Повесть о приходском священнике Продолжение 130

И это пройдёт...
Для Бируте

Вечером приехали Алиса с Настенькой.
-Мне сказали, вас вызывали в епархию?- после того, как мы практически молча поужинали, спросила Алиса.
 Я, не говоря ни слова, утвердительно махнул головой.
-Что-то важное?- не отставала женщина.
Сколько не молчи, а признаваться придётся. Тогда я всё, без утайки рассказал, скрывая лишь неприятные и очень горестные моменты унижения.
-И что теперь?- каким-то потухшим, обречённым голосом спросила Настенька.
-Мне нужно освободить приход, в ближайшие дни, передать дела новому настоятелю, отцу Мирону, отправиться в Анечкино. Указ с подписью архиерея лежит в моём столе,- ответил я.
-Но, так же не бывает,- продолжала Настенька и на её глазах появились слёзы.
-Как видишь,- тяжело выдохнув, произнёс я.
-И что, ничего нельзя сделать?- сказала Алиса.- Я не знаю, поехать нам, прихожанам к этому архиерею. Поговорить с ним, объяснить ситуацию. Это же какая-то катастрофа. А наш приют, наши бабулечки? Мы же за свои деньги строили. А ваш дом, в конце концов?
-Что тут уже сделаешь? Тем более, дом ведь на общину записали. А что до приюта?.. Понимаете, девочки, всё остаётся как прежде. Это меня только убирают.
-Этого достаточно, чтоб развалить всю нашу общину,- тихо всхлипывая, проговорила Настенька.- Я ни за что не стану находиться под началом настоятеля, который так бессовестно поступил со своим братом во Христе… Подумать только, а как всё прекрасно начиналось.
-Нет, так нельзя!- повысила голос Алиса.- Нужно что-то делать. Давайте поедем к отцу Василию. Обязательно позвоним Сергею Шкалину, а также Сергею Ивановичу, и…
-Мы не станем никуда ехать, никому звонить!- оборвал я Алису.- Все подобные действия приведут к огромным неприятностям, в частности для меня. В епархии предупредили, в случае неподчинения благословению епископа, меня запретят в служении.
-Ну, ладно!- сказала Алиса.- Раз так, то мы сами, якобы без вашего ведома, займёмся этим. Надо прекратить архиерейский беспредел!
-Девчата, ещё раз настоятельно прошу вас, не предпринимайте никаких действий в мою защиту. Вы сделаете только хуже. В церкви не принято ослушиваться благословения священноначалия. Бог сам всё видит. Если происходящее по Его воле, то мы вряд ли сможем как-либо противостоять! Надо смириться и отдать печаль в руки Господа. Помните, как в том стихе:
«Люди земли, не надейтесь на князей,
На человеческих сильных сынов!
Ибо спасенья нет в тленных связях,
А поищите всегда Божьих слов!»
-Пусть, Бог сам рассудит нас, а там видно будет.
Девчата, всё-таки не послушались меня. Тайком, без моего ведома, они ездили в столичную митрополию, заезжали к отцу Василию, разговаривали со Шкалиным. Но, как я и предполагал, ничего в своём предприятии, не преуспели. В митрополии лишь развели руками, сказав, что не вправе вмешиваться в действия правящего архиерея соседней епархии. Отец Василий тоже ничем не в силах был помочь. А публичный резонанс, который мог создать Шкалин, очень сильно навредил бы мне, а ещё внутренней репутации самой церкви. Поэтому отец Василий строго настрого запретил, вытягивать мою личную проблему в средства массовой информации.
Анечкино, это крохотное село, граничащее с Покровским. Его отделяла от посёлка узенькая, мелководная речушка Анечка. Не трудно догадаться откуда взялось название населенного пункта. Всё село составляли с десяток домиков, теснившихся вдоль проезжей части, с одной лишь правой стороны. Второй десяток хаотично рассеивался небольшими усадьбами среди лесных просек и дубовых полянок густого, дремучего леса, уходящего непроходимыми чащами далеко за пределы района. К проезжей части примыкала широкая дорога, сделанная из бетонных плит, ведущая к нескольким двух и трёхэтажным «сталинкам». Эти дома служили квартирами для работников железнодорожной станции, к которой от Анечкино рукой подать, а также специалистов тепловой электростанции.
Место, которое выделили под постройку храма, находилось просто в райском уголке и сразу привлекало, пленяло, приковывало к себе внимание. Обширная поляна, среди тонконогих сосен, клёнов и ольхи, скрывала от себя весь хаос цивилизации. Речушка Анечка вгрызалась в самые пороги глинистых холмов, образуя неподалёку несколько запущенных озёр с запахом болотной тины и древесной гнили. Я просто с первого взгляда влюбился в этот чудесный уголок природного искусства. А ещё название- доброе, ласковое, связующее меня с моей Аней, не давая увянуть памяти о ней. Наверное, это утешение Божье, за ту несправедливость, какую пришлось перенести.
С помощью моих добрых прихожан, перевезли необходимые вещи в простенькую хибарку, доставшуюся в наследство Алисе от той самой Евдокии Ильиничной, за которой она, по благословению отца Александра, ухаживала до смерти.
-Кто бы мог подумать, что дом моей бабулечки, так придётся кстати впоследствии,- говорила Алиса.- Дивны дела твои Господи! Как всё в жизни чудесно, промыслительно.
Хибарка представляла собой далеко не хоромы, но жить можно было. Просторная прихожая, она же столовая с большой печкой и лежанкой. А ещё две крохотные комнатки, вполне себе сходили за детскую и спальню. Ну и кухня с огромной плитой, печью и казаном, который можно было подогревать дровами. Видимо, для купания. Домик ветхий, осунувшийся, но очень уютный. Чувствовалась в нём необъяснимая умиротворённость, спокойствие и даже благодать.
Через неделю, по переезде, решили сделать такое себе новоселье. Не смотря на перевод, прихожане меня не оставляли. Алиса с Настенькой, как прежде, приезжали почти ежедневно. Аля практически весь день находилась у меня, здорово помогая по хозяйству и с детьми. Даже Лидушка, имея давний конфликт с отцом Мироном, не захотела оставаться в Покровском приходе.
-А ко мне эта противная Вера Степановна подходила,- когда сидели за столом нашей дружной компании, сказала Настенька.- Голосок, что реченька. Просила не оставлять приют, обещала какие-то там перспективы, неимоверные, их, с отцом Мироном, планы. Только я вот посмотрела на всю эту ситуацию и решила. Вы как хотите, а моей ноги больше там не будет. Жалко наших трудов, стараний. Но, вот не лежит душа, да и к Вере Степановне с её батюшкой, увы, предвзятое отношение!
-Она и ко мне подходила. И не раз,- сказала Алиса.- Знаю же, как меня сильно любит. Только вот лесть в голосе, лукавство завуалированное, скрыть нельзя. Вы уж простите, батюшка, не сдержалась. Наговорила, что о ней и об отце Мироне думаю. Поняла, мне там тоже делать нечего. Одно беспокоит, что с нашими бабулечками станет?
-А ты там как, Алька?- спросила Настенька у совсем приунывшей девушки.
Та как-то обречённо пожала плечами и нагнув голову, еле слышно проговорила:
-Мне и деться теперь некуда. Бабка Сиволапиха назад, к себе домой сразу перебралась. Очень уж новые порядки ей не понравились. Поманиха вслед за ней. Я слышала разговор отца Мирона с Верой Степановной и ещё каким-то батюшкой. Хотят они с приюта общинный дом сделать- просфорню, мастерскую, воскресную школу. А ещё есть у них идея завести монахинь, при храме. Кельи, мол есть, жить где будет. Это всё Вера Степановна придумала. Говорит, нужно чтоб молитва, целые сутки продолжалась. Говорит, что и кандидаты в монашки уже нашлись. Приютских бабулек агитировала. Я как услышала, расстроилась сильно. В монашки уж точно не пойду. Тем более смотрят они в мою сторону, будто на врага народа. Ведьмой считают. Выгнать совесть, вроде, не позволяет. И терпят сквозь скрип в сердце.
-Да какая там совесть,- махнула рукой Алиса.- Не горюй, Алечка. Пока месть заберу тебя к себе. Дом большой, поместимся. Ну, а там видно будет.
-Ну, а что вы скажете, отец Виктор?- спросил Шота.
Я неспешно провёл взглядом всех присутствующих. Они смотрели на меня словно ожидая, какого-то судьбоносного решения. Как же я тогда был благодарен, этим чудесным людям, за то, что не бросили в такой трудный час, не отказались, не остались с тем, что привязывало их к месту, казавшимся таким дорогим для каждого из нас.
-Спаси вас Господи, за вашу доброту, участие, искреннее переживание,- сказал я.- Ещё и ещё раз убеждаюсь, какие вы все прекрасные, самые лучшие прихожане, друзья, братья и сёстры. Даже обычные слова, очень укрепляют и не дают опустить руки, впасть в отчаяние. Скажу по правде, понравилось место, которое выделили под храм в этом селе. Поистине, такой себе райский уголок. Должно быть летом, там особенно прекрасно. Только вот беда, сумею ли построить тут хоть подобие храма? Приход бедный. Я вообще не понимаю, зачем в Анечкино открывали церковь. Кто хотел, мог ходить в Покровское, здесь совсем рядом. А так, население меньше ста человек, в основном старики, да десятка три рабочих, что с железнодорожного городка.
-Что тут не понять?!- сказала Алиса.- Ясно же, амбиции Веры Степановны. Она хотела открыть столько-то там храмов. А уж остальные нюансы, её вряд ли интересуют.
-Батюшка, не переживайте,- сказал Николай.- Мы вас не оставим. Ничего, значит сюда ходить будем!
-Правильно!- поддержал его Шота.- Мне в Анечкино даже ближе, чем в тот бывший наш храм. Тем более, через лесок, да на свежем воздухе. Вах!!
Незаметно уходила зима, ещё один год моего священнического служения. Близилась пасха, а за ней летние хлопоты, сопредельные с обустраиванием нового прихода в честь великомученицы Ирины. Почему именно так назвали храм? Вера Степановна рассказывала, что когда только организовывали общину, делали документы на парафию, им здорово помогала одна женщина- хозяйка единственного в Анечкино магазина. Звали её Ирина. Это она захотела, увековечить, таким способом, о себе память, обязуясь всячески помогать в созидании новой парафии. Она же пожертвовала старый, строительный бытовой вагончик, из которого, благодаря Николаю и Плейшнерру, мы вскорости оборудовали храм. В епархии нам благословили антиминс, так что к крестопоклонной недели, на нашем приходе, совершилась первая божественная литургия. Было холодно, тесно, весьма душно, но каждый из нас проникся неописуемой радостью. Абсолютно все исповедовались, и в тот же день причастились Святых Христовых Таин. Алиса с Настенькой подарили мне новое священническое облачение, вышитое вручную. Дядя Володя Плейшнерр со Славиком прибили на крыше вагончика небольшую, самодельную маковку с цинковым крестом, и теперь несуразный, поржавевший вагончик стал больше напоминать храм. Шота был в своём репертуаре. Он принёс большой, меховой бурдюк с вином собственного приготовления и угостил всех присутствующих. Слегка захмелев, Лидушка затянула какую-то очень жалостливую псальму, Алеся тут же её подхватила и мы, на разные голоса, запели: «Слава Богу, за скорбь и за радость».
Продолжение следует...