Два блока Мальборо Юрий Угроватый

             
                ***
                1
Ниссан «Патрол» нёсся по пустыне, поднимая за собой огромный серый шлейф. Машина Скрябина тащилась далеко позади. «Понятно, не хочет глотать пыль, я бы тоже на его месте отстал. К тому же есть повод доложить на брифинге о сумасшедших русских, гоняющих за сотню».
— Игорь, сколько можно! Ну, куда ты несёшься?
— Да брось, старик, ровная дорога. Где ещё поотжигать?
— И повороты! Я же тебе объяснял, как проходить: притормаживая, докручивать руль в несколько приёмов.
— Да не парься ты! Надоело: сидишь и над ухом гундишь, как старый дед. Я — мальчик взрослый, сам за себя отвечаю.
— А ты, взрослый мальчик, не забыл, что я начальник патруля?
— Ой, Углов, достал уже! Да помню я, помню, кто начальник патруля.
— Ладно, я понял, что ты — водитель «ас», сижу и молчу. Смотри не угробь нас обоих.
—  Не ссы, старичок, всё под контролем!
         Игорь Зарубин, по кличке «Заруба», сел за руль три месяца назад. Каким образом ему удалось сдать экзамены по вождению, непонятно. Ясно одно — шофёром он был нулевым. Однако, ежедневные поездки по пустыне вселили в него неоправданную уверенность. Водил машину исключительно одной рукой. Другая при этом небрежно лежала на дверце. Вероятно, Игорёк в эти моменты, чувствовал себя героем голливудского фильма, летящим на очередные разборки. Впереди показался крутой поворот. Под ложечкой неприятно засосало. Предчувствие редко обманывало Углова, но он сдержался.  Водила одной рукой резко крутанул руль, и машину понесло юзом. Ниссан выбросило с дороги, сильно наклонило набок, левые колёса повисли в воздухе. Что-то хряснуло, раздались хлопки, и машина всем своим весом с грохотом опустилась на четыре точки. Мотор заглох.
— От, б…ь, я же…
— Ну, что, лётчик, доигрался?
— Почему лётчик?
— Так ты, ведь, крутой, по пустыне летишь, в советах не нуждаешься. Водишь одной рукой…
— Слушай, Юра, наверное, резина бракованная.
— Голова у тебя бракованная.
Вылезли из машины. Обе правые покрышки были порваны острыми, как бритва, камнями.
— Ну, что, я тебя предупреждал?
— Да, не спорю я…
— Ещё бы ты спорил. На прошлой неделе у тебя покрышка рванула, а теперь две. Так что бери инструменты и меняй живенько колёса. Хорошо ещё, что две машины в патруле, а то бы без второй запаски пришлось позагорать. Не доходит через голову, дойдёт через руки. Вперёд! И учти— помогать не буду.
       Подъехала вторая машина. За рулём сидел француз с русской фамилией Скрябин. Ни с одним из «русаков», как наши сами себя называли, у него не складывались отношения. Причиной была его фамилия. Прочитав её на нагрудной нашивке француза, очередной русский заводил разговор о российских корнях, намекая на великого композитора. Это приводило Скрябина в бешенство. Он неожиданно начинал возмущаться, что знать не знает ни о каких российских корнях и никогда не слышал о таком композиторе. Рассказы наивных русских о величии музыканта и объяснения, что быть его потомком почётно, приводило француза в ещё большую ярость. И, обычно, такое общение заканчивалось словами: «Терпеть не могу русских!». Соответственно, «наши» отвечали взаимностью, ещё раз убеждаясь в гнусном характере «френчей».
— Ну, что и следовало ожидать: сумашедшие русские угробили машину.
— Допустим не угробили, а повредили колёса. Я Юрию говорил, что резина бракованная.
— Молчи уж, адский водитель!
— И что теперь будем делать? — с нескрываемым злорадством спросил француз.
— Всё просто. Сейчас Игорь даст нам мастер-класс по замене колёс. Правда, Игорёк?
— Да, без проблем!
Звучало, как всегда в исполнении Зарубы лихо, хотя замена двух колёс на пятидесятиградусной жаре грозила стать серьёзной проблемой.
— Вот пусть, кто не умеет водить машину, тот и меняет! — с издёвкой произнёс Скрябин.
— Золотые слова. Игорь — вперёд!
Первое колесо далось лихачу с большим трудом. Домкрат под тяжестью двухтонной машины всё время уходил в песок. Не помогали и доски, которые наблюдатели всегда возили с собой на такой случай. Форма на Зарубе от этих «упражнений» взмокла за пять минут. Пожалев горе-мастера, на выручку пришёл Анхель Перейра — капитан гондурасской жандармерии. Он подтаскивал тяжеленные колёса, подавал инструменты, а потом и вовсе заменил бесполезного в этой работе Игоря. И дело сразу пошло быстрее. Чувствовалось, что Анхель очень хотел быть нужным. Объяснялось это тем, что он и его соотечественник Хосе представляли собой довольно жалкую парочку, к которой многие в группе военных наблюдателей относились с пренебрежением. «Гондурасы» совсем не знали английского, не разбирались в компьютере, да и машину водили плохо. Не добавляла им популярности и принадлежность к жандармерии.
         Скрябин тем временем прощупывал Углова на предмет дальнейших действий:
  — Полагаю, без единой целой запаски нам стоит вернуться на базу.
   Углов понимал, что на кону не только репутация русских, но и его собственная, как заместителя командира.
 — Дидье, ты ведь знаешь, что решение за начальником патруля. Значит его буду принимать я! Нам поставлена задача: переписать кочевников, живущих в пустыне. Без этого не провести референдум о будущем этой территории. Мы совсем близко от цели, поэтому поедем в стойбище бедуинов. Я сам сяду за руль. Шансы пробить третье колесо невелики.
Его доводы, вероятно, не удовлетворили француза, пробурчавшего что-то себе под нос про ненормальных русских. Впрочем, Углов сделал вид, что ничего не слышал.
     Тем временем Анхель с Зарубой приступили к замене второго колеса. Глядя на мокрых и усталых офицеров, Углов всё-таки не удержался и включился в работу. Наконец, с ремонтом было покончено и патруль двинулся к цели.
                ***
                2
        Стойбище нашли не сразу. Координаты, по которым его засекли с вертолёта, уже устарели. Но то что оставалось постоянным всегда, это старый колодец на карте. У него-то они и обнаружили стадо.       
          Мужчина, лет пятидесяти на вид, одетый в какие-то лохмотья, поил животных из кожаного ведра. Он размеренными движениями раз за разом опускал его в колодец и аккуратно, чтобы не расплескать, поднимал на поверхность. Ему помогал мальчик-подросток. Углов поздоровался:
— Салам алейкум,
— Алейкум ас салам, — ответил тот сдержанно улыбнувшись, обнажив при этом два жёлто-чёрных зуба.
— А где хозяин?
— Я —  хозяин. — Произнёс на ломаном английском сухой, как пустынный кустарник, бедуин.
—Так ты говоришь на английском?
— Нет, мистер, но я могу по-французски.
Скрябин с превосходством посмотрел на Углова. С горем пополам удалось объяснить бедуину цель своего визита. Однако, он сразу дал понять, что отвлекаться от водопоя не намерен. И сможет уделить гостям внимание, лишь когда закончит.
Мужчина, который назвался Махмудом, продолжал невозмутимо, не обращая внимание на посторонних, поить животных. При этом он что-то подробно объяснял мальчику. Углов подошёл к колодцу и заглянул вниз. Широкое жерло, обложенное булыжниками, уходило глубоко под землю.
— Дидье, спроси какая глубина у колодца?
— Говорит, что точно не знает. Скорее всего метров семьдесят- восемьдесят.
Юрий прикинул, что если высота третьего этажа примерно десять метров, то выходит, что глубина колодца равна двадцатиэтажному дому. Брошенный камешек, летевший чуть ли не полминуты, подтвердил расчёты. Кто построил этот колодец и когда? Рядом не было видно отвалов земли, которую извлекли наверх, добираясь до воды. Быть может с времени постройки прошли столетия и землю размело ветрами?
Углов с интересом смотрел на водопой животных. Махмуд не торопясь доставал из глубины одно ведро для верблюдов, другое — козам и овцам, выливая его в раздолбанное деревянное корыто. Те с жадностью набрасывались на питьё, отталкивая друг друга, пронзительно вереща. Верблюды, ожидая очереди, вели себя совсем по-другому. Мальчик подводил их к колодцу по одному. Каждый молча ждал очередную порцию воды, нетерпеливо переступая ногами, чем выдавал своё волнение. Наконец, когда Махмуд ставил перед ним десятилитровое ведро, верблюд нагибал шею и делал один долгожданный глоток, издавая еле слышный свистящий звук: «с-с-с». Вода моментально исчезала. Удивлённые офицеры смеялись. Это было похоже на цирковой номер.
— Как долго они пьют? — спросил Юрий, обращаясь к французу.
Тот перевёл ответ Махмуда:
— Два дня. Два дня пьют и освобождают кишечник.
В доказательство бедуин показал рукой на землю, усеянную помётом.
—А где же верблюжий?
Махмуд наклонился и поднял с земли два маленьких шарика. Потом положил их на раскрытую сморщенную ладонь, поковырял жёлтым загнутым ногтем и стал объяснять: тот, что с горошину — козий, а с вишню —верблюжий.
Углов с сомнением посмотрел на зеленоватый шарик на грязной ладони.
—Едят-то одни колючки, без воды, — пояснил бедуин, уловив недоверие окружающих.
 Наконец, дав последние указания мальчику, пригласил офицеров в шатёр.
                ***
                3
     Внутри неожиданно оказалось прохладно и просторно. Хозяин раздал гостям цветастые подушки из плотной ткани с арабскими узорами, приглашая располагаться и исчез. Откуда-то вдруг появились две женщины неопределённого возраста, одетые в чёрное, с паранджой на лицах. Они, безмолвно двигались, не поднимая глаз на гостей. Посреди шатра поставили золочёный металлический столик на низких, выгнутых ножках. Через пару минут также бесшумно принесли низенькое кресло. Оно было изящным и, похоже, старинным. Женщинам помогала худенькая девочка-подросток, лет тринадцати на вид. Подражая старшим, она тоже старалась двигаться незаметно, не привлекая к себе внимания. Однако Углов увидел, что она, расставляя посуду, украдкой бросила любопытный взгляд на мужчин. Юрий заметил голубые глаза на бронзовом от загара лице. Заныло сердце: «Как там мои дома? Девчонка по возрасту похожа на Алёнку. Да только дочка всё ещё в куклы играет, а тут давно не до игр…».
  На столе вскоре появились сверкающие чайники, латунное блюдо с лепёшками и глубокая чаша с непонятной серо-белой жидкостью. Постепенно глаза привыкли к полумраку и Углов разглядел многочисленные чёрные точки в серо-белой субстанции. Сомнения исчезли: это были мухи, полчища, которых летали повсюду. «Слава богу, что я не ем до обеда!» — пришла спасительная мысль.
          Скрябин отказ Углова от угощения осудил: на Востоке это равнозначно обиде. А ссориться с кочевником было нельзя — требовались сведения для переписи. Но Юрий не смог преодолеть природную брезгливость и стоял на своём: «Не позволяет система Иванова». На помощь пришёл второй француз:
— Дидье, это же разновидность религии — мультикультурализм. Мы должны уважать.
Скрябин с сомнением спросил Углова:
— Это правда?
— Ты о чём?
—Ну, то, что твоя система — типа религии?
Юрий не растерялся:
 — Да, конечно.
— Тогда ладно, а то я на тебя докладную решил в штаб написать. Не буду пока.
— Огромное спасибо, господин Скрябин, век не забуду вашу доброту, — съёрничал Углов.
Он знал, что его «благодарность» с упоминанием ненавистной фамилии, звучащей по-русски приведёт «френча» в бешенство. Это было своеобразной местью за сообщение о доносе.
Женщины принесли маленькие блюдца с орешками и изюмом, и растворились в полумраке шатра. Наконец, появился хозяин, удивив всех своим преображением. Если бы не два чёрно-жёлтых зуба, торчащих изо рта, узнать Махмуда в голубом саронге из тончайшей материи было просто невозможно. Довольный произведённым впечатлением он крикнул девочке: «Айгуль, принеси кальян». Чаепитие началось.               
                ***
                4
       Действия хозяина с заваркой походили на определённый ритуал. Сначала он насыпал в большой латунный чайник полпачки чая. Затем, к удивлению Углова, высыпал туда грамм двести сахара. Тоже самое проделал и со вторым чайником, залил водой и поставил оба на жаровню с углями.
Скрябин, сосредоточенно наблюдая за манипуляциями бедуина, не удержался от вопроса о количестве заварки на стакан. Оказалось, что эта крепчайшая сладкая заварка и есть чай. Никакого дополнительного кипятка, как это принято у нас, не полагалось.
    Углов, решил, что настал подходящий момент и начал задавать вопросы по переписи населения. Выяснилось, что вместе с Махмудом живут три жены и пятеро детей. Кому из них сколько лет он толком не знал. О своём возрасте поведал расплывчато: где-то от сорока пяти до пятидесяти. Когда речь зашла о скоте, насторожился и спросил: «С какой целью интересуетесь»? Никакие доводы о необходимости переписи не помогли. Хитро блеснув светло-голубыми глазами постарался увести разговор в сторону:
— Пора угощаться. Отведайте нашей бедуинской пищи. Вот молоко. Такого нигде не попробуете. Здесь смесь верблюжьего, козьего и овечьего.
— А нельзя ли из него выловить мух? — поинтересовался Анхель.
Хозяин обиделся:
— Мух вы можете не есть. А вылавливать мы ничего не станем. Не нравится наше угощение — не ешьте!
Назревал скандал. Почувствовав это, гондурасец достал из бокового кармана куртки апельсин и протянул его Айгуль, колдовавшей возле кальяна:
«Вот и у меня для вас угощение —«naranha». Скрябин объяснил на французском — «апельсин». Девочка издала радостный крик и подбежала к отцу, показывая диковинный фрукт. Он осторожно взял оранжевый плод, повертел, как бы изучая со всех сторон, надавил на него заскорузлыми пальцами с давно нестриженными ногтями. По шатру поплыл тонкий цитрусовой аромат. Махмуд одобрительно поцокал языком и вернул апельсин девочке, погладив её по голове. Схватив подарок, она с победным воплем побежала на женскую половину, откуда с любопытством выглядывали остальные дети. Послышались восторженные возгласы. Через минуту к отцу подбежал замурзанный карапуз, доедающий апельсин вместе с кожурой. Лицо Махмуда смягчилось и, позабыв о недавней обиде, он жестом указал на стол, желая продолжить угощение. Хозяин первым взял в руки чашу с молоком. Мелькнули «фирменные» кривые зубы и бедуин сделал несколько глотков, не обращая никакого внимания на плавающих там мух. Потом протянул чашу Скрябину. Тот замялся и что-то стал объяснять. Через мгновение Айгуль принесла гранёный стаканчик с водой на блестящем металлическом подносе. Француз достал из нагрудного кармана маленькую пластмассовую коробочку и высыпал на ладонь две таблетки. Углов знал, что это средство, используемое Иностранным Легионом для обеззараживания воды. Скрябин хвастался, что, приняв его, можно пить даже из лужи. Впрочем, после прошлого чаепития с бедуинскими партизанами, «умник» дней пять не слезал с горшка. Поэтому, подмигнув коллегам, он бросил спасительное средство в стакан со словами: «Двойная доза! Лучше не рисковать».
Зарубин с мрачным обречённым видом пробурчал: «Вернусь из патруля, тоже приму двойную дозу: вместо одного стакана водки выпью два»! Потом с возмущением посмотрел на Углова:
— Ну, ты, Юрец, хитрожопый. Все будут эту хрень пить, а ты нет. Здорово придумал со своей «системой Иванова».
— Так давай вместе по ней заниматься: обливайся холодной водой, откажись от спиртного и табака.
— Обливаться я, наверное, смог бы, — рассуждал Зарубин, — а вот без бухла и сигарет… Да ни в жизнь!
— Ну, тогда — вперёд!
Углов кивком показал на Скрябина, со страдальческим лицом пьющего адскую смесь. Напарнику ничего не оставалось, как последовать примеру француза. Он закрыл глаза, вздохнул и стиснув зубы попытался процедить немного жидкости. «Фокус» не совсем удался: под пристальным взглядом хозяина Заруба поперхнулся и закашлялся.
— Кажется пару штук съел! И запил этим пойлом.
— Ничего, как у нас говорят, с мясом — оно сытнее.
— Углов, заткнись, а- то убью! Сам не пьёт, так ещё и издевается.
— Ладно, Игорёк, держись. Дома будет, что вспомнить.
Гондурасец, прежде чем пить из чаши, отдающую кислятиной жидкость, прочитал молитву на испанском. Потом зажал нос двумя пальцами и решительно сделал глоток.
Махмуд, внимательно следя за «процессом» поинтересовался, понравилось ли молоко. Дидье долго благодарил, потом что-то стал объяснять, то и дело поглядывая на Углова. Послышалось слово религия, понятное без перевода. Видимо, аргументы, приведённые французом, удовлетворили хозяина, и он продолжил приготовление чая. Наливая его понемногу в пять маленьких гранёных стаканчиков, по числу сидящих за столом, Махмуд действовал, словно напёрсточник у метро. Быстро переливал чай из стакана в стакан и постоянно менял посуду местами. В итоге, запомнить, где твой стакан было невозможно. На вопрос Скрябина: «Зачем он это делает?» —  ответил: «Во-первых — надо взбить пену. Если в стакане меньше половины пены, это плохой чай. Во-вторых, все люди—братья. Поэтому надо пить из общей посуды, а не из личных стаканчиков».
Гости обречённо слушали его наставления. Войдя в роль просветителя, хозяин с воодушевлением продолжал: «Пьёшь с гостями из одного стакана, ешь из одной посуды. Так они становятся тебе братьями, и ты как будто передаёшь им свой поцелуй». Махмуд улыбнулся, обнажив свою роскошную пару зубов. При мыслях о «братском» поцелуе Углова передёрнуло. Однако, душистый аромат, заполнивший шатёр, говорил о том, что чай был хорош. На какое-то мгновение он даже пожалел о том, что отказался от угощения, но отступать было поздно.
                ***
                5
Услышав очередной отказ Углова, бедуин помрачнел и недобро посмотрел на него. Тот, чувствуя, что недовольство хозяина нарастает, попытался сгладить неловкость. Однако, разговоры о политике не помогали. Махмуд мрачнел всё больше. Тогда Юрию пришла простая, и, как ему показалось, естественная мысль: похвалить дочку хозяина:
— Какая у вас красивая девочка! Скоро, наверное, будет невестой?
— Что, и, правда, нравится?
— Да, очень хорошенькая девушка! Лет через пять не будет отбоя от женихов.
— А зачем ждать? Забирай сейчас. Три тысячи долларов — и она твоя!
— Хорошая шутка.
— Он не шутит, — перевёл Скрябин и добавил от себя:
— Юрий, поосторожней с такими комплиментами. Похоже, он загорелся идеей продать её тебе.
         Махмуд, выпив «стопарик» чая и объяснив, что по местному поверью «первый — сладкий, как любовь», удалился на женскую половину. Вернулся минут через пять и с решительным видом принялся энергично взбивать пену для второго стакана — «крепкого, как жизнь».
    Углов успокоился, надеясь, что его комплимент обошёлся без последствий. Но не тут-то было! Хозяин резко вскинул два грязных пальца с кривыми ногтями в сторону Скрябина:
— Две тысячи долларов — и забирайте — перевёл француз.
— У меня в России жена, я не собираюсь покупать его дочь!
Видимо, Махмуд пропустил слова Углова мимо ушей.
— Айгуль, иди сюда.
Он приказал девочке повернуться кругом, желая продемонстрировать её достоинства. Бедняжка, потупив взгляд, неловко исполнила команду отца. Тот похлопал её по тощему заду и заговорщески подмигнул Углову.
— Смотри какая, в самом соку!
Юрия весь этот балаган стал раздражать. Тем более, что другие наблюдатели вовсю посмеивались над ним, ожидая развязки.
Зарубин веселился больше всех:
— А что, Юрец, будет младшей женой и по хозяйству, опять-таки, поможет.
Не дав Углову ответить, он крикнул:
— Одна тысяча долларов!
— Согласен, немедленно отозвался Махмуд.
Встревоженная Айгуль стояла молча, видимо не понимая, чем вызвано нервное возбуждение отца.
Углов взорвался:
— Тебе нужно, ты и бери!
— Нет, старичок, — не унимался Игорь, — он с тобой торгуется. Ты теперь почти его зять! Махмуд, давай за пятьсот!
 — Согласен, срывающимся голосом выкрикнул продавец.
Углов посмотрел на Скрябина, которому происходящее доставляло очевидное удовольствие:
— Дидье, объясни ему, наконец, что у меня дома жена и мне не нужная другая.
— А он говорит, что у него три жены. И это гораздо лучше, чем одна. Если какая-то не может — пойдёшь к другой.
Бедуин хитро подмигнул Углову правым глазом и продолжил:
— Научишь её всему, будет горячая, как молодая козочка.
—Нет, разговор окончен. Я никого не покупаю.
— А зря, старичок, такую красотку задёшево упускаешь, — влез Заруба, кивнув в сторону тщедушного создания.
Махмуд помрачнел ещё сильнее и объявил, что третий стакан чая —«горький, как смерть». Понимая, что сделка грозит сорваться, он решил использовать последний шанс: «Теперь, когда преломили лепёшку, выпили молоко и чай, мы стали братьями. Готов отдать Айгуль за пятьсот долларов. Только для вас — для братьев!»
Углов, делая вид, что не слышит, объявил, что пора ехать, но бедуин и не думал сдаваться.
Схватив «покупателя» за рукав, и с надеждой заглядывая в глаза прохрипел: «Двести долларов!»
Углов выдернул руку и решительно направился к выходу. Скрябин поспешил за ним на ходу, пытаясь объяснить: «Для кочевников торговля — та же битва. Если, что-то не сумел продать, это поражение. Потеря лица, позор. Вот папаша и завёлся — хочет продать дочку любой ценой».
          Наблюдатели вышли из шатра, поблагодарив хозяина и направились к машинам.
«Сто долларов! Всего сто! Почти даром» — кричал, теряя надежду вслед Махмуд.
Углов ускорил шаг, но назойливый торговец догнал его у двери автомобиля.:
— Пять блоков Мальборо! Последнее предложение.
Углов молча завёл мотор и помахал хозяину рукой. Машина тронулась. В облаке поднятой пыли виднелась только рука с двумя торчащими пальцами:
«Мистер, два! Два блока Мальборо! Подумайте, всего два блока.»
Санкт-Петербург.                Апрель 2019