со стороны мамы. Она занималась нашим с сёстрами воспитанием и, кажется, я одна из четырёх внучек вызывала у бабушки стойкое раздражение.
Дело в том, что домашние дела я ещё как-то делаю по мере необходимости и даже нахожу в некоторых из них какое-то удовольствие, а вот к рукоделию у меня не лежит душа совершенно. Я не люблю ни вязать, ни шить, ни вышивать, ни плести чёртово макраме. Бабушка не уставала повторять мне, что такая неумёха, как я, никогда не найдёт себе мужа, а если и найдёт, то он от неё непременно сбежит. Мой первый муж, Олег, так и поступил со мной, но сделал он это вовсе не потому, что я не обвязывала крючком пелёнки нашего с ним сына, а совсем по другой причине.
Собственно говоря, я и замуж за него вышла скорее назло бабушке, чем от какой-то там неземной любви. Ещё мне безмерно льстило, что за мной, зелёной старшеклассницей, ухаживает самый настоящий курсант военного училища. Когда мы поженились, мне было семнадцать лет, а ему слегка неполные двадцать два. Тётки из ЗАГСа сначала не хотели нас расписывать на том основании, что невеста, мол, слишком юна. Я напомнила им, что в прошлом месяце они без проблем расписали мою бывшую одноклассницу Людку с её нынешним однокурсником по профтехучилищу, на что мне вежливо заметили, что у них, мол, особые обстоятельства.
- У нас тоже обстоятельства! – Вспылила я, имея в виду то, что у Олега скоро распределение, а женатых лейтенантов обычно не посылают совсем уж в какую-то глушь, да и бабушка, опять же...
- Несите справку! – Ответствовали тётеньки, имея в виду беременность, и уткнулись в свои бумажки.
- Какую ещё, к чертям собачьим, справку?! – Ругалась я, спускаясь с роскошного крыльца отдела ЗАГС.
Олег, краснея и запинаясь, объяснил. Я покраснела ещё сильнее, чем он, но, полная решимости, схватила его за руку и потащила к себе домой. Родители были на работе, сёстры с бабушкой на даче… В общем, через полтора месяца мы предстали перед тётками сияющие и со справкой, и им ничего не оставалось, кроме как расписать нас в трёхдневный срок. Такая общественная льгота полагалась в те времена военнослужащим. Возможно, она и сейчас им полагается, но меня это по понятным причинам больше не интересует.
Шло начало лихих девяностых. Страна развалилась на части, но мы далеко не сразу поняли, что это всерьёз и навсегда. Казалось, что республики-сёстры поругаются-поругаются, да и заживут снова одной семьёй. Как мы все тогда заблуждались!
Почти сразу после свадьбы Олега как отличника боевой подготовки отправили на Кавказ, в зону боевых действий. Я подумала тогда, что лучше бы в сибирскую глушь, но выбирать не приходилось. В зоне боевых действий я потеряла его навсегда.
Нет, вы не подумайте, Олег не погиб. Он жив и здравствует, недавно получил полковничьи погоны… Просто тогда, почти тридцать лет назад, мой муж встретил на Кавказе молодую вдову с двумя детьми-погодками и решил, что ей он нужнее, чем нам с новорождённым сыном. В общем, беда, как обычно, пришла, откуда не ждали.
Оставшись одна с грудным ребёнком, я жутко орала, истерила и проклинала теперь уже бывшего красавца, добряка и героя мужа. Это сейчас я понимаю, что в военных условиях резко и порой необратимо меняется психика человека, перестраивается и перекраивается всё его мировосприятие, а тогда…
Я решила поменять ребёнку фамилию и отчество, но те же монументальные тётки из ЗАГСа популярно объяснили мне, что поменять сыну фамилию я не смогу без согласия его отца, а сменить отчество невозможно от слова «совсем». Это может быть сделано только в том случае, если отец ребёнка поменял имя.
Я назвала мальчика Артёмом, и он стал самым лучшим и преданным моим другом чуть ли не с самого рождения.
Родители и сёстры очень поддержали меня в тот период, а вот бабушка… Она ничего не говорила, но смотрела на меня такими глазами!.. В общем, чтобы доказать ей, что случившееся со мной – чистой воды нелепость и не более того, я быстро сошлась с соседом по подъезду, симпатичным и успешным молодым человеком семью годами старше меня. Они с друзьями организовали фирму по продаже компьютеров, и дела их шли весьма неплохо.
Моего нового избранника звали Павел. Он был худеньким и длинненьким, словно шнурок от ботинка, и выглядел моим ровесником. На работе Павла нередко принимали за секретаря, либо какого-то мальчика-рассыльного, но он был, что называется, мозговой центр. Павлуша пропадал на работе денно и нощно, решал какие-то вопросы, встречался с нужными людьми, тестировал новые программы…
Мы так редко виделись, что, оглядываясь назад, я удивляюсь, когда же мы успели сотворить нашу с ним дочку Маргаритку! У нас с Павлом катастрофически не хватало времени ни на что, даже на то, чтобы дойти до ЗАГСа и расписаться по-человечески. Павел мечтал о шикарной свадьбе на двести пятьдесят человек, и мы могли себе её позволить, но время… Времени всегда было в обрез.
Когда Маргаритке было два месяца, мы выкроили, наконец, полтора часа на то, чтобы зарегистрировать её. Павел, конечно, записал её на свои имя-фамилию, а свадьбу мы снова отложили, ибо жених жаждал непременно классических нарядов, шикарных машин, роскошного банкета, но кто и когда будет заниматься подготовкой всего этого?
В то время я безропотно проглатывала разговоры о нарядах и банкетах, безоговорочно веря каждому слову оборотистого умника Павла. Теперь думаю, что он просто решил оставить себе лазеечку на случай мало ли чего, но не будем плохо говорить о тех, кого уже нет с нами.
В тот период у нас было всё: любовь, забота друг о друге, дом, деньги. О детях заботилась няня Надежда Константиновна (Да-да, бывает, не смейтесь!) с двумя высшими образованиями. Устройством нашего быта занималась быстрая, сильная и умелая Мария Петровна. У меня и Павла было по личному водителю на каждого и возможность быть на связи круглые сутки. Два раза в год мы ездили отдыхать в тёплые страны.
Павла совершенно не волновало, что я умею или не умею делать по хозяйству, но его с самого начала наших отношений очень расстраивало отсутствие у меня образования и профессии. Его восхищала моя начитанность, и радовала способность поддержать разговор практически на любую тему. Павел смело знакомил меня, представляя своей женой, с друзьями, коллегами и партнёрами по бизнесу, но диплом о моём высшем образовании не давал ему спать и без того короткими ночами.
- Что с тобой будет, если со мной что-нибудь случится? – Ласково спрашивал Павел, убирая прядь за прядью волосы мне за ухо. Эта его привычка умиляла и раздражала одновременно. – Как ты детей поднимешь?
- Опять ты за своё? – Злилась я. – Неужели не видишь, какова сегодня цена всех дипломов? Вот ты, микробиолог по образованию. И чем ты занимаешься? Мать моя, педагог со стажем, арендует точку на вещевом рынке. Отец, физик-ядерщик, таксистом работает. А мне куда идти прикажешь?
- Я ничего тебе приказывать не могу, - невозмутимо отвечал Павел. – Следуй своему сердцу!
- Моё сердце с тобой и детьми, - глубокомысленно отвечала я, – и вообще, сердце и будущая работа – вещи, не сочетаемые в принципе! Тут голова нужна.
- А вот здесь ты не права, моя золотая умница! – Говорил Павел, целуя меня, точно маленькую девочку, в макушку. – Нет ни одного успешного человека, который ненавидел бы своё дело или был к нему равнодушен. Так что, выбирать надо сердцем.
- Куприн говорил при жизни, что терпеть не может писать, - аргументированно возражала я, - а он был величайшим писателем, внёсшим огромный вклад…
- Он просто кокетничал, а ты всё же подумай, чем ты хотела бы заниматься, родная. Ведь было же что-то, о чём ты мечтала в детстве? В детстве каждый из нас хочет быть кем-то, помимо мамы или папы… Кем ты видела себя-взрослую в пять, десять лет?
Однажды я надолго задумалась. Вспомнилось, что в пять лет хотела быть секретарём райкома партии, потому что меня безмерно восхищала эта грудастая блондинка с самой пышной на свете причёской. Я хотела себе такую же, а ещё – такой же голубовато-серый костюм из английской шерсти с прямой длинной юбкой и лацканами на пиджаке. На левом лацкане красовались два красивых значка, а безымянный палец «райкомши» украшало толстенное золотое кольцо с рубином. Павел хохотал до икоты.
- Что же было в десять лет? Ты мечтала стать генсеком? – Спросил он, просмеявшись.
- Ну, нет, что ты! – Отмахнулась я. – В десять я была очарована нашей школьной медсестрой. Она была…
Так, постепенно, слово за словом, Павел вывел меня на воспоминания о том, как я хотела быть сначала медиком, а потом учителем. Ровно до того момента, как, позабыв обо всём, я устремилась замуж за «подлого изменника» Олега. Тут я расплакалась. Выяснилось, что он не только разрушил нашу с ним семью, оставил сына без родного отца, так ещё и лишил мир очередного специалиста женского пола!
Мне сделалось ещё обиднее, чем раньше, и, посоветовавшись с Павлом, я отнесла документы на психологический факультет. Учиться там было не так долго, как на врача, вдобавок, наличествовало заочное отделение.
Так, не особо напрягаясь, я окончила университет аккурат к гибели своего гражданского мужа и благодетеля.
Одной далеко не прекрасной ночью на офис-склад было совершено вооружённое нападение. Злоумышленники застрелили охранника и двух задержавшихся на работе сотрудников фирмы и вынесли со склада все компьютеры и дорогую оргтехнику. Одним из задержавшихся был Павел, другим – его компаньон Алексей. У обоих остались семьи.
Третий компаньон, Арсений, в худших традициях жанра прихватил все активы и скрылся в неизвестном направлении. Нам с Оксаной, женой Алексея, пришлось ещё и кредит выплачивать, который наши благоверные взяли незадолго до смерти на развитие бизнеса.
Пришлось реализовать оставшееся имущество фирмы, рассчитать прислугу, продать дом, машины, шикарную мебель и технику. Благо, у нас с детьми остались средства на покупку собственного жилья – маленькой двухкомнатной квартирки в одном из около-центральных районов. Я могла бы на эти деньги приобрести жильё побольше, но в этом случае мы оказались бы на одной из окраин, превратившихся в те времена в оплот организованной преступности. Да и все хорошие школы, как и культурные объекты, и вузы, и колледжи находятся, как правило, именно в центре.
После гибели Павла я, что называется, держалась. Это означает, что я не плакала и не кричала на людях, не торчала целыми днями в церкви и не болтала, не закрывая рта, о том, каким замечательным человеком был мой незаконный супруг. Я ходила по инстанциям, оформляя бесчисленные документы, встречалась с кредиторами, решала вопросы с теперь уже бывшими сотрудниками офиса и склада. Всем казалось, что горе почти не коснулось меня своей чёрной вуалью. Кто-то утверждал даже, что я не испытывала к Павлу никаких чувств, а жила с ним только из-за денег…
Конечно, это было не так! Видели бы они, как я провожу ночи, пялясь пустым взглядом в потолок. Как я просиживаю долгие часы в одиночестве на полу ванной, выключив свет и уткнув голову в колени.
Иногда мне составляла компанию верная Надежда Константиновна. Она согласилась трудиться временно за меньшее вознаграждение, потому что, во-первых, привязалась ко мне и детям, а, во-вторых, боялась попасть в лапы хозяевам-самодурам. Для неё была непереносима даже мысль о том, что она, человек с двумя высшими образованиями, в своё время чуть было не защитивший кандидатскую диссертацию, могла подвергнуться унижениям со стороны зарвавшихся «новых русских» и их разбалованных чад.
Своих детей мы с Павлом не баловали, вдобавок, растили их в традиционной системе ценностей и старались привить уважение к труду и знаниям. Надежда Константиновна была нам в этом надёжным помощником. Так мы с ней шаг за шагом в течение года смогли разобраться со всеми трудностями, рассчитаться со всеми долгами и привыкнуть жить без нашего стержня, нашей главной опоры и мозгового центра – Павла.
Я много думала над тем, почему моя судьба складывается именно так: меня бросают, покидают, я остаюсь вдовой с двумя детьми задолго до тридцати лет. Я никогда не верила в потусторонние силы, вдобавок окончила психологический факультет, поэтому причины искала исключительно в себе самой. Переворошив горы специальной литературы на тему жизненного пути и психологии личности, я пришла к выводу, что в юности была слишком внушаема, да и сейчас остаюсь ещё пока слишком зависимой от чужого мнения. К тому же, когда-то я не смогла простить Олегу его перебежку к вдове с двумя детьми. Теперь я сама оказалась на её месте. Почти на её месте, потому что вокруг нас с детьми не бушевала война.
Я нашла в себе силы простить их обоих, но, в отличие от второй жены своего бывшего мужа я решила, что буду теперь пытаться прожить – не выжить, а именно прожить – независимо. Я должна сама научиться зарабатывать деньги, с умом тратить и вкладывать их. Я сама должна научиться нести ответственность за свою жизнь и свои поступки, ничего не перекладывая на бабушку с её косыми взглядами в мою сторону, государство и соседей сверху.
Получаться начало не сразу. Сначала я вдоволь намучилась с поисками работы. Я быстро поняла, что бывшие знакомые по сытой и беспечной жизни обладают очень короткой памятью, и помогать мне всерьёз никто не собирается. Ходить по собеседованиям о вакансиях тоже не вариант: кроме как «мывамперезвоним» ничего от потенциальных работодателей не добьёшься.
Я начала постепенно впадать в отчаяние, но тут позвонил мой бывший дипломный руководитель и пригласил поучаствовать в одном масштабном исследовании, проводимом среди студентов вузов и колледжей нашего города. Платили немного, но это было то, что я люблю, и чем готова заниматься даже безвозмездно.
Я согласовывала проведение опросов с руководством учебных заведений, и однажды директриса педагогического колледжа посетовала, что давно не может найти толкового психолога. Все они приходят на должность, чтобы коротать время за чаепитиями и приятными беседами с коллегами, изредка, в своё удовольствие, консультируют студентов, а когда дело доходит до заполнения документации, выясняется, что «это мы не проходили, это нам не задавали».
Только аттестационную комиссию, которая навещает учебное заведение раз в четыре года, эти «трали-вали» не интересуют, поэтому дама в директорском кресле слёзно попросила меня навести порядок в документации: раз уж я явилась к ним такой-то кучей бланков, значит, точно понимаю в ней толк. Даже вознаграждение неплохое пообещала.
Конечно, я согласилась. Всего я знать не могла, но примерно представляла, что меня ждёт, и, главное, мне было с кем проконсультироваться, и я сразу пошла по нужным адресам. В общем, отчёт получился образцово-показательным, и члены комиссии его долго ещё демонстрировали его потом как пример составления подобных отчётов. В текущей документации мне тоже удалось навести полный порядок, и директриса позвала меня на постоянную работу.
Сначала это была административная должность педагога-психолога, потом добавились преподавательские часы, после я смогла организовать себе частную практику. Бывшие знакомые по сытой жизни и знакомые их знакомых теперь выстраивались в очередь ко мне со своими разбалованными чадами.
В общем, моя трудовая жизнь закипела, а личную я принципиально не желала налаживать. Она просто перестала для меня существовать. Так прошло шесть лет, пролетевших, как один день. Я вела наблюдение за студентами педагогического колледжа, читала лекции, консультировала, ездила на семинары в другие города, много общалась, писала научные статьи.
Заработки были весьма неплохими для молодой женщины, вдобавок мне активно помогали родители и братья Павла. Кроме этого через пять лет моего вдовства неожиданно объявился Олег, вспомнивший о существовании своего единственного сына. Со второй женой у них общих детей не случилось, чужие – они чужие и есть, сколько ни доказывай обратного, а своё есть своё.
Олег никогда не платил мне официальных алиментов, но существенно помогал финансово к великому неудовольствию его второй супруги. Однажды он даже признался, что совершил неумный поступок, променяв нас с сыном на неё, и даже предлагал начать всё заново, но…
Я смотрела на этого возмужавшего, закалённого в реальных боях сурового командира, и безуспешно пыталась вспомнить, что у нас когда-то было общего, кроме Артёма, конечно, и чем он меня в своё время мог зацепить. Ответы напрашивались самые неутешительные. Выходило, что я связала в семнадцать лет свою жизнь с человеком, о котором ровным счётом ничего не знала, просто чтобы доказать бабушке, что я способна выйти замуж и стать хорошей женой вопреки её негативным представлениям обо мне. Это ж надо быть такой дурёхой!
Правда, и лет мне тогда было очень мало, и не представляла я собой ничего ценного, говоря по правде, но это тогда. Сейчас я была, хоть и молодой, но уже достаточно опытной женщиной, матерью двоих детей, хозяйкой собственной квартиры, зрелым специалистом. Связаться во второй раз с малознакомым дяденькой в целях создания непонятно кому нужной семьи было бы крайней глупостью с моей стороны. Я пожелала Олегу поскорее решить все проблемы с его нынешней женой, сказала, что не сержусь больше на него за прошлое и предложила раз и навсегда закрыть тему возобновления отношений. Он долго молчал, подперев своей огромной, дублёной рукой заметно поседевший висок.
- Вот, ты какая стала! – Изрёк мой бывший муж, наконец, и небесно-голубые его глаза подёрнулись нежной поволокой. – Я помню тебя совсем другой…
- Не надо! – Оборвала я. – Девчонки, которая способна была дать жизнь ребёнку просто потому, что очень хочет замуж, больше нет. Может, и есть где-нибудь, но только не здесь. Уж прости!
Больше Олег эту тему не поднимал, но материальную помощь высылал регулярно, в отпуск обязательно навещал сына, привозил подарки ему и Маргаритке, а однажды даже свозил обоих на море. Когда сын изъявил желание стать, как его отец, военным, устроил Артёма в Суворовское училище, и с пятнадцати лет мой сын не живёт дома. В свои двадцать восемь лет он дослужился до капитана, у него есть жена и двое детей-погодок, четырёх и пяти лет. Живут они во Владивостоке, и видимся мы крайне редко.
Маргаритку родственники Павла тоже без внимания не оставляли. У неё всегда было всё самое лучшее. Она выросла большой умницей: окончила архитектурный вуз, работает по специальности, вышла замуж и живёт сейчас с мужем и дочкой в родной Казани. С ними я вижусь чуть чаще, чем с семьёй старшего сына.
Однако всё это случится позже, а когда мне слегка перевалило за тридцать, я поняла, что могу прекрасно обходиться без мужчин и что могла бы связать свою жизнь только с тем, кого полюблю. Новый избранник виделся мне непременно высоким синеглазым добряком, умным, начитанным, понимающим. Материальная сторона вопроса меня волновала мало, я сама могла обеспечить себя и детей всем необходимым. Пусть только Он будет, если будет вообще, таким, как я его себе представляю. Пусть мы будем вести умные разговоры за чашечкой чая, посещать выставки и театральные премьеры, ездить на природу. Пусть он примет моих детей, а я готова принять всё его прошлое. Я готова стать матерью для его детей, если он пожелает их иметь, и мы вместе…
Мечты порой уносили меня очень далеко, а, вернувшись на Землю, я задавала себе всего один вопрос: «Где же ты такого возьмёшь?» И всё. Меня, что называется, отпускало.
Так бы всё и катилось, аки трамвай по рельсам, но однажды…
В тот день я, как нарочно, оделась во всё белое. Приехав на работу к девяти часам утра, я захватила необходимые документы и черновики выступлений и отправилась в университет, на кафедру теоретической физики. Дело в том, что мы, представители Объединения психологов города, готовили совместную конференцию с профессорами и доцентами естественнонаучного направления.
На кафедре в это время не было никого, кроме одного скучающего научного сотрудника. Это был мужчина чуть старше тридцати с вполне типичным для его рода занятий обликом. Немного вьющиеся тёмно-русые волосы молодого учёного были давно не стрижены, белая рубашка заношена и застирана до серовато-бежевого оттенка, концы брючин немного обтрёпаны, но все эти огрехи внешности сразу же забывались, когда взгляд нырял в его глаза. Я ещё ни разу в жизни не видела столь пронзительно-голубых, одновременно красивых и печальных глаз. Моё сердце покрылось мурашками, съёжилось, распрямилось и забилось быстрее раза в полтора, если не в два.
Внешне я сохраняла полное спокойствие, только, кажется, улыбалась чаще и глупее, чем обычно. Мой собеседник представился Сергеем, доцентом кафедры. Он тоже должен был выступать на планируемой конференции. Я задала ему все интересующие меня вопросы, получила все мыслимые и немыслимые ответы и теперь не спеша собирала свои бумаги в прозрачную пластиковую папку-конверт. Я старалась не смотреть на Сергея лишний раз, боясь, что называется, залипнуть на него. Очень уж притягателен был этот печально-синий взгляд.
- У вас необыкновенно лучистые глаза, - услышала я над своей склонённой над столом головой его глубокий, приятный голос. – Когда вы смотрите на меня, я словно купаюсь в потоке света.
Последние слова были произнесены задумчиво-поэтичным тоном, но «поток света» неумолимо выдавал в моём новом знакомом закоренелого физика.
- А ваши глаза очень печальны, - выдала вдруг я неожиданно для самой себя.
- Похоронил мать на прошлой неделе, - коротко и ясно.
- Сочувствую, - отозвалась я тихо.
Сергей резко поднялся из-за стола, подошёл к окну и уставился в него невидящим взглядом.
- Вы, должно быть, много времени проводите на работе, - сказала я, спустя минуты две или три и получила в ответ молчаливый кивок. – Вам надо бы сходить куда-нибудь семьёй, развеяться. Лучше всего – съездить на природу. Погода стоит отличная, дети могут…
- У меня нет детей, - оборвал молодой доцент, – и жены тоже нет, и никогда не было. Я, сколько себя помню, жил с матерью и бабушкой… Они ушли в последний год одна за другой… И всё. Вы знаете, Альбина, как это – приходить посреди ночи в молчащий дом и знать, что больше тебе не о ком заботиться, и о тебе позаботиться тоже больше некому?.. Впрочем, зачем оно вам сдалось?! – Сергей досадливо махнул рукой и отвернулся теперь лицом к стеллажу, заставленному пыльными брошюрами разных времён.
Кажется, он вытирал набежавшие слёзы. Моё сердце горько заныло в ответ.
- Я не знаю, каково это, пережить то, о чём вы говорите… - робко начала я, - но я тоже теряла близкого человека, и оставалась без средств к существованию, с долгами, одна с двумя детьми… В жизни бывает всякое, Серёженька, - мать моя женщина, это же надо до такой степени обнаглеть, чтобы назвать едва знакомого человека уменьшительным именем!
От смущения я замолчала, а Сергей резко обернулся ко мне.
- Серёженька? Вы сказали «Серёженька»?! – Переспросил он взволнованно.
- Извините, я не хотела, - произнесла я смущённо. – Как-то само вырвалось.
- Меня так называла мать, - начал Сергей, не обращая внимания на мои извинения, - до самого последнего дня своей жизни. Я, по правде сказать, сердился на неё, ведь я давно уже не ребёнок… А теперь… Из ваших, Альбина, уст… Послушайте, Альбина, вы случайно не ангел? Такая красивая, вся в белом… Извините. Я несу полнейшую чушь!
- Я обычный человек, из плоти и крови, и вы можете легко убедиться в этом, Сергей, - серьёзно ответила я, подходя к нему вплотную и беря за руку. – Всё придёт в норму. Это хорошо, что вы поделились со мной своим горем. Когда горем делишься, оно постепенно рассеивается. Конечно, вы всегда будете помнить и любить дорогих вам людей, но горе не будет висеть чёрной завесой у вас перед глазами, не давая видеть всего остального.
Я ещё что-то говорила, Сергей что-то отвечал. В итоге мы обнаружили себя стоящими у окна и крепко держащимися за руки. Новый знакомый долго не хотел отпускать меня, но звонок с пары неумолимо прервал наш разговор. Теперь нам обоим нужно было не идти уже, а бежать, и мы условились встретиться вечером после работы.
Вечером, едва сойдя в крыльца колледжа, я ощутила бережное полу-объятие Сергея. Он был уже совсем в другом настроении, глаза его лучились мягким теплом и сдержанным весельем. Сергей предложил прогуляться по Петербургской, и мы отправились туда пешком. Я могла не спешить со всех ног домой, потому что дети и хозяйство были под присмотром Надежды Константиновны.
Няня как таковая ребятам была уже не нужна, потому как Артёму скоро должно было исполниться четырнадцать лет, а Маргаритке недавно стукнуло двенадцать. Надежда вела наше скромное хозяйство и помогала детям с уроками. Таким же точно образом она работала ещё в одной семье с тремя детьми-школьниками и имела весьма неплохой доход, да и свободное время у неё оставалось.
Наша помощница постепенно отходила от кошмара девяностых годов, когда умерло её горячо любимое научно-производственное объединение, и жизнь показала свою чёрно-серую сторону. Она начала больше интересоваться окружающим и уделять внимание своей внешности. Недавно она завела роман с полковником в отставке, а ныне преподавателем  технических дисциплин. Я была очень за неё рада, потому что нельзя полностью погружаться в быт чужой семьи, забывая о своей собственной жизни.
Надежда Константиновна в своё время в одиночку вырастила дочь, та окончила университет, вышла замуж за военного и жила теперь в Калининграде. Самое время женщине заняться собой!
Моё время, как мне показалось тогда, тоже наступило и расцвело пышным цветом. Сергей сразу же, с места в карьер, принялся заботиться обо мне и детях. Видимо, действительно истосковался по семье. Он гонял по вечерам мяч с Артёмом и другими мальчишками на школьном стадионе, помог найти хорошего репетитора по классическому рисунку для Маргаритки, мы все вместе обсуждали фильмы и книги, а по выходным вчетвером выезжали на природу.
Мы с Надеждой Константиновной забыли, что значит носить тяжёлые сумки из магазина и с рынка. Закупки полностью взял на себя Сергей, и делал он это, надо сказать, очень толково.
Сергея не смущало моё прошлое. Он говорил, что прошлого нет лишь у той женщины, которая никому не интересна. Факт наличия у меня двоих детей, кажется, нисколько не огорчал, а, напротив, радовал его. Сергею, похоже, и впрямь доставляла удовольствие забота о тех, кто слабее, думалось мне тогда. Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что в нашем сближении не последнюю роль сыграла моя тогдашняя независимость.
Если подумать здраво, то кому мог быть нужен всерьёз этот одинокий мужчина возрастом хорошо за тридцать? Молоденькой студентке? Возможно. Только скромные девушки из приличных семей восемнадцати-двадцати лет обычно побаиваются дяденек намного старше себя.
На роман с преподавателем может с радостью пойти двоечница-хвостистка с пониженными моральными принципами, либо девушка из очень бедной семьи с такими же принципами, для которой и его скромная зарплата, и облупленная квартира – невообразимо богатая добыча. Тонкая душа Сергея вкупе с его острым умом такого не потерпели бы.
Ровесницы, которые получше, давно замужем, а те, что свободны – как раз те самые женщины без прошлого. Отношение к ним нашего разборчивого господина мы знаем.
Сергею нравились мои образованность и начитанность. Ему импонировала моя бурная, кипучая жизнь. Он знал, что я никоим образом не претендую ни на его доходы, ни на квадратные метры, и детей своих способна содержать сама, даже без помощи их родственников, которая, тем не менее, регулярно оказывалась. Наконец, моя внешность буквально сводила его с ума. В часы уединения Сергей не мог от меня оторваться, уверяя, что я самая интересная и красивая женщина из всех, кого он знал.
Через четыре месяца мы с детьми перебрались в свеже-отремонтированную трёхкомнатную квартиру Сергея, располагавшуюся почти в самом центре, а свою сдали квартирантам. Примерно тогда же мы с ним расписались, а ровно через год после нашего неожиданного знакомства родился наш общий сын Владислав. В тот год Артём отбыл из родительского дома навсегда, поступив в Суворовское училище в далёкой Твери.
Со стороны казалось, что наша с Сергеем семейная жизнь идёт просто замечательно. На самом деле мины, подорвавшие её через много лет, были заложены именно тогда, в самом начале.
Сергей обожал меня как женщину, очень ценил и уважал как человека, но его страшно смущало то, что его заработки существенно ниже моих. Я успокаивала мужа тем, что нам хватает денег на всё, и неважно кто и как их заработал. В конце концов, мы сдаём квартиру, а это была его идея, следовательно, доход с аренды смело можно считать его заработком… Но нет, мой благоверный не желал соглашаться с подобной трактовкой.
- Я инертная, вконец разленившаяся скотина! – Клеймил он сам себя, когда мы оставались наедине. – Сижу на своей кафедре, когда захотел, ушёл, когда захотел, пришёл… Вычитал свои часики и на половину семестра свободен – гуляй, Вася! Пописываю докторскую диссертацию, когда есть настроение, когда его нет – да зарасти она пылью! Ну, что я за мужик, а?!
- Нормальный ты мужик, - успокаивала я Сергея. – Пусть твои заработки не самые высокие, зато ты много времени уделяешь детям, мне помогаешь во всём. Что ты из-за этого так паришься? Нам на хлеб что ли не хватает? Брось! Не чуди. Скоро ты защитишься и…
- …и буду получать на целых три копейки больше! – Кипятился Сергей. – Сама ведь прекрасно знаешь, какие зарплаты и премии в универе!
По правде сказать, муж даже известию о том, что у нас с ним будет ребёнок, из-за этих несчастных денег не обрадовался. Он на несколько недель впал в такую чёрную меланхолию! Даже прервать беременность предлагал. Правда, увидев боль и ужас в моих глазах, тут же забрал свои слова обратно, но они, тем не менее, были сказаны. Я молча проглотила их и сделала вид, что ничего не было. Мысль о том, что красивый, здоровый тридцатипятилетний мужчина, никогда не имевший детей, может захотеть избавиться от своего общего с любимой женщиной ребёнка, просто ломала мозг.
Денег Сергей и впрямь зарабатывал немного, зато у него в силу его преподавательской деятельности было колоссальное число знакомых в городе и за его пределами. Он озадачил всех, кого только возможно, и ему нашли денежную должность по его технической специальности, но это оказалось не выходом из семейного кризиса, а началом конца.
Сергей стал прилично зарабатывать. Мы обновили в квартире всё, что только возможно, приобрели хороший автомобиль и небольшой загородный домик, съездили несколько раз за границу, но Сергею всего этого было мало. Ни карьерный рост, ни регулярное повышение его заработков, которые теперь стали существенно выше моих, не могли удовлетворить его растущих амбиций. Муж задумал переезд в Москву, потому что из каждого утюга неслось, и несётся по сей день, что там самый высокий уровень жизни в стране.
Правда, спроси любого, что представляет собой этот самый столичный уровень жизни, в ответ услышишь в большинстве случаев лишь невнятное мычание, а иногда россказни из жизни бомонда. К последнему, правда, мы не принадлежим никаким боком, но кого это волнует? Каждый, кто живёт в столице, автоматически делается к нему причастен.
Как бы там ни было, Сергей с помощью своих многочисленных знакомых нашёл себе работу в столице. Сначала он перебрался туда сам, и мы в течение полугода жили в модном теперь гостевом браке. Это было очень романтично! Отец семейства каждый день перезванивался с нами по скайпу и появлялся на пороге квартиры в канун большого праздника, скидывая с плеча рюкзак, полный подарков для всех нас. В дни его приезда мы надышаться друг другом не могли! А какие истории рассказывал Сергей о столице и возможностях, открывающихся там! В общем, постепенно мы с Маргариткой тоже загорелись идеей переезда, хотя поначалу восприняли её, прямо скажем, враждебно.
Не были в восторге от нашего переезда и мои родители, и сёстры, и родственники покойного Павла. Иногда кое кто из них даже высказывал идею, что Сергей задумал бросить нас таким вот образом, замаскировав своё дурное намерение под благое. Я только смеялась в ответ. Человек, названивающий по скайпу каждый вечер, не пропуская ни одного дня, интересующийся мельчайшими подробностями наших дел, заваливающий всю семью подарками и денежными переводами, решил нас бросить? Ну-ну.
Позже, сидя мрачными зимними сумерками у насквозь продуваемого окна нашей кухни на предпоследнем этаже подмосковной семнадцатиэтажки, я нередко думала о том, что лучше бы он нас действительно оставил в Казани, а сам катился бы добывать своё пресловутое столичное счастье с богатством, которых так никто и не увидел. Вместо этого были рухнувшие представления, несбывшиеся надежды, обманутые ожидания.
Мы с Сергеем продали всё, что у нас с ним было, добавили сбережения, но нам всё равно пришлось брать несколько миллионов в кредит, чтобы купить самую обычную трёхкомнатную квартиру в новостройке отдалённого района. Вдобавок мы сделали огромную глупость, купив жильё на территории области, а не самой столицы. Дело в том, что Москва – это отдельный субъект федерации и льготы, полагающиеся москвичам, не касаются жителей даже ближайшего Подмосковья. Так, Маргариткина пенсия за отца не увеличилась ни на рубль, а расходы… О расходах даже говорить страшно. Они увеличились в разы буквально на всё.
Сергей работал, как папа Карло. Он зарабатывал на своей начальственной должности в два с половиной раза больше, чем зарабатывал бы на аналогичной должности дома. Однако половину заработка съедала ипотека,  репетиторы для Маргариты стоили в три-четыре раза дороже, чем в родном городе, а нанимать их пришлось целое стадо.
В новой школе выяснилось, что знания Маргариты никуда не годятся. Я знала, что химия – её слабое место, но когда выяснилось, что она у меня, оказывается, и в математике ничего не соображает, и с гуманитарными дисциплинами не справляется, я чуть было с ума не сошла.
Школьные педагоги в разрез расхожей байке о принудительном репетиторстве заниматься с моей дочерью не пожелали категорически, и мы искали репетиторов по объявлению. Почти все они сказали в один голос, что заниматься с ней нечем и незачем, ибо ребёнок и без того прекрасно подготовлен. Это впоследствии подтвердили сданные Маргаритой на "отлично" тесты итоговой аттестации.
Знающие люди подсказали мне, что педагоги хотят, чтобы им позолотили ручки, просто так, без дополнительных занятий и прочих экивоков. Мне откровенно нечего было им нести, да и желания такого, честно говоря, не было, поэтому аттестат моей дочери за девять лет обучения, благодаря последнему учебному году, весьма далёк от идеала.
Всерьёз Маргаритке пришлось подтягивать только химию, но за год и в аттестат она всё равно получила «трояк». «Пятёрку» по этому предмету она получила только в колледже, куда мы её отправили после девятого класса в пожарном порядке.
В пожарном – потому, что моя дочь собиралась окончить одиннадцать классов и сразу пойти в вуз, но мы быстро поняли, что в городе возможностей для нас это не реально. Маргарита не раз пожалела о том, что не осталась в Казани у моих родителей или родителей Павла, как они ей предлагали. Она могла спокойно доучиваться в своей гимназии, заниматься с репетиторами и в положенный срок поступить в вуз на выбранную специальность. Возвращаться же побитой собачкой и вилять у порога хвостиком моя дочь не пожелала, и я прекрасно понимала её.
В ближайший к дому колледж Маргарита не поступила. Кстати, репетитора по рисунку мы ей наняли именно оттуда, но на первом же экзамене она получила «два». То ли репетитор так хорошо подготовил, то ли это была ещё одна возможность большого города, мы так и не поняли, потому что в других колледжах она получила «четвёрки» и «пятёрки», но прошла только на платное отделение. На бюджет в тот год даже документы не принимали, мотивируя отказ тем, что он только для жителей города Москвы. Область снова осталась за кадром.
Окончив колледж, Маргарита поступила на вечернее отделение одного из главных московских архитектурных вузов. Деньги на обучение она зарабатывала сама, трудясь помощником архитектора. При первой возможности дочь вернулась в Казань.
Когда я забирала документы при увольнении из колледжа, где проработала без малого десять лет,  Вера Яковлевна, его бессменный в течение долгого времени директор, спросила, хорошо ли я подумала, и точно ли мне нужен этот переезд в столицу. Отвечая утвердительно, я смотрела в её мудрое лицо, обрамлённое седыми кудрями, и думала о том, как сильно она постарела и отстала от жизни, и что, пожалуй, ей не очень идут эти круглые серьги с большими, зелёными камнями. Мысль о том, что она может быть права в своих сомнениях, даже краешком крыла не осенила мою разгорячённую предстоящим переездом голову.
- Дома ты можешь представлять собой весьма существенную величину, - изрекла мудрая дама, – а в столице сразу окажешься никем, и не факт, что со временем завоюешь хотя бы те же позиции, что и здесь.
- Мы уже всё решили, - ответила я, как можно мягче. – Сергей сказал, что…
- Сергей! – Горько воскликнула Вера Яковлевна. – Опять Сергей! Тебе не кажется, дорогая моя, что, связав свою жизнь с ним, ты стала забывать о себе! Сергею нужен наследник, у него ведь нет своих детей, и ты, недолго думая, производишь на свет ещё одного малыша. Сергею вздумалось переехать – пожалуйста! Сергей…
Она ещё долго воспитывала меня в подобном духе. Я терпеливо слушала, а сама думала о том, что её слова – не более чем зависть человека, никогда не имевшего ни мужа, ни детей. Время показало, однако, что она была права на сто процентов.
Я не могла найти работу по специальности в городе возможностей. Обзвонила все вакансии, обила все пороги. Сергей пробовал поискать через своих знакомых, но их профессиональные интересы лежали совсем в другой плоскости. С большим трудом я устроилась интервьюером в центр опросов общественного мнения, проработала за смешные копейки полгода, и проект закрыли. На меня медленно и неумолимо накатывала зеленовато-ртутной дымкой самая настоящая хандра.
Чтобы как-то её развеять, я увлеклась кулинарией, тем более что готовая еда в столице и её окрестностях стоила чудовищно дорого. Я всегда неплохо готовила, а тут на меня накатило какое-то кулинарное безумие: каждый семейный наш ужин состоял из трёх-четырёх блюд, каждые три-четыре дня я что-нибудь пекла, по малейшему поводу накрывала для домашних праздничные столы. Если же у нас случались гости, что происходило нечасто, я на радостях открывала у себя на кухне целый производственный цех, продукция которого не помещалась потом ни на одном столе.
Помимо всего прочего меня жутко угнетала сама окружающая среда нового места: нависающие над всем и всеми многоэтажные дома-монстры, чередующиеся с детскими площадками, отсутствие поблизости парка, лесочка, речки какой-нибудь… Даже магазины приличные располагались за полтора-два километра от нашего жилого квартала и гнездились они все, как один, в циклопических размерах торговом центре.
После нарядной Казани с её пышной инфраструктурой и красивейшей местностью всё это навевало грусть и отбивало желание выходить лишний раз из дома. Я каждый день отбывала срок длительностью в полтора-два часа с сыном на детской площадке и бегом бежала обратно, в бедноватый уют нашей большой трёхкомнатной квартиры.
Поначалу я рьяно украшала и нализывала наше новое жильё. Спустя три года мне это смертельно надоело. Спустя ещё три, мне смертельно надоела моя монотонная, затворническая жизнь. Хотелось лечь, закрыть глаза и… либо проснуться у себя дома, в Казани, либо не просыпаться совсем. Я слой за слоем погрязала в мутной, илистой трясине тоски и понимала, что ещё немного, и наступит день, когда я не смогу встать с кровати, чтобы изображать жизнь.
Всё перевернул один до нелепости странный случай.
Как-то раз мы с мужем решили с его премии разориться на шкаф-купе с зеркальными дверьми. Он располагался в прихожей около ванной. Собрался выходить из дома, и видишь себя в полный рост без прикрас и искажений. Это ведь так здорово!
Да. Это здорово. Причём, в жизни всё оказалось куда лучше, чем представлялось в мечтах. Объективнее, по крайней мере.
Одна знакомая маникюрщица как-то раз сказала, что на самом деле люди одевают не себя, а того человека, коим они себя воображают. Именно поэтому на улицах и в транспорте столько нелепо наряженных граждан и гражданок. Последних, конечно, больше, потому как женское воображение намного живее мужского. Эта её мысль показалась мне тогда занятной, но не более. Теперь, разглядывая себя в полный рост со всех сторон, потому что сзади на стене тоже висело зеркало, узкое и вытянутое, я убеждалась в горькой правдивости её слов.
Ещё поражалась поистине безразмерной современной одежде: это надо же, растолстеть, как свинья, и в упор этого не заметить просто оттого, что, как ни в чём не бывало, продолжаешь помещаться в свои свитера, пуховики и брюки-стрейч. Я побежала за напольными весами. Плюс семнадцать килограммов.
Дальше начался ад.
Очередная диета заканчивался фееричным срывом и убеждением себя в том, что в моём возрасте, да ещё и при наличии троих детей быть толстой нормально. Мне ведь не замуж выходить!
Мужу, кстати, было всё равно. Он в упор не замечал перемен, произошедших со мной. Сергей целыми днями пропадал на работе, и мы очень мало времени проводили вдвоём. На служебные романы его, кажется, тоже уже не хватало из-за усталости, в публичные места мы с ним вместе ходили крайне редко, а в близости мой муж был непритязателен.
- Зачем тебе эти диеты? – Каждый раз вопрошал он недоумённо. – Ты же уже бабушка!
Да, и впрямь. Совсем забыла: к троим детям постепенно прибавилось столько же внуков. Как только женщина становится бабушкой, она резко покрывается морщинами и вообще плесневеет, как буханка недельной давности, и жизнь её на этом заканчивается. Так думает большинство тех, кому ещё далеко до того, чтобы стать бабушкой или дедом, причём независимо от возраста. Видели бы вы, сколько превосходства читается в глазах тех, кто обзавёлся потомством ближе к тридцати, либо к сорока, когда эти люди узнают, что ты, их ровесница, уже бабушка, а им-то до этого далеко, и они ещё ого-го, какие молодые…
Людская глупость, не говоря уже о бестактности, поистине неизмерима и неистребима. Но что мне от этого? Я по-прежнему ощущала себя молодой. Мой младший сын учился тогда в начальной школе, и за его бабушку меня никто не принимал. Почему я должна сама записать себя собственной рукой в старухи и поставить на себе жирный во всех смыслах крест?
Однажды я должна была идти с мужем на семейное мероприятие по случаю юбилея их организации. Туда в отличие от детской площадки не пойдёшь в растянутых трениках и мужниной толстовке, нужен достойный случаю наряд. Ни в один свой костюм или платье из тех, в чём я ходила когда-то в прошлой жизни на работу, я не помещалась. Они без дела висели в моём шкафу, напоминая о временах, когда я буквально кипела целыми днями в гуще событий.
Ещё эти вещи напоминали мне о том, что я теперь заплесневелая, никому и нигде не нужная бабушка. Одним словом, отброс.
Разозлившись, как никогда ранее, я принялась срывать вещи с плечиков, бросать их на пол, топтать и пинать ногами. Я решила избавиться от них навсегда: собрала в пакеты и вынесла в подъезд. Так поступали с ненужными вещами все в нашем доме. Вещи исчезали потом бесследно, видимо, их забирали эмигранты из тёплых стран, трудившиеся в нашем ТСЖ.
Избавиться-то избавилась, обеспечив себе психологический комфорт на целых полчаса, а в чём идти на праздник? Вытащив последнюю, довольно скудную заначку, я отправилась в недорогой магазин. Тут-то и началась вторая серия.
Выяснилось, что вещи больших размеров, если и бывают красивыми, то это какая-то особенная, бабушкина красота. Вряд ли мой муж будет рад видеть меня в этом великолепии на празднике. Стильных и далёких от пенсионного рубежа вещей на мой тогдашний размер не было от слова «совсем». Похоже, их никогда не существовало в торговых сетях.
Я раскопала какой-то балахон нейтральной расцветки, прикупила его, дополнила высокими каблуками, необычными серёжками и красивой укладкой и смотрелась в нём вполне себе неплохо. Правда, это было совсем не то, к чему я привыкла. Я привыкла к тому, что на мой размер всегда есть масса самых красивых, модных и ярких вещей. Я привыкла любить своё тело и с радостью демонстрировать его в узких платьях и костюмах, облегающих брюках, кружевных блузках. Необходимость прятать свои недостатки, коих возникло на ровном месте неисчислимое множество, убивала меня. Я решила взяться за себя всерьёз и начать с главного: с утраченной радости жизни.
Что делать женщине, которую ничто не радует?
Муж предлагал подождать. Подождать, и мне найдётся со временем интересная, хорошо оплачиваемая работа по специальности. Подождать, когда мы выплатим ипотеку, и в жизни сразу станет больше ярких красок. Подождать того, подождать этого… Работу я не переставала искать, а та всё не находилась. Ипотеку мы выплатили досрочно, живя в режиме жёсткой экономии, и муж тут же взял ещё одну, ибо нельзя в старости остаться без резерва, да и детям мы должны что-то оставить.
В общем, политика ожидания себя не оправдала, и я решила, что радовать себя начну здесь и сейчас.
Выкроив немного денег из хозяйственно-расходных средств, я отправилась в спортивный отдел и порадовала себя там ковриком, гантелями, скакалкой и огромным, как раз под свою свиную тушу, обручем. Никогда в жизни мне ещё не приходилось делать таких замечательных покупок! Я с интересом разглядывала их, гладила и вдыхала их необычный, масляно-резинистый запах.
Дело в том, что я всю свою не такую уж и короткую теперь жизнь была очень далека от спорта в любых его проявлениях. У меня даже по физкультуре в школе иногда выходил «трояк», хоть я и не отличалась в детстве излишней полнотой и неподвижностью. Просто моё тело всегда отчаянно сопротивлялось не оправданным с его точки зрения физическим нагрузкам. Вот, побежать за трамваем и вскочить, аки резвая мартышка, в последний момент на его вечно ускользающую подножку – это пожалуйста, а пробежать зачем-то с фантастической скоростью стометровку – ноги не слушаются. И так во всём.
Теперь физические нагрузки из разряда непостижимой бессмыслицы перешли в насущную необходимость, и к началу тренировок я подошла, что называется, вооружённой до зубов. «Вооружение» состояло не только из моих приобретений в отделе спортивных товаров; я ещё тщательно изучила вопрос, перевернув горы литературы и статей в Интернете, просмотрев кое-какие видео-курсы и прослушав пару-тройку лекций известных специалистов по фитнесу. Работа над собой закипела.
Мне не сразу удалось поймать баланс между правильным питанием, нагрузками и всем остальным. Были ошибки, срывы, откаты назад, но в течение года я безвозвратно сбросила десять кило, и результат вдохновил меня на новые «свершения». Однажды, переборов свою стеснительность, лень и страх потерять навек здоровье на беговой дорожке, я вышла на пробежку.
Рядом с нашим домом очень кстати построили новую школу, а в её дворе расположился прекрасный общественный стадион. Процесс пошёл с новой силой и скоростью, и ещё через год я вернула себе прежнюю фигуру, которой больше можно было не стесняться, и жить, как всегда. Вдобавок, в ходе тренировок моё здоровье окрепло: я практически перестала подхватывать простуду, исчезли проблемы с кожей, которыми я адски страдала после переезда.
Моё эмоциональное состояние выровнялось, я перестала фиксироваться на проблемах и неприятных вещах вроде давящих со всех сторон человейников и прочих прелестей спального района. Наконец, ко мне вернулось желание рисовать, и это наполнило мою жизнь новой, хоть и хорошо забытой, радостью.
Я стала интересоваться спортивными матчами, кино и театральными премьерами, новинками литературы и моды. Я в кои-то веки снова начала жить, а не переживать дурные времена. Дети, родители, сёстры и родственники Павла радовались за меня. Соседи улыбались и делали комплименты, хотя народ в Подмосковье живёт крайне замкнутый и необщительный. Я списалась с несколькими своими московскими интернет-подругами, и наша дружба из разряда виртуальной перешла в реал. Все были за меня рады, кроме одного человека, и человеком этим был мой муж Сергей.
Сам он ещё со времени приезда в столицу начал посещать спортзал и бассейн, благо на его работе всё это было бесплатно, но меня муж подкалывал за мои спортивные потуги на каждом шагу. Он был не рад тому, что я вернулась к своим всегдашним, достаточно миниатюрным параметрам. Ещё бы! Опять расходы на новую одежду! Вдобавок Сергей решил, что у меня завязался роман на стороне.
Это было так глупо! Как и когда я могла бы завести роман? Где взять на это время и силы? Неужели он не видит, что по выходным и вечерами я сижу дома, либо провожу время с ним и с сыном… Но нет. Сергей крепко вбил в голову, что я стараюсь для кого-то другого.
С переездом в около столичные окрестности мы с мужем стали часто ссориться. Он ставил мне в упрёк мою «кислую рожу», которую я нередко демонстрировала вместо бурной радости по поводу жизни как бы в столице. Того, что моего ребёнка прессуют в школе и вынуждают учиться на платном в колледже вместо бюджетного в вузе, Сергей тщательно не замечал. Он многого старался не замечать, чтобы сохранить свой душевный покой, но кислая мина на моём лице не давала ему этого сделать. В ответ я сыпала обвинениями в его адрес за саму идею искать в своё время добра от добра, не говоря уже о результатах, к коим эта его идея привела всю нашу семью.
Со временем ссоры не исчезли совсем, но их стало меньше, зато к ним добавилось вечное недовольство моим поведением.
- Ты что творишь, ненормальная? Какой ещё бег? А если ты расшатаешь себе суставы? А если тебя хватанёт инсульт прямо на твоём дурацком стадионе? Ты соображаешь, что ты делаешь? Ты же ба-бу-шка! Зачем тебе это всё? Молодой себя вообразила? Роман завела? Будешь теперь последние деньги изводить на тряпки и косметологов!
Однажды мне надоела эта грызня на тему денег, и я вышла на работу.
Вы знаете, на самом деле в столице и её окрестностях работы полно! Весь СНГ едет сюда трудиться, и никто без дела не сидит. Вот и я однажды достала свой диплом психолога, поцеловала его на прощанье, да и убрала подальше. После я надела скромную белую блузку-рубашку, тёмную прямую юбку и отправилась на работу в ближайший продуктовый супермаркет, на должность кассира.
Обычно у главной героини какого-нибудь романа находится завалявшийся в недрах её богатого архива диплом, и она через пару страниц становится крутым специалистом. В моём случае всё было наоборот: я решила забыть о своём высокоинтеллектуальном прошлом и вспомнить себя необразованной девятнадцатилетней девчонкой. Как вы уже догадались, мой переход из рядов интеллигенции в слои рабочего класса произошёл почти безболезненно. Я отнеслась к нему, как к очередному в своей жизни увлекательному приключению. Муж не сказал на это ничего, ибо пребывал в глубоком шоке от моего «странного, нелогичного» поступка.
Подводя итоги восьми лет нашего пребывания в окрестностях столицы, я пришла к неутешительным выводам:
- наша семейная жизнь серьёзно пошатнулась;
- мы стали жить беднее во всех смыслах;
- я потеряла свою профессиональную квалификацию;
- мы лишились старых возможностей, а новые нам так и не открылись.
Жизнь вошла в другую, более убогую и разбитую колею. Возраст хорошо за сорок. Ждать от жизни больше нечего.
Я решила откладывать некоторую сумму своих заработков на свою будущую самостоятельную и независимую жизнь, полную сверхурочного труда, скромных радостей рабочего человека и лишённую каких бы то ни было чудес и приключений. При таких «замечательных» отношениях с мужем она для меня непременно наступит, это вопрос времени, потому что невозможно всегда жить так, как живём мы с Сергеем.
Я проработала кассиром почти год, когда промозглым февральским вечером очередь на мою кассу занял блондин довольно крепкого телосложения со шрамом, пересекавшим наискось левую половину его лица.
В его корзине лежала бутылка коньяка, а время приближалось к десяти часам вечера. Пробить этот товар я не могла, потому что продажа спиртного после двадцати одного часа запрещена, о чём я и сообщила незадачливому покупателю. Он уставился на меня, не произнося ни слова. Молчание затягивалось.
«Иностранец, что ли? Скандинав...» - Подумала я с досадой.
Такое случалось иногда в нашем супермаркете. Мне уже не раз приходилось выскребать из памяти остатки знаний английского, дабы объясниться со своим иностранным покупателем, либо выручить соседку. Я слыла среди коллег образованной особой, хотя дипломом своим никогда не хвасталась. Работала по графику два на два с одиннадцати утра до одиннадцати вечера. Скоро конец рабочего дня, а тут этот скандинав… Я так надеялась доработать смену спокойно!
- Обидно, досадно, но ладно… - Выдал вдруг «иностранец», неохотно переводя взгляд на свои покупки.
- Приходите завтра, с восьми до двадцати одного часа, - дежурно улыбнулась я, считая инцидент исчерпанным, но не тут-то было.
- Завтра меня здесь уже не будет, - сообщил странный покупатель каким-то замогильным голосом, и у меня сжалось сердце.
- Мне кажется, вам нужен вовсе не алкоголь, - вырвалось у меня непроизвольно.
- Вы правы, - неожиданно согласился он. – Я давно наблюдаю за вами из окна, Альбина, - моё имя крупными буквами написано на бейдже. – В целом вы всё делаете правильно, но когда бежите пятый круг подряд…
Далее я выслушала серию увлекательнейших рекомендаций, касающихся бегунов-любителей. Теперь была моя очередь тупо смотреть на собеседника, слабо улавливая смысл его слов. Из головы не шла приводящая в ужас мысль о том, что, оказывается, буквально из каждого окошка любого человейника за тобой могут пристально день за днём наблюдать, и ты ничего с этим не поделаешь. Меня охватила паника.
- …Евгений, - представился, между тем, мужчина со шрамом.
Голос его был резким и жёстким, как наждак.
- Вы тренер? – Тупо спросила я, чтобы вывести хоть куда-нибудь этот странный, пугающий разговор.
- Да, тренирую ребят от десяти шестнадцати, - разулыбался мой собеседник.
Улыбка сделала его лицо по-мальчишески открытым и дерзким. Пугающее впечатление рассеялось, но лишь отчасти. Он следил за мной, и этим всё сказано!
- Вы следили за мной, Евгений! – Бросила я своё обвинение прямо в его улыбающееся лицо. – Зачем?
Он растерялся было, но быстро овладел собой и произнёс смущённо:
- Когда лежишь в кровати много дней подряд, а за окном самый обычный спальный район… Простите меня, Альбина. Кажется, я напугал вас. Просто я долго приходил в себя после травмы, а мои окна выходят как раз на школьный стадион. Я не хотел… то есть я не нарочно… Я не мог не обратить на вас внимания! Сразу видно, что вы не спортсменка, но ваш бойцовский дух… и ваша яркая шапочка…
Тут мы оба рассмеялись. Дело в том, что я тренировалась в шапочке насыщенного малинового цвета. Её трудно не заметить сверху.
- Вы на каком этаже обитаете? – Спросила я, твёрдо решив никогда больше не появляться на этом чёртовом стадионе и лихорадочно вспоминая, где здесь есть ещё один, хотя бы отдалённо похожий и такой же доступный.
- На десятом, - сообщил Евгений. – А вы? – Задал он встречный вопрос.
- А я должна скоро сдавать кассу. Извините.
- Разрешите мне подождать вас, Альбина. Я провожу вас до дома. Наш район, конечно, один из самых спокойных, но всё же…
- Не стоит меня ждать, Евгений, - отозвалась я строго. – Ничего из этого не выйдет. Я замужем.
Мой новый знакомый опять оторопело уставился на меня. После довольно долгого молчания он помотал головой из стороны в сторону и произнёс упавшим голосом:
- Зачем вы обманываете меня, Альбина? Если я вам противен, и вы не хотите со мной общаться, так и скажите. Незачем выдумывать причины.
Мне нечего было стыдиться, но почему-то я почувствовала себя виноватой.
- Вы мне не противны. Напротив, вы очень интересный человек, Евгений, и в другое время я с удовольствием продолжила бы общение после работы… но я правда замужем и…
- …и ваш муж позволяет вам в двенадцатом часу ночи идти домой одной! Это не говоря о том, что я никогда не видел вас с мужчиной! Вы всегда одна, либо с мальчиком лет десяти…
- Это мой сын, - прервала я, - а муж мой, между прочим, работает. Много работает, чтобы…
- …чтобы его жена сидела за кассой в магазине, будучи нежной, хрупкой и явно  образованной женщиной? Чтобы она таскала из магазина тяжеленные сумки и ходила по ночам одна? Не смешите меня! 
- Я вам не клоун, чтобы кого-то смешить! – Рассердилась я.
- А я вам не лох, чтобы меня обманывать!
Я набрала в лёгкие побольше воздуха, чтобы достойно ответить, но увидела удаляющуюся спину в чёрной спортивной куртке. Я больше не чувствовала ни страха, ни злости. Только серое, холодное опустошение.
На следующее утро, проводив сына в школу, я, как всегда, отправилась на стадион. Вчерашний инцидент не то чтобы забылся, но как-то поблёк, подвыветрился. В конце концов, мало ли кто за кем наблюдает из окна? От всех не спрячешься.
- Альбина! – Ожёг мой слух резкий, как наждак голос, когда я приблизилась к дорожкам.
У входа на стадион стоял мой вчерашний «чёрный человек». Рядом с ним красовался небольшой чёрный чемодан на колёсах, а на плече висел чёрный с серыми полосами рюкзак. Чёрный цвет поразительно шёл этому мрачноватому блондину. В утреннем свете я разглядела, что он моложе, чем показался мне вчера. Явно не мой ровесник.
С одной стороны эта встреча не обрадовала меня, а с другой, у меня отлегло от сердца. Его вчерашняя фраза: «Завтра меня здесь уже не будет», - не означала ровным счётом ничего дурного. Просто Евгений уезжает, и это прекрасно! Настроение моё сразу же повысилось, и я улыбнулась дерзкому тренеру самой что ни наесть радостной и неподдельной улыбкой.
- Здравствуйте, Евгений! Вы переезжаете? – Поинтересовалась я дружески.
- Почему сразу переезжаю? – Обиделся мой новый знакомый. – Едем с моими орлами на турнир, вот и всё. Вернусь – увидимся, - пообещал Евгений таким тоном, словно я только об этом и мечтала день и ночь.
Он хотел сказать что-то ещё, но в наши уши вторгся настойчивый и громкий автомобильный сигнал. Мы оба, словно по команде, повернули головы влево и увидели неподалёку огромный автобус, разрисованный символикой одного известного футбольного клуба.
- Мне пора, - с сожалением произнёс Евгений, вскидывая руку в прощальном жесте. – Через недельку увидимся. Не скучайте, Альбинушка!
Он покатил свой чемодан в направлении автобуса, а я молча хлопала глазами ему вслед. Подумать только – Альбинушка! Капец. Осталось только поцеловаться на прощанье.
О поцелуях я подумала зря, потому что, закинув вещи в багажное отделение автобуса, Евгений в три прыжка вернулся ко мне, схватил мою руку в свои огромные, тёплые ладони и приник к ней долгим, нежным поцелуем. После, как ни в чём не бывало, сел в автобус и отбыл в неизвестном направлении.
В его отсутствие я не теряла времени зря. Мне удалось отыскать стадион вроде нашего ближайшего, но похуже и подальше. Я стала ходить туда, параллельно прицениваясь к беговым дорожкам и размышляя о том, куда эту громоздкую вещь можно поставить в нашей просторной, небогато обставленной квартире. Режим всегдашней жёсткой экономии предполагал много пустого пространства и мало свободных средств.
Евгений нашёл меня на новом месте тренировок спустя два дня после приезда с турнира. Не помогло даже то, что я сменила малиновую шапочку на бежевую. Он знал теперь, где я работаю, высчитал мой график и встречал меня, как штык, после каждой смены. Мы вели интереснейшие беседы о профессиональном и любительском спорте, ценах на спортивную одежду и инвентарь, футбольных матчах и турнирных таблицах. Затрагивали политику, религию, педагогику, сферу ЖКХ.
Нет, не подумайте, у нас не было редкого единодушия по всем вопросам, но мы никогда не спорили, с большим уважением относясь к мнению противоположной стороны. Если же Евгений был категорически не согласен со мной по какому-то вопросу, он просто посылал этот вопрос подальше.
- Да пошёл он, этот конфликт поколений, в ж…! – Объявлял Женька, заливисто хохоча, и заговаривал о другом.
Он делал это так непринуждённо и весело, что даже не приходило в голову воспитывать его на тему хороших манер. Настоящая ссора разгоралась между нами обычно ближе к концу встречи при попытках Евгения сблизиться.
Он упорно не желал верить, что я замужем. Он поднял меня на смех, когда я сказала, что мой старший сын окончил военное училище и служит на Дальнем Востоке, а дочь недавно вышла замуж и сделала меня трижды бабушкой. В итоге я однажды метнула в Женьку свой паспорт, и он убедился, что я замужем и вдобавок старше него на целых восемь лет.
- А ещё я седину краской закрашиваю, вот! - похвасталась я.
Смысла последних слов Евгений, кажется, уже не уловил. Он с помертвевшим лицом вернул мне паспорт и молча удалился в направлении, противоположном нашему жилому кварталу. На душе сделалось так гадко, словно я предала его.
«Да-да, самое настоящее предательство! – Охотно согласилась я с этим странным чувством. – Я предала Женьку, родившись на восемь лет раньше! Предала, связав жизнь с другим мужчиной задолго до знакомства с ним! Была бы я хорошим человеком, я не спешила бы с первым замужеством, и обязательно подождала бы, пока Женечка вырастет, а я…»
Когда я в первый раз выходила замуж, Евгений учился в младших классах. Он был тогда примерно в том же возрасте, в каком сейчас мой младший сын. Во всех смыслах подходящий жених, нечего сказать!
Я рассмеялась горьким, полубезумным смехом, перешедшим в безудержные рыдания. Мне было жаль Евгения. Мне было жаль Сергея и нашего с ним сына. Жаль своей жизни, пролетевшей чёрт-те как, особенно последние её восемь лет.
Печаль навалилась мешком, и я проплакала всю дорогу до дома.
Войдя в общую прихожую, я увидела свой деревянный лоток с флакончиками жидкой туши для графики на полу у стены. Наклонившись, я заметила, что все баночки и сам лоток залиты тёмно-синей тушью. Что, чёрт побери, ещё произошло гадкого, пока я была на работе?
Я подняла лоток с пола, открыла своим ключом дверь и вошла в квартиру. Навстречу вышел сонный Сергей. Увидев в моих руках набор туши, он изменился в лице и принялся высказывать мне злым полушёпотом претензии по поводу того, что я развела в доме «всякую гадость». Он в итоге нечаянно пролил тушь и «вляпался в это дерьмо», которое теперь никак не может отмыть со своих изящных белых рук.
- Какого дьявола ты полез на мою полку? – Устало поинтересовалась я. – Что тебе там было нужно?
- Я искал свой военный билет! – Заявил Сергей таким тоном, словно этот факт оправдывал всё.
- Свой военный билет… На моей полке с кистями, перьями, красками и бумагой для графики… Когда я хранила там документы – твои, свои, детей -  неважно?! За кого ты меня держишь в этом доме? – Я завелась не на шутку.
В ответ муж разразился гневной тирадой по поводу того, что вечно я всё незнамо куда посую, а он ничего найти без меня не может. Как будто это я вырастила его таким неприспособленным! Как будто я не говорила и не показывала как минимум десять раз, где у нас лежат все документы! Как будто…
- Да пошёл ты в ж…! – Выпалила я.
Сергей ошалело заморгал. За тринадцать лет совместной жизни я никогда ещё не посылала его туда. Я вообще никогда его никуда не посылала, как и он меня. Самое страшное, что мы могли сказать друг другу в пылу ссоры, это: «Я с тобой не разговариваю!»
Да, воистину, с кем поведёшься…
- Я с тобой не разговариваю! – Жахнул Сергей, и губы его затряслись.
Я молча прошла мимо него в ванную. Спать я легла в ту ночь отдельно от мужа и тогда ещё не могла предположить, что больше никогда не вернусь на наше с Сергеем супружеское ложе. 
Прошла неделя. Я постепенно убедила себя, что всё идёт, как надо. Женька не появлялся, с мужем я не разговаривала, он со мной тоже. Как ни странно, чувствовала я себя при этом вполне себе комфортно и в свободное от работы, тренировок, домашних дел и проверки уроков время занималась поисками съёмного жилья для себя и Владислава. Сын прекрасно видел, что происходит, ужасно не хотел нашего с Сергеем развода, но, кажется, уже устал бояться его в последние год-полтора.
Влад тянулся ко мне изо всех своих детских силёнок и старался проводить со мной как можно больше времени.
- Когда ты уйдёшь от нас с папкой… - Начал он как-то раз.
- Я никогда не уйду от тебя, сынок! – Заверила я Владика, целуя его жёсткую, коротко остриженную макушку. – Если я когда-нибудь… перееду, то только вместе с тобой.
- Нет, ма! – Отрезал мой рассудительный не по годам птенец. – Я останусь с папкой. Как же он будет один?
«Прекрасно он один будет!» - Чуть было не вырвалось у меня, но я вовремя сдержалась. Очень хотелось сказать, что таким идеальным людям, как наш папа, жить одним – самое оно, тем более что ни о ком другом они думать по большому счёту не хотят и не умеют.
Я не стала говорить этого, потому что негоже подрывать авторитет отца, и вообще, это последнее дело – говорить ребёнку гадости о его родителях. Я оставила без внимания последнюю реплику сына, тем более что мы с ним уже прибыли туда, куда шли.
Шли мы в тот вечер на стадион. У Влада начались каникулы в школе, а мне с утра некогда было сходить на пробежку. Бабушка Альбина ходила утром закрашивать седину в самый дешёвый парикмахерский салон из всех, какие смогла найти в своём около столичном раю.
Я приступила к бегу, а сын принялся упражняться с футбольным мячиком. Он буквально подсел на этот вид спорта во время последнего Чемпионата мира.
Вечерняя жизнь стадиона кипела бегунами, пузырилась футболистами и пенилась обитателями волейбольной и баскетбольной площадок. Вдобавок тут и там шныряли малолетние велосипедисты и самокатчики, и надо было быть внимательной и острожной, дабы не схлопотать мячом по голове и не попасть под колёса и колёсики. Это было сложно, потому что мысли одолевали меня, и я почти не замечала происходящего. Даже круги считать забывала. Какой это круг – пятый, седьмой? В наказание за невнимательность я считала, что пятый, потом снова забывала считать, погружаясь в серовато-чёрную дымку безрадостных раздумий.
Окончательно взмокнув и выдохнувшись, я отыскала глазами ярко-синюю с белой полосой куртку Влада и направилась к нему, но он сам уже бежал мне на встречу.
- Мам, я с таким челом познакомился! – С восторгом сообщил мне сын. – Он раньше играл за… - Кто и за что там играл, ускользнуло от моего внимания, потому что навстречу мне, улыбаясь, шёл… догадайтесь, кто! – Его дядька Женька зовут! – Продолжал радостно просвещать меня сын. – Он сказал, что хватит мне по школьным секциям околачиваться. Если я хочу выбраться из говна и попасть в большой футбол… - У моего сына очень хорошая память, и он всегда в точности цитирует то, что услышал от значимых для себя взрослых.
Он вообще всегда всё цитирует с поразительной точностью.
- Не дядька, а дядя Женя, - машинально поправила я сына. – Здравствуйте, Евгений.
- Вы знакомы? – Удивился сын. – Мамк, ты нечестный человек! – Огорошил меня юный наследник. – Знакома с самим Евгением Марченко, а сама ничего мне не говорила!
- Евгений Марченко? – Переспросила я. – Центральный полузащитник…
Конец моей фразы с обрывками футбольных знаний потонул в дружном смехе Влада и Евгения. Я не только нечестный человек. Я ещё и дурочка с печки. Уже почти два месяца знакома с футбольной звездой начала нулевых и даже не подозревала об этом!
Я мало что помнила о футбольной карьере Марченко, кроме того, что она была не очень долгой и крайне несчастливой, если не сказать, злосчастной. Ещё я где-то мельком то ли читала, то ли слышала, что и личная жизнь бывшего полузащитника одного известного московского клуба сложилась не очень хорошо. Впрочем, у кого она хорошо сложилась? Разве что у тех, кто молча терпит свои проблемы.
- Владюш, там, кажется, Артурчик с братом гуляют, - сказала я, указывая сыну на мальчика, похожего на его соседа по парте. – Поди, поиграй с ними, мне надо сказать дяде Жене пару слов.
Сын неохотно удалился. Евгений воззрился на меня в радостном ожидании. Интересно, что он хочет от меня услышать? Благодарность за воспитание моего сына? Признание в любви? Предложение руки и сердца?
- Скотина! – Выплюнула я в сияющее лицо бывшего футбольного игрока. – Как тебе в голову такое могло прийти? Очаровываешь моего сына! На что ты при этом рассчитываешь? Он, между прочим, любит своего отца, если ты не в курсе, и ужасно боится нашего развода! Что ты о себе…
- Остынь, Альбинушка! – Вклинился в мой страстный монолог воркующий голос Евгения. Он ещё никогда не звучал так мягко и завораживающе. От неожиданности я умолкла и смотрела теперь на своего нового старого знакомого, хлопая ресницами, словно тупая старшеклассница на устном экзамене. – Я далеко не сразу понял, что это твой сын. Шёл из булочной, увидел, что парень со знанием дела бьёт по мячу, но не всё делает правильно, вот и подошёл, чтобы кое-что поправить. Он ведь у тебя сегодня в новой куртке, верно?
Это верно, как дважды два четыре. Куртка была куплена буквально вчера и надета сегодня в первый раз.
- А ты отличный соглядатай! Заметил и запомнил даже, кто в какой куртке. Или ты снова травмировался? – Съязвила я.
- Да, травмировался, - согласился Евгений со вздохом. – На этот раз морально. И умом повредился вдобавок!
Снова этот дерзкий, не в меру весёлый мальчишеский смех!
- Выздоравливайте, Евгений, - пожелала я самым официальным на свете тоном. – Всего вам хорошего!
Я развернулась, чтобы позвать Влада и отправиться с ним домой, но прилипчивый полузащитник мягко удержал меня за локоть. От его прикосновения по телу разлилось умиротворяющее тепло. Тело порой ведёт себя, как самый настоящий предатель.
- Тебе ведь тяжело, Альбинушка. Ты как в воду опущенная. Думаешь, я ничего не вижу? У тебя четыре дня назад слёзы потекли на третьем круге! Ты…
Он что-то ещё рассказывал мне о моей нелёгкой жизни, а я поражалась остроте зрения человека, никогда не напрягавшего глаз всякими ненужными мелкими буковками и не отягощавшего свой природный ум заплесневелыми книжными премудростями. От зависти или от чего-то ещё из моих слегка близоруких глаз безудержно хлынули слёзы. Евгений замолк и уставился на меня испуганно. Он, видимо, из тех мужчин, кто пугается женских слёз. Что ж, тем лучше. С детства обожаю кого-нибудь пугать! Особенно тех, кто младше меня, желательно намного.
- Уходи от него! – Жахнул вдруг Евгений, то ли немного опомнившись, то ли одурев окончательно. – Уходи от него ко мне! Завтра же уходи! Забирай Влада и…
- Влад сказал, что останется с отцом, - прорыдала я. – Он останется с ним, и я останусь с ними, никуда я в ж… не денусь, - поведала я своему одеревеневшему собеседнику.
То, что вокруг нас люди, нимало не смущало ни меня, ни его. Дело в том, что, находясь даже в самой гуще обитателей подмосковных окраин, вы можете спокойно расплакаться, рассмеяться и даже сплясать джигу-дрыгу – никто не обратит на вас ни малейшего внимания. Разве что какой-нибудь трёхлетний малыш начнёт тыкать в вас своим крохотным пальчиком, но взрослые тут же объяснят ему бесцветным голосом, что указывать пальцем нехорошо, и на этом всё закончится.
Проревевшись, я вытерла слёзы ладонями, ибо носового платка с собой почти никогда не имею, позвала Влада, и мы с ним пошли домой. Евгений словно прирос к месту. Всю дорогу я выслушивала восторги по адресу «дядьки Женьки», который, оказывается, представился именно так, значит, так и нужно его называть, и старалась изо всех сил не разреветься вновь.
Ничего, думалось мне, дядька Женька побесится-побесится, да и перегорит, а семья – это святое, и дети – единственное, что достойно называться смыслом жизни.
Так я думала, маршируя сквозь непонятно откуда взявшийся туман, к дому. Сегодня надо попробовать помириться с мужем. Надо взять нам всем билеты на ближайшие выходные… когда они у всех нас троих совпадут… неважно куда, только чтобы пойти туда вместе, чтобы…
- Ну, что, допрыгалась, старушка? – Это мой благоверный, так сказать, поприветствовал свою красивую, спортивную и не такую уж древнюю, хоть и сильно зарёванную, жену, которая, между прочим, младше него на три года. – Что на этот раз? Ножку потянула? Спину прихватило?
Такого со мной вообще-то никогда не случалось во время тренировок, потому что я неукоснительно соблюдаю технику безопасности, но Сергею его шутки кажутся необычайно остроумными. Я взглянула на него по-волчьи и совсем уже собралась пройти в ванную, как услышала у себя за спиной:
- Ах, нет! Случилось кое-что похуже. Нас оставил миленький дружок! Нашёл себе пассию помоложе, а нашу Альбину Николаевну… нашу многоуважаемую бабушку…
- Дай мне ключи от второй квартиры! – Выпалила я в самодовольную, гладкую физиономию своего пока-ещё-супруга.
От неожиданности он отпрянул шагов на пять и заморгал своими наглыми, васильковыми глазами. По правде сказать, мне и самой эта мысль пришла внезапно, озарив мой подавленный, словно картофельное пюре, внутренний мир, вспышкой молнии. И впрямь, на кой чёрт сдались все эти съёмные углы, если у нас есть вторая квартира. Мы платим за неё квартплату и ипотеку, а она отдыхает себе в тенёчке, зарастая пылью…
- …такое в голову! Совсем крыша на старости лет поехала! Чего удумала! – Отчитывал меня Сергей, и я поняла, что никаких ключей от запасного жилья не получу.
Что ж, мы пойдём другим путём, как говорил вождь пролетариата, к коему волей судьбы я в последний год принадлежу. У меня мгновенно созрел план. Больше в тот вечер я с мужем не разговаривала, ибо говорить с этим человеком не о чем и незачем.
Утром, проводив сына на тренировку, я вытащила из пачки документов свидетельство на вторую квартиру, сунула его вместе с паспортом в сумку и отправилась по известному мне адресу. Я была там лишь единожды, когда мы осматривали варианты перед тем, как получить ипотечную ссуду. После Сергей забрал ключи себе и больше я их никогда не видела.
Только зря Сергей думает, что я не проникну в квартиру без ключей. Моё имя наряду с его значилось в графе «Собственники». Я прибыла на место и вызвала Службу спасения, заявив, что не могу попасть в собственную квартиру.
Это был самый центр подмосковного городка, и спасатели явились через три минуты. Ознакомившись с документами, они быстро и аккуратно сняли с петель дверь, а за ней…
За дверью стояла насмерть перепуганная спросонья растрёпанная молодая особа в коротком мятом халатике. За её полноватую голую ногу цеплялся примерно полуторагодовалый малыш неопределённого пола, а из спальни доносился хрипловатый плач ещё одного ребёнка, явно младенца.
- Что… - Только и смогла молодая мамочка пролепетать, глядя на нас круглыми, фиалковыми глазами.
Да, действительно: что? Что это такое? Самовольный захват нашей жилплощади? Побочная семья моего восхитительного во всех отношениях мужа? Географическая ошибка?
Нет, адрес точно этот. Проверен и перепроверен мной, подтверждён спасателями.
Последних я поблагодарила от всей души и, пока они, нимало не удивившись, ибо видали за свою трудовую жизнь всякое, ставили на место дверь, занялась непрошенной гостьей. Она успела подхватить малыша на руки  к тому моменту, когда я потолкала её в сторону спальни, где плакал второй ребёнок.
- Кто вы и что делаете в моей квартире? – Отчеканила я, демонстрируя молодой женщине свидетельство и паспорт.
Мне скрывать нечего, а что имеет сказать она?
Особа в коротком халатике расплакалась, и от этого стала похожа на двоечницу, не выучившую урока в пятый раз за одну учебную неделю.
- Мы… мы… - мучительно долго всхлипывала она, не в силах продолжить фразу.
Мне это надоело, и я решила ей помочь:
- Вы с Сергеем Валентиновичем любите друг друга, - подсказала я.
Девчонка перестала всхлипывать, удивлённо воззрилась на меня и почти спокойно протянула:
- Не-а! – Одновременное отрицательное покачивание головой. – Я своего мужа люблю. Зачем мне Сергей Валентинович?
- А что же ты здесь делаешь, дитя? – Поинтересовалась я тоном доброй феи из сказки о Золушке.
- Жи-ву-у… - Удивлённо протянула молодая мать. – Мы тут квартиру снимаем…
- Успокой детей! – Бросила я, выходя из комнаты.
Я обошла всю довольно просторную двухкомнатную квартиру, в коей царил обычный для молодой семьи с двумя маленькими детьми разгром, и удивлённо застыла в кухне. Под самым её потолком были натянуты бельевые верёвки, на которых сушились ползунки, крошечные кофточки, дамское бельё и белый медицинский халат исполинских размеров.
- Твой муж врач? – Поинтересовалась я у своей нечаянной квартирантки.
- Да, он у меня в реанимации работает, - сообщила та с гордостью.
Отлично. Я вломилась в квартиру, занимаемую семьёй врача-реаниматолога, насмерть перепугав его жену и двух крох. Я собиралась выставить на улицу ни в чём неповинных людей, предварительно нафантазировав о них незнамо что. Провалиться от стыда, да и только!
Я развернулась и направилась к выходу, даже не попрощавшись с юной матерью семейства.
- Альги-и-да! – Услышала я за спиной её протяжный зов, когда уже бралась за ручку входной двери. – Альгида, вы не будете нас выселять?
- Нет, что ты! Живите спокойно и берегите вашу любовь, - напутствовала я свою безымянную квартирантку, исчезая в свете яркого, весеннего дня.
Замечательно. Мой муж, оказывается, не сказав мне ни слова, сдаёт вторую квартиру, а деньги… Деньги прячет от семьи, и куда он их там девает, уже не так важно. Главное – он считает меня лохушкой. Лохушкой и отбросом, с которым можно уже не считаться.
Самое смешное в том, что я предлагала Сергею сдать квартиру сразу же после покупки, но он тогда огорошил меня заявлением, что банк запрещает сдавать жильё, находящееся в ипотеке. Мне и в голову не пришло перепроверить его слова, а зря.
Я дождусь своего почти уже бывшего мужа с работы и вечером…
Ближе к вечеру я загремела в больницу с отёком горла. Ни до, ни после со мной такого не случалось.
Обычно отёк горла наступает как аллергическая реакция, но я уверена, что в моём случае это произошло на нервной почве. Я весь день физически ощущала, как невысказанные слова копятся в горле, срастаясь в один огромный бесформенный ком. В итоге он начал меня душить так, что пришлось вызвать Скорую.
Меня положили в больницу в понедельник, провели все необходимые лечебные мероприятия и выписать планировали примерно в пятницу. В среду с утра передо мной стоял насмерть перепуганный Женька. Он был бледен, и от этого шрам на его лице стал ещё более заметным, чем всегда. Когда он взял мои руки в свои, я заметила, что они дрожали так, словно моему другу предстоял сложный и страшный экзамен.
- Любовь моя… Радость моя… - Бормотал Евгений, тревожно глядя мне в глаза. – Как же так? Почему? Я мог потерять тебя…
- Ну, и что? – Спросила я безразлично. – Мы всё равно не вместе, так что, какая разница?
Голос мой был глухим, и говорить было пока ещё немного сложно, да и не хотелось, если честно.
- Не говори так, родная, прошу тебя! – Взмолился Женька. – Да, ты пока не со мной, но мне есть, на что надеяться, а если бы тебя не стало… Нет! Даже думать об этом не хочу! Можешь не смотреть на меня, если не хочешь. Можешь не разговаривать со мной… Только дыши, прошу тебя! Только живи…
Он ещё много и довольно бессвязно говорил на эту тему. Мне стало жаль его, и я сама не заметила, как начала рассказывать о том, что произошло за то время, пока мы не виделись. Поначалу было нелегко, но вскоре моя речь полилась плавно, без задержек и запинок. Женька внимательно слушал и очень живо реагировал на мой рассказ.
У него начали от злости ходить желваки, когда я поведала о поведении своего дорогого супруга. Он хохотал, как мальчишка, когда я рассказывала о том, как лихо вломилась в собственную запасную квартиру, насмерть перепугав жильцов.
- Ну, ты даёшь, Альбинка! – Восклицал он. – Да, ты у меня, оказывается, отчаянная девчонка!
- Отчаянная ослица! – Поправила я, и мы оба расхохотались.
Со стороны нас можно было принять за старых друзей или брата с сестрой… Как жаль, что у меня никогда не было брата, а одни лишь сёстры! Возможно, он был бы хоть в чём-то похож на Женьку…
Тут я поймала себя на мысли, что испытываю по отношению к этому доброму, дерзкому, тридцатисемилетнему мальчишке вовсе не сестринские чувства. Мне были приятны его прикосновения. Меня до глубины души трогала его забота, и перед мысленным взором непроизвольно возникали картины нашей возможной совместной жизни.
Я испугалась этих мыслей и фантазий.
Тут ещё, как на грех, Женька снова завёл свою песню о том, что я должна уйти к нему от мужа. Я смущённо молчала, а он, распаляясь, нёс и нёс какую-то вдохновенную пургу о том, что мы созданы друг для друга и всю жизнь друг к другу шли.
- Когда тебя должны выписать? – Спросил Женька.
- В пятницу или в понедельник, - неохотно созналась я.
- Я за тобой приеду, и мы поедем домой. Ко мне… Нет, к нам домой. Хватит уже делать вид, что ничего не происходит и что тебя всё устраивает. Ты исстрадалась. Тебе покой нужен. Правда, у меня постоянно кто-то околачивается… Но я попрошу всех на недельку забыть обо мне! Это не так много…
Евгений говорил и говорил, и моя убеждённость в том, что мне нечего делать рядом с этим молодым ещё, хоть и многое пережившим мужчиной, росла. Да, он хороший человек и, кажется, любит меня всерьёз, возможно, как никто другой из бывших моих мужчин, но у него своя жизнь, наполненная спортом, красивыми девушками, дружескими связями,  и что мне в ней делать, я не представляла себе от слова «никак».
В общем, в четверг я упросила врачей выписать меня досрочно, собрала вещи, да и была такова. Мы не обменивались с Женей телефонами, как-то случая не представлялось, да и поговорить всегда было много о чём. Аккаунтов в соцсетях у него толком не было, а я свою активную сетевую жизнь в последнее время тоже подзабросила. Он поймёт, что я в очередной раз сбежала от него, рассердится, да и плюнет на меня, так думалось мне тогда.
Я убеждала себя, что всё это можно пережить, что со мной случалось кое-что похуже, и вообще, на этот раз всё гораздо сложнее. Из головы не шли слова Влада о том, что он останется с папой.
Как бы там ни было, в пятницу мы с Евгением благополучно разминулись, на субботу и воскресенье он должен был уехать со своими воспитанниками на турнир в Тулу, понедельник вообще рабочий день для всех, а там как-нибудь сгладится-забудется. Однако чаяниям моим не суждено было сбыться.
Всю субботу я потратила на поиск съёмного жилья, но так и не нашла ничего приличного. Все пять просмотренных мной вариантов оказались свинарниками разной степени убитости. Если бы я была одна, но ко мне будет приходить ребёнок и, возможно, со временем захочет перебраться ко мне! Так оно в своё время и произошло, но это случилось несколько позже.
В воскресенье я, в самом мрачном расположении духа, «подбадриваемая» искромётными шутками Сергея Валентиновича в свой адрес, собиралась на работу. Идти туда не хотелось. Оставаться дома тоже было невыносимо. Невыносимо было одеваться, выходить на улицу, разговаривать с людьми. Жить было невыносимо.
Понедельник прошёл примерно так же, с тем лишь отличием, что меня в так называемом «нашем месте» рядом с выходом для персонала супермаркета ждал незабвенный Евгеньсаныч. Он был пьян в сосиску и едва держался на ногах.
- Здравствуйте, Альбина Николаевна! А я, вот, напился, - сообщил Женька таким тоном, словно это было какое-то невообразимое достижение, и у меня внутри всё сжалось от боли. – Я напился нарочно, чтобы сказать вам всё, что я о вас, дорогая моя, думаю… И понял… понял… - Его заметно шатало. – Понял, что ничего плохого я о тебе, Альбинушка, не думаю и думать не могу… Выходит, я зря напивался, что ли? – Женька разразился идиотским, пьяным смехом, а, отсмеявшись, принялся грозить мне пальцем так, что его сильно повело вправо, и он чуть было не ударился о металлический столб. – Не-е-ет! Я не зря напивался. Я скажу всё, что думаю, о твоём дебильном муже, вот.
Дальше следовал такой набор ругательств, от которого покраснели бы грузчики в порту, не говоря уже обо мне. Хорошо, что этого не слышит адресат. Женькины «лестные» эпитеты точно уложили бы его в постель с гипертоническим кризом.
Пока словотворчеством бравого спортсмена наслаждались только мои сотрудники и сотрудницы, коих собралось неподалёку человек семь-восемь. Из их нестройных рядов доносился весёлый смех и азартные подбадривания.
Я лихорадочно соображала, что мне делать.
Надо сказать или сделать, либо сказать и сделать, что-то такое, чего Женька от меня  не ожидает. Чего же он от меня никак не может ожидать? Чего я никогда не говорила и не делала в его присутствии раньше?
Я ни разу не проявляла нежности. Никогда не щадила его чувств. Даже ни в одну нашу встречу просто, по-бабьи не пожалела его. Точно! Я ведь ещё никогда не обращалась с ним по-человечески!
- Женечка, миленький, - вклинилась я, когда Женька остановился перевести дух, - пойдём домой. Ты очень устал, родной мой. Тебе нужно отдохнуть.
Мой друг уставился на меня с открытым ртом, и в глазах его, в которых только что пузырилось пьяное веселье, заблестели слёзы. Он позволил взять себя под руку, и мы отправились в сторону своего квартала под взглядами притихших зрителей.
Всю дорогу Женька молчал, изредка хлюпая носом. Дома он без разговоров улёгся в свою исполинских размеров кровать, повернулся набок и вскоре засопел. Я сидела рядом, поглаживая его по волосам и по плечу. Чувствовала себя виноватой, побитой и раздёрганной, но сострадание и беспокойство за Женьку перекрывали всё.
Я сходила на кухню, наполнила водой из бутылки самый большой стакан, который удалось найти, и поставила его на прикроватную тумбочку. Принесла из ванной тазик и приткнула его рядом с изголовьем кровати. Ещё я написала на бумажке свой номер и пару строк с просьбой отписаться мне назавтра.
Квартира Евгения была достаточно большой современной двушкой с просторными прихожей, кухней, ванной и широкой застеклённой лоджией, но состояние её и обстановка были просто безобразными. Разномастная мебель далеко не новая, вся побитая и понатыкана, как попало. Пол поцарапанный и совершенно голый. На стенах, оклеенных дешёвыми обоями от строительной компании, кое-где красовались постеры, в основном, футбольного содержания, но среди них притулилась пара плакатов с группами, играющими тяжёлый рок. Постеры были по большей части подранными и исписанными.
В довершение всего посуда была дешёвой и некрасивой и тоже, как и мебель, разномастной, а постельное бельё и полотенца явно куплены в нашем супермаркете. У нас продаются вполне себе приличные продукты, средства гигиены, косметика и бытовая химия, но текстиль никуда не годится. Кажется, это известно всем, кто прожил в нашем районе больше двух месяцев, но только не Женьке. Он, похоже, вообще не придаёт никакого значения таким вещам. Вскоре выяснилось, почему так, а пока я вежливо недоумевала про себя на тему, отчего так скудно устроен быт известного в недалёком прошлом спортсмена.
Я отправилась домой за полночь, благо никому ничего не нужно объяснять. В предстоящие два своих выходных обязательно подам на развод. Неважно, что у меня будет или не будет с Женькой. С Сергеем жить я не собираюсь.
Утром, проводив сына в школу, я отправилась на пробежку. Пробежка получилась нервной, потому что я всё время ждала сообщения от Жени. Я очень опасалась за его здоровье, но успокаивала себя тем, что после таких возлияний ему явно нужно время, чтобы отоспаться, как следует.
Закончив тренировку, я отправилась домой. Приняла душ. Позавтракала. Просмотрела новостную ленту. Сообщений нет.
Пришли из ТСЖ списывать показания счётчиков. Минут десять пришлось «развлекаться» беседой со словоохотливым дедулькой-учётчиком. После позвонили из интернет-магазина с «радостной» вестью о том, что мой заказ не может быть доставлен в срок. Отключилась. 
Проверила раздел сообщений… Есть!
«Я проснулся», - гласило Женькино послание.
Замечательно. Главное, очень информативно. Впрочем, удивляться тут нечему, ведь человек исполнил в точности то, о чём я его просила: проснулся и отписался об этом.
«Как ты себя чувствуешь? Может, мне зайти?» - Написала я.
«Да», - пришёл незамедлительный ответ.
Я встревожилась. Видимо, ему совсем худо. Наскоро побросав в сумку всё, что хотя бы теоретически могло пригодиться в таких случаях, я натянула на себя первое попавшееся платье, накинула сверху лёгкую кожаную куртку и побежала по известному теперь адресу. По пути купила в крошечном магазинчике, недавно угнездившемся на первом этаже нашего дома, бутылку холодной минералки.
Первое попавшееся платье, которое я натянула на себя впопыхах, оказалось недавно выписанной мной обновкой из интернет-магазина. Оно было недорогим, но симпатичным и модным, хотя и чересчур облегающим. Со своей нынешней фигурой я могла позволить себе такие вещи, но меня беспокоило, как бы Женька не подумал дурного… Да, меня это всё ещё беспокоило, как ни странно.
Едва за мной захлопнулась дверь Женькиной квартиры, как он подхватил меня на руки и принялся кружить по всем комнатам.
- Альбинушка, милая, ты пришла ко мне! Ты всё же ко мне пришла, родная моя!
Выглядел Женька достаточно свежо. Он явно только что принял душ и побрился, а о вчерашнем инциденте напоминали только лёгкие темноватые тени под глазами. Сами глаза его были сейчас цвета моря в предзакатные часы, и я физически ощущала волны любви, в которых купал меня их обладатель.
- Женька, так ты здоров! – Воскликнула я невольно.
- Женька здоров, любить Альбину готов, - тут же подтвердил он, не выпуская меня из своих горячих, тесных объятий и впился в мои губы таким мощным поцелуем, что я чуть не потеряла сознание. – Ты такая красивая в этом платье! – Выдохнул Женька, оторвавшись от меня. – Я окончательно сошёл с ума, как тебя в нём увидел! Ты ведь специально надела его, чтобы доконать надоедливого дядьку Женьку, да, Альбинка? – Прошептал он и, тихонько смеясь, бережно опустил меня на кровать в спальне.
В то утро я поняла многое. Я поняла, что профессиональный спортсмен и обычный человек – это две разные формы жизни. Ещё мне стало ясно, как трижды три девять, что, несмотря на достаточно длинную жизнь и наличие в ней трёх близких мужчин, я даже отдалённо не представляла себе, что такое настоящий экстаз. А всё почему? Да потому, что до Женьки не любила никого по-настоящему.
Первый муж был для меня чем-то вроде приза в конкурсе зелёной красоты и сопливого очарования. Я гордилась им, а ещё больше собой. Финал наших с Олегом отношений был вполне закономерным, и лучшее, что со мной произошло, благодаря нашему недолгому союзу, это рождение Артёма.
Павел был соломинкой, за которую я зацепилась в минуту отчаяния, и выплыла к какому-никакому источнику света. Я бесконечно благодарна ему за нашу дочь Маргаритку, за безоблачные совместные годы и за то, что убедил меня получить профессию. Возможно, со временем благодарность и привязанность переросли бы в настоящую любовь, но этому не суждено было случиться.
Моё чувство к Сергею было поначалу скорее состраданием, чем любовью. Бесконечно умиляли попытки его заботы обо мне и детях, но этот человек явно не был приучен думать о ком-то, кроме себя. Даже его стремление заработать как можно больше денег – что-то из области заботы о собственном психологическом комфорте. Пожалуй, я была такой же соломинкой для Сергея, какой в своё время был для меня Павел, ведь повстречал он меня в период большого личного горя.
С Женькой всё по-другому. Я люблю его пылкой и крепкой, безусловной любовью. При всём желании не могу и никогда не могла ответить на вопрос, за что я люблю этого человека. Да, моё чувство возникло в ответ на его дерзкую, задиристую любовь, но в нём изначально не было ничего общего ни с состраданием, ни с благодарностью. Каждая чёрточка Женьки вызывает во мне трепет, а возможность потерять его навсегда вгоняет в бездну отчаяния.
Бездна отчаяния будет потом, а пока я нежусь в кровати с любимым мужчиной, разглядывая каждую подробность его взрывного, сильного тела. Глажу и покрываю мелкими поцелуями его шрам, от чего Женька приходит в неописуемый восторг.
- Родная моя… Милая… Самая лучшая в мире… Я знал… Знал, что всё так будет. Знал, что ты станешь моей… Я всё, всё сделаю, чтобы тебе было хорошо со мной… Чтобы ты ни в чём не нуждалась… Чтобы занималась, чем тебе нравится…
Я безоговорочно верила всем его обещаниям, и не зря, потому что Женечка выполнил их все до единого. При этом я не помню, чтобы он в тот наш первый день или когда-то ещё клялся мне в вечной верности, либо в том, что будет со мной до конца земных дней. Ничего похожего Евгений мне не обещал ни тогда, ни после, поэтому нечего теперь корчить из себя оскорблённую брошенку. Всё, что происходит со мной теперь, закономерно и логично. Получила свою порцию горячей любви – отваливай!
В то наше первое утро Женька рассказал, что с восьми лет рос в детдоме, с двенадцати – в спортивном интернате. Отца своего он почти не помнит. Тот сгинул в тюрьме, когда Женечке не было и пяти лет. Мать спилась, и её лишили родительских прав на Женю и его брата-близнеца. Ещё была маленькая сестрёнка, но она умерла в два годика на руках у шестилетних братьев, подавившись каким-то мелким предметом. Взрослых не было дома, и на помощь мальчишки никого позвать не могли, потому что, уходя, «заботливые» старшие родственники заперли их снаружи на ключ. Телефон давно был отключен за неуплату.
- У неё были карие глаза, - вспоминал Евгений с болью в голосе. – Такие же яркие и искристые, как у тебя… Когда это произошло, в них было столько мольбы и отчаяния, но я ничего не смог сделать… Этот кошмар до сих пор снится мне…
- Тебе было шесть лет, и вы были заперты, Женечка, - напомнила я. – Тебе не в чем винить себя, родной.
- Ты у меня самая добрая на свете, Альбинушка, - отвечал на это Женька, целуя мои волосы. – Не знаю, за какие такие заслуги ты мне встретилась, я ведь совсем не так хорош… Моя бывшая жена говорила, что я… Впрочем, нет, не хочу об этом.
- Где сейчас твой брат? – Спросила я, заранее предвидя ответ.
- Его уже нет на свете. Сломил себе башку где-то по пьяни. Ты знаешь, Альбинушка, мы, детдомовские, редко доживаем до тридцати.
Мне приходилось в ходе своей работы сталкиваться с сиротами, в том числе социальными, чьи матери и отцы были лишены в своё время родительских прав. Да, это особая категория людей. С детства лишённые любви и поддержки, они вырастают крайне беззащитными и попадают во все мыслимые и немыслимые и передряги.
- Но тебе удалось… Удалось многое! Ты у меня уникальный, Женечка!
- Это потому, что, во-первых, я та ещё сволочь, во-вторых, учителя попались хорошие, а, в-третьих, я всегда мечтал выбраться из говна. Отчаянно мечтал! Я видел, как живут приличные люди, и тоже хотел, чтобы как у всех или ещё лучше… Получилось то, что получилось, но это не самое плохое. И, вообще, хватит об этом! Скажи лучше, ты меня любишь, Альбинка?.. Хотя нет, любить тебе меня пока не за что… Ты сможешь когда-нибудь полюбить меня, хоть немного?
И снова этот взгляд цвета морской волны, и эти волны любви, ощущаемые физически, и столько надежды в глазах!
- Я люблю тебя, Женечка, - призналась я. – Подумай сам, что бы я здесь делала, если бы тебя не любила?
- Ну, не знаю… - Протянул Женька. – Может, тебе просто стало меня жалко, вот ты и пришла. Ты ведь такая добрая, милая…
И снова много-много любви, жарких слов и горячих ласк…
- Теперь ты точно останешься со мной? – Спрашивал Женька, глядя с такой надеждой, что по коже бежали мурашки величиной с кулак. – Ты не вернёшься к нему?
- Я не вернусь к Сергею ни за что. Мы можем хоть сейчас перенести мои вещи к тебе. Пусть Влад остаётся с отцом, если хочет. В конце концов, я переселяюсь всего лишь в соседний дом. Я буду провожать и встречать его, готовить для него еду и стирать вещи, проверять уроки, посещать собрания. Только ночевать буду под другой крышей, - я вдруг осознала, что всё это не так страшно, как попасть в детдом из-за того, что родители твои спились и сгинули в тюрьме. – У меня к тебе только один вопрос, Женечка, милый… Может, тебе лучше найти кого-то помоложе? Чтобы у вас была настоящая семья, дети…
Резкий Женькин смех перебил мою фразу на середине.
- У нас с тобой пять детей на двоих, Альбина! Неужели мало? Если тебе мало, можем с тобой, конечно, родить ещё, но…
- У тебя двое детей? – Спросила я, сбивая Женьку с опасной темы.
- Да. Я рано женился. У меня две девочки. Аринке шестнадцать, а Полинке четырнадцать лет. Они живут со своей матерью в центре Москвы. Я оставил им почти всё, что заработал… Мне не жалко! Жив буду, ещё заработаю. Я живу здесь потому, что тренировочная база под боком. Есть ещё одна квартира, ближе к югу Москвы. Она далековато отсюда, и я её сдал. Такие дела, Альбинка. Дядька Женька не богат, конечно, но на жизнь нам хватит. Уходи из своего магазина. Будь просто моей женой.
- Почему вы расстались с матерью твоих девочек? – Задала я бестактный и нескромный вопрос, прекрасно отдавая себе в этом отчёт.
Я видела, что Женьке неприятно говорить об этом, но я должна знать о нём, если не всё, то самое главное. 
- Я был дурак, - объяснил Женька просто. – Не понимал тогда, как это – жить семьёй. У меня в то время водились просто бешеные деньги, они сводили меня с ума. Вокруг вертелись толпы прилипал… Я принимал их за друзей, постоянно решал их проблемы, за кого-то впрягался… Жена говорила, что друзья для меня важнее семьи, промучилась со мной почти десять лет, а потом сказала: выбирай… Ну, я и выбрал. Потом, когда я выпал из команды, и тех денег уже не стало, понял, какие это были друзья. Да, хрен с ними со всеми! Много мы о них разговариваем!
- Как я понимаю, у тебя и сейчас много друзей…
- Это мои орлы по большей части, бывшие и настоящие. С ними мне как раз повезло. Ну, есть ещё несколько друзей по академии...
- Ты окончил Академию Физкультуры и Спорта? – Догадалась я.
- Нет, какое там! – Отмахнулся Женька. – Я там два года проучился, потом отчислился, потом ещё год… В общем, сейчас я там в бессрочном академе, и диплома как не было, так и нет, зато друзья остались… Необразованный я. Скучно тебе со мной будет, Альбинка и…
Мой смех не дал Женьке закончить фразу.
- Разве с тобой соскучишься? Это вообще возможно?
Отсмеявшись, мы решили, что надо бы подниматься, потому, как время неумолимо приближалось к полудню, а надо ещё столько дел сделать!
Едва мы успели привести себя в порядок, как пожаловали первые в тот день Женькины гости. Это были невероятно брутальный и настолько же миниатюрный байкер Андрюха с голосом Волка из «Ну, погоди!», друг по Академии, и бывший воспитанник Евгеньсаныча Ванёк, хрупкий блондинистый парень лет двадцати с небольшим.
Я приготовила поздний завтрак на всех, после Иван сбегал в хозяйственный магазин за большими мешками и шпагатом, и мы вчетвером занялись моим переездом к Женьке. Я складывала одежду в мешки, связывала книги в стопки, а парни относили их. Справились мы достаточно быстро. Я успела даже съездить в тот день в суд, узнать, что требуется для развода, и оплатить пошлину. Самое сложное осталось на вечер.
Вечером состоялось моё объяснение с мужем и сыном. До сих пор эти воспоминания отзываются болью в моей душе, хотя сейчас Влад давно уже со мной, а с Сергеем всё было ясно уже давно.
Влад был готов к тому, что я когда-нибудь сменю место жительства, но, услышав о разводе, всё равно заплакал. Ребёнок есть ребёнок. Он всегда хочет, чтобы папа и мама были вместе и любили друг друга.
Я заверила сына, что буду проводить с ним времени не меньше, чем всегда, и как-то успела забыть о существовании Сергея и необходимости объясняться ещё и с ним. Вспомнила о муже только тогда, когда отвлеклась от сына и наткнулась на него взглядом.
Сергей укоризненно взирал на меня, скрестив руки на груди и поджав губы.
- Неужели я был таким никудышным мужем для тебя, Альбина? Что я тебе сделал плохого?
- Ты был отличным мужем, Сергей, - обрадовала я его, - правда, слегка не считался со мной и немного оскорблял. Просто я слишком обидчива, уж извини.
Я прошла мимо него, сунула ноги в ботинки и принялась шнуровать их.
- Ты нашла пенсионера по соседству? – Услышала я над своей головой. – Будете с ним вместе внуков воспитывать, на море их возить…
- Почти угадал! – Похвалила я.
И впрямь: Евгений ушёл из большого спорта, закончил карьеру, следовательно, может считаться пенсионером.
- Сколько ему? Шестьдесят? Семьдесят? – Столько сарказма в голосе!
- Тридцать семь, - ответила я, не моргнув глазом.
Из кухни вышел зарёванный Влад.
- Надеюсь, ты хоть к дядьке Женьке уходишь, мамк, а не к какому-то козлу, - грустно произнёс он.
Я ничего на это не ответила. Обняла ребёнка на прощание и вышла из квартиры.
На следующий день я жила и двигалась, словно автомат. В какой-то момент мне показалось, что я стала частью кассового аппарата, настолько не хотелось думать о своём, личном. Женька встретил меня после работы, накормил дома ужином, всячески старался отвлечь от грустных мыслей. Я расплакалась на его плече и уснула в слезах. Он был рядом и гладил меня по волосам.
Утром мы вышли на пробежку вместе. После я приготовила завтрак на двоих, и, кажется, мы держались за руки впритык до того момента, как я переступила порог комнаты для персонала. Меня поражало то, как тонко этот грубоватый парень чувствует моё состояние, и делает всё, чтобы мне стало чуть легче. «У него богатое сердце», - скажет однажды моя мать, но это произойдёт нескоро. Поначалу я заплатила за счастье быть с любимым мужчиной полным разрывом со всей своей роднёй. Только дети были на моей стороне, все остальные отвернулись, заклеймив подлой изменницей.
Я ещё ни разу за всю жизнь не уходила вот так – от одного мужчины к другому. В тот период я прочувствовала всю ценность совета побыть какое-то время в одиночестве, прежде чем вступать в новые отношения. Только теория – это одно, а жизнь – совсем другое. Она порой такие сюрпризы подбрасывает! Хорошо, что примерно в половине случаев они бывают приятными.
Всю дорогу от работы до дома Женька был подозрительно молчалив и загадочно улыбался. Я подумала, что он приготовил какой-то подарок для меня или что-то в этом духе. Дома меня действительно ждал подарок, только не от Женьки, а от Сергея.
В прихожей на коврике, почти в самом его центре красовались ядовито-жёлтые с чёрными шнурками кроссовки Влада. Неподалёку возвышалась его спортивная сумка. Сам он выбежал из кухни мне навстречу, мы обнялись, и я расплакалась.
- Ты насовсем? – Спросила я, не веря своему счастью.
- Да, - Влад замялся.
- Вы поссорились с папой?
- Нет, - взгляд сына упёрся в пол. – Пусть тебе дядя Женя всё расскажет, ладно, мамк? Я не хочу ещё раз это повторять.
Я поняла, что сыну тяжело вспоминать произошедшее, и переключилась на бытовые вопросы. Мы все вместе разобрали вещи Влада, постелили ему в гостиной на диване, его самого я вскоре отправила умываться и укладываться спать. За закрытыми дверьми нашей спальни Женька поведал мне, что Сергей своими неосторожными словами буквально выжил Влада. Он сказал, что карие глаза сына постоянно напоминают ему обо мне, а он хотел бы поскорее забыть всё, что со мной связано. Мальчишке ничего не оставалось, как собрать вещи и уйти. Женька обнаружил его сидящим на детской площадке возле своего дома с сумкой.
Несмотря ни на что, я была рада этому, рада, что Влад теперь со мной. Женьке мой сын тоже не доставлял никаких неудобств. Действительно, какая разница – одним человеком больше, одним меньше. В доме моего любимого мужчины жизнь буквально кипела. Если выдавался день, когда никто не приходил, начинало казаться, что наступил Апокалипсис.
Я опасалась, что при таком количестве гостей будут пьянки-гулянки, но нет. В этом доме к алкоголю относились крайне настороженно. Хозяин видел в своей жизни немало переломанных им судеб. Его друзья и гости тоже любителями спиртного не были. Видимо, в тот вечер, когда Женька явился пьяным на мою работу, он напился от отчаяния.
Новые знакомства, плотное общение с массой людей, поездки… Кажется, жизнь решила возместить мне с процентами годы окаянного затишья и ненавистного покоя. Я с радостью окунулась в жизнь Евгения и ни разу не почувствовала в ней себя лишней. Думаю, это оттого, что я полностью приняла её. Лишним обычно чувствуешь себя в ситуации, которая тяготит тебя, кажется несправедливой и неправильной. Я с самого начала убедила себя, что всё идёт так, как надо. Мало ли, что раньше подобной ситуации в моей жизни не возникало? А теперь возникла, значит, она зачем-то мне нужна.
Получив зарплату, я накупила красивой и практичной посуды с одинаковыми узорами, как я люблю. Не забыла и пару красивых комплектов постельного белья. Женька решил, что это всё для особых случаев, но я заверила его, что особый случай уже наступил. В ответ он протянул мне свою зарплатную карту, и я стала распоряжаться хозяйством и финансами.
Я поддерживала чистоту, постепенно наводила уют в квартире и много, хоть и не очень замысловато, готовила, чтобы всегда было чем накормить бесчисленных Женькиных гостей. Через месяц отчиталась хозяину о расходах, не забыв упомянуть, что на счёте осталась приличная сумма. Удивлению Женьки не было предела.
- Как ты так смогла? – Спрашивал он, вытаращив на меня свои круглые глазищи. – Тебе продукты на работе бесплатно выдают?
Я, смеясь, ответила, что на работе могут дать разве что просрочку какую-нибудь, но я никогда не беру. Не хватало ещё отравиться какой-нибудь дрянью!
- Просто я не покупаю ни готовую еду, ни полуфабрикаты, - пояснила я. – Всё делаю сама, вот питание и обходится дешевле.
- Срочно увольняйся! – Припечатал Женька. – Не хватало ещё, чтобы умерла от истощения при такой жизни!
Я долго смеялась. Женька явно не представлял, сколько может выдержать, и выдерживает, обычная, среднестатистическая женщина.
Ещё в первую неделю нашей с ним совместной жизни Женю навестили его дочки, Арина и Полина, обе длинненькие, худенькие и блондинистые, как их папка. Они поначалу настороженно отнеслись ко мне, зато сразу же подружились с Владом. Он очень скучал по Маргаритке. В пору нашего совместного проживания мои дети были очень близки. Теперь у сына появились ещё две старшие сестры, и он с удовольствием проводил с ними время. Когда мы появлялись где-то впятером, с детьми, малознакомые были уверены, что все трое детей наши с Женькой.
Вскоре выяснилось, что обе девочки, как и я сама, увлечены графикой, и это стало нашей общей точкой соприкосновения. Мы делились соображениями и приёмами работы с тушью, оценивали свои и чужие работы, кидали друг другу интересные ссылки по теме. Не знаю, как относилась к этому их мать. Она не общалась с Женькой. Говорила, что дружбы на обломках любви не бывает, и я могу понять её. Судя по всему, их разрыв в своё время был очень болезненным для обоих.
Женька перечислял бывшей жене на содержание девочек половину своей очень приличной зарплаты, она писала ему, если происходило что-то плохое, что, к счастью, было редко, и этим их контакты ограничивались. Сами девочки своего отца просто боготворили, он их обожал, и смотреть на них было истинным удовольствием.
Женька хотел оформить наши с ним отношения как можно скорее, а я к этому не стремилась вовсе. Не видела смысла. Кажется, чувствовала, что вот этим всё закончится: разрывом, слезами, одиночеством… А если бы ещё пришлось развод оформлять? То ещё развлечение, скажу я вам.
Сергей отказался дать развод добровольно. Он тянул и тянул и тянул время. В результате процедура заняла вместо одного месяца целых три. 
Женька был страшно недоволен. Он хотел поскорее, а тут…
Вдобавок Сергей постоянно звонил в Казань моим родителям и сёстрам, жаловался и просил воздействовать на меня. Мои родственники – люди добросердечные и отзывчивые. Они рьяно бросились выполнять его просьбы. В итоге наступил момент, когда я выбросила симку и купила другую, сообщив новый номер только Маргаритке и Артёму.
С разделом имущества Сергей тоже повёл себя некрасиво.
- Тебе полагается только стоимость твоей казанской квартиры. Всё остальное здесь моё. Я один работал и зарабатывал.
- Это тебе так кажется, работяга ты наш, - заверила я его. – Чтобы не казалось, посмотри для интереса, сколько в Москве стоят услуги домработницы и няни. Об услугах прекрасных дам в приличных салонах тоже не забудь справиться.
- А проституток ты к чему приплела? – Злился Сергей. – Ты себя с ними на одну доску ставишь? Впрочем, правильно. Ты такая и есть.
- Да, я такая и есть, - соглашалась я. – Ещё Роза Коллонтай писала о том, что домохозяйка ничем от проститутки не отличается. Ты жил с проституткой целых восемь лет! Ну, ты и лошара!
Повисло долгое молчание.
На самом деле я в корне не согласна с товарищем Коллонтай, но это не обязательно знать Сергею.
- Где ты всего этого набралась? – Спросил, наконец, благовоспитанный Сергей Валентинович. – Тебе нравится быть такой – грубой, злой, циничной?
- Я от этого тащусь! – Сообщила я, хитро прищурившись.
В меня как будто вселялся злорадный, подростковый бесёнок.
В итоге мы пришли к выводу, что будет честно поделить всё так, как было до отъезда из Казани: Сергею трёхкомнатную квартиру, мне двухкомнатную.
- Я ещё не такой уж древний, - пояснял он с удовольствием. – Возможно, женюсь, дети пойдут.
- Дай Бог тебе жинку помоложе и тройняшечек! – Радостно желала я, памятуя о том, как Сергей в своё время хотел избавиться от Влада.
От таких пожеланий бывшего мужа заметно коробило.
Я сказала, что не стану отказывать квартирантам в аренде. Пусть доход с неё будет считаться алиментами. Главное, чтобы Сергей не попадался мне больше на глаза, ни о чём не спрашивал и ничем не попрекал. Бывший муж оскорбился.
- За кого ты меня принимаешь? Я прекрасно помню, что у меня есть сын, и не оставлю его без родительского внимания.
Под родительским вниманием он, видимо, понимал примерно пятую часть своей зарплаты, перечисляемую мне на содержание Влада. Желание видеться с сыном, если у Сергея и было, то он его прятал очень тщательно.
Всё это выматывало.
Ещё одного развода я могу не пережить. Достаточно того, что я испытываю сейчас из-за расставания с Женечкой чудовищную боль. Хорошо, что хоть делить на этот раз никого и ничего не нужно.
Боль буквально затапливает меня, но обиды нет и быть не может. Тот год с небольшим, что мы прожили с Женькой вместе, был самым счастливым и одним из самых насыщенных в моей жизни. Помимо интереснейшего общения, поездок, походов и обновлений он был наполнен любовью, заботой, приятными сюрпризами.
Женька постоянно устраивал сюрпризы. То подарит неимоверной красоты авторское украшение без всякого повода, то среди зимы возьмёт путёвки на тёплое море, то устроит выставку моих графических работ в расположении своего клуба. Мы постоянно куда-то шли, ехали, летели. Посещали рок-концерты, театральные премьеры и матчи, огромное количество футбольных, баскетбольных, волейбольных матчей своего клуба, и не только.
Я успевала всё: заниматься хозяйством и сыном, следить за собой, учиться, рисовать, уделять внимание Женьке, общаться с нашими бесчисленными гостями. Во мне словно заработал маленький, но очень мощный моторчик. Видимо, это оттого, что я была окрылена своим чувством, а любовь Женечки подпитывала меня самой благодатной на свете энергией.
Работу в магазине вскоре пришлось оставить, потому что Женя определил меня на курсы спортивных психологов. Он решил вернуть меня в любимую профессию и сделал для этого буквально невозможное. По окончании курсов полагалось обязательное трудоустройство, стоили они баснословно дорого, но Женька всё устроил. Мне на него теперь только молиться, а не обижаться.
Ещё Женя устроил Влада в футбольную академию клуба и сам его натаскивал по вечерам на нашем любимом стадионе. Сын начал делать потрясающие успехи. У Жени настоящий педагогический дар, хоть он нигде толком и не учился.
Когда я окончила курсы, меня распределили сюда, в Ростовский футбольный клуб. Женька сказал, что это даже хорошо, потому что его скоро тоже направят в Ростов главным тренером юниоров. Он даже на разведку туда уже успел сгонять. Вдобавок, Ростов – родной город Женьки. Двойная радость от наших назначений! Нам совсем недолго придётся пробыть друг без друга, месяца три-четыре, и мы снова будем вместе, и всё образуется.
Влад сразу поехал со мной, чтобы как можно раньше начать привыкать к новой команде и новым условиям. Ему приходится сейчас нелегко, особенно физически, но сын всегда мечтал попасть в эту среду, и, похоже, он здесь, как рыба в воде, чего не скажешь обо мне.
Нет, меня более чем устраивают условия работы, зарплата, окружение, но я ощущаю себя растением, которое выдрали с корнем, посадили совсем в другой грунт, а после забыли о нём. Мне плохо без прикосновений Женьки, без его поцелуев, ласковых слов. «Альбинка-пушинка», «Альбинка-тростинка», «Альбинка-золотинка»… Как мне всего этого не хватает!
Я старалась не оставаться в долгу, и делала всё, чтобы Женечке было со мной хорошо. Когда я только перебралась к нему, он был готов к тому, что я попрошу его ограничить количество общения, приглашать меньше гостей, вести себя тише, скромнее, чаще бывать при мне. Ничего подобного не случилось. Я постаралась влиться в его жизнь так, чтобы не нарушать ритм, к которому Женька за много лет привык, либо делать это минимально.
Я тоже делала приятные сюрпризы. Например, пока Женька и Влад были на сборах, я отремонтировала квартиру так, что они не узнали её, переступив порог. Мужья многих моих бывших сотрудниц по супермаркету занимались ремонтом, поэтому найти работников было несложно. Я щедро оплачивала услуги, и работа шла практически без задержек. В подборе, материалов, расцветок и деталей интерьера мне активно помогала Маргаритка. Мы каждый день советовались по скайпу.
Во всей квартире рабочие заменили ламинат, трубы и батареи отопления, выровняли и побелили потолки.
Я оформила спальню в бежево-персиковых тонах. На окна повесила тяжёлые бархатные тёмно-оранжевые портьеры, на кровать постелила пушистый плед им в тон, а на пол положила белый ковёр, в котором ноги буквально утопали.
Гостиную сделала в зеленовато-голубых тонах с добавлением сиреневого и тёмно-синего. Там теперь стояли полутора спальная кровать, которая на день убиралась в стену и выглядела как зеркальный шкаф, удобный диван и кресло-кровать. Всё раскладывалось, и нам не страшно было любое количество гостей, мы всех могли удобно разместить. Даже банкетка в спальне была на самом деле креслом-кроватью.
Ванную мы с помощниками отделали в персиково-красных тонах, кухню в жёлто-зелёных с добавлением кремового и оранжевого.
Мой сюрприз удался на славу. Женька долго благодарил меня и кружил по комнатам на руках, а после даже, кажется, всплакнул в ванной. Он сказал, что так о нём ещё никто не заботился, что я самая главная любовь его жизни и снова завёл свою шарманку о том, что нам надо расписаться. Я всегда находила удачные отмазки.
Мне казалось, что всё это не по-настоящему, что Женьке скоро надоест моя персона, что он увидит однажды утром, проснувшись раньше меня, какая я на самом деле старая и обыкновенная. Я была к этому морально готова.
Женька активно убеждал меня в обратном всем своим поведением. Он чувствовал, что меня смущает наша разница в возрасте и давал понять, что ему она безразлична. Он уверял, что в первое время нашего знакомства даже не понимал, что я старше него, думая, что я, наоборот, младше года на три-четыре. Это было очень приятно, но мне не пятнадцать лет, и даже не двадцать пять, чтобы верить всему, что мне сказано, безоговорочно.    
Чем ближе время подходило к отъезду, тем печальнее становился Женечка. Я успокаивала его, как могла. В конце концов, мы живём в эру высоких технологий и развитой транспортной сети, да и Женькино назначение в ростовский клуб должно произойти буквально со дня на день… Женька не любит видео звонков. Он вообще никаких звонков не любит, да и от переписок по Интернету восторга не испытывает. Конечно, он будет отзваниваться и отписываться, но ты же понимаешь, Альбинка…
Альбинка всё понимала, и ей даже казалось, что она готова к подобному развитию событий, но к этому нельзя быть готовой. Когда исчезает воздух, ты начинаешь задыхаться, и по-другому быть не может.
Мои мрачные раздумья неожиданно прервал стук в дверь.
- Альбина Николаевна, вас там, на входе какие-то пацаны спрашивают, - доложил долговязый, мосластый юниор Сашка. – Меня охранник послал, чтобы я сказал вам. Они куда-то задевали с утра книжку с телефонами сотрудников и…
Свежие сплетни про охранников – это, конечно, невообразимо интересная тема для обсуждения, но только не сейчас. Я сразу почувствовала, что этот визит имеет для меня особое значение и, кивнув, рысью побежала в сторону вахты. Санёк не отставал от меня ни на шаг и болтал без умолку.
- Что за пацаны? – Спросила я на ходу.
- Два каких-то молодца, одинаковых с лица, - хохотнул Сашка, и меня пронзила догадка по поводу нежданных визитёров.
Догадка оказалась верной. На входе в расположение меня ждали Зайчики. Так я называла этих двух Женькиных воспитанников, белобрысых и зубастых братьев-близнецов Никиту и Даника. На вид они были почти неразличимы, только у Даника была под левым глазом едва заметная родинка, а у Никиты на затылке в белых, как снег, волосах росла почему-то тонкая тёмная прядь.
Братья занимались с малых лет футболом и программированием. Никита был так себе футболист, зато в программировании делал большие успехи, а с Даником ситуация была зеркально противоположной. Братья жили со своими родителями и младшей сестрой в нашем квартале, нередко наведывались в гости к своему тренеру, да и в своём районе мы с ними пересекались довольно часто.
Воспитанники и друзья Женьки нередко делились со мной своими проблемами и переживаниями. Я никому не отказывала во внимании. Ещё они задавали достаточно сложные вопросы, в основном касающиеся психологии личности и сферы взаимоотношений. У меня срабатывал рефлекс препода, и я старалась дать им как можно более исчерпывающий и развёрнутый ответ. Вокруг меня собиралась группка слушателей, которые, в свою очередь, тоже задавали вопросы. Получалось целое выступление, а иногда и диспут. Зайчики нередко бывали инициаторами, либо активными участниками. Их вопросы всегда были неожиданными и интересными.
Женьку такие вещи сердили. Он терпел всё это минут двадцать-тридцать, а после взрывался:
- Отстаньте от Альбины Николаевны! Ей нельзя много разговаривать! Вы уложите человека в больницу, а сами, как ни в чём не бывало…
Женечка слишком хорошо помнил, как я попала однажды в клинику с отёком горла, и думал, что всё дело в излишнем напряжении голосовых связок. Он старался ограждать меня от любых «горловых» нагрузок и простуды, и как я ни объясняла ему, что у моего отёка были совсем другие причины, он ничего не хотел слышать.
- Какими судьбами вы здесь? – Спросила я мальчишек после самых тёплых приветствий.
- На Олимпиаду по программированию приехали, - сообщил Даник. – Точнее, это Никита приехал, а я так, за компанию.
- Спасибо, что решили навестить меня, - поблагодарила я мальчишек.
- Мы не стали бы вас беспокоить, Альбина Николаевна, если бы не одно обстоятельство… - Начал Никита, поглядывая на Даника. – Это касается дядьки Женьки… Простите… Евгеньсаныча…
Никита густо покраснел и замолчал.
Моё сердце рухнуло в пропасть. В глазах потемнело.
- Когда вы с ним разговаривали в последний раз? – Услышала я голос Даника, доносившийся, как сквозь вату.
- Давно, - призналась я. – Евгений Александрович, кажется, очень занят. Возможно, уехал куда-то…
Я откровенно не знала, что говорить и как реагировать. С одной стороны, какое им дело до наших взаимоотношений с их тренером, а с другой… С другой – почему они спрашивают? Что случилось?
Мальчишки встревоженно переглянулись.
- С ним точно случилось что-то плохое! – Резюмировал Даник.
- Почему?.. – Спросила я, едва дыша. – Почему вы так думаете?
- Он сказал, что уезжает в Ростов, но его, судя по всему, здесь нет, а дома…
Мальчишки рассказали, что их тренер ушёл в отпуск примерно две недели назад. Он говорил, что едет в Ростов, значит, дома его быть не могло. Однако примерно через неделю отпуска Евгеньсаныча они заметили вечером свет в окне его квартиры. Позвонили по телефону и спросили, в Ростове ли он.
- Конечно в Ростове, где же мне ещё быть! – Последовал усталый и раздражённый ответ.
- А до какого числа вы там будете?
- До конца новогодних каникул.
- Тогда почему у вас в квартире горит свет?
- Не знаю… Выключить забыл! Вы что, шпионите за мной?
Братья заверили, что не шпионят, просто так получилось. Они наскоро попрощались с Евгением Александровичем, поняв, что позвонили не вовремя.
На следующий день света в окнах Женькиной квартиры не было. Что это? Лампочка перегорела? Кто-то приходил в отсутствие хозяина? Он сам вернулся? Почему? Сказал же, что до конца новогодних каникул будет в Ростове, а сейчас только первая декада декабря близится к завершению.
Следующим вечером лампочка снова горела, но уже в другой комнате.
Даник и Никита долго не решались позвонить тренеру, помня о том, что в прошлый раз он их звонку совсем не обрадовался. Наконец, решились.
- Евгеньсаныч, мы знаем, что вы дома, - осторожно начал Даник после обмена приветствиями. – Ещё мы поняли, что вы не хотите, чтобы все знали об этом. С вами всё в порядке?
- Со мной всё в полнейшем порядке, и скоро меня здесь в самом деле не будет, - ответил Евгений, и голос его показался Данику слабым. – Почему вас это так интересует?
- Мы подумали… - Замялся Даник, - подумали, не нужно ли вам чего. Мы могли бы зайти…
- Не надо ко мне заходить! – Взорвался тренер. – Я устал! Понимаете, устал! Вымотался, как собака! Мне надо побыть одному! В кои-то веки мне это надо, а вы…
- Мы всё поняли, Евгеньсаныч. Хорошего вам отпуска, но, всё же, если вам что-то понадобится…
- Ничего мне уже не понадобится, - устало произнёс Евгений. – Идите вы все в …
- Я поняла, куда, - прервала я эмоциональный рассказ мальчишек. – Вы молодцы. Всё заметили и сделали правильные выводы.
- Альбина Николаевна… - Начал Никита. – Что вы собираетесь делать?
- Собираюсь вылететь в Москву ближайшим рейсом, - ответила я.
- А если он вам не откроет? К тому же, он злой, как чёрт, и…
- У меня есть свои ключи, а кто там чёрт, кто ангел, будем разбираться на месте. Вы правильно сделали, что пришли ко мне и всё рассказали. Успехов вам на Олимпиаде, - напутствовала я мальчишек, уже стоя на лестнице.
Ребята выглядели немного растерянными, но на их лицах читалось явное облегчение. Они сделали всё, что могли, всё, что считали необходимым и правильным.
Терпеть не могу разговоров о том, какая у нас плохая и безответственная молодёжь! Безответственными и равнодушными воспитываем детей мы сами, беря на себя их обязанности, пытаясь проживать за них жизнь, подавая личные дурные примеры. Никиту и Даника родители, судя по всему, воспитывают правильно.
Я нашла своё начальство расслабленным и умиротворённым после обеда. Своим заявлением о том, что с Марченко случилась какая-то беда, я буквально поставила их на уши. Мне без разговоров дали отпуск без содержания до конца декабря. Оставалось решить вопрос с Владом.
Вырывать его из учебного процесса и графика тренировок не хотелось, да и неясно, что ждёт меня по приезду. О самом плохом думать, конечно, не хотелось, но было возможно всё.
В кабинет вошёл Яромир Збогар, в прошлом известный футболист, а теперь тренер Ростовского клуба и муж Янины Рупник, помощника психолога и известной писательницы. Он был, как всегда, в прекрасном расположении духа, рассыпая вокруг весёлые искорки из своих янтарных глаз, но, узнав о том, что произошло, сразу же посерьёзнел и предложил присмотреть за Владом в моё отсутствие. Они с Яниной только что перебрались в новый дом, места в нём достаточно, и…
- Яночке скоро рожать! – Возразила я. – Не хватало ей только чужого ребёнка…
- Не так уж и скоро, - возразил Ярек, - в конце января. К тому же, Влад уже не младенец, он почти всё время в школе или на тренировках, да и все хлопоты я возьму на себя.
Яромир Збогар уже достаточно хорошо говорил по-русски. Услуги Янины как переводчицы со словенского и обратно давно ему не требовались. Мы позвонили ей, заручившись её горячим согласием, и я отправилась к себе собирать вещи, свои и Влада.
Вскоре на мой счёт начали поступать небольшие и разные суммы от сотрудников и игроков. Это профсоюз организовал сбор средств в пользу Евгения Марченко.
Я без проблем купила по Интернету билет на ближайший рейс, проинструктировала Влада по телефону и отправилась в аэропорт. В Москву вылетела только утром, потому что рейс несколько раз откладывался из-за погодных условий. По прилёту сразу взяла такси, но машина застряла на подъезде к нашему городку в невообразимой пробке. Нервы мои были уже в клочья, когда, наконец, мы миновали пробку и устремились вперёд, на финишную прямую, к нашему с Женькой ненавистному и любимому жилому кварталу.
Я открыла дверь своим ключом и вошла в квартиру. Так и есть, кругом пыль и запустение, пахнет затхлостью и чем-то ещё, лекарствами, кажется. Сердце моё оборвалось уже в который раз за последние сутки.
Я торопливо скинула пальто и ботинки, бросила сумку в прихожей и вошла в гостиную.
На диване спал устрашающего вида незнакомец. Лицо его было огромным и красным, как раскалённая металлическая болванка. Нижнюю половину его покрывала густая, спутанная борода. Волосы на голове представляли собой всклокоченную, свалявшуюся массу. Огромными, словно надутыми, и красными, в тон лица, были кисти его рук. На нём был Женькин спортивный костюм, который явно был ему велик, и далеко не первой свежести.
Я замерла на пороге, парализованная таким ужасом, что не смогла не то чтобы закричать, а даже выдавить из себя хоть какой-то звук. Кто этот человек, что он здесь делает и где Женя? В любом случае надо это выяснить как можно скорее.
Незнакомец слабо застонал во сне и вдруг произнёс Женькиным голосом:
- Альбинка… Альбинушка моя… Не-е-ет…
Это был мой несчастный Женька. Он спал, и я снилась ему.
Мне сделалось немного спокойнее. По крайней мере, он жив, и то, что я вижу перед собой – просто отёк, вызванный, скорее всего аллергической реакцией. Я сама переживала нечто подобное несколько раз в первые пять лет своего проживания в Подмосковье. Выглядит очень страшно, а лечится как обычная аллергия в течение семи-десяти дней.
Однако всё оказалось не так просто.
Женька с трудом открыл глаза, превратившиеся в узенькие щёлочки, и его взгляд остановился на мне. Ни «здравствуй», ни «прощай». Словно меня здесь не было. Он потянулся за своими наручными часами, взглянул на них и изрёк:
- Что-то ты сегодня рано, Альбинка. Обычно ты в сумерках приходишь.
Голос Женечки был сиплым. Это мне не понравилось. Возможно, в горле его уже развился отёк, как на лице и руках. Вдобавок мой любимый мужчина явно страдал галлюцинациями в последнее время. Когда это началось? Что с ним случилось? Галлюцинации вкупе с отёком и потерей веса нередко сопутствуют интоксикации, например.
- Женечка, миленький, расскажи, что с тобой случилось! – Попросила я, садясь рядом с ним на диван.
Положив руки ему на грудь, я ощутила, как сильно похудел Женька. Он всегда был довольно плотным, а теперь от его мышц, не говоря уже о подкожной клетчатке, мало что осталось. Кожа да кости!
- О, ты заговорила… - Произнёс Женька задумчиво. – Странно. Обычно ты молчишь. Стоишь рядом с диваном и смотришь на меня то с теплотой, то с укоризной. Видно, конец мой близок.
Меня словно в сугроб голую кинули. Я принялась тормошить Женьку, приговаривая:
- Женечка, миленький, что с тобой случилось? Расскажи мне всё с самого начала!
- Альбинка, прекрати! Больно же!.. Мне больно… Ты не чудишься мне? Ты и впрямь здесь, Альбина?!
- Конечно, я здесь, где же мне ещё быть? Я, как только узнала, что с тобой не всё ладно, сразу вылетела в Москву.
Женька принялся рассказывать о том, что произошло. Это было нелегко для него, потому что горло его было явно не в порядке, вдобавок мне уже тогда показалось, что Женька что-то недоговаривает.
В начале декабря он ушёл в отпуск, купил билет до Ростова-на-Дону, а мне решил ничего об этом не говорить и не писать – явиться сюрпризом. Накануне вылета Женька почувствовал себя плохо: болело горло, его бросало то в жар, то в холод. Билет пришлось сдать.
Он думал, что поболеет дня три-четыре и снова будет на ногах, как это обычно с ним бывает, но, не тут-то было. Через четыре дня началось какое-то дикое, неукротимое расстройство желудка, а три дня назад появилась сыпь на руках и лице, которая переросла в жуткий отёк. Вдобавок ко всему Женька совсем обессилел. Он почти не вставал в последнюю неделю, а в последние три дня ничего не ел. Есть ему и не хотелось, но при этом всё время мучила жажда. Периодически терзала сильная боль в животе, и нападал сухой кашель.
Я попыталась встать, чтобы вытащить из сумки телефон, но Женька удержал меня.
- Не надо никуда звонить, Альбинка. Ну их, этих врачей с больницами, в ж..! Если уж мне суждено умереть, пусть я умру на твоих руках. Я и так уже все сроки пережил. Мы, детдомовские…
- Во-первых, ты не детдомовский. Ты мой. Во-вторых, умирать тебе рано, потому что у меня нет красивого чёрного платья, чтобы достойно выглядеть на твоих похоронах. Так что живи, ну тебя в ж...!
От неожиданности Евгений выпустил мои руки, и я побежала в прихожую.
- Альбинка-перчинка… - Услышала я за своей спиной. – Как я скучал без тебя!
- Отёк... Зрительные галлюцинации… Спутанное сознание… Расстройство желудка… Истощение… Боль…
Симптомов было столько, что, кажется, даже видавшая виды оператор схлопотала шок. Скорая приехала достаточно быстро, учитывая наше расположение и непростую дорожную ситуацию.
Пока она ехала, я успела собрать Женьке сумку. Хотела переодеть его в чистую одежду, но оставила эту затею. Я не знала, в каком состоянии его кожа на теле и что за болезни гнездятся внутри него. Возможно, любые прикосновения причиняют любимому адскую боль. Нечего его мучить.
- Брось эти тряпки! Посиди со мной,  - просил Женька.
Я послушно присела на краешек дивана, осторожно обняла больного за плечи и почувствовала тот же необычный, химозный запах, который слабо полоснул по моему носу, когда я входила в квартиру.
На какое-то время мы с Женькой замерли в осторожных полу-объятиях. Потом он попросил воды.
- Кажется, там что-то ещё осталось на дне в последней бутылке. А в фильтре выросла какая-то хреновина.
Я подумала, что Женька снова бредит, но, войдя в кухню, убедилась, что нет. На кассете фильтра и в самом деле выросла «какая-то хреновина». Это были диковинные полупрозрачные кристаллы жёлтой и коричневой расцветок.
- Женечка, ты пил воду из фильтра? – Спросила я, подавая ему стакан питьевой воды из канистры.
Женька с жадностью припал к стакану, а после ответил:
- В последний раз я из него пил дней пять назад. Чай заваривал. Потом я нечаянно смахнул фильтр со стола, и кувшин треснул. С тех пор я пил только воду из бутылок, но её почти не осталось… Это было уже неважно. Я знал, что больше не встану.
- Ты опять за своё? Не надо, родной. Почему ты не позвонил и не написал мне, что болен? Я бы сразу вылетела…
- Я не для того тебя завёл, чтобы ты горшки за мной носила и наблюдала весь этот ужас! – Резко выпалил Женька.
Он меня завёл! Прелестно! Впрочем, говорим же мы «завести ребёнка», например, или «завести друзей».
- А для чего же ты меня завёл? – Поинтересовалась я ласково.
- Чтобы любить! – Обрубил Женька. – Знаешь, Альбинка, я безумно рад тебе, но я и сейчас не в восторге от того, что ты видишь меня таким.
- Каким? – Спросила я, через силу улыбаясь. – У тебя опухли руки и лицо, но ты не перестал от этого быть Евгением Марченко, Женечкой, моим любимым мужчиной…
- Ты сказала, что я твой, а не детдомовский… Альбинка, это правда? Ты всё ещё хочешь оставаться со мной? Может, ты кого-то присмотрела там, в Ростове… Я ведь уже сделал для тебя всё, что мог…
- Прекрати молоть чушь! – Рассердилась я. – Как тебе такое в голову приходит?
- Ты не захотела расписаться со мной, Альбинка, - промолвил он с горечью.
- Мы обязательно поговорим об этом, когда ты выздоровеешь, родной, - заверила я Женьку. – Я очень хочу быть с тобой. Я люблю тебя. Ты самый лучший на свете!
- А если не выздоровею? Тебе даже доля в наследстве не достанется. Я не успел обеспечить тебя как следует, Альбинка-пушинка. Дядька Женька дурак.
- Дядька Женька умнее всех. Альбинка любит своего дядьку Женьку. Мальчишки дядьку Женьку обожают. Все любят дядьку Женьку! Ты бы видел, какой переполох начался в Ростовском клубе, когда стало известно, что с тобой случилась беда…
До приезда Скорой я рассказывала Женечке, какой он замечательный и как он мне нужен. Женька слушал и улыбался. Постепенно глаза его начали слипаться. Кажется, он очень устал от всего, что произошло за утро.
Когда бригада, наконец, прибыла, я рассказала обо всём, что застала дома и передала Женькины слова. Сам он уже не в силах был разговаривать. Его неумолимо клонило в сон. Я показала врачам фильтр с причудливыми кристаллами, из которого Женя пил воду несколько дней назад. Строгая докторша средних лет велела взять его с собой.
Молоденький медбрат каким-то образом смог узнать Евгения Марченко. Он оказался потомственным болельщиком. 
Женьку срочно госпитализировали в реанимацию Центральной клинической больницы. Так как я официально не приходилась ему никем, вход туда мне был заказан. Ближайшие три дня были самыми страшными и напряжёнными в моей жизни.
Через день был готов анализ содержимого фильтра. Оно оказалось гремучей смесью каких-то редких химических соединений. Следы тех же соединений были обнаружены в крови Женечки. Тем, как они попали в наш фильтр, заинтересовались правоохранители.
Поначалу Женька не хотел ничего говорить на эту тему, но ему сказали, что отвечать за всё буду я как главная подозреваемая, и любимому пришлось рассказать всё.
Следствие установило, что в первые дни отпуска Евгения Марченко несколько раз навещала его бывшая жена Татьяна. Она решила, что мой отъезд означал разрыв наших отношений, и решила вернуть Женьку, по которому, оказывается, до сих пор очень страдала. Она пыталась ухаживать за ним, проявляя гораздо больше нежности, чем это требовалось в уходе за больным простудой, говорила о том, как ей и девочкам трудно без него, убеждала, что воссоединение семьи – это самое правильное, признавалась в любви.
Женька в своей обычной резкой и категоричной манере отверг её помощь, любовь и предложение воссоединиться. Он сказал, что любит только меня, а с ней не видит своего будущего. Татьяна навестила бывшего мужа ещё раз и потом уже не появлялась.
После этого у Евгения и началось то самое неукротимое расстройство желудка, а ещё его телефон разрядился, но зарядное устройство как сквозь землю провалилось. Сначала Женька пытался искать его, но после, обессилев, забыл даже думать о нём. Впрочем, он в любом случае не собирался никому писать и звонить, и даже помощь своих воспитанников Даника и Никиты не принял.
Когда к Татьяне нагрянули оперативники, она сразу во всём созналась.
Татьяна – химик по образованию. Она с ранней молодости занимается наукой. Защитила кандидатскую, теперь вот докторскую дописывает. Она приобрела в обычном супермаркете сменную кассету для фильтра-кувшина той же марки, что был наш фильтр, и наполнила её смесью весьма причудливого состава. Татьяна специально изготовила медленно действующий яд, его сложнее обнаружить потом в органах и тканях. Она знала, что её бывший муж не станет обращаться за медицинской помощью, что он не любит врачей и больниц, и рассчитывала, что к середине декабря Женька точно умрёт. Все будут думать, что он в отъезде, вдобавок тут праздники новогодние, и никто не поднимет тревогу раньше середины января. До этого времени яд успеет разложиться на вполне безобидные составляющие. Да и кому придёт в голову, что человека убили таким архаичным способом?
Татьяна не сказала дочкам, что их отец задержался в Москве. Они, как и все, думали, что он улетел в Ростов-на-Дону.
Покидая квартиру бывшего мужа, она на всякий случай прихватила зарядное устройство. От смартфона сложнее избавиться, и с ним проще наследить.
При всём своём остром уме Татьяна много не учла, потому что не могла знать о некоторых вещах.
Дело в том, что во многих отдалённых жилых районах Москвы и ближнего Подмосковья вода отличается повышенной жёсткостью, а Татьяне, живущей в центре, эта проблема не знакома. Мы боремся с ней при помощи специальных фильтров и покупаем питьевую воду в супермаркетах.
Что касается именно нас с Женей, тут всё ещё сложнее.
Дело в том, что Женечка не может пить даже фильтрованную воду. У него сразу начинает болеть желудок, особенно если выпьет этой воды натощак. Чай из фильтрованной воды, он переносит нормально, потому что кипячение тоже понижает жёсткость. Я думаю, все видели налёт внутри чайника. В современных электрических чайниках есть, к тому же, дополнительный фильтр, через который накипь не может проникнуть наружу.
Женька использует фильтрованную воду только чтобы вскипятить воду для чая. Именно по этой причине ему досталось гораздо меньше яда, чем рассчитывала роковая женщина Татьяна. Вдобавок, через некоторое время Женя уронил фильтр, и тот дал трещину, став непригодным к использованию.
У нас в квартире всегда хранились огромные запасы чистой питьевой воды. Я покупаю детскую, потому что она проходит дополнительную проверку. К тому времени, когда я прилетела из Ростова-на-Дону, Женечка уже фактически «отпился» чистой водой, но он мог умереть от истощения и отёка горла. Вдобавок почки могли отказать, потому что они работали уже на пределе возможностей.
В общем, Никита и Даник заметили свет в окне своего тренера очень вовремя. Очень кстати оказалась в это время и Олимпиада по программированию среди школьников в Ростове-на-Дону. Очень удачно треснул кувшин фильтра. Хорошо, что был большой запас чистой воды. В общем, только цепь счастливых случайностей спасла Женечку от смерти.
В книжках и сериалах обычно после выздоровления героя наступает сразу же полная гармония и благодать для всех. В жизни гармония наступает далеко не всегда, и даже если наступает, путь к ней гораздо более напряжён и извилист, чем в искусстве.
После выписки из больницы, что произошло аккурат к Новому году, Женечка ещё очень долго мучился сильными болями, расстройствами пищеварения, слабостью, хандрой. Он мог питаться только диетической пищей, которую я готовила для него на один раз. Кормить его нередко приходилось с ложки, потому что у Женечки не было то сил, то настроения, то того и другого сразу. Он поворачивался лицом к стене и подолгу лежал так, думая свои нелёгкие думы. Я всерьёз опасалась, что его состояние может перерасти в клиническую депрессию.
Татьяну, конечно, арестовали. Суд должен был состояться через неопределённое время, но через месяц в тюрьме Татьяна раздобыла где-то кусок верёвки и повесилась посреди ночи, когда все сокамерницы спали. Особого труда это для неё не составило, Татьяна была лёгкой, миниатюрной. Врачам не удалось её спасти. 
Арина и Полина остались без матери. Надо говорить о том, как Женечка о них переживал? Человек с менее крепкой психикой запросто мог бы сойти с ума.
Я сказала Женечке, что готова взять на себя заботу о девочках. Он очень обрадовался, но сами девочки жить с нами не захотели, предпочли отправиться к своим бабушке и деду.
Их бабушка - известный в Москве коллекционер старинных вещей, а дед, отчим Татьяны, довольно крупный чиновник от спорта. В своё время он сам познакомил свою серьёзную, увлечённую наукой приёмную дочь с молодым, подающим надежды полузащитником. Они потянулись друг другу, словно герои дворовых песен про хулигана и отличницу. Чаще всего эти песни заканчиваются свадьбой, детишками, долгой и счастливой жизнью. В реальности бывает по-разному, и предвидеть, во что выльется юный, скороспелый роман Танечки и Женечки, мать и отчим не могли.
Как бы там ни было, родители Татьяны ещё совсем не старые люди, а девочкам недалеко до совершеннолетия. Материально они обеспечены, все пути перед ними открыты. Это вам не детдом, конечно, но, всё же, как странно порой происходит в жизни: родители Жени были насквозь криминальными элементами, и мать его детей, благополучная вроде бы женщина, сгинула в итоге в тюрьме.
- Я передал им плохую карму, - заявлял Женька на полном серьёзе.
- А ещё ты передал им крепкое здоровье, внутреннюю силу и большую жизнестойкость, - дополняла я. – Всё будет хорошо, Женечка. Арина и Полина добрые, умные, способные девочки. Они во всём разберутся.
В дни новогодних каникул, ещё до смерти Татьяны, девочки навещали своего отца почти каждый день. Я старалась оставить их наедине, опасаясь, что дочкам Татьяны неприятно видеть меня. Возможно, они хотели обсудить что-то по секрету со своим папой. Однако когда я в очередной стояла в прихожей, собираясь пойти в магазин, где мне ничего не нужно, Арина окликнула меня:
- Альбина Николаевна! Можно поговорить с вами наедине?
Мы уединились с ней в кухне. Вскоре к нам присоединилась Полина.
- Почему вы всё время уходите? Вам неприятно видеть нас? Это из-за мамы?
Я, по правде сказать, растерялась.
- Нет, ну что ты… При чём здесь ваша мама? Вы с Полиной совсем другие люди и не можете отвечать за её поступки. Мне всегда приятно общаться с вами. Просто я подумала, что ваш папа уже подустал от моего общества и хочет побыть со своими детьми…
Мы с девочками рассмеялись. Напряжение постепенно ушло. Вскоре я улетела обратно в Ростов-на-Дону, который успела полюбить всем сердцем, а девочек постигла смерть матери.
В марте мы с Женей перебрались в Ростов окончательно. Я очень рада этому, потому что мне так и не удалось полюбить спальные районы Подмосковья, хотя я по-прежнему без ума от красоты нашей столицы, её безумного ритма жизни, музеев, дворцов и лесопарков. Однако до нашего с Женей окончательного отъезда в его родной город случилось ещё много всякого.
В новогоднюю ночь мы с Женькой сидели под пледом, тесно прижавшись друг к другу. Мы были вдвоём. Влад остался на праздники у Збогаров. К ним приехал Милан со всем своим большим, горластым семейством и праздник там просто кипел. Кажется, предложи кто-нибудь в тот момент Владу остаться у Збогаров навсегда, он сразу же пошёл бы домой собирать оставшиеся свои вещи.
Полина и Арина праздновали Новый год у друзей. Московские наши с Женей друзья либо думали, что он в отъезде, либо знали, что Евгений серьёзно болен, и мы наслаждались покоем, теплом и близостью друг друга. По телевизору шли бесконечные матчи и спортивные передачи, потому что мы принципиально не включаем никаких каналов, кроме спортивных. На других каналах один мрак и ужас.
Не любим мы с Женькой и новогодние огоньки. Я их не люблю просто потому, что подобное с позволения сказать искусство не в моём вкусе, а Женечке они напоминают о диких семейных празднествах его раннего детства, где алкоголь лился рекой, и всё заканчивалось руганью и поножовщиной.            
Женька был обрит наголо, но жёсткие, светлые волоски на его голове и щеках уже решительно пробивались наружу.
- Мне надо бы побриться, а то я колючий, - говорил он, мягко отстраняясь от меня, - могу оцарапать твою нежную кожицу.
- Успеется, - отвечала я. – Я так люблю эти твои щетинки! Они сладкие.
- Как сахарная присыпка на мармеладе? – Спрашивал Женька, смеясь.
Он поразительно хорошо запоминает мои ласковые слова и выражения. Впрочем, все другие мои слова Женька тоже запоминает очень хорошо.
- Скоро полночь, - проговорил он задумчиво. – Надо бы переодеться… Ты наденешь то платье, в котором приехала за мной на выписку?
Надо сказать, с этим платьем вышла особая история.
В день моего приезда из Ростова по дороге в больницу Женька, отчаянно борясь со сном, снова принялся вещать о своей смерти.
- Кремируй меня, Альбинка, если я умру, а прах забери с собой в Ростов, развей где-нибудь в поле… Не хочу я никаких могил с цветочками. Всё это…
- Всё это ещё очень нескоро, Женечка. Ты выздоровеешь, и я приду за тобой за тобой на выписку…
- … в красивом чёрном платье, - мрачно закончил Женька.
- Нет, Женечка. В магазинах нет достаточно красивого чёрного платья. Его ещё не сшили, и сошьют нескоро. Лучше я приду за тобой на выписку в платье с огромными красными цветами. Тебе ведь нравится, когда я одета ярко, значит, так тому и быть.
Женька мечтательно улыбнулся.
- Пусть оно будет белым с большими красными цветами… С широким поясом и пышной юбкой… Хорошо, Альбинка?
- Хорошо, милый. У меня как раз такое есть, и я давно его не надевала, - бодренько соврала я, лихорадочно соображая, где мне взять это платье.
Во мраке первых трёх дней ожидания, когда Женечка был между жизнью и смертью, я успела забыть об этом нашем разговоре. Я тогда обо всём успела забыть, и целыми днями только и делала, что лихорадочно теребила телефон в тревожном ожидании новостей. На исходе третьего дня я вышла из нашей с Женькой пустой, унылой квартиры и пошла в сторону торгового центра. У меня закончился чай, и, вообще, нельзя ведь всё время сидеть взаперти. Я и без того уже почти обезумела от напряжения.
Шагая по одному из многочисленных коридоров огромного торгового центра, я случайно наткнулась взглядом на яркое, бело-красное пятно в витрине. Притормозив возле неё, поняла, что на манекене надето как раз такое платье, о котором мы говорили с Женечкой накануне.
Рукав три четверти, облегающий лиф, а юбка пышная, почти как пачка балерины, но при этом длиной до середины икры. К нему прилагался широкий белый пояс с маленьким атласным бантиком сбоку. По кипенно-белому полю плотной шёлковой ткани были разбросаны ярко-красные маки на хрупких серовато-зелёных ножках. Я замерла на несколько секунд возле витрины, после чего быстрым шагом направилась в магазин.
Это было последнее платье. Его сняли для меня с манекена. Размер подошёл идеально.
Я стояла перед зеркалом в примерочной кабинке и ощущала под рукой приятную шёлковую гладкость. Платье было словно для меня сшито. Я вдруг поняла, что теперь точно всё будет хорошо. Почти в ту же секунду в моей сумке завибрировал телефон. Звонили из больницы с вестью о том, что Женечку из реанимации переводят в обычную палату. Напряжение последних дней спало. Я опустилась на какой-то выступ стены и просидела так, приходя в себя, довольно долго.
Платье было скорее летним, чем зимним, и скорее вечерним, чем повседневным, но я всё равно, как обещала, надела его на выписку. Женька был в полном восторге.
Вот и в новогоднюю ночь оно было на мне. Это теперь моё самое счастливое платье, но надевать его просто так я никогда не стану, только по особым случаям.
- Ты много возишься со мной, Альбинка! – Выговаривал мне Женечка в те праздничные дни. – Скоро ты возненавидишь меня.
- Не успею, - возражала я. – Это ведь не на всю жизнь. Ты скоро придёшь в себя окончательно, сможешь есть обычную еду…
- А если не скоро? – Спрашивал Женька. – Мне иногда кажется, что это навсегда и…
- Нет, ну, что ты! – Возражала я. – Доктор сказал, что всё придёт в норму в течение месяца-полутора…
- Именно, Альбинка! Месяца, а то и больше! А тебе того гляди уезжать. Я должен справляться сам!
- Я тебя не оставлю в таком состоянии, даже не думай. Попрошу на работе ещё пару недель без содержания.
- А если и за это время ничего не изменится?
- Буду решать вопрос о досрочном расторжении контракта.
- Ты понимаешь, что это значит? – Злился Женька. – Ты работаешь в клубе без году неделю, постоянно отпрашиваешься, а в довершение всего расторгаешь контракт досрочно! Да тебя больше близко не подпустят к такой работе, чьей бы женой и родственницей ты ни была! Тебе сама Божья Мать не поможет!
- Ничего, - спокойно отвечала я. – Значит, буду работать где-нибудь ещё.
- А Влад? Он только привык к команде, к новым условиям… Нет, Альбинка. Ты должна ехать после праздников в Ростов, и больше не отпрашиваться ни под какими предлогами.
В нелёгких разговорах, перепадах самочувствия и настроения мы провели первые три январских дня. Четвёртого числа позвонила моя мама. Она слёзно выпросила мой новый номер у Маргаритки взамен на обещание не допекать меня больше разговорами на тему высокой морали и семейных ценностей.
Позже мама рассказала мне, как на одном из семейных застолий её родная сестра, тётя Нина, немного «расслабившись», вдруг при всём честном народе произнесла:
- Да, Лидка, нелегко тебе пришлось… Все девчонки у тебя хорошие, кроме Альбинки: и Розка, и Лилька, и Алиска. Как вышли один раз замуж, так и живут. Одна Альбинка скачет, как блоха. Гляди-ка, молоденького нашла, а родного мужа, отца своего ребёнка, по боку! Кто так поступает?
- Как мужик какой-то! – Подлила маслица в огонёк её дочь, моя двоюродная сестра Жанна, с которой мы дрались насмерть всё детство и часть юности. Я была просто вредина, а она вредина, строившая из себя перед взрослыми ангела.
Маме кровь бросилась в лицо. До этого она тоже осуждала меня, а тут…
- Вот именно: мужик! – Выпалила она. – Когда мужчина уходит от жены с детьми, все смотрят на это сквозь пальцы, ушёл и ушёл, с кем не бывает! Жену его обвинять начинают, что, мол, плохо обращалась с бедняжечкой, за собой не следила, за недостатки выговаривала, работать и зарабатывать заставляла… А если женщина встретила свою любовь и ушла из семьи, она сразу же объявляется последней тварью! Отличная позиция! Уважаю.
Им всем не оставалось ничего другого, кроме как сменить тему разговора.    
Я была очень рада слышать в трубке голос своей дорогой мамочки, если честно. Женя и дети значили и продолжают значить для меня очень много, но родня есть родня. Мне было тоскливо без них.
- Как у тебя дела? – Спросила в тот день мать после обмена приветствиями и поздравлениями с наступившим праздником.
- Хорошо, - ответила я бодро. – Я сейчас в Москву ненадолго приехала. Работаю теперь в Ростове-на-Дону помощником психолога в футбольном клубе...
- Вы расстались с Женей? – Спросила мать.
- Нет, что ты. Вот он, рядом со мной. Мы Новый год вместе отмечали. Евгений тоже со дня на день получит назначение в Ростов.
- Влад с вами?
- Нет, он гостит у наших друзей, у Збогаров.
- Ничего себе! – Услышала я голос своего папы. – Сам Яромир Збогар принимает в гостях моего внука!
Папа рассмеялся своим громким, раскатистым смехом.
- У вас далеко не всё ладно! – Выдала вдруг мать, моментально превратившись в строгую учительницу.
Впрочем, она всегда была ею. В трудные девяностые годы родители ненадолго отвлеклись каждый от своего призвания, а после, когда ситуация в стране улучшилась, вернулись к нему. Правда, нынешней осенью оба вышли на пенсию, переселились на дачу и, утеплив её и оборудовав всем необходимым для постоянного проживания, организовали целое садово-парковое хозяйство. Обожаю своих стариков! Они постоянно пробуют что-то новое, и в свои шестьдесят шесть и шестьдесят восемь лет вполне бодры и активны.
Я никогда не могла лгать своей матери. Вот и в тот момент после недолгих препирательств «раскололась».
Конечно, я не стала рассказывать по телефону о криминальной составляющей. Сказала только, что Женечка очень болен, и мне приходится брать длительный отпуск без содержания, чтобы ухаживать за ним, и что, возможно, работу, о которой я так давно и бесплодно мечтала в каменных джунглях ближнего Подмосковья, придётся оставить. Ещё поведала, что ума не приложу, как быть теперь с Владом.
Нечеловеческим усилием воли я сдерживала при этом слёзы, потому что слишком хорошо знала, как Женечка на них реагирует. Расстраивать его сейчас было бы ещё одним преступлением против него.
Родители охали и ахали, выслушивая мой рассказ о наших злоключениях. Закончив, наконец, этот тягостный разговор, я почувствовала себя отвратительным человеком. Вынесла сор из избы, расстроила родителей. Да и Женька, слыша всё это, явно не испытывает радости.
Я прошла к нему в спальню, обняла и уткнулась лицом в его костлявую грудь. Он обнял меня левой рукой, а правой принялся гладить по волосам.
- Ничего, Альбинка-пушинка. Всё образуется. Я побуду один. Ничего со мной не случится…
- Не случится?! – Взорвалась я. – Ты это уже говорил перед моим отъездом! И что? Никуда я от тебя теперь не уеду дольше, чем на три дня! И с Владом ничего не сделается, поживёт до твоего назначения у Збогаров! Я поеду в Ростов только вместе с тобой, слышишь?
Я далеко не сразу заметила, что из глаз моих буквально во все стороны брызжут горячие слёзы. Женька смотрел на меня растерянно. Он выглядел сейчас побитым, ощипанным воробьём. Но это мой воробей, я никому его не отдам и не променяю ни на одного ясного сокола, будь он даже красивее самого Яромира Збогара!
Мои бурные излияния прервал телефонный вызов. 
Снова звонила мать. Они с отцом предлагали пожить у нас и присмотреть за больным Женечкой в моё отсутствие, пока это будет необходимо.
- Нам не трудно, - говорила мама. – На работу идти не нужно, сезон садовых хлопот ещё не наступил. Можем хоть до весны у вас прожить. Вы с Владиком в Ростове пока поживёте, а Женечка приедет к вам, как выздоровеет.
- Спасибо, мам, - поблагодарила я, размазывая слёзы по лицу. – Мы с Женей сейчас посоветуемся, и я перезвоню, хорошо?
- Хорошо, Альбина. Ты только не плачь. Не расстраивай Женечку.
Откуда она знает, что Женька расстраивается из-за моих слёз? А как смогла понять, что у нас дела ни к чёрту? Я ведь бодреньким голосом обо всём рапортовала. Это навсегда останется загадкой для меня.
Я передала Женьке предложение родителей. Он неожиданно легко согласился. Кажется, Женечка сейчас согласился бы на всё, только бы я перестала, наконец, реветь.
- Тебе надо ехать, Альбинка. Психология – твоё призвание, а варить мне кашу и поправлять подушки успеешь ещё на пенсии! – Женька рассмеялся своим резким смехом, но быстро посерьёзнел и добавил: - И, вообще, нехорошо это, что мы Ярека с Яной напрягаем. Я и без того дал маху намедни…
Дело в том, что как только Женьке стало чуть лучше, я принесла в больницу его телефон, чтобы он не скучал в моё отсутствие. Женька сразу же написал Яреку целое послание с просьбой не оставить меня и Влада своим вниманием и в случае чего замолвить за нас словечко перед руководством клуба.
Ярек подумал, будто Женька решил, что его назначение в Ростов может сорваться и принялся успокаивать, что он, мол, слышал от надёжных информаторов: назначение обязательно будет. Женьку в Ростове очень ждут, и всё уже готово к его приезду.
Евгений возразил на это, что он имеет в виду совсем не этот глобальный вопрос, а всего-навсего свою возможную скорую кончину. Альбинка слышать о таких вещах не хочет, так хоть с нормальным мужиком этот вопрос обсудить!
Через некоторое время мне позвонила перепуганная Янина. Ярек два часа проплакал, молясь за Женьку, и у него поднялось давление. Ей с трудом удалось впихнуть мужу лекарства и уложить в постель. Психика  спортсмена-профессионала – штука весьма подвижная и довольно хрупкая.
- Что с Женей? Всё настолько плохо? – Спрашивала Яна встревоженно.
- Доктора сказали, что жизнь его вне опасности, но лечение и реабилитация будут ещё достаточно долгими. Скажи Яреку, пусть не принимает близко к сердцу. Просто Женька очень переживает за нас с Владом.
- Мы все здесь за вас переживаем, - сказала Яна. – Выздоравливайте скорее!
- Спасибо, Яночка. Я обязательно поговорю с Женей, - пообещала я. – Надеюсь, такого больше не повторится.
- Ну, ты нашёл, с кем побеседовать на такие темы! – Мягко распекала я Женьку. – Ты Ярека не знаешь? Он ведь такой чувствительный! Ему вечно всех на свете жаль!
После Женька звонил Яреку и просил у него прощения. Теперь ему, конечно, неудобно напрягать Збогаров. Тем более что Ярек готов гору плечом подвинуть, только бы Женька был спокоен за нас с Владом и, главное, перестал умирать.
Через день мои родители были у нас, и мы поделились с ними всеми подробностями того, что произошло. Мама плакала, обнимала и жалела нас обоих.
- Бедненькие вы мои! Это надо же такому случиться! – Приговаривала она. – Я знаю, вы, молодые, не любите, когда вас жалеют… Но мне можно! Я старуха.
Это она кокетничает. На самом деле мама следит за модой, с учётом возрастных особенностей, конечно, и тщательно ухаживает за собой. Женька поразился тому, как молодо они оба с отцом выглядят.
Я взяла с Женьки слово, что если у него не заладятся отношения с моими родителями, он напишет мне об этом сразу же, и, почти спокойная, улетела после праздников в Ростов.
Татьяна покончила с собой примерно через неделю после моего отъезда. На похороны Женька ходил с моим отцом. Тот побоялся отпускать его одного, и не зря. Состояние Женечки после этого потрясения ухудшилось. 
Наша временная, но такая долгая разлука, болезнь, «путешествие» на грань жизни и смерти, арест и самоубийство Татьяны…
Вдобавок любимый очень расстроился из-за того, что девочки отказались жить с нами. Ему, как и любому родителю, трудно было смириться с тем, что они уже почти совсем взрослые, и с их мнением приходится считаться. Мы много говорили на эту тему вечерами по скайпу. Постепенно Женечка начал успокаиваться, и к середине февраля ему стало существенно лучше. Наша любовь, забота моих родителей, поддержка друзей и крепкий от природы организм моего любимого мужчины сделали для этого всё возможное.
Сначала из заснеженного Подмосковья в плачущий дождями Ростов мне приходили примерно такие сообщения от мамы: «В одиннадцать часов сильно разболелся живот. Пришлось колоть обезболивающие. Настроения никакого нет. Аппетита тоже». Или: «Женечка сильно простудился на похоронах. Вызвали врача. Принимать лекарства отказывается. Лечимся народными методами».
Потом их характер сменился. «Женечка отдыхает после обеда. Перед этим проговорили два часа. Он очень любит тебя, Альбинка». Или: «Полдня обсуждали педагогические проблемы. Женька буквально горит своим делом! Отличный парень».
Ближе к нашему с Владом приезду мать писала: «Сегодня ходили в Третьяковку. Мне очень понравилось, но отца с Женечкой я, кажется, немножко замучила». «Вчера ходили смотреть баскетбольный матч. Мужчины в восторге, а мне не очень понравилось. Сплошная нервотрёпка!» «Сегодня в гордом одиночестве занимаюсь собой. Отец с Женечкой ушли в спортзал. Николай решил поработать над своей физической формой».
Мы с Владом прилетели из Ростова в канун мужского праздника с чемоданом подарков для папы и Женечки. Нашлось в нём место и гостинцам для мамы, но для Женьки столько всего напередавали, что часть даров пришлось оставить в Ростове до нашего с ним приезда.
В тот день пришли некоторые Женькины друзья и воспитанники, чтобы поздравить своего тренера с праздником. В квартире воцарился самый настоящий переполох, но он был весёлым, и все ему были рады. Это гораздо лучше, чем вялотекущая якобы жизнь в тишине и пустоте.
Улучив минутку, Женька взял меня за руку и мягко потянул в нашу с ним спальню.
- Я давно хотел поговорить с тобой, Альбинка-картинка… Какая же ты у меня красивая!.. Только сядь, прошу тебя. Да, лучше сюда.
Я уселась на банкетку, а Женька расположился на пушистом ковре возле моих ног. Он смотрел на меня снизу вверх, и в глазах его плескалось необъятное море любви, радости и чего-то ещё, чему я сразу не смогла подобрать определение. Думаю, это было умиротворение. Умиротворение оттого, что…
- Я всё понял, Альбинка. Мы до сих пор с тобой не женаты, потому что я всё делал неправильно. Хотел, чтобы ты стала моей женой, а сам твердил, как попугай, про какую-то роспись… Кто же так делает предложение? Но ты не думай, на этот раз я подготовился. – Женька достал из кармана голубую бархатную коробочку, открыл её, протянул мне и сказал: - Будь моей женой, Альбинушка. Я не могу без тебя. Я люблю тебя так, что дух захватывает! Ты согласна? Что ты смеёшься? Альбина! Альбинка!
Когда Женька открыл коробочку, я ожидала увидеть там всё, что угодно, только не это. Голубой бархат перед моими глазами вспыхнул вдруг золотом и… подмигнул красненьким! В коробочке лежало массивное золотое кольцо с рубинами. По виду оно было почти таким же, как у моей любимой в детстве райкомши, но отличия всё же были.
Моё обручальное кольцо не сплошное, а резное, причём резьба его очень затейлива. Я до сих пор обожаю рассматривать её. Это успокаивает и помогает собраться. Ещё на кольце райкомши, я это хорошо помнила, был один крупный рубин, а здесь рубинчиков целых три, но они маленькие. Вдобавок моё обручальное кольцо усеивают тут и там мелкие бриллиантики.
- Тебе не понравилось кольцо? – Огорчённо спросил Женька.
На него было невозможно смотреть, так он расстроился. Ещё бы! Человек всё обдумывал, готовился, выбирал кольцо, репетировал слова, а дурочка Альбинка хохочет так, что звенят стеклянные пластинки в люстре.
Я обняла Женечку, притянула к себе его голову, которая имела теперь вполне обычный вид, густо покрывшись жёсткими, светлыми волосами и прошептала ему в самое ухо:
- Я согласна быть твоей женой, Белянчик! И кольцо мне очень-очень нравится! Я с детства о таком мечтала. Оно мне даже снилось, причём совсем недавно.
Последнее было чистой правдой. Я в тот день даже в соннике посмотрела, к чему снится кольцо. Там было написано, что к обручению.
- Серьёзно? – Обрадовался Женька. – Я просто счастлив! Я уже успел подумать, что опять сделал что-то не так или какую-то глупость сморозил… Дядька Женька ведь необразованный… А меня теперь зовут Белянчик? – Женька смотрел на меня всё тем же переполненным любовью взглядом, но в глазах его теперь ещё и прыгали весёлые искорки.
Я молча кивнула в ответ, и губы наши слились в самом крепком на свете поцелуе.
- Иди ко мне, Альбинушка, любимая, - прошептал Женька, привлекая меня к себе. – Я по тебе истосковался… иссохся…
Примерно через полчаса мы вышли, наконец, из спальни. В кухне и гостиной полным ходом шло приготовление к застолью, в которое плавно переросло приготовление к чаепитию. Если моя мама начинает накрывать стол, остановиться она уже не может. Похоже, это у нас с ней фамильное.
Сама мать хлопотала возле плиты, а отец, Влад, Никита с Даником и миниатюрный байкер Андрюха сновали туда-сюда, уставляя стол всё новыми и новыми блюдами под одобрительный гул остальных гостей. Блюда уже толком некуда было ставить, но кого это волнует, когда на дворе того и гляди наступит праздник, а в доме столько гостей!
- Минуточку внимания! – Сказала я, хлопая в ладоши и останавливаясь на полпути в кухню. – У меня объявление для всех.
Разговоры тут же смолкли, и на меня уставились примерно полтора десятка внимательных глаз. В них читались тревога, недоумение, ожидание, радостное и не очень. «Какие же все люди разные!» - Подумалось мне уже в который раз за мою сумбурную, переменчивую жизнь.
- В следующем месяце состоится бракосочетание легенды мирового и российского футбола, главного тренера юниоров футбольного клуба «Ростов» и замечательного человека Евгения Марченко…
- … с Альбиной Макаровой, подающим надежды спортивным психологом, а также самой красивой, умной и доброй женщины на свете! – Торжественно завершил Женька своим резким и жёстким, словно наждак голосом.
В следующую секунду грянуло такое громогласное «Ура!», что мне показалось, будто во всём доме завибрировали стены. Все подходили к нам, обнимали, поздравляли. Мать расплакалась. Отец, кажется, тоже смахивал скупую мужскую слезу.
После мы уединились с Даником и Никитой в кухне. Для них у меня тоже был подарок. Мы с Владом решили подарить братьям недельный тур в Прагу на весенние каникулы. Ребята очень обрадовались и принялись меня благодарить, но я сказала им, что это как раз я должна быть признательна им до конца жизни, ведь, если бы не они, моего любимого мужчины уже не было бы на свете.
Наша с Женечкой свадьба состоялась через месяц с небольшим в Ростове. Она пришлась как раз на мой день рожденья тридцатого марта.
- Ты не возражаешь против этой даты? – Спросил меня Женечка в ЗАГСе. – А то получается, что мы вроде как крадём у тебя праздник…
- Это самый лучший подарок ко дню рождения, какой я только могла себе представить! – Возразила я.
- Как твоё согласие, - улыбнулся Женька. – Это был лучший подарок на двадцать третье февраля в моей жизни.
На торжество по случаю нашей с Женькой свадьбы пришли и приехали все наши с ним многочисленные друзья, мои родители, Артём и Маргаритка с семьями. Даже мои сёстры с мужьями, простив меня, так уж и быть, за мою переломанную семейную жизнь, тоже прибыли. В свидетели мы взяли, конечно, Ярека и Яну. У них в положенный срок родился замечательный мальчик Всеволод, и он с двумя своими старшими братьями, Вовочкой и Вадиком, тоже присутствовал на нашей с Женькой свадьбе. Праздник получился многолюдным и ярким.
Такого ещё никогда не было в моей жизни! Два раза случалась торопливая регистрация в ЗАГСе, и один раз дело закончилось несбывшимися мечтами о красивой свадьбе.
Мой муж Евгений, кажется, наконец, выбросил из головы мысль о том, что я могу в любой момент его оставить, а я больше не вспоминаю о нашей с ним разнице в возрасте. Я стараюсь думать о возрасте как таковом, как можно реже. Если зацикливаться на том, что и в каком возрасте тебе полагается, а что нет, рискуешь пропустить мимо себя свою собственную жизнь, а это самое страшное, что может случиться с человеком.