Обскура Сомния. Глава 6. Пока смерть не разлучит

У входа в свою комнату я едва успеваю увернуться от внезапно распахнувшейся соседской двери. Немного нерасторопности и несколько мгновений промедления – и вечер бы скрасился синяком на лице, парой царапин, занозой и вконец испортившимся настроением.

– Простите! – слышится звонкое и растерянное, пока обитатель, звеня ключами, пытается протиснуться вдоль стены и одновременно запереть помещение. Получается неладно, потому что помимо себя он старается пропихнуть в коридор еще и какую-то коробку. – Одну секунду!..

Я терпеливо жду, выбора-то все равно нет. Проход узкий, едва хватает места, чтобы открыться одной двери, которые здесь почему-то, вопреки логике, должны делать это наружу. Когда возня с замком подходит к концу, и парень с коробкой разгибается в полный рост, я вижу узкое, заостренное лицо с плохо выбритым редким «пушком», хрящеватый нос с горбинкой и светлый непослушный вихор волос.
Мой сосед-программист. Я не помню имени, а оттого хмуро отмалчиваюсь в ответ на его приветливый и слегка виноватый взгляд.

Пронзительно чистые глаза созерцают меня из-за поблескивающих стекол очков, несмело и как-то смущенно.
– Извините, Зоя, – еще раз говорит парень. Отступает в сторону, давая мне возможность пройти, кивает на прощание и уходит. Несколько секунд после я зачем-то продолжаю смотреть ему вслед, пока наплыв воспоминаний не оставляет меня в покое, возвращая в реальность.
Я ничего не имею против русского произношения своего имени. Просто меня никто так не называет. Сейчас никто не называет…

Я вставляю ключ и, надавливая, потому что замок заедает, отпираю дверь и захожу в комнату. Внутри темно, свет проникает только из не зашторенного окна напротив, но и этого хватает, чтобы разглядеть узкую односпальную кровать, застеленную покрывалом, письменный стол, тумбочку, встроенный в стену шкаф для одежды и прочих вещей.
Это помещение еще меньше, чем Гараж, но зато оно – единственное тихое и спокойное место на Базе, где я могу остаться одна. Пусть мне и редко это нужно…

Я не включаю лампу, а на ощупь пробираюсь к кровати, где сажусь и запускаю руку под свешивающееся покрывало, вытягивая на свет потрепанный серый рюкзак. Его я каждый раз брала с собой, когда шла с другом в город, но если задача Хэнка, как выяснилось, состояла в поиске нужных ему деталей, то я обычно занималась кое-чем более неопределенным.

Я собирала воспоминания…

Поглаживаю рюкзак, прислушиваясь к внутренним ощущениям: пальцы встречают затертую до гладкости жесткую ткань, я тянусь к язычку молнии, но еще не успев потянуть за него, неожиданно вспоминаю о самом главном.

В тумбочке у стола, в отделении, заваленном отчетными бумагами и макулатурой, в недоступном для любопытного взгляда месте лежит круглая коробочка размером с ладонь и толщиной с полтора пальца. Верхняя пластиковая крышка, покрытая посеребренной краской, матово сверкает в слабом свете, когда я подношу ее к лицу. Нажимаю кнопку – сбоку загорается красным огоньком детекторная лампочка, внутри начинает что-то крутиться, все наращивая темп, пока гул не сменяется еле ощущаемой легкой вибрацией.

Я втыкаю штекер в разъем, и в наушниках, заполняя все пространство, мягкой волной появляются звуки.

Words like violence

Break the silence.

Come crashing in

Into my little world… [1]

Окружающее как-то сразу откатывается на задний план, замирает, перестает существовать. Я позволяю музыке проникнуть в свои мысли, смешаться с ними, растворить их. Настойчивые звенящие ноты эхом вторгаются в мое сознание, смывая усталость и эмоциональную напряженность. Я чувствую прилив сил, но вместе с тем умиротворение, так, что хочется лечь и не двигаться, расслабленно вытянувшись. Лишь бы только никто не стучал в дверь, не звал никуда, не прикасался. Остаться одной в тишине, заполненной этими прекрасными звуками.

Я люблю музыку. Наверное, одна единственная на всей Базе, потому что ни разу не замечала ни у кого такой штуковины, которую Хэнк назвал плейером. Наверное, я всегда ее любила. Иначе как объяснить, что с того момента, как плейер попал ко мне в руки, я не расставалась с ним ни дня. Он сделан по старой технологии, внутри диск с напылением, по которому устройство считывает данные и преобразует их в звуковые сигналы. Но тем ценнее он для меня. Там тоже воспоминания…

Я прикрываю глаза, подтягиваю на колени рюкзак, звонко расстегиваю молнию и запускаю руку внутрь, на ощупь изучая предметы, которые там лежат. С предвкушением выбираю один, который вытащу на свет первым. Это особый ритуал – разбирать находки по очереди, не позволяя себе выкинуть их на кровать все сразу, потому что тогда воспоминания смешаются и очарование события развеется, оставляя только пустой, молчащий хлам.

Пальцы нащупывают что-то твердое, и я тяну это наружу, раскрывая ладонь. В слабом свете на меня улыбающейся мордой смотрит фигурка существа, похожего на мифического льва ши-цзу, хранителя восточных храмов. Резная статуя сделана из пористого отполированного материала, покрытого красивыми дугообразными полосами – структурами в куске камня, и умещается на ладони, приятно оттягивая ее своим весом.

Я помню, как нашла ее. Мы с Хэнком собирали материалы и забрели в старый район города. Я никогда не была здесь прежде. Несколько невысоких зданий словно выстроены ровным полукругом, в центре которого буйной растительностью разросся когда-то аккуратный и ухоженный сквер.

Я смотрю на тонущие в переплетении ветвей серые и чёрные квадраты окон, и несмотря на общую обветшалость, запущенность и тоскливое одиночество места, мне почему-то не хочется поскорее убраться отсюда. Даже как будто наоборот. 

— Пойдём посмотрим? — говорю я Хэнку, в то время как ноги сами собой уже несут меня к подъезду ближайшего дома. Тут все такое... знакомое, хотя одновременно я не узнаю мест, но что-то в памяти отзывается при виде лестничных перил, мутных окон и гулких пролетов. 

Я замираю на этаже, возле двери одной из квартир. Не знаю, что меня сюда привело и почему я остановилась, но чувствую, что за этими стенами хранится что-то очень важное для меня. Я слышу, как Хэнк чертыхаясь и гремя рюкзаком лезет за мной следом по лестнице. 

После волны мародерских набегов, сопровождавших эпидемию, в городе осталось не так много квартир, не подвергшихся разграблению. Тут наверняка жила семья с ребенком, а может, и не с одним, но я не нахожу в поле видимости ни единой фотографии, говорившей бы об этом. Но я догадываюсь. И хочу верить в свои предположения...

Приоткрытая дверь в спальню, детская. Вещей владельцев нет, точнее, нет ничего из того, что можно было б унести с собой. Самого необходимого. Остальное выволочено из шкафов и тумбочек и валяется на полу, раскиданное под ногами, как будто в спешке. Возможно, эти люди просто быстро переехали, и сейчас обитают на Базе. Мне становится тепло от этой мысли. Что они живы...

Я иду дальше по узкому маленькому коридорчику.

Светлая, не слишком просторная, но наполненная отголосками прежнего уюта даже сейчас кухня. Деревянная лакированная мебель, пол, тоже покрытый лаком, – все здесь как будто напоено лучами летнего солнца, пропиталось ими, сохранив тепло и воспоминания о заботе и согласии. В такой квартире просто не могли жить плохие люди.

– Что ты находишь в этих квартирах? – озадаченно спрашивает Хэнк, видя как я с улыбкой мечтательно покачиваюсь посреди кухни, опустив свой рюкзак под ноги. 

Я поднимаю на него глаза, но при этом смотрю куда-то вскользь, мимо. Это как игра в стереоизображения – нужно поймать момент, расфокусировать зрение так, чтобы из набросанной кучи мелких деталей проступило истинное, объемное изображение. 

Я играю в эту игру в домах. Я вижу, как блики солнечных зайчиков распускаются на его лице, и смеюсь. Он стоит, удивлённо и озадаченно глядя на меня. Потом вдруг резко, словно боясь передумать, делает шаг навстречу, проводит рукой мне по волосам, заставляя поднять голову, и не дожидаясь вопросов мягко и настойчиво целует меня в губы.

У меня темнеет в глазах, мысли как будто заволакиваются сладким туманом, и кружится голова. 

— Прости, не удержался, — отстраняясь, насмешливо улыбается Хэнк. Ещё несколько секунд глядит на меня этим своим странным, завороженным и непонятным взглядом, отталкивается руками от стены и уходит в другую комнату. 

А я не понимаю, как за это можно просить прощения... 

...Кто-то хранит скелеты в шкафах. Я же старательно рассовываю по полкам осколки чужих жизней. Бережно. Чтобы не порезаться. Я не знаю всех этих людей, не знаю, каков был обладатель вещицы – может, он был злой, был обижен на мир, может быть, он умел лучисто улыбаться и слыл душой компании. Любил детей, родителей, жену или мужа, брата, сестру, зачем-то просыпался по утрам, наполнял свою жизнь тысячью маленьких смыслов, мечтаний, надежд, желаний и целей.

А теперь его нет. Как нет и того, кто мог бы вспомнить о существовании этого человека.

Память – единственное, что у нас осталось…

Иногда мне кажется, что я старательно собираю собственный Архив. Из тех обрывков, что мне удается отыскать в заброшенных домах. Я не знаю – и не могу знать – всего доподлинно, но мне нравится, беря вещь в руки, фантазировать, какие события и чьей жизни она успела застать.

В моем шкафу и Архив, и летопись, и книга судеб, и кладбище. Но я не могу перестать думать, что, пожалуй, это – последняя из немногих ниточек, связывающая меня с прошлым. Я закрываю глаза. Темнота подходит совсем близко, заглядывает в подсознание, внимательно всматривается. Этот мрак чернее, чем осенняя ночь за окном. Он составлен из провалов – черных дыр в моей памяти, которые я пытаюсь заполнить выдуманными историями из жизни других людей.

Фигурка теплеет в моих руках. Обычно воспоминание приходит само: просачивается сквозь густую пелену, как из тумана, обрисовываясь штрихами, обретая контуры, цвет, запах, движение. Я вижу целые сцены, целые дни прошлого таким, каким могу его вообразить, но сегодня фантазия молчит. Лишь вдалеке сонным огоньком светлячка маячит то, что обычно я пытаюсь задвинуть как можно дальше.

Мои собственные воспоминания.

Зачем тот парень назвал меня по имени?..

После того, как произошел взрыв в лаборатории кластера, унесший с собой жизни более тридцати человек, среди которых оказались и мои родители, после эпидемии инфекции и последовавших за ней попыток общества вернуть хоть какой-то облик своему нынешнему существованию, моя жизнь как бы разделилась на «до» и «после».

Появились бреши в сознании, провалы. Как будто существовавшие до этого старые воспоминания обо всем, что меня окружало, оказались подавлены, стерлись, ушли в небытие.
В медицинском пункте, где я оказалась вместе с другими потерявшими семьи детьми, мне сказали, что это явления временное, что скоро это пройдет. «Организм так борется со стрессом,» – говорили люди, никогда доподлинно не познавшие, каково это: остаться маленькому человеку одному в этом огромном мире. Без поддержки, без опоры.
Без любви…

Я до сих пор жду момента, когда смогу вспомнить все подробности моего прошлого существования. Я никому не признаюсь, что прошли уже годы – а мои воспоминания так и остались заперты в голове. В темноте, через которую невозможно прорваться.

Но чтобы сохранить память о чем-то, не обязательно видеть мысленные образы.
Я отодвигаю ящик стола, в котором лежат бумаги, и под стопкой листов нахожу глянцевый, блестящий квадрат в белой бумажной рамке.

Мне не нужно разглядывать фотографию, чтобы воспроизвести в памяти все, что я на ней увижу.

Человек двадцать не старше двадцати пяти лет и пожилой профессор – научный руководитель – в кадре, но я никогда не разглядываю посторонние лица здесь так, как разглядываю двоих людей в центре.

Темноволосая невысокая девушка в первом ряду, на которую я очень похожа, и светленький молодой человек с яркими, живыми глазами и задорной улыбкой на лице. Иногда мне кажется, что их будто специально поставили на переднем плане снимка и рядом, хотя, конечно же, это только случайность.

На обратной стороне фотографии, я знаю, есть надпись: «научно-исследовательская группа номер 5, 2007 год». Две тысячи седьмой. За три года до моего рождения. У всех членов группы на рубашках голубые квадратные нашивки с белыми переплетающимися буквами – О. S. Objective Science – так назывался проект, давший начало всему комплексу. Логотип с изображением двух наложенных друг на друга букв и сейчас – символ нашего городка. Память о прошлом. Зацепка за настоящее. Надежда на будущее. Его можно увидеть повсюду – от огромных плакатов-растяжек в залах столовых до изображения на чашках и письменных принадлежностях.

Молодые мужчина и женщина улыбаются мне с общего фотоснимка. Словно не прошло десятилетий, не поблекли улыбки, не сошли на нет. Не перестали существовать…

Научиться любить…

Как можно научиться чувствовать что-то? И разве эта способность не передается из поколения в поколение как неотъемлемая черта? Все мы хоть раз ощущали чувство щемящего счастья от единения с чем-то прекрасным.

Или существуют разные виды любви? Можно ли, например, утверждать, что любовь к конкретному человеку и любовь к жизни вообще – это одно и то же?..

Но одно я знаю точно – мои родители любили друг друга. Наверное, и я умею это…

All I ever wanted

All I ever needed

Is here in my arms

Words are very unnecessary

They can only do harm…

Как ты прав, Дэйв... [2] Чертовски прав – слова действительно приносят одну лишь боль.

Я закрываю глаза и не отпуская фотографии и статуэтки, вытягиваюсь на кровати, глядя в серый, испещренный мелкими трещинами и неровностями потолок. Пульсирующая неприятная тяжесть в ногах дает о себе знать – я вспоминаю, что за сегодняшний день я прошла пешком гораздо больше, чем обычно привыкла.

Рюкзак мешается на кровати, но у меня нет сил, чтобы вновь встать и подвинуть его. Постепенно мне начинает казаться, что мои веки набрякают, становясь твердыми и неподвижными, и тянут вниз. Что вся усталость сконцентрировалась именно там, и стоит только на минуту сомкнуть их, как она исчезнет и я снова буду полна энергией и сил…


…Enjoy the silence...

Дорожка, зацикленная на повтор одной песни, внезапно с тихим щелчком прерывается. Я чувствую тишину и неподвижность внутри устройства – видимо, батарейки опять разрядились, стоило только задремать ненадолго и забыть его выключить.

Задремать…

Я подскакиваю, ощущая мгновенно усилившееся сердцебиение, глухие удары заполняют собой все пространство, мне даже кажется, что они раздаются откуда-то со стороны, вне меня. Как там Хэнк? Он же не мог, не мог пойти один, это же запрещено и может быть опасно!.. Я гляжу на экран карманных часов – нет, я не опоздала. Еще есть время. Я не проспала только чудом…

Посторонний звук повторяется. Теперь я отчетливо слышу его от окна, и мгновенно вскидываюсь, опасливо озираясь по сторонам. Я не привыкла, чтобы в мою комнату ломились ночью подобным образом. Кто-то настойчиво стучит в раму.
  
Я подхожу к окну, смотрю наружу, а потом тут же распахиваю его, видя, кто стоит на земле. 

Парень встревожен и явно чем-то очень озабочен, если прорвался после комендантского часа сюда, ко мне, чтобы сообщить что-то. 

— Джессел? — вырывается у меня удивленный вздох. Окна комнаты находятся довольно высоко из-за сильно приподнятого над землёй подвального этажа, и макушка Джессела как раз одного уровня с подоконником. Он запрокидывает голову. 

— Хочешь узнать, что творится в городе на самом деле? — спрашивает он вместо приветствия. 

Этот вопрос вводит меня в ступор. Зачем он это говорит мне? Зачем пришёл именно сейчас, ночью, почему считает, что именно должна была интересоваться этой темой?..

Я не успеваю ничего ответить, потому что парень продолжает: 

— На северной стороне Базы, возле ворот, есть участок стены с крупными выбоинами в камне. Если очень постараться, можно перелезть ее. И тогда не понадобится никакой пропуск. Иди на вокзал. 

Он отталкивается от подоконника и мягко приземляется на жухлую утоптанную траву под стенами здания. 

— Джессел? 
— Я видел, как ты смотрела на меня в столовой, — отвечает он раньше, чем я понимаю, что хочу спросить. — Только берегись патруля, хорошо? Лучше подойти к месту слева, со стороны ангаров. 

Я молча киваю. 

Я не успеваю узнать, случайно ли им с Хэнком знаком один и тот же тайный выход с Базы, когда парень, легкой тенью мелькнув вдоль стен, исчезает в темноте. Ночью центральное освещение на улицах ни к чему, слабые лампы горят только там, где патрулирует ночной отряд. То есть вдоль Стены. 

И как нам вообще в голову пришло добровольно поддаваться под нарушение правил? Я забираюсь на подоконник, несколько минут ещё ожидающее и с сомнением глядя в темноту на улице. За плоскими крышами ангаров в стороне блеклыми отсветами видны огоньки Стены. 

Черта с два! Если Хэнк найдёт свои детали и наконец успокоится, то будь что будет. Во всяком случае, это мой выбор. 
Я опускаю ноги наружу, несколько секунд примеряюсь, надеясь, что не поскользнусь на влажной земле. 

И выпрыгиваю в окно...




[1] - песня Depeche Mode "Enjoy the silence"
[2] - Дэйв Гаан, Depeche Mode, вокал