12. Прошу повернуть! Прорвало

        Комнату заливал непривычно яркий свет:  старый желтый абажур  заменили на новую люстру,  и теперь вся гостиная -  и большой раздвижной круглый стол,  который при необходимости,  вот как сейчас,  становился  вовсе  огромным, овальным,  и углы, ранее пребывавшие в сумраке - вся гостиная оказалась теперь освещенной равномерно.      
        - Так намного лучше, - громко и как всегда безапелляционно высказала свое мнение Этери:  сейчас  можно рассмотреть не только наши, но и более интересные лица! И она жестом, привычным для завсегдатая выставок, указала на рисунки Бажбеука на стенах.               
               
        Сам Бажбеук,  некогда часто сидевший за этим столом,  уже умер,  но рисунки его продолжали до сих пор жить своей жизнью   в полумраке,  в котором притягивающе  мерцали знакомые с детства лица.  Сегодня  они  смотрелись по-новому:  в ярком свете ламп,  в лучах,  отраженных хрусталем подвесок,  они стали резче, подобно тому, как приобретает конечный свой вид при печатании только что проявленная фотография.    
               
        - А мне, если честно, раньше нравилось больше, - возразила Ляля на слова матери, не вызвав, однако, своим противоречием ее неудовольствия:  что бы ни говорил их поздний ребенок,  для родителей,  Этери и Гии,  это звучало восхитительно,  - Мне больше нравился полумрак этой гостиной.               
        - Темнота - друг молодежи! - поддержал ее хозяин дома, и все засмеялись. - Если молодым захочется, они смогут спуститься в сад, там уже совсем стемнело.               
        - А я помню, - улыбнулась  в ответ Ляля, - как давно уже, лет десять назад, мы стояли там, в Вашем саду под вишней.  Вы все сидели тогда на балконе, папа играл с Вами в нарды - мы слышали их стук,  даже то,  как раскатываются дробно по доске каматели - а мы стояли среди чуть колеблющихся от ветра свисающих веточек и смотрели, как проплывает в белых цветах луна.  Было так романтично!            
        - Очень! - язвительно согласился хозяин дома - до слез!  Не знаю, какую жидкость вы там тогда пролили,  но вишня после этого вскоре засохла...             
               
        Все,  даже сама Ляля,  засмеялись снова,  однако смех оказался натужным  и не смог скрыть неловкости:  эта внезапная вспышка долго скрываемого раздражения осветила вдруг,  подобно новой люстре,  то, что существовало годами, но пряталось в полутьме фальшивых улыбок - очевидную, идущую  от самого сердца глубокую неприязнь и пренебрежение.