Богатая семья в церкви, Эдди Оган

Богатая семья в церкви

Эдди Оган

перевод с английского

Никогда не забуду Пасху 1946-го. Мне было 14, сестрёнке Оси 12, а сестре Дарлин 16. Мы жили с мамой и знали не понаслышке, что значит обходиться без самого необходимого. Папа умер за 5 лет до этого, оставив маме семеро детей и ни копейки денег.

К 1946 году старшие сёстры повыходили замуж, братья уехали из дому. За месяц до Пасхи пастор нашей церкви объявил о специальном сборе, который хотели сделать для самой бедной семьи. Он попросил церковь не скупиться на этот сбор.

Когда мы вернулись с собрания домой, мы принялись обсуждать, что можно сделать, чтобы собрать деньги. Решили, что можно купить 50 фунтов картошки и жить на неё весь месяц. Таким образом мы собрали бы 20 долларов, сэкономив на продуктах. Потом мы подумали, что если поменьше включать свет и не пользоваться радио, то можно сэкономить на электричестве. Дарлин за плату убиралась в домах и садах у кого только можно было, а мы с сестрёнкой перенянчили всех детей, каких нам доверили. За 15 центов можно было купить достаточно пряжи на три прихватки, чтобы продать их за 1 доллар. 

На прихватках мы заработали 20 долларов. Этот месяц был самым лучшим в нашей жизни.

Каждый день мы считали, сколько уже набралось денег. По вечерам в темноте мы мечтали о том, с какой радостью самая бедная семья будет тратить деньги, которые соберёт для неё церковь. В церкви нашей было около 80 человек, и мы прикидывали, что всего соберётся раз в 20 больше того, сколько соберём мы. В конце концов, сам пастор каждое воскресенье напоминал об этом сборе.

За день до Пасхи Оси и я пошли в магазин и выпросили у менеджера обменять нашу мелочь на три хрустящие 20-долларовые купюры и одну 10-долларовую.

Мы бежали домой, чтобы показать это богатство маме и Дарлин. У нас сроду не водилось таких денег.

Мы так радовались, что ночью почти не спали. Нам было всё равно, что ни у кого из нас на Пасху нет новой одежды; у нас было 70 долларов на церковный сбор.

Мы еле дождались собрания. В то воскресенье дождь лил как из ведра. Зонта у нас не было, а до церкви была добрая миля, но нам было без разницы, промокнем мы или нет. У Дарлин в башмаках вместо стелек были картонки, чтобы закрывать дырки на подошвах. Картон размок, и ноги у неё вымокли насквозь.

В церкви мы сидели важные и довольные. Я слышала, как другие девочки-подростки шептались о том, что у девочек Смит старенькие платья. Я смотрела на их новые и чувствовала себя богачкой.

Когда делали сбор, мы сидели во втором ряду спереди. Мама отдала 10-долларовую купюру, а каждая из нас – 20-долларовую.

По дороге домой мы пели. А дома нас ждал сюрприз: мама купила дюжину яиц, и мы сварили их к нашей жареной картошке. Вечером у нашего дома остановился пастор на машине. Мама вышла, о чём-то с ним потолковала и вернулась с конвертом в руке. Мы спросили, что это, но мама не сказала ни слова. Она открыла конверт, и оттуда высыпались деньги. Много денег. Одна 10-долларовая купюра, три 20-долларовые, и семнадцать по одному доллару.

Мама сложила деньги обратно в конверт. Мы молча сидели и смотрели в пол. В одну минуту мы из миллионеров превратились в нищих. Детство у нас было такое счастливое, что мы жалели всякого, у кого не было наших мамы и папы, кучи братьев и сестёр, и дома, полного своих и чужих детей. Мы были уверены, что ничего нет веселее делиться столовыми приборами и угадывать, вилка или ложка достанется тебе сегодня на обед.

У нас вообще было два ножа, которые мы передавали из рук в руки. Я знала, что у нас есть не всё, что бывает у других людей, но я никогда не подозревала, что мы были бедными.

А в ту Пасху я это поняла. Ну раз пастор принёс деньги для бедной семьи – нам, то бедными были мы! Мне это очень не понравилось. Вдруг оглядев своё старое платье и поношеные башмаки, мне стало стыдно. Мне даже в церковь не хотелось больше идти – там-то уже наверняка все знали, что мы были бедны.

Я стала думать о школе. Я училась в девятом классе и была одной из лучших из более чем ста детей моего возраста. Интересно, знали ли те сто про нашу бедность? Я решила бросить школу. По законам того времени после восьмого класса в школу можно было больше не  ходить.

Долго мы сидели молча в тот вечер... Стемнело, мы побрели спать. Всю неделю мы ходили в школу, возвращались домой и почти не разговаривали. Наконец в субботу мама спросила нас, что мы хотели бы делать с деньгами. А что бедные делают с деньгами? Мы понятия не имели. Мы же не знали до этого, что мы бедные! В воскресенье даже в церковь идти не хотелось, но мама сказала, что надо. И хотя в этот раз светило солнце, шли мы молча.

Мама начала петь, но никто ей не завторил, она спела один куплет и замолчала. В церкви проповедовал миссионер. Он рассказывал, как миссионеры в Африке строят дома из обожжённых на солнце кирпичей, но у них нет денег, чтобы купить крыши. Он сказал, что крыша на церковь в Африке стоит 100 долларов; а потом спросил: «Не можем ли мы все пожертвовать этим несчастным африканским беднякам?» И тут мы поглядели друг на друга и улыбнулись; в первый раз за всю неделю.

Мама опустила руку в сумку и достала конверт; она передала его Дарлин, Дарлин – мне, я – Оси, а Оси – в пожертвования.

Когда деньги сбора пересчитали, то объявили, что там немножко больше ста долларов. Как же обрадовался этот миссионер! Он не ожидал такой суммы от такой маленькой церкви. Он сказал: «У вас, должно быть, в церкви есть богатые люди».
И вот тут до нас дошло! Мы-то отдали 87 из тех «чуть больше ста» долларов!

Это мы были богатой семьёй в церкви! Разве миссионер так не сказал? С тех пор я ни разу не была бедной. Я всегда помнила, насколько богата, потому что у меня есть – Иисус.