Четвёртый Ярус. Палач

             Четвёртый Ярус. Военная мощь города. Здесь расположились казармы и военные плацы. Доспехи и сталь. Хмурые лица и крепкие руки. Здесь ковалась военная сила.
           Основная её роль была нести закон в массы. А ещё, не дать народу и мыслить о бунте и недовольстве. Отсюда, на нижние ярусы, протянулись длинные руки правосудия. Сплошь суды и судьи.
         Закон, для простых смертных, был быстр и суров.  Очень удобно, таким образом решать проблему перенаселения. Либо Дно, либо топор палача. Тюрьмы в городе не было. Поэтому  для виновных, вердикт всегда один,— пожизненно гнить на самом Дне. Или смерть. Многие осуждённые просили у судьи милости. Топор Палача.
          — Я не виновен,— заныл тощий бедолага, глядя на огромную колоду. На ней отчётливо были видны бурые, тёмные пятна.
         — Пошевеливайся парень. Не создавай очереди, — равнодушно сказал плечистый палач в алом колпаке и с огромным топором на плече. В его голосе не было ни грамма жалости или сочувствия. Для него, это была всего лишь работа.
             И он добросовестно подходил к делу. Одного удара, всегда хватало. Да и жаловаться, после его топора, было некому.
            В каком-то смысле, эта работа ему даже нравилась. Он разучился видеть на помосте эшафота живых людей. Так проще. Едва ступив на помост, они становились для него лишь пустыми бездушными куклами.
            Не он лишил их жизни. Их, приговорил к смерти судья, а он, просто привёл приговор в исполнение. Он был в этом убеждён и поэтому спал спокойно. Кошмары его не мучили.
           Иногда, они не желали класть голову на плаху, и тогда приходилось применять силу. Одни, рыдали и мочились под себя. Другие, сыпали проклятья и плевали ему в лицо. Кто-то уходил на тот свет достойно, не проронив не звука. Но таких, было совсем мало. В основном, они умоляли о пощаде. Это же просто работа. Он же не может их помиловать, даже если бы хотел.
            Взмах топора, — и дело сделано. Платили хорошо. Но желающих занять его место, почему-то не было. Странно, это же так просто и прибыльно.
          Он получил свои деньги и завалился в кабак. Он всю ночь дул пиво в одиночестве. Друзей, у него не было. Он готов был угощать любого, но выпить с ним никто не отваживался. Его боялись и сторонились.
              Он сидел за столом в тёмном углу, и опустошал кувшин за кувшином. Даже солдаты и стражники, основная масса посетителей, старались не смотреть в его сторону.
            Вскоре, набравшись под завязку, он, покачиваясь, вышел на улицу.
          Он брёл по ночной улице, держась одной рукой за стену, чтобы не упасть.
         «Пусть бояться!» Думалось ему.
     «Я орудие, в руках закона. Никто мне не указ. Всем головы отрублю, если нужно будет»
          Он вышел на центральную площадь, и выпитое пиво попросилось наружу. Он во что-то упёрся лбом и, задрав голову, уставился на рыцаря на коне.
           — Чего вылупился? Я закон! —  и развязав шнурки своих штанов, и бурча под нос весёлую песенку, помочился прямо на рыцаря.
             Его голова болела и была тяжела, как колода на эшафоте, язык прилип к нёбу, а руки были крепко связаны за спиной.
            Судья в парике, прокашлялся, высморкался в кружевной платок, и  произнёс:
           — За чудовищное надругательство и осквернение нашей святыни, и нашей гордости, а именно, памятника великому Гильберту Третьему! Ты, приговариваешься к пожизненному заточению на нижнем ярусе. Приговор привести в исполнение немедленно! На Дно, мерзавца!
           И деревянный молоток громко стукнул по дощечке на  столе.