Дорога в пропасть. Часть 6

Часть 6

Глава №1 Дорога в ад, с петлёй на шее.

  Мы никогда не познаем большое, не познав малого. И уж тем более никогда не поймём - кто из них важнее и могущественнее. Замирая в восторге от чего-то, что чарует наш взгляд, чего-то грандиозного и величественного, мы напрочь забываем, что всё это состоит из величин невероятно малых и, вместе с тем, невероятно сложных. И отделить всё это друг от друга - труд, подвластный только богам. Но никак не тебе – возомнивший себя великим, ничтожный человечишка!
  О, мой выдернутый из трясины пороков, друг! Мы с тобой давно уже забыли, что такое лицемерие и ложь, ибо милосердие и жалость Создателя к нам – убогим и ничтожным - была столь непонятно велика, что незаслуженно возвеличила нас над другими. И наши отмытые от грязи глаза - увидели путь! А разум наш - осмыслил долг! И теперь идём мы туда, куда призывает он идти нас! Но как бы там ни было и чтобы с нами не произошло, но врослась в нас дружба наша – то, единственно хорошее в человеке, что любо Господу. И что не даёт пока нашему порочному человечеству скатиться в ад.
  Я знаю, ты тоскуешь обо мне, о моём несносном характере и остром языке. Но наш долг повелевает нам идти разными дорогами, но к одной цели, и уверен, каждый дойдёт до неё, невзирая ни на что, и это будет нашей общей победой и нашим единственным спасением.
 Уверен, ты знаешь, что и мне не хватает тебя, ибо настоящая дружба, это удивительная вещь и невероятная сила, замешанная на доброте и привязанности, и она, даже подчас, уляпанная мерзостью Зла, остаётся почему-то всегда, зеркально чистой.
 Вот и опять мой наивный разум, вновь воссоздал твою персону порочной, предприимчивой и деловой, ибо ностальгия тоже неслабая сила, которая играет нами, как хочет, заставляя не забывать прошлое, и то прекрасное и доброе, что когда-то радовало твоё сердце. Я склонился перед своей слабостью, и видит бог, мне это приятно.
Вот, только не надо по этому случаю, тянуть ручонки к коньяку! Запомни! Ты всего лишь подобие оригиналу, а вернее, мой подарок моей ностальгие, ибо передать информацию твоему хозяину для меня – дело одного мгновения. Поэтому, если не хочешь опять висеть в воздухе, вверх ногами, с тоскою созерцая деликатесы внизу, то возьми трубочку и соси понемногу слабенький коктейль. И боже тебя сохрани, перепутать слово «сосал» со словом «насосался».
Я многократно утверждал (и не устану этого делать и впредь), что я всего лишь только мелкая букашка - да чего уж там себя обманывать – мелкая Ничто, где заглавная буква не возвеличивает мою значимость, а бесконечно её уменьшает. Ибо мы стояли у истоков Могущества, и каждый думал о том, что открыто было, только ему. И поэтому я знал, что когда-то мы выбрали свой путь и отвернулись от Господа, но вместо заслуженной кары, получили благословение и самостоятельность, и дошли до пропасти, и не можем сейчас уже остановиться, не можем просить о помощи. Ибо то, что было и то, к чему мы пришли - наше! И это наша битва, наш бой, наши слёзы, наши страдания. А коль так, то не вправе и я, указывать пальцем на другого, не вправе прятаться за чужими спинами и тешить себя словами оправдания, которые могут всё – даже усыпить твою Совесть. И ещё я знал, что должен, если не понять, то хотя бы попытаться что-то сделать и уяснить - хотя бы для себя - что заставило homo sapiens (человека разумного), не дебила и параноика, сделаться таковым.
 Пространство услужливо метнулось в сторону и так же услужливо дало мне право бесцеремонно влезать в сознание любого человека, как в прошлом, так и в настоящем времени. И это моментально понял клон моего когда-то порочного друга. Выпучив глаза он уставился на меня.
- Ну, что прилежный ученик сатаны! Вот, только не надо делать такое испуганное лицо и закатывать глаза! Косоглазие  это не то, что украсит твою убогую физиономию. Уясни для себя! Свою психику я не на помойке нашёл, а поэтому успокойся, меня вполне устраивает и наше поверхностное знакомство. А если честно, то есть черта, через которую нельзя перешагивать, и через которую, перешагнув, чувствуешь себя сволочью. Так что, округли, пожалуйста,  глаза и поверь мне на слово – есть объекты намного интереснее и порочнее тебя.
 И сказав это, я приступил к делу - нырнул в сущность первого же попавшего мне под руку мерзавца.

 Жизнь дала трещину и через эту трещину утекла и сашкина молодость, его грёзы и надежды на достойную жизнь. Суд, приговор и места не столь, правда, отдалённые, но жизнь, в которых протекала не столь достойно, как в мечтах. Что было, то было, а что есть – это твоё, и от этого не уйдёшь, и это не забыть. И винить есть кого, ибо зеркало укажет точно – кто это! Когда-то Достоевский писал о Раскольникове, который тюкнув бабушку топором, долго мучил потом себя и читателя угрызениями совести. Сашка тоже тюкнул бабушку топором, тоже из-за денег, но угрызений совести как-то не ощущал и не шибко об этом жалел. Правда, Сашке досталась героическая бабка, с голодным детством, опалённой войной юностью и трудовой, мозолистой судьбой. Что греха таить, бабка была добрая и отзывчивая и горькая жизнь не уломала её так, как Сашку,  и давала ей силу жить так, как есть и радоваться тому, что есть. Этого Сашка не понимал и категорически не приемлил. Ещё Максим Горький в бытность свою, говаривал, что – «Человек – это звучит гордо!», а значит и жить он должен достойно своего звания. А бабка своё уже отжила и днём раньше, днём позже – какая ей разница. Может, радуется сейчас там, на небесах и считает Сашку благодетелем, как и он когда-то считал её благодетельницей, но потом как-то об этом забыл. Что с того, что когда в пьяном угаре окочурился отец, а мать запила и загуляла по-чёрному, бабка утешала и подкармливала его. Он её об этом не просил. Правда, ноги сами несли его к ней, а рука тянулась, прося у неё угощение, но, как говориться –« Кто старое вспомнит, тому глаз вон! » И это народная мудрость и против неё не попрёшь ...
 Что-то чиркнуло Сашку по сердцу и прошлось по его разуму. Совесть? Нет! Показалось!
 Жалко конечно бабку, но природа требует женских прелестей и женской ласки. А ему, ой, как хотелось разгульной жизни и всевозможных приключений, на которые нужны были соответственно деньги ... И которых у него отродясь и не было ... Конечно, можно бы было их и  заработать! Но зачем надрываться, когда есть и другой способ … Вот этим способом он и воспользовался тогда ...
 Неожиданно Сашка оттолкнул ногами табуретку и петля прервала его размышления.

 - Мой друг! У меня сложилось такое ощущение, что по дурости, ты на миг залез в сашкину шкуру, ибо сейчас у тебя бравый покойницкий вид ... Нет? Хочешь сказать, что коснулся моего сознания и тебя гложут сомнения – чья Совесть толкнула нелюдя в петлю – моя или его? Скажу честно – не знаю! Господь вершит правосудие и если эта честь была оказана мне, то так тому и быть. Как-никак, а я вселенский палач и это моё ремесло ... Забавно! Я считал, что сильнее, чем есть ты уже побледнеть не сможешь!? Извини! Ошибался! ... Хочешь убедить меня, что я рассказал тебе мерзость. Скажу больше – это жизнь, в которой пачкаем мы свои души, и от которой отводим глаза, считая, что нам это показалось. Ибо алчность, жестокость и страх живут в нас припеваючи, будь то в роскоши сверкающих небоскрёбов или в нищете убогих лачуг, и питает их Зло, а его в нашем мире избыток. Ладно! Поговорим о другом. 
Твоя простецкая рожа облапошила уже уйму народа, возбуждая в них жадность и желание обобрать лоха. Ещё сравнительно недавно, отнять у убогого копеечку считалось кощунством, а возможность навлечь на себя гнев божий – делала из брюнета блондина. Сейчас же в погоне за достатком – логически ненужном богатстве, люди вершат дела мерзкие и ужасные, в частичке незапачканной души, коря и проклиная себя за это. Не смея поднять глаза на Господа, в наивной надежде на чудо и прощение, истово молясь и щедро жертвуя, не видят они печальный взгляд и не ощущают жалости того, для которого золото – ничто, а чистая душа бесценна. Мне же нужно было понять другую душу – уродливую, обгаженную, скомканную и втоптанную в дерьмо. И я отправился дальше.

Глава №2. Жрать, любить или убить?

Манш не ел уже несколько дней. Змея и пара ящериц – вот, пожалуй, и весь его рацион за пять дней изнурительного пути. Хотя нет! Были ещё ягоды – сладкие, спелые, ароматные. Их было не так уж и много, но их вкус до сих пор будоражил Манша приятным воспоминанием.
Их маленькое племя жило в горах, в тёплых, безопасных пещерах, где все часто голодали, потому что охота приносила мало пищи, и её становилось всё меньше и меньше. Охотники уходили и приходили раздражённые и злые, и однажды не пришли и вообще. Когда стали умирать женщины и дети, какая-то сила стронула Манша с насиженного места и, повелев жить, отправила в путь. Так он оказался в долине, со странным высоким кустарником, с невероятно зелёной травой и обилием дичи. Сил уже не было не то, чтобы поймать кого-нибудь и съесть, но даже чтобы идти. Холод отчаянья сжал сердце Манша, но обаяние уловило запах костра и, встав на четвереньки, он пополз. Почти теряя сознание, ничего не видя и не слыша, он ещё какое-то время боролся за своё существование, а когда сил для жизни уже не осталось, вкусная и живительная влага божественным нектаром стала наполнять желудок и, поняв, что смерть обошла его стороной, он провалился в сон.
Проснулся Манш от весёлого щебетания птиц. Он лежал у догорающего костра и первое, что бросилось в глаза, это тушка какого-то зверька, обжаренная на огне и нанизанная на прутик. Рядом стояла чашка с недопитым бульоном, и Манш понял, что недопил его он, но когда – этого вспомнить не мог. Да, и какое это имело значение, когда запах мяса щекотал ноздри и приглашал к себе. Миг - и тушка зверька в руках, в зубах, в желудке. Его трапезу прервал возмущённый девичий голосок, который инстинктивно прижал Манша к земле, и только лишь сильная слабость не позволила ему удивить окружающий мир своей скоростью. Ничего другого не оставалось, как только рассмотреть нарушителя тишины и, дрожа всем телом и жалобно поскуливая, он огляделся. К нему шла одетая в шкуру девушка. Она что-то кричала, показывая на рот, и запрещающе махала руками. Манш не понял речи, но понял жест – его желудок слаб и избыток пищи принесёт ему смерть, а не жизнь. Многие в его племени испытали это на себе, но не многим удавалось после этого выжить. Манш послушно прекратил есть и внимательно оглядел незнакомку. Увиденное ошеломило, восхитило и заставило его сердце захлебнуться в бешеном ритме. Он, как и все охотники его племени всегда презирал женщин. Грязные, худые, с взлохмаченными волосами, вечно недовольные, злые и драчливые. Они воровали друг у друга пищу, калечили чужих детей, и иногда собираясь в стаю, нападали даже на мужчин. Зачем охотники их терпели, Манш не понимал, но половина добытого на охоте мяса, отдавалась им. Ещё недавно, живя с матерью и сёстрами, он так же, как и они все, презирал мужчин за то, что их мало, что они сыты, за то, что сильнее и умнее их. Но как только вождь решил, что пора уже и ему стать охотником, его взгляды на справедливость кардинально изменились. Но сейчас всё было по- другому. У Манша перехватило дыхание от красоты стоящей перед ним девушки. Волнистые, отдающие золотом светлые волосы, сверкающим водопадом ложились на её плечи и огромные голубые глаза без страха и злобы с интересом смотрели на него. Изящное, упругое тело, с грациозностью лани, приближалось к нему, и несостоявшийся охотник оробел и испугался. Он понимал, что является лёгкой добычей, потому что был слаб, а прекрасная фурия явно превосходила его силой, ибо, не напрягаясь, несла большую связку всевозможной дичи. Манш оторопел. Никогда ещё не видел он столько редких деликатесов. Были здесь и фазаны, и куропатки, и голуби, и даже большой чёрный тетерев. Как зачарованный смотрел он на это богатство, за которое любой человек их племени, не задумываясь, перегрыз бы всех своих соплеменников, и злоба и недоумение закралась в его сердце. Почему их вождь, мудрый Ранш, не позволял охотникам охотиться в этих местах, обрекая племя на медленную и голодную смерть? Почему он не уставал повторять, что здесь гиблые места, населённые могучими монстрами, от которых нет спасения, и которых невозможно убить? Правда, Маншу нравился мудрый Ранш. Тот учил его ставить силки, находить съедобные коренья и добывать себе пропитание в голых, безжизненных скалах. Он рассказывал ему охотничьи истории, учил жить, и категоричен был в одном – нельзя доверять человеку, будь он хоть твоей матерью, отцом или братом. Любой человек предаст, продаст, убьёт, перешагнёт через твой труп, и как ни в чём не бывало, пойдёт дальше. Манш крепко запомнил его слова, и не было у него жалости ни к матери, ни к сёстрам, ни к кому бы то ни было. А тем временем девушка, небрежно бросив около него ворох дичи, достала из висящей на плече сумки какое-то растение, и мелко покрошив его деревянным ножом, бросила в бульон, недопитый Маншем, жестом потребовав это выпить. Он повиновался. Напиток был горький и невкусный. Зелье обожгло желудок, сжало сердце и затуманило сознание. Маншу показалось, что он умер и попал в мир теней. Стоны и плачь огласили серый полумрак и из него появилась фигура мудрого Ранша, который укоризненно покачав головой, сказал: - «А я тебя предупреждал – не верь никому и никогда!». Постепенно серый туман стал светлеть. Стали вырисовываться контуры предметов, наливаясь цветом и набирая чёткость, и тогда Манш понял, что жив-здоров и лишь звериный голод владеет каждой клеточкой его тела. Как по волшебству перед ним появилась глубокая глиняная миска, наполненная дымящейся жидкостью, в которой плавали маленькие кусочки нежного мяса. Позабыв всё на свете, обжигаясь и спеша, он принялся поглощать пищу, с каждой секундой ощущая в себе прилив бодрости и сил. Еда закончилась быстро и с налитыми кровью глазами, сердито рыча, Манш потребовал ещё, протягивая миску девушке. Удар в грудь опрокинул его на землю, наглядно показав, кто здесь хозяин. Проглотив обиду и унижение, Манш улёгся у костра, всем своим видом показывая смирение и повиновение. Он с любопытством наблюдал, как странная красавица проворно ощипала птиц, как раскидав около кустов камни и ветки, оголила тайник, в котором стояли два огромных глиняных горшка, в одном из которых просаливалась добыча, а в другом, почти до верху полном, лежала уже поджаренная и подкопченная. Манша даже замутило от количества хранящейся там вкуснейшей еды. Принеси он всё это в своё племя, его сразу же сделали бы не то, что вождём, а провозгласили божеством. Но племени уже не существовало. Этого Манш не знал, но зато был в этом твёрдо уверен. Когда он уходил, на женской половине не слышны были плач и причитания и он даже не стал смотреть, что стало с матерью и сёстрами. Настоящему охотнику не до таких мелочей.
Целый день наблюдал Манш за своей покровительницей. Как та, без устали и излишней спешки, легко и непринуждённо, солила, коптила и поджаривала тушки птиц и диковинных маленьких зверьков. Он чуть ли не захлёбывался слюной, вдыхая пьянящий аромат жаренного мяса. Девушка часто убегала за хворостом в ближайший кустарник, и у Манша сразу же появлялось желание, что нибудь утащить и съесть, но страх быть пойманным и наказанным, повелевал проявить благоразумие. Красота и грациозность молодой женщины поражала, восхищала и заставляла его без устали смотреть и любоваться ею, получая от этого, непонятное и странное удовольствие. Стройные ноги, волнующая фигура, высокая и упругая грудь ослепляли Манша новизной каких-то чувств, и он пришёл к выводу, что девушка сравнима разве, только с цветком гор – эдельвейсом, единственно красивой для него живой вещью, которой он всегда восхищался. Не зная её имени, про себя, он назвал её Эдельвейс, и это сравнение почему-то грело его сердце и грубую душу.
Взяв комок какой-то серой, дурманящей слизи, девушка надолго исчезла в кустах, и это Манша насторожило, испугало и направило ход его мыслей в тревожном направлении. А что если прекрасная незнакомка приведёт сюда своих соплеменников и те сделают с ним что нибудь мерзкое и ужасное. Что если смерть после этого покажется ему избавлением, а будущее сделается чернее чёрного и мучительнее самой сильной боли. То, что его не убьют, Манш не сомневался, потому что это легко могла сделать и она сама. Но его спасительницы всё не было и подозрения обрели реальную форму, и, решив утащить пищи столько, сколько сможет унести, Манш вскочил на ноги. Слабость мотнула его тело сначала в одну сторону, затем в другую и, не удержав равновесия, он упал. Отчаянье, чёрным вакуумом пугающей пустоты и ужасом неизвестности накрыла Манша, парализовав сознание, и он подумал, что, наверное, умный Ранш был прав, говоря, что глаза и уши не видят и не слышат того, о чём говорит мудрость.
Девушка вернулась с тяжёлой ношей. Она опять принесла много дичи и зависть к удачливой охотнице вгрызлась в Манша не слабее недавних страхов. Его душа стонала от противоречий, и он готов был убить и лизать ноги своей спасительнице, но поверить в добро, живя в окружении зла, был не готов, и к этому не стремился. Что-то чистое и хорошее нежно погладило ему душу, когда Эдельвейс покормила его. Он с благодарностью смотрел в её прекрасные глаза, но что-то злое и уродливое перекрыло путь хорошему и чистому, ядовито кусаясь и отравляя разум. Странная незнакомка жестами приказала Маншу лечь у костра, и когда тот подчинился приказу, легла рядом и моментально уснула.
Маншу не спалось. Разнообразие и безумие последних дней, массой противоречий, давила на мозг, не давая уснуть и заставляя думать. Он смотрел на прекрасное лицо девушки, слушал её ровное дыхание, вдыхал запах её молодости и красоты. Волна чего-то чарующего, нежного и до боли близкого накатывалась на Манша, заставляя его задыхаться от наслаждения. Но потом волна откатывалась и на её место приходили сомнения, на смену которым, с злобным рычанием, прорывалась жестокость и злость. Как так случилось, что он – почти уже охотник, зависит от женщины? Позор! Понимание этого топтало его гордость, порождало стыд, который почему-то порождал ярость. Да! Он последний из своего племени. Да! Он привык не жить, а существовать. Что с того! Это его жизнь и он проживёт её так, как привык. Мудрый Ранш прав – нельзя никому доверять. Манш бесшумно встал и последний раз, в отблеске костра, посмотрел на божественно прекрасное лицо. Чувство сожаления и сомнения наполнили его душу, но трусость, дикость и зависть взяли над ним верх и он решительно поднял увесистый камень …
Манш умер через три дня. Вонзившаяся в спину стрела, пронзила его сердце, и вместе с дикой болью, на миг, промелькнул в его умирающем сознании чарующий образ прекрасной девушки. Он уже не видел, как к его бездыханному телу подошли охотники, и каждый с презрением плюнув на его труп, воскликнул: - «Ты отомщена – наша сестра и наша утрата!».

И что это ты так разрыдался и рассопливился, как будто тебя объявили полным банкротом? Ах, эта печальная история рвёт тебе душу! Верю! Мне тоже как-то не по себе. Пожалуй, чёрт нам судья, потому что глоточек коньяка, возможно, успокоит мои несуществующие нервы. Плесни-ка по чуть-чуть – в угоду традиции и в понимании того, что ни тебе, ни мне это не повредит. Ты – фантом, я – и вообще непонятно что, поэтому потеря здоровья, не та проблема, которая нам угрожает. Ну! Дай бог не последняя для нас и последняя для остальных. В нашей горемычной жизни за всё хорошее надо бороться, оберегать его и ценить, ибо по крупицам рождалось зло, вытесняя из человека то доброе и разумное, что вложил в него Господь. И так же по крупицам надлежит каждому убирать из себя, пусть даже с болью или с презрением других, всё, то мерзкое и порочное, что печалит Создателя, а значит должно печалить и тебя тоже. Приходим мы в мир этот, не ведая лжи, не зная коварства, с желанием жить и возможностью любить и быть любимыми. И смотрим с любопытством на прекрасный окружающий мир, детскими наивными глазами, как губка, впитывая в себя то, что видим и слышим. Но видим мы несправедливость, и слышим обман, и ощущаем убогость жизни сей, и не находим сил противиться этому.
 
Глава №3. Готовь лапти, герой.


Конечно,  мне было не по себе блуждать по лабиринту прошлого, копаясь в грязном белье пороков нашего человечества. Я мгновенно считывал десятки судеб, не зная, зачем это делаю, и будет ли от этого толк. Постепенно, шлифуя на этом деле своё мастерство, ко мне пришло понимание того, что нельзя ложкой отчерпать океан, как и нельзя, понять то, что дано только избранным. К этой категории, в силу своей убогости, я не относился, хотя какие-то Могущественные Силы на это, по крайней мере, почему-то надеялись. И мне, ощущая своё раздолбайство и тупость, приходилось потеть, бледнеть, плеваться и презирать себя и своё незаслуженно занятое место. Но долг обязывал меня делать то, к чему был призван, и я, раз за разом, окунался в наваленное человечеством дерьмо, и вынырнув и не помывшись, тот час же нырял в другое. Наконец, в моей дубовой голове, с вконец потухшим разумом, начал проявляться контур чего-то туманного, и определённо того, чего я неопределённо искал. Губища моя раскаталась, потекла слюна, но кукиш Древнего закатал мой восторг обратно. 
- Понимаю, радость моя, что поступаю не по-джентельменски, но просто нет сил, отказать себе в таком удовольствии.
Он висел в воздухе, скрестив ноги и плавно раскачиваясь. Его изумительно красивые глаза излучали иронию, доброту и коварство и мой индикатор приключений тоскливо ощутил на себе тревожные сигналы.
- Ты поставил перед собой задачу благородную, но гарантировано невыполнимую  – поучительно, но как-то уж очень печально произнёс Древний: - Наша вселенная состоит из Добра и Зла и отделить их друг от друга так же губительно для неё, как если человека распилить на две половинки. Для этого и существует Равновесие вселенной, которое контролирует процентный баланс этих сил. Перевес в одну или другую сторону недопустим, ибо произойдёт то, что у нас и произошло, и то, что происходит и с вашим глупым человечеством.
Ещё какое-то время старый авантюрист продолжал мутить воду, нагибая меня тяжестью логически правильных доводов, которые ставили моё тело в удобную позу для удара ногой в мой многострадальный зад. Ещё вчера, я, как наивный пескарь, с восторгом заглотил бы наживку и даже не понял бы, что меня поймали, съели и переварили. Но это было бы вчера, а сегодня я встретил день уже другим человеком. Конечно, тягаться с таким авторитетным бобром, как Древний было бессмысленно и глупо, но, по крайней мере, я чувствовал удар, который не мог отразить, но мог определить, что он нанесён. Бушующий поток человеческих судеб, их боль, страдания, благородство и любовь, в водовороте низости, пороков и страстей, их мечты, желания, стремление к добру и злу – всё это недавно пронеслось через моё сознание, породив знание того, чего я не пожелал бы узнать никому. И я научился чувствовать то, что пока не дано homo sapiens. То, что пока не должен знать человек, ибо ещё слаб и глуп, и, познав Могущество, станет равнодушным к прекрасному, к понятию добра и зла, к страданиям и нуждам других. Такова плата и таков закон! Древний понял это, прервав свою речь на полуслове. Его фигура исказилась, превращаясь в пыль, которая вихрем взметнулась вверх, кружась и вспыхивая разрядами искрящейся энергии. Чувствовалась сила и мощь, которая в доли секунды могла возрасти до невероятных пределов, с лёгкостью уничтожив не только мою, жалобно пищащую особу, но и всю нашу солнечную систему. Как ни странно, но моей особе все эти страсти-мордасти стали по-барабану, потому что, нахально усевшись на колени Смерти,  я дебильно болтал худыми, дистрофическими ногами. Страх напрочь покинул мой организм, но остальное человеческое ещё пока теплилось во мне и, почувствовав это, смерч успокоился, приняв прежние формы. 
- Извини! Защитная реакция на постороннюю, непонятную силу!
Древний опять стал самим собой – обаятельным, привлекательным и своим в доску.
- Поздравляю! Ты делаешь колоссальные успехи, - с восхищением произнёс он: - потому что стал обладателем Силы, от которой когда-то мы отказались, ибо она расслабляет и не даёт полной самостоятельности, заставляя всех выполнять Высший долг. Ею обладили Творцы, и те, кто были до них. Только сейчас мы поняли, что совершили непростительную ошибку и, наверное, лишили себя будущего. Даже Могущество колеблется в решении этой задачи, но, по крайней мере, оно свело меня с тобой, и возможно, это шанс, и уж точно, повод для серьёзных размышлений.
Я понял, что старого авантюриста не переделать. Уж кому-кому, а ему, для размышлений понадобиться доля мгновения, чтобы разработать выверенный в мельчайших подробностях план, с учётом всевозможных непредвиденных обстоятельств.
Кто-то нахально полез в моё сознание, и я так же нахально влепил ему оплеуху. И хотя Древний не повёл даже бровью, мне было ясно, кто этот непрошеный визитёр. Конечно, я не хватал с неба звёзд, не тасовал галактики, но, по крайней мере, был законным хозяином глупых, но своих мозгов и посторонних туда, без своего согласия, пускать не собирался. И только лишь нахально молил Господа о высочайшей милости к себе, к своей семье и своему роду - хотя бы дуновением своего божественного дыхания осчастливить меня вновь. Но Создатель и так разглядел в зловредном микробе глупенького человечка, и даже только это, придвинуло меня к Древнему, фактически, моему хозяину и господину. Я понял, что старый прохиндей уже давным-давно смекнул, что мы связаны  друг с другом божественной нитью и лишённый тщеславия и гордыни, принял это, как должное. На равных, так на равных – был бы только от этого толк и желанный результат! Можно ради этого хоть обниматься и целоваться – только бы не придавить, сердешного, раньше времени. Всё это я прочёл на его ехидной физиономии, и если в чём и ошибался, то в незначительных мелочах. Нужно было крепко подумать, но обладая невероятной информацией разных миров и реальностей, я не обладал соответствующими мозгами, которые могли бы почерпнуть из них полезные знания. Легко было плыть по пути прочерченным Господом, и тяжело ползти по пустыне не зная направления и не ведая цели. Конечно, можно было отдать себя в руки Древнего. Помочь ему и его расе обрести будущее, отняв у себя возможность, помочь своему человечеству обрести будущее своё. Подло, конечно, и мерзко на первый взгляд, но весьма разумно, если разумно подумать.
Кто я, по сути, и по существу, и какими возможностями обладаю? Вчерашнее Ничто, которое в убогости своей, по недоразумению, случайно приклеилось к одежде Великих и, отклеившись, брякнулось на Олимп? Заблудшая овца, которая жалобно блеет сейчас оттуда, не зная, что делать, и как найти своё стадо? Парадокс? Да!  Мне дана и сила, и власть, и возможность влиять на умы и действия других, но не уподоблюсь ли я Духу и не погублю ли окончательно своё человечество? Когда-то Древние влезли в такую же ситуацию и благополучно из неё вылезли. Возродив их величие, мы, возможно, возродим шанс и нашего спасения! Мои куриные мозги прокудахтали мне такое куриное решение и с боевым настроем петуха со скотного двора, я решил отдать себя сложившимся обстоятельствам. Как только моё сознание открылось для Древнего, тот моментально перерыл весь хлам, наваленный там и довольный собой и моей беспросветной глупостью, ослепил окрестности белоснежной улыбкой. Мне не нужно было говорить, что я дурак, потому что это не было ни для кого секретом, а повторять это часто и вообще было глупостью. Что естественно, то не безобразно - с этим живут и это не мешает жить. Старый авантюрист не стал утруждать себя словами и отпечатал в моём сознании текст-инструкцию наших действий. Когда его коварный план нагло обосновался в моих мозгах, я онемел, окривел, забыл азбуку и занял очередь в ад. То, что он удумал, и рядом не стояло с авантюрой и подверженный последней стадии шизофрении человек, долго бы крутил пальцем у виска, радуясь своему внезапному выздоровлению. Ни много ни мало, а нашему квартету предстояло вновь совершить путешествие к истокам Могущества и там утопиться …, а вернее, нырнуть в его глубины. Я понял, что осёл намного умнее и симпатичнее меня, потому что я связался с хроническим покойником, которому совершенно нечего терять, и у которого такие хронические амбиции, что зашкаливало - дальше некуда. Попасть под пресс таких сил, которые вколотят твою душу неведомо куда?  Мюнхгаузен, просто, ярый правдолюб на пенсии. Мне не хватало эмоций и адреналина, поэтому, наверное, знания, наваленные в моём сознании, пришли в движение и, выстроившись в какую- то диковинную пентаграмму, вспыхнули ярким пламенем, осветив мой тлеющий разум. Я понял, что путь туда, куда мы собрались, невероятно далёк и вместе с тем, у нас под ногами. Что могущество там мишура и живёт там Вечность. И попасть туда так же невозможно, как и вернуться обратно, а значит проще простого. Правда, что-то я не заметил, чтобы туда стояла длинная очередь, и не встречал рекламы, восхваляющее это турне. И это не удивляло, потому что желающих по собственному желанию взойти на эшафот, можно было найти разве только в психушке, куда путь мне был заказан, зато любезно предложен другой маршрут. Мои родители, добрая память о которых греет моё сердце до сих пор, учили меня до конца доделывать то, за что взялся, и хотя я не всегда придерживался их наказа, но, по крайней мере, иногда старался это делать. Поэтому собрав остатки храбрости, крохи героизма и отжав мокрые штаны, я обречённо промычал «добро» и с желанием окончательно  стать меланхоликом, ломанулся в настоящее время, дабы черпануть ещё мерзости в мрачном учреждении для заключённых с пожизненным сроком наказания.

Глава №4. Скучные будни, жизни нашей.

Митяй рос в благополучной семье. Даже более чем благополучной, потому что у него было всё, и даже более чем всё. Папаша, царствие ему небесное, отдал богу душу в перестрелке, где братва перетирала  какие-то тёмные дела, и его бизнес перешёл к матери. Вдову, как принято в нашей стране, добрые люди «обули», но всё равно, кое-какие денюшки всё же продолжали капать. Не такие, правда, крутые, как хотелось бы, но на хорошую жизнь хватало с лихвой. Мать боготворила сына и с пелёнок, отказу Митяю не было ни в чём, поэтому-то и получился из него паренёк изнеженный, эгоистичный и больной. Короче, хлюпик. Когда гормоны заставили Митяя по другому посмотреть на женщин, он представлял собой не самую лучшую часть мужского братства, но зато твёрдо считал, что вселенная вращается конкретно вокруг него. Обратить внимание на грешную землю и усомниться, что это не так, помог ему удар в глаз, счастливым обладателем которого он стал в дорогой элитной школе. Он по-другому посмотрел на окружающий мир и с удивлением понял, что жалок и одинок. Он жил в тени славы жестокого и сурового отца, о котором ходили страшные легенды. Красавицы матери, которая меняла любовников быстрее, чем он запоминал их имена. Прислуги сдувающей с него пылинки … короче, дома, вокруг Митяя вращались планеты и галактики. Но стоило только ему покинуть привычный для него мир, и сила тяжести тот час же вдавливала его в грязь, и там, он явственно ощущал, что он никто и ничто. С ним никто не дружил и не общался. Девчонки отвергали любые его, даже незначительные, знаки внимания, а учителя, хваля кого-то, в первую очередь за щедрость их родителей, презрительно смотрели на Митяя, говоря, что иногда яблоки довольно-таки далеко откатываются от яблони. Это бесило и злило его. Мать занятая сама собой списывала всё на возраст и, видя мир в узком направлении, стала приглашать к нему хорошеньких девушек, которые имели с ним серьёзные отношения, в несерьёзных делах. Но для него всё это было не то, и не так, ибо считал, что он хозяин и господин! И что скоро, все почувствуют это. Каждый будет искать дружбы с ним. Каждая будет счастлива его близостью. И все они, будут лизать его ноги, и исполнять его приказания.
Когда Митяю было девять лет, перед самой смертью отца, тот показал ему тайник, в котором хранил снайперскую винтовку, разработанную и сделанную каким-то гениальным умельцем. Аналогов в мире ей не было, потому что это была не совсем винтовка, а скорее механизм, состоящий из лазера, оптики, пускового приспособления и лученаводящихся маленьких ракет. С детства отец относился к Митяю, как к взрослому, поэтому, как взрослому и объяснил тогда принцип работы этого странного оружия. Стрелок одевал на голову оптику со встроенным в неё лазером. Поймав и зафиксировав цель, он нажимал кнопку на пусковом приспособлении, и ракета устремлялась вперёд. Она летела быстро и бесшумно, точно по лучу лазера и, поразив объект, не взрывалась, а выжигала на расстоянии 1,5 – 2 метра всё, что там находилось. Человек сгорал до состояния золы, металл плавился, бетон рассыпался в пыль. И всё это в полной тишине и кажущемся спокойствии.
Единственно, чего Митяй боялся больше всего в своей жизни, так это отца. Капризы, слёзы и плач всегда болью отдавались в его теле, а хриплый и суровый голос родителя заставлял исполнять то, о чём тот просил. Поэтому, когда этот голос приказал одеть оптику и найти на другом берегу трехкилометрового озера беседку с сидящим там человеком, Митяй безоговорочно повиновался. Рядом с беседкой стояла скульптура какого-то античного героя и отец приказал разнести её к ядрени-фени, что поубавит сидящему в беседке немного спеси и сделает его более сговорчивым. Дрожа от возбуждения и страха, Митяй поймал в перекрестье оптики каменное изваяние, и нажал на кнопку пуска. Ракета устремилась к цели. Шли секунды ожидания и вдруг рядом что-то зашевелилось. Его голова непроизвольно дёрнулась в сторону, ракета изменила направление и врезалась в человека в беседке. Мгновенно того накрыло небольшое облако чёрно-бардового цвета. Оно исчезло так же быстро, как и появилось, а ставший серым человек, рассыпался прахом на пузырящуюся на полу пластмассу. Отец был взбешён. Его не волновало то, что ребёнок стал убийцей, не волновало, что грядут разборки, потому что подозрения падут на него. Его бесило то, что его родной сын не выполнил его приказ и отнёсся к порученному делу спустя рукава. Грозно ругаясь, он проклинал Митяя, его мать и себя, за то, что в колыбели не удавил недоноска. Постепенно словесная буря утихла и Митяю под угрозой стать раздавленным слизняком, было приказано просто забыть об этом происшествии. 
Потом были похороны, делёж имущества с компаньонами и всё как-то само собой забылось. А сейчас, как нельзя кстати, напомнило о себе. В тайнике было 11 ракет и, по всей видимости, столько человеческих жизней должны были выложить Митяю дорогу к славе, власти и богатству.
Первые три ракеты были пробные. В безлюдных местах на земле остались кучки золы, напоминающие сгоревший костёр, и исчезновение трёх человек не всколыхнуло жизнь их городка.
Призрак отца-бандита освещал Митяю кровавый путь и он пошёл по нему легко и непринуждённо, перешагнув через совесть и сострадание, ни о чём не жалея, и не оглядываясь на страшное дело рук своих. Только вперёд к славе отца, которую затмит его слава, и которая воспылает ещё ярче, пожирая человеческие жизни, под стон и плач осиротевших людишек.
Их маленький городок всколыхнула волна ужаса и страха, когда на территории элитной школы, после окончания занятий, на глазах у всех, в каком-то непонятном, дьявольском пламени, вспыхнули и моментально сгорели три преподавателя и два ученика. С интервалом 1,5 – 2 минуты, они, один за другим, окутывались тёмно-бардовым сиянием и, полыхая нестерпимым жаром, серой пылью оседали на оплавленный асфальт. Волна горячего воздуха заставляла людей в изумлении замереть и насторожиться, но безмолвие случившегося не давало сигнал к панике и бегству. И только, когда стоящий в отдалении «Ягуар» в яркой вспышке взрыва, осыпал людей расплавленным металлом, визг и вопль вырвался из сотен глоток, и человеческий муравейник, давя, и калеча друг друга, заметался, ища убежища.
Потом их городок заполнили какие-то невзрачные и суетливые люди. Они шныряли по притихшим улочкам, что-то вынюхивая и расспрашивая всех, а по городу поползли слухи, что окрестности кишат военными и будто бы идут какие-то учения.
Митяй всей своей трусливой душонкой чувствовал, что нужно затаиться, но призрак отца манил к славе, и только позже он понял, что жестокий родитель приглашал его к себе, в преисподнюю. А тогда опьянённый кровью и страхом людей, переполненный ликованием и адреналином, он решил пободаться с теми, с кем бодаться не рискнул бы и его бесшабашный отец.
Когда у здания МВД рассыпались в прах два высокопоставленных чина, Митяй даже представить себе не мог, что их невзрачный городок нашпигован просматривающим и прослушивающим оборудованием, а из космоса за ним внимательно следят предназначенные для этого спутники. Ему хватило времени, только дойти до тайника, где ловкие и сильные руки, дав ему по шее и заковав в наручники, повернули его судьбу лицом к смерти.
Потом закрытый суд, приговор и пожизненное заключение. Корчась в невыносимых муках, Митяй не знал, что каким-то странным образом, попавший в его организм, какой-то странный яд, медленно, но верно толкает его на встречу с отцом. Он не знал, что вежливый и галантный следователь, какой-то секретной службы, после допроса его матери, решит, что, вернее всего, эта женщина ничего не знает о загадочном оружии своего покойного мужа, но безопасность страны превыше мелочей, и огромный грузовик, с обкуренным в хлам водителем, вдавит её любвеобильное тело, в искорёженный металл. Этого он не знал, а узнай – ему бы было всё равно, ибо не было в нём жалости не только к другим, но и к матери.
Боль и страх давили на Митяя физически и морально. Он запоздало стал понимать, что это только начало его страданий и отнятые жизни и увечья людей, тяжёлым грузом утянут душу его в кипящий океан чистилища. И жалея себя и проклиная отца, он горько рыдал …, но мне было его совершенно не жаль!

Твой окосевший взгляд говорит мне, что печальные думы терзают и твоё сердце! Интересно, почему человек начинает думать, только перед тем, как взойти на эшафот, или когда провалиться, по самые бакенбарды, в отстойную яму? Что мешает ему воспользоваться тем, что заложено в его голове, и прислушаться к своей совести и долгу? Инстинкт самосохранения, страх, осторожность, предчувствия – игнорируются и забываются, как только жадность и зависть, закатав рукава, берутся за дело. И как правило, в итоге – печальный финал и незавидная судьба.
Твои поросячьи глазки преданно смотрят мне в рот, а оттопыренные ушки хотят услышать слова поддержки? Изволь! Я не садист и служба в СС не входила в мой послужной список, поэтому не буду тешить дьявола, вгоняя твою душу в заслуженный трепет. Тебя всю жизнь старались «обуть», но ты, как прилежный сапожник, «обувал» их сам. Тебя загоняли в угол с желанием добить, но ты ужом выскользал из рук и ядовитой коброй жалил в задницу. Такое было время, и будем считать, что ты был убеждённый ленинец и заветы Ильича, в смысле – «экспроприация экспроприаторов» для тебя не пустой звук, а начало твой карьеры. Ты работал не кастетом, а головой и не знаю «плюс» это или «минус», но по моим меркам, это не криминал, но и не добродетель. Ну, как! Полегчало? Рад за тебя, и, помолясь, продолжу.

Глава №5. Взгляд из Вечности.

Наш героический квартет собрался невероятно быстро. Катя и сосед находились в мире волкчей. Они по мере сил и возможностей ковали будущее нашего человечества и с головой ушли в захватывающую работу, и я меркантильно засомневался, что наше мелочное дельце вдохновит их на безумное путешествие. Но мои надежды захлебнулись в море их ликования, и моя трусливая душонка, горько заплакав, пошла жаловаться страху – своему неулыбчивому кавалеру. Когда через четверть часа они заявили, что совершенно готовы расстаться с жизнью и душой, я понял, что гибель нашего мира предрешена. Устои нашего человечества расшатаны дальше некуда. Женщине, которой нужно полдня прихорашиваться, чтобы выйти на пять минут на улицу и интеллигенту, которому нужно столько же времени, чтобы это событие обсудить, собираются на боевое задание за пятнадцать минут – это перебор. Они тут, что – сидели на чемоданах и ждали меня? Эх, анты, анты! Вы губите устои нашей цивилизации!
Древний ждал нас в прошлом, собирая воедино всю мощь и силу своего могущества, и когда отряд камикадзе, с нашими испуганными физиономиями, предстал перед ним, ураган энергии, бушующим вихрем закружился вокруг нас, и, взявшись за руки, мы рухнули в пучину неизвестности.
Нас кидало и болтало так, что мне казалось, что мы сидим в большой, пустой бочке, которая быстро катиться с горы, считая по пути многочисленные камни, зависая в воздухе и ударяясь о твёрдую поверхность. Меня тошнило, как юнгу, впервые попавшего в шторм, и кому из моих попутчиков повезло больше, а кому меньше, меня совершенно не интересовало, потому что я был занят серьёзным делом, а дела свои привык выполнять добросовестно. Оздоровительный фитнес закончился так же внезапно, как и начался. Мы представляли собой печальное зрелище и напоминали группу матросов возвращающихся из портового кабака на корабль. Когда нас перестало колбасить и шатать, мы обнаружили, что находимся у истоков Могущества, которое равнодушно взирало на наш, выписывающий кренделя, квартет. Начало не задалось, а конец и вообще упирался в бесконечность и неопределённость. Наша человеческая троица решила открыть диспут, но Древний раздавил железной логикой эту человеческую слабость, объяснив, что позже, у нас уже не хватит силы воли, чтобы что-либо сделать. И взявшись за руки, мы нырнули.
И что это ты так подозрительно на меня уставился, как будто я подрезал у тебя кошелёк? Странно! Говоришь, посмотрел мне в глаза и увидел в них манящую к себе бездну, Это не самое страшное, что тебя ожидает. Ты даже не представляешь себе  тяжесть знания, которые скоро потащишь своему оригиналу и тот, рыдая и проклиная меня за жестокость, предпочтёт оказаться раздавленным под многотонным железобетонным блоком.
Но это будет позже, а тогда мы стремительно падали в некуда и понимали, что это «никуда» может длиться бесконечно. Было ощущение, что мы несёмся от чего-то, невероятно большого, к чему-то невероятно маленькому, и когда казалось, что уже всё, меньше уже быть не должно, опять открывалось что-то огромное, и опять мы падали куда-то в малое. И так сотни, если не тысячи раз. И мы не могли думать, мы могли, только смотреть. И даже я, своими куриными мозгами, понимал, что пройденный нами путь невозможно измерить никакой, даже безумной фантазией. И нашим убогим телам и многогрешным душам, определено познать чужбину, неволю и то, к чему готовил нас Создатель.
Ты прав! Бездна смотрит на тебя моими глазами. Даже будучи фантомом, ты ощущаешь на себе её волю, силу и власть, ибо Мироздание бесконечно, как и бесконечна сила разума, во всех её положительных и отрицательных проявлениях. То, что видели мои глаза невозможно выразить словами, как и невозможно, осмыслить и понять увиденное ими. Мириады миров и реальностей, несущие в себе явно разум, проносились мимо нас, как ёлки из окна скоростного поезда, и этих ёлок был нескончаемый лес, который жил своей странной и непонятной жизнью, горел и вновь возрождался из пепла.
Я не думаю, что мы до сих пор несёмся в бесконечности. Не думаю, что решаем такую простенькую задачу с невыполнимым концом. Хотя, пути господни неисповедимы, и не нам убогим понимать то, чего не в состоянии никогда понять. Долг повелевает нам делать то, что предначертано нам Свыше, а честь нести в себе это предначертание, бесконечно велика. И чтобы с нами не случилось, какие страдания или блаженства не наложила на нас неизвестность, мы будем ощущать любовь Создателя к нам, всегда.
Странно, что ты фантом не разглядел во мне фантома, а я не знаю теперь - кто я, где я, и что со мной?
Мы неожиданно оказались в нашем мире и пронесясь по прошлому, врезались в настоящее. Наша троица взвизгнула от радости, но Древний этой радости не поддержал. Никогда ещё не видел я его таким растерянным, задумчивым и безмолвным. Он старался что-то понять и не мог! Он хотел что-то сказать и не говорил! Он просто стоял и плакал, и не стеснялся ни своих слёз, ни своих чувств. И от этого он стал нам человечнее и ближе. И мы поняли, что теперь, он и мы – одно целое. И  его боль, это наша боль, а наша боль, общая забота. И мы почувствовали, что его раса обрела будущее, а он обретёт, или нашу жизнь, или нашу гибель. Но он выполнил, то к чему шёл и впредь выполнит то, что должен!
Ну что, брат по клонированию! Теперь я такой же биологический, саморазвивающийся компьютер, как и ты. Хотя нет! Тебя создал я - так же, как и папа Карло, при помощи топора и стамески, смастерил Буратино. Работа, соответственно, топорная, с явными признаками халтуры, но  что поделаешь, коль руки не оттуда растут. Я же, создание тех Сил, о которых стараюсь даже не думать и боюсь, что оригиналу весьма далеко до копии – как по расстоянию, так и по качеству. И как не странно, это  меня и моих компаньонов не смущало. Мы все варились в одном котле, и из нас получился неплохой бульон. Древнего даже и упоминать не буду. Теперь мы неведомо кто и созданы незнамо зачем? Наши глаза исторгают бездну, а тела и души теперь там, где повелели им быть – наш долг и Воля Отца нашего и Господина. И если опять коснётся нас его милосердие, то увидим мы родную планету, и припадём губами к родной земле, и сольёмся с родным образумившимся человечеством. И будет всё это прекрасно. И увидим мы то, что давно мечтали увидеть, а коль уготовлена нам другая судьба, то пускай за нас порадуются другие. И пусть наши дети дышат чистым, свободным и здоровым воздухом. И их глаза видят, только радость и благополучие нашей прекрасной, голубой планеты.
Не плач, мой старый добрый друг! Высохнут слёзы, забудется утрата и души тех, кто близок тебе и дорог, возрадуются встрече и, обнявшись, войдут в иной мир иной жизни, и пойдут дальше, не жалея о прошлом и не оглядываясь назад. Так было, есть, и должно быть всегда! И надеюсь, так будет  вечно!!!

Пролог.

Вакуум космоса сгустился, пошёл волнами и выбросил в реальность четыре человеческие фигуры – трёх мужчин и одну женщину. Они были без скафандров и каких-либо систем защиты. Старший из них с волевым и красивым лицом указал остальным на маленькую, сияющую голубой атмосферой, звёздочку и, отсалютовав ударом кулака в грудь, исчез. Оставшиеся люди неотрывно смотрели на мерцающий, в серебряной россыпи звёзд, голубой шарик. Это была их родная планета! Они смотрели на неё с трепетным восторгом и волнующей грустью, всей своей колоссальной Мощью и Могуществом охватывая на ней каждую травинку, каждый кустик, каждое живое существо. Неожиданно женщина взмахнула руками, как будто что-то взяв. Затем прижала это "что-то" к груди и начала качать. И вдруг чистый, нежный, чарующий душу материнский голос запел детскую, колыбельную песенку и холодный, лишённый воздуха и звуков, вакуум, понёс эту песенку между хаоса камней, планет и галактик. А в это время притихшая вселенная, с почтением и трепетом внимала этому голосу. Голосу своей великой хозяйки. Той - одной из четырёх повелителей Равновесия, которых обучила сама Вечность! И которые теперь обладали невероятным могуществом.
  Песня закончилась и трое людей, прижав руку к сердцу, склонились перед родной планетой и, вспыхнув голубым пламенем, растворились меж сияющих звёзд.
  Мой милый, добрый друг! Так уж распорядилась судьба, и так сложились обстоятельства, которые не позволяют мне получить удовольствие в личном общении с тобой. Я понимаю, что так не должно быть! Но долг обязывает смириться с этим. И это лучшее из того, чем мы располагаем ... Поверь! Мой фантом послужит тебе истинным утешением. И он будет более ближе тебе, чем то - всесильное, но холодное - кем стал теперь я ... Да! ... У нас с тобой было славное прошлое. Прошлое, которое до сих пор греет мою несчастную душу. И поверь, его тепла хватит мне не только на века, но и на тысячелетия.
  Я знаю, что ты нашёл себя у антов! Знаю, что поразил их своим умом и рассудительностью. И в кровопролитной войне с волкчами снискал себе славу, украв, по привычке, у других лавры талантливого стратега ... Что ж! Меня это радует!  Но к сожалению, мне остаётся только взирать на всё это со стороны - не вправе вмешаться, помочь или что-либо изменить ...
  Но всё же заметь! Моё горячее, человеческое сердце осталось таки на Земле. И я с ужасом наблюдаю за тем, как наше родное, потерявшее разум, человечество, стремительно несётся в пропасть. Несётся невзирая ни на что! На встречу безумию. На встречу своей неменуемой гибели.
  И всё-же мы отдали Высшим Силам приказ - не трогать наш мир! Приказ глупый, нелогичный, эмоциональный и ущербный. Ущербный для нас. Ущербный для Великого Равновесия. Ущербный для окружающих нас миров ... Но как бы там ни было, всё равно всё складывается так, что из трёх измерений на нашей планете, пожалуй, останется только одно – ваше, а именно - мил волчьей.
   И теперь мы постоянно взываем к Отцу и Повелителю нашему. Уповая лишь на его милосердие и доброту. Ибо только в его власти изменить судьбу нашего безумного мира и нашего безумного человечества ... Но ощущаем только его молчание. И это молчание рисует в нашем воображении весьма и весьма печальную картину ... Ну, да свершиться то, что и должно свершиться по законам наших миров и Великого Равновесия! ... Но ради великого Милосердия - пускай будет наша судьба благосклонна к нам!
   Мой преданный и верный друг! Я вложил это послание в твоё сознание и оно придёт к тебе, как сон, или как мечта. И ты увидишь в них своего старинного друга, который нахально отмерил тебе два века жизни, и который так же, как и ты, всем своим оставленным на Земле сердцем, верит в доброту, любовь и разум. Разум, который предпочтёт не смерть, а жизнь!!!

Санкт – Петербург.
Декабрь.  2018 год.