Комната 146

То, о чем я собираюсь поведать, имело место в эоне моей жизни, когда на предприятии «Цикламен» я еще не впрягся в колесницу Джаггернаута конкретной разработки, а подвизался в роли вольного ученого в составе лаборатории «Проблемных изысканий», руководство которой доктор Кворус, когда его назначили начальником отделения, на всякий случай сохранил за собой. За лабораторией была закреплена комната № 146, которая была разделена пополам. Всю ее левую часть занимала электролитическая ванна – моделирующее устройство, позволявшее решать уравнения математической физики; например, поместив модели электродов  в мелкую ванну с водой, и подав на них напряжение, с помощью зонда можно было измерить распределение электрического поля. Вместе со вспомогательными устройствами электролитическая ванна представляла собой громоздкий, сложный и капризный агрегат. Через несколько лет быстрое внедрение вычислительных машин сделает ее не нужной, а пока на ней работала старший инженер Валя, молодая и очень самоуверенная особа невысокого роста с ладной фигуркой, жестким лицом, резким голосом и энергичными движениями; ей помогал монтажник-наладчик Леня Свистунов – статный мужчина с бледным лицом и быстро бегавшими глазками.
Правая сторона комнаты была занята столами, стоявшими цугом от окна к двери. За ними сидели:
Юра Звонов, выпускник МЭИ (на год старше меня), полный брюнет сангвинического склада, шумный и подвижный, с приятным выразительным лицом крупной лепки на большой круглой голове. Он считал себя начальником нашей лаборатории де факто, и вел себя соответственно.
Я, худощавый мужчина с приметным высоколобым лицом под шапкой густых темно-русых волос, которое портил лишь маленький подбородок; будучи выпускником Физфака МГУ, я считал себя более подходящим для руководства проблемными изысканиями, чем инженер Юра Звонов, и отчаянно конкурировал с ним. Помехой в том были мой «интеллигентский комплекс» и холерический темперамент.
Толя Гордин, выпускник Физтеха, перешедший к нам из Института прикладной математики АНСССР, крупный мужчина с характерно русским лицом, умный и солидный, блестящий специалист по программированию.
Лида, выпускница Мехмата МГУ, женщина лет тридцати, с хорошей фигурой, может, чуть полноватой, с мягкими манерами, но невыразительным лицом – у нее были слишком светлые глаза, брови и ресницы. Ее приняли на работу, как помощницу для Толи.
Каждое место, где собирались больше двух интеллигентов, становились в то время площадкой для дискуссий, и 146 комната не была  исключением; между нами то и дело возникал оживленный обмен мнениями по самым разным вопросам, как связанным с нашей профессиональной деятельностью, так и по любым другим, представлявшим общий интерес.
И в центре их неизменно оказывался Толя Гордин благодаря его уму, чувству юмора. широте интересов, душевной уравновешенности (по темпераменту он был флегматик) и владению литературным русским языком.
В отличие от Звонова и меня, Толя не имел начальнических амбиций; его устраивало положение вольного художника, специалиста самого высокого уровня, востребованного всеми, кто занимался какой-нибудь теорией. Я тогда тоже был занят теоретическими исследованиями систем, допускавших одновременные колебания на многих частотах. Быстро исчерпав возможности аналитических методов, я пришел к громоздкой системе нелинейных дифференциальных уравнений, которую можно было исследовать только численными методами;  Гордин провел расчеты и получил интересный результат, и мы написали совместную статью; хотя моя фамилия стояла по алфавиту второй, я мог получить от статьи пользу, скажем, вставив в диссертацию, а Гордин – нет, поскольку он, как математик, применил уже известные методы; так и получалось, что он вечно выступал в роли «обслуги». Тем не менее, Толя упорно не желал становиться «теоретиком», так как у него к этому не лежала душа;  он хотел заниматься любимым делом - счетом, в котором видел свое предназначение. И, хотя к нему всегда стояла очередь из «теоретиков», нуждавшихся в его услугах, он получал зарплату согласно «ставки», которую перепрыгнуть не мог. Стать руководителем какой-нибудь «расчетной группы» он тоже не собирался, так как не хотел и не любил работать с подчиненными. Это выявилось в его отношениях с Лидой. Когда он ей давал какое-нибудь конкретное задание, Лида старалась не только его выполнить по указаниям Толи, но и научиться работать самостоятельно, что было совершенно естественно, но Толю это раздражало, и он этому препятствовал. Например, он с мстительным смешком рассказывал: «Я дал Лиде задание, и объяснил, как надо задачу решать, а она меня спрашивает, как, мол, это обосновано? Я отвечаю: - об этом написано в книге А.Г. Малкина, а она говорит: я хотела бы посмотреть. Я взял книгу, раскрыл ее на нужном месте, и из своих рук дал ей прочитать, а потом книгу закрыл, и убрал в сейф». Ясно, что при таком обращении с подчиненными отношения с ними у Толи оставляли желать лучшего.
Поскольку оклад по штатному расписанию Толю не удовлетворял, он увеличивал свои доходы репетиторством, натаскивая абитуриентов технических ВУЗов по математике и физике. «А если абитуриент провалится на экзамене?» - как-то спросил я Толю. Едко улыбнувшись, Толя ответил: «Если ученик слабый, а они, почитай, почти все – слабые, я говорю его родителям: у вашего  сына шансы на поступление невелики, но я постараюсь сделать все, что в моих силах; и ко мне никогда не было претензий, если ученик проваливал экзамен, а если выдерживал – тем более».
У Толи были два основных хобби.
Во-первых, он серьезно занимался тяжелой атлетикой, и массивность его тела определялась не жировой прослойкой, а мощью мускулатуры. Толя относился к своему тренеру – простому человеку из народа, – как к «гуру»; он был для него высшим авторитетом в жизненных вопросах. (Помня об этом, я нисколько не удивился, узнав, что Путин так же относился к своему тренеру по дзюдо). В те дни, когда после работы он отправлялся в спортклуб, на Толином лице было особое выражение, лицо светлело, как у верующего перед посещением храма.
Вторым хобби Толи Гордина была музыка: он был битломаном. У Толи имелся полный комплект записей этой группы, и какой-то особенный магнитофон для их качественного воспроизведения. Он вносил постоянные усовершенствования в его механическую часть, а необходимые доработки деталей магнитофона делал его друг Бугров, - технолог из соседнего отделения, который часто к нам заходил (жена Бугрова была из номенклатурной семьи, и он нам рассказывал много забавного о быте номенклатуры, тем самым расширяя наш кругозор). О Битлз Толя знал буквально все: он посвящал нас в подробности их биографий, проиллюстрированных десятками фотографий в английских изданиях, которые он приносил из дома, чтобы нам показать; он мог напеть мелодию любой из их песен, обладая хорошим слухом, - и это ему доставляло немалое удовольствие.
Вместе с тем, Толя не ограничивался своими хобби, живо откликаясь на любые темы наших разговоров – от домашнего хозяйства до политических вопросов; само собой разумеется, что последние мы обсуждали с оглядкой на настенные часы, в которых, как было всем известно, КГБ установил подслушивающее устройство.
Не избегали мы и сферы семейной жизни. У Юры Звонова она была на виду, так как его жена, стройная брюнетка с прокуренным голосом, работавшая в другом отделении нашего института, часто к нему заходила по домашним делам. Валя, чья семья недавно стала обладателем садового участка, целыми днями с пафосом распространялась о способах выращиванья в грунте огурцов и помидоров, о саженцах плодовых деревьев, прививках и вредителях. Я все это слушал, слушал, и, наконец, посоветовал для полноты ее сельской идиллии развести еще и свиней, за что она сразу на меня окрысилась, прервав мои слова грубостью, и после этого стала ко мне относиться крайне враждебно.
О Лиде мы знали, что ее муж – уроженец города Сочи; сначала мы за нее порадовались, что она может ездить в отпуск к морю – домой; потом, представив, как может выглядеть сочинская свекровь, в преимуществах такого родства засомневались. Сама же она его никак не комментировала, стараясь держаться в тени, но почему-то именно Лиду Леня Свистунов, промышлявший спекуляцией заграничными товарами, выбрал объектом для своих рекламных атак, то и дело настойчиво предлагая ей, то открытые итальянские кофточки, то французские парфюмерию и косметику.
Толя мало рассказывал о своих домашних делах, мы только знали, что его жена – уроженка Калининграда, но однажды, когда он простудился и отправился домой на больничный, Юра предложил нам его навестить. Я согласился, Юра выписал в профкоме пять рублей на посещение больного, мы купили торт, и явились.
Нас встретила его супруга – особа очень высокого роста, причем худая, и из-за этого казавшаяся ширококостной; у нее были резкие движения, из-за чего она выглядела решительной, и громкий низкий голос, создававший впечатление властности. Это впечатление, видимо, не были лишены оснований, ибо Толя, выползший нам навстречу в тренировочном костюме, сильно дисконтированный дома по сравнению с работой, рядом с женой смотрелся, как кролик перед удавом.
Мы протянули хозяйке торт.
- Сейчас я приготовлю чай!
- Да нет, нам не надо – стали мы отнекиваться, стараясь изобразить скромность.
- Странно – сказала Толина супруга таким тоном, что, отказавшись от всякого сопротивления, мы отправились на кухню, блиставшую неправдоподобной чистотой.
Я хорошо запомнил этот случай, так как примерно в это же время в 146 комнату зачастила Таня Аввакумова, - интересная женщина, работавшая в лаборатории Мензенцева, которая располагалась через две двери от нас по коридору; в наших кругах Таня слыла светскою львицей. Она приходила к Толе, чтобы поделиться материалами по Битлз, которыми тоже увлекалась. Однако, чем дальше, тем чаще мы стали встречать Толю и Таню друг с другом; ладно, что они вдвоем уходили с работы;  часто они и по утрам в проходной появлялись вместе. С Аввакумовой все было ясно: она прибавила к своей коллекции, - немалой, как говорила молва, - солидного, умного мужчину с лицом Алеши Поповича с картины Васнецова «Три богатыря»; - ее незначительный муж – подкаблучник (как-то я его видел мельком на коллективном походе в кино) не был помехой, но Толя, с его калининградской женой, видно, «задурил не на шутку»…
В это время в нашей комнате повеяло духом грядущих перемен – надвигался новый эон. Понимая, что Лида не будет работать с Гординым, я принялся ее обрабатывать, стараясь  заинтересовать своей тематикой, чтобы в конкуренции со Звоновым перетянуть на свою сторону, но натолкнулся на полное равнодушие: она явно давала понять, что не хочет работать под моим началом, и вскоре просто уволилась. Каково же было мое удивление, когда через несколько дней после ее исчезновения я обнаружил на своем столе лист бумаги, на котором было написано «Лида» и стоял номер телефона. Видимо, направления нашего интереса друг к другу находились в разных плоскостях…
Вскоре после этого Толя Гордин перешел на другое предприятие, стоявшее обок нашего, так, что иногда мы с ним встречались на улице, и всякий раз они были вдвоем с Таней Аввакумовой. Мы с ним продолжали общаться по телефону, или при встречах на научных конференциях. Потом он пропал из виду, а через пятнадцать лет от нашего общего знакомого я узнал, что Толя умер, еще не перешагнув за полтинник. Я не знаю причину его смерти, но меня не покидает мысль, что она была связана с охватившей его страстью, ибо это хорошо согласовалось с типом его личности.
Осталось только вкратце рассказать о том, что произошло позже. Электролитическую ванну за ненадобностью демонтировали и сдали в металлолом; вместе с нею исчезли Валя и Свистунов; Юра Звонов, разругавшись с Кворусом, перешел в Отдел применения, став там влиятельной персоной. Меня назначили начальником, но не «проблемной», а измерительной лаборатории, и я переселился в другую комнату.
Больше в 146 комнате я не появлялся, и в моей памяти она навсегда осталась такой же, как тогда, в 1969 году.
                Апрель 2019 г.