Ч. 1. Город внутри

              1. В разлуке с Богом или потерянный рай

 У Города украли краски, от этого он стал как на черно-белой фотографии: серым и бесцветным. Небо нависало над ним тяжелыми, свинцовыми тучами. Дома старинной постройки угрожающе и одиноко, стройными рядами заполняли пространство. На вымощенной грубым камнем мостовой в монашеских длинных рясах со спущенными на лицо капюшонами , опустив головы, строем друг за другом неспешно двигались люди. Толпа передвигалась неслышно и угрюмо. Возглавлял странное шествие высокий человек в таком же как у всех монашеском одеянии. Люсиль с застывшим ужасом наблюдала за всем из-за угла одного из домов. Странно, но она одна среди этой серости не потеряла красок. На ней было довольно яркое одеяние, а в руках профессиональный фотоаппарат. Роль репортера вовсе не радовала Люсиль, тем более в этом неприятном и ужасном месте. Рядом с ней суетился парень. Скорее всего помощник. Изредка они  о чем-то перешептывались, ни на миг не отводя взгляда от странной процессии. Вдруг высокий человек оторвался от толпы и направился в их сторону, Люсиль с помошником замерли от ужаса. Монах остановился, приподнял капюшон и стал внимательно всматриваться в дома, озираясь вокруг, как-будто что-то искал. В это время к толпе, которая не прекращала двигаться, присоединилось еще несколько человек в таких же одеяниях и продолжили шествие. "Только не смотри ему в глаза", - пронеслось у Люсиль в голове, но каким то невероятным магнитом тянуло взглянуть на него, пока он был так близко. И Люсиль посмотрела. Огромные черные, не карие, а именно черные  без зрачков глаза с полсекунды задержались на ней. В них была пустота, они ничего не выражали. Скользнув взглядом и не заметив никого , Монах направился к толпе, но пока шел, то и дело оборачивался по сторонам, ощупывая пространство... Толпа постепенно удалялась, Люсиль и помощник облегченно вздохнули.
   В тот год неведомая, нечеловеческая сила вырвалась на свободу, отделив все земное от неземного, погрузив мир в хаос. Смерть ходила по земле.

                ........

   Через единственное в палате окно прорезывался тусклый утренний свет. Больные потихоньку просыпались, лечащие врачи и медсёстры привычно суетились в коридорах больницы. Постепенно пространство наполнялось звуками, разгоняя тишину уходящей ночи. Люсиль открыла глаза и сладко потянулась. Сегодня она спала как младенец, скорее всего все дело в таблетках. Палату номер 1, где лажала Люсиль, по праву можно было считать « чеховской палатой номер6», поскольку больные, проходящие в ней лечение, мягко говоря, были довольно странноватыми. Чего только стоила одна Нино, женщина средних лет с копной чёрных вьющихся волос, которые она каждое утро заплетала в высокий хвост, выправляя челку на лоб. Довольно бледное из-за болезни лицо оживляли карие выразительные глаза. Рот у Нино улыбался странноватой открытой улыбкой, почти беззубой, как казалось сначала. Но если пристальнее всмотреться, то зубы все-таки были на месте, только цвета иссиня-чёрного. Нино сама поставила себе диагноз, взяла направление на госпитализацию у участкового врача и вот уже вторую неделю проходила лечение в стационаре, причём схему лечения и все процедуры она также назначила себе сама. Лечащий врач шла ей навстречу и не спорила, поскольку подозревала у Нино явное психическое отклонение. Это не лишено было истины: у Нино стала прогрессировать шизофрения с манией преследования. Ей казалось, что ее преследуют спецслужбы.
   Вторую соседку Люсиль звали Валентиной Григорьевной. Пожилая ухоженная женщина, жена офицера в отставке. Муж с завидным постоянством навещал ее каждый день, иногда по несколько раз. Видно было, что он очень переживал за свою жену, поэтому заранее готов был выполнить любую ее прихоть. Можно только позавидовать тому, как, прожив вместе целую жизнь, они сумели сохранить тёплое отношение друг к другу. Вместе с тем, Валентина Григорьевна обладала довольно бойким , можно даже сказать авантюрным складом характера. Стоит ли удивляться тому, что Нино сразу же попала под ее пристальное внимание. Валентина Григорьевна не упускала ни малейшей возможности, чтобы не поддеть Нино. Причём делала она это очень тонко и искусно. Нино не оставалась в долгу, и довольно агрессивно реагировала на тонкий юмор пожилой соседки. Люсиль была меж ними чем-то вроде « амортизатора отношений» и почти всегда умело сглаживала назревающий конфликт.
   Последние три ночи, в одну из которых была доставлена в больницу и Люсиль, были , мягко говоря, сумасшедшими. «Скорая» не успевала с выездами, почти каждый из которых заканчивался срочной госпитализацией ещё одного больного. Неизвестный недуг распространялся с такой скоростью, с какой не мог даже соревноваться всем уже изрядно поднадоевший грипп. Врачи , не вникая в суть болезни, успевали только снимать опасные симптомы. Люсиль не стала исключением. Ее трясло и шатало так, что она не в состоянии была самостоятельно перемещаться. Вскоре терапевтическое отделение Н-ской городской больницы было переполнено настолько, что больных стали размещать на диванчиках и кушетках по-твоему коридору.
   Врачи валились с ног от усталости, а больные все прибывали и прибывали...
   Люсиль тихо плакала, свернувшись калачиком на своей кровати, демонстративно отвернувшись от всех.
 - А вы знаете, - вкрадчивым голосом начала Валентина Григорьевна,- что над нашей реанимацией установили какую-то вышку, будь она неладна!
 - Странно, подхватила Нино.
 - Вот люди и мрут как мухи! - словно очнувшись, подвела итог Люсиль.
 - Да нет же!- жестко и бескомпромиссно возразила Нино, - как вы не понимаете, это же все происки КГБ!!!
 - Опять началось!- завелась Валентина Григорьевна.
   В палате на минуту воцарилась тишина. Валентина Григорьевна многозначительно посмотрела на Люсиль. Недавно заливающаяся слезами Люсиль теперь уже готова была разразиться громким смехом и еле-еле сдерживала себя, стараясь не смотреть на Нино. Между тем, Нино было уже не остановить:
 - Они и у меня хотели квартиру отобрать. Поехала в Н-ск выбивать себе льготы, сидит этот Иванов и хитро так на меня смотрит: что, мол пришла , нам уже позвонили откуда надо и приказали никакие льготы тебе не оформлять. Просто преследуют.
 - Зачем Нино тебя преследовать, вот скажи, - не отставала Валентина Григорьевна.
 - Они знают зачем, довольно резко парировала Нино и замолчала.
   В воцарившейся тишине стали отчетливо слышны пугающие слух звуки, доносившиеся с улицы. За окном развернулась невообразимая картина: небо заволокло тяжелыми снеговыми тучами. Ураганные порывы ветра несли их с огромной скоростью так, что солнце проглядывало лишь на доли секунды и вновь терялось средь бесконечного темного покрывала. В середине марта зима вновь решила напомнить о себе, нисколько не сдавая позиций. Ближе к вечеру началась пурга. Вьюжило и крутило, завывая и постанывая одновременно. Ветер гулял с такой ураганной силой, что казалось ещё чуть-чуть, и начнутся лопаться дома, срываться крыши, переворачиваться все, что только возможно: автомобили, рекламные щиты...
 - Однако разгулялась непогода, - заметила Валентина Григорьевна.
 - Что же ночью-то будет?- сама себе проговорила Нино.
   Люсиль молчала и прислушивалась к тому, что творилось на улице. Она отметила для себя, что, находясь здесь, в больничной палате, можно ничего не бояться. Кто-то очень могущественный и злой не доберётся до неё. Здесь она в безопасности и , словно в подтверждение ее мыслей, ветер с удвоенной силой ударил в окно.
  - Надо бы шторку-то занавесить, а то как спать -то, - и Валентина Григорьевна начала было подниматься, но Люсиль опередив ее, метнулась к окну и задернула единственную светло-зеленую, местами выцветшую от времени шторную. Сразу стало как-то уютней и спокойней. Вся честная компания села за вечерний чай. Чай готовили сами из чайных пакетиков, а воду с помощью кипятильника нагревали в поллитровой банке.
  - Я люблю горячий чай. Так вот с ночи утром встанешь, совсем никаких сил нет и сердце потягивать начинает, а как чаю выпьешь, так сразу и легче становится, - Валентина Григорьевна не без удовольствия втянула губами очередную порцию спасительного горячего напитка. « Ну что, пора и честь знать,» - и с этими словами пожилая женщина приступила к вечернему моциону.
Наконец все улеглись. Люсиль не спалось. Сквозь занавешенное окно в палату проникал тусклый свет от единственного на улице фонаря. Ветер клокотал, разрывая воздух, изредка ударял в окно. Люсиль поежилась и повыше натянула одеяло. На соседней кровати кряхтела и  ворочалась Нино, видно ей тоже не спалось. Люсиль вспомнила про дом, где у неё остались муж и пятилетняя дочь Таша. Интересно, как они там, я со всей этой суетой даже не позвонила им. Каким-то внутренним чувством она понимала, что с ними все будет в порядке. В этот год что-то случилось с ней...
 - Нино, расскажи про старца. Почему он тебя преследует?- спросила Люсиль, рассудившая, что чем предаваться собственным грустным мыслям, лучше уж послушать очередную сказку для взрослых, так, глядишь, быстрее удастся заснуть. Валентина Григорьевна уже мирно посапывала во сне.
 - А что рассказывать, - отозвалась Нино,- он преследует весь наш род, начиная с бабушки.
 - Почему?
  А вот послушай, и Нино завела свой рассказ.
   Дело было во время Второй Мировой войны. Наша семья: бабушка, дед мой и мама,- жили тогда в собственном доме. Район попал в оккупацию, и почти в каждом доме поселились немцы. У нас поселился только один и то, довольно странный, тихий, нелюдимый. Когда немцы уже во всю отступались, наш немец с разрешения бабушки зарыл в огороде клад: все награбленное, он у них вроде казначея был, с уговором, что рано или поздно он за этим кладом вернётся. В обмен на услугу бабушка получила паёк, еду.так они и выживали. Уже после войны, спустя два года, произошло событие, перевернувшее всю нашу жизнь.
Как-то ночью во двор нашего дома въехала машина. Из неё показались трое мужчин. В доме все спали, и бабушка одна вышла на шум. Двое из прибывших оказались военными, а третьего ей никак не удавалось хорошенько рассмотреть. Военные довольно грубо пояснили, что явились за кладом, и чтоб она шла в дом и не высовывалась, пока те не уедут. Тут бы бабушке послушаться, да уйти, но она задержалась и когда все трое двинулись в сторону огорода, в третьем она признала того самого немца и от удивления воскликнула:» Отто, ты?!». «Вы ошиблись, гражданочка, это отец Феофан, никакого Отто здесь нет. А ну марш в дом!» и только тут бабушке мельком удалось рассмотреть, что третий действительно был одет в монашескую рясу...»
  Нино вела свой рассказ спокойно и неспешно. Прислушиваясь к монотонному звучанию ее голоса, Люсиль никак не могла для себя понять, что же случилось в жизни этой удивительной, смешной, доброй и открытой женщины. Где надломилась одна из граней ее тонкой, как у ребёнка, души. Нино не сдавалась и отчаянно сопротивлялась недугу, но борьба эта отнимала столько сил и здоровья. Интересно, где находится та грань , за которую можно заглянуть, но нельзя переступить. Люсиль вовсе не хотелось иронизировать над бедной, доведённой до отчаяния женщиной, как это делала Валентина Григорьевна; и вот что интересно, Нино, резко реагирую на выпады пожилой соседки, все-таки умудрялась сохранять к ней уважение.
   Между тем, Нино продолжала:» Отец Феофан был истинно пророком и ясновидцем. Во времена войны, ещё будучи Отто, он нередко использовал свой дар, чем спасал жизни многих солдат. Попав в плен, он как и все остальные сначала был приговорён к расстрелу, но на одном из допросов кто-то проболтался о выдающихся способностях Отто. И как результат, был заключён договор между ним и спецслужбами, суть которого сводилась в службе на благо России в обмен на жизнь. Иными словами, ему предлагалось стать пророком не в своём Отечестве. Для достоверности роли Отто не просто принял православие, но стал служителем церкви, и отныне был наречён отцом Феофаном...»
   Речь Нино становилась все глуше, сознание постепенно растворялось и опускалось в небытие. Люсиль медленно погружалась в сон.

                ...........

   По залитому солнцем торговому центру, в старой рваной рубахе и без парток шествовала Люсиль, заглядываясь на яркие новые вещи, которых в этом центре было в изобилии. Наконец она подошла к одному из прилавков и примерила на себя довольно просторную рубашку в светло-бежевых тонах. Рубашка пришлась Петр нельзя кстати, и Люсиль без раздумий, скинув с себя ветхое рубище, облачилась в новое одеяние. К рубашке вскоре подобрала такие же светлые штаны. Теперь уже в новых одеждах, она продолжила свой путь а приподнятом настроении. Выйдя из центра, она свернула налево и уверенно направилась куда-то. По дороге к ней пристала средних лет женщина, которая едва поспевала за Люсиль. Женщина всю дорогу что-то невнятно шептала, и в этом , ни на минуту не утихающем шепоте Люсиль краем уха уловила несколько предложений, суть которых сводилась к нескончаемым жалобам на своё здоровье. Люсиль как могла подбадривала эту странную женщину:» Мы почти пришли, потерпите пожалуйста.»  Вскоре они приблизились к довольно веткой деревянной лачуге. Люсиль смело направилась к дому, переступая через нескончаемые  грядки с картошкой и ещё с чем-то. Женщина ойкнула вдруг и повалилась навзничь, успев схватить Люсиль за плечо, но Люсиль удалось вывернуться, и женщина повалилась замертво прямо на гряду. Люсиль позвала на помощь. Из-за дома неторопясь вышла хозяйка . Заприметив непрошенных гостей, она остановилась и с минуту рассматривала их. Затем также неспешно подошла к упавшей женщине, наклонилась и провела рукой по ее лицу. В руке у неё оказалась довольно толстая игла, которую она, как фокусник, выдернула из носа пострадавшей. Из раны показалась капелька крови. Через доли секунды женщина пришла в себя и , оправив юбку, как ни в чем не бывало пошла прочь. Между тем, за происходящим нашлись наблюдатели: вдоль серого, местами покосившегося забора собрались женщины, старики и дети. Дети весело гоготали и то и дело переглядывались друг с другом.
 - Да вам в цирке выступать только! - воскликнула потрясённая увиденным Люсиль. Хозяйка загадочного дома на доли секунды повернулась к Люсиль, взглядом как бы приглашая шествовать за ней. Ротозеи к этому моменту почти все разошлись. Женщина села на скамью и оказалась перед громоздким столом, таким же ветхим, как и все вокруг. Люсиль подошла и встала напротив неё.
  - А у вас что?- спросила хозяйка безразлично.
  - Да вот, непонятно что со мной происходит...- весело отозвалась Люсиль.
  - Я средство приготовлю, а ты через две недели приходи, заберёшь.
  - Так ведь через две недели я должна уже отбыть, - пояснила Люсиль.
  - Ничего, - сказала хозяйка,- я успею...
  - Только мне заплатить вам нечем, - и с этими словами Люсиль стала копошиться в карманах своих новеньких штанов,- хотя вот, постойте, могу отдать иглами,- и Люсиль вытащила из правого кармана совсем новеньких штанов целую охапку неизвестно откуда взявшихся длинных и довольно толстых иголок. Ничего не ответив, хозяйка протянула руку и покорно забрала все иглы себе...

                ..........,

   В палате сквозило холодом. Из-за ночной пурги и ураганного ветра, который не умолкал всю ночь, помещение выстудилось и стало очень неуютным. Не решаясь выпрыгнуть из-под тёплого одеяла, Люсиль лежала уже с полчаса, пристально рассматривая белый потолок, изредка покручивая головой по сторонам, ожидая,  когда проснутся соседки. «Что за хрень мне подсовывают каждый вечер, отчего мое сознание рождает такие непонятные образы. Надо будет обязательно выяснить, наверняка не лекарство, а наркота сплошная», - пронеслось у Люсиль в голове. Тут закопошилась Нино, а за ней следом, покряхтывая, начала ворочаться Валентина Григорьевна. Пожилой женщине всегда очень  тяжело давались первые минуты после сна. Она выглядела бледной, осунувшейся и как-будто постаревшей... Но затем Валентина Григорьевна каким-то одним ей знакомым способом сбрасывала с себя болезнь и потихонечку оживала, постепенно возвращаясь в привычное для неё боевое расположение духа. «Ночь - самое тяжелое время для меня», - всегда говорила Валентина Григорьевна.
   У Нино сегодня была назначена последняя процедура перед выпиской, поэтому, едва открыв глаза, она вскочила с постели, привела себя в порядок и вышла к медсестре на пост, чтобы напомнить о себе и предстоящей  экзекуции.
   - Вишь че придумала, кишечник ей, видите ли просветить надо, она вообще себе рак желудка возомнила, вот теперь и собирает доказательства, одним словом, больной человек,- и с  этими словами Валентина Григорьевна многозначительно покрутила пальцем у виска. Люсиль молчала, ей вовсе не хотелось поддерживать подобные разговоры, тем более за спиной у Нино. В  любой ситуации можно и должно оставаться, прежде всего, человеком. Между  тем Валентина Григорьевна не унималась:
 - Она тебе про старца то рассказала?- обратилась она к Люсиль.
 - Да, рассказала.
 - А про то, что она песни пишет и стихи- рассказывала? А то, что у неё жених - американец, который по ее словам скоро за ней приедет и заберёт ее, только она его не помнит... совсем не помнит... рассказала?
 - Нет,- сухо ответила Люсиль.
 - Ну погоди ещё расскажет...
   В палате опять воцарилась тишина. Вскоре принесли завтрак, и разговор потихоньку совет на «нет».
   Нино то и дело вбегала и выбегала из палаты. Она заметно нервничала.
   В это утро Люсиль чувствовала себя особенно одинокой, всеми покинутой и позабытой. Может все дело в затянувшемся пребывании в больнице, может в разлуке с близкими: она впервые так надолго оставляла дочь,- а может и предстоящей выписке Нино и Валентины Григорьевны. За то время, пока по воле обстоятельств герои нашего повествования вынуждены были проводить вместе, непередаваемое ощущение родства и духовного единения не покидало их ни на секунду. Было конечно и ещё что-то такое, необъяснимое, что жаль было терять. Не таблетки, а именно вот это общение, воцарившаяся удивительная атмосфера если не исцеляла, то, по крайней мере, благодатно действовала и,  несомненно , оздоравливала. Люсиль готова была вот-вот расплакаться, но сочла, что это непозволительно и эгоистично по отношению к остальным. Поэтому, чтобы отвлечься и заглушить уже подкатывающий к горлу ком, Люсиль достала свой маленький ноутбук и, удобно расположившись на кровати, погрузилась в другую реальность. Сперва она просмотрела почту: там было пусто, затем открыла блоги с записями и стихами. Два одиночества посмотрели друг на друга. Отслеживая взглядом выписки из чужих дневников, вчитываясь в чужие стихи и рассуждения о разном, Люсиль не покидало ощущение со-прикосновения с этими переживаниями, со-звучия им. Все повторялось, все это уже с ней когда-то происходило. Но как мелко и зацикленно «плавали» в своих томлениях и умственных изощрениях люди, улавливая лишь поверхностные блики явлений, , не видя сути.
Нет, сегодня явно не ее день, и Люсиль поспешила свернуть это бесполезное занятие. Скука смертная.
   У Валентины Григорьевны начался второй сон. Нино бегала каждый час ставить клизмы, ей все казалось, что она недостаточно готова к процедуре. Вскоре, ближе к вечеру  у Нино «светилось» не только то место, которое непосредственно отвечало за качество процедуры, но и вся она заметно осунулась и побледнела. Наконец, в палату влетела медсестра и позвала Нино на обследование. Пожелав Нино « ни пуха ни пера», Люсиль уже изрядно повеселившись, глядя на хлопоты Нино, пристроилась подремать.
    Так, незаметно приближался вечер. От вчерашней метели не осталось и следа. Более того, выглянувшее к обеду солнце успело растопить почти весь снег. Пейзаж за окном удручал своей серостью. Неподалёку от больницы чернела полоска леса, на дорогах и обочинах остатки грязно-серого снега разбивались чёрными проталинами, и лишь в самом лесу и на его опушке оставшийся снег ещё сумел сохранить свою белизну. Весна уже вступала в свои права, наполняя воздух упоительным, особым ароматом, какой бывает только в эту пору.
  Нино тихо вплыла в палату, неслышно затворив за собой дверь. Выспавшись, Валентина Григорьевна поспешила на свидание с мужем. Люсиль, понимая, что Нино после тяжелого обследования нужен покой, оставив ее одну, отправилась в холл смотреть телевизор.
   Местные женщины с завидным постоянством каждый вечер в одно и то же время усаживались перед экраном для того, чтобы , не дай Бог  не пропустить очередную серию нескончаемого сериала. Кто бы мог подумать, что отечественная киноиндустрия по количеству серий даст фору любому бразильскому сериалу. Поистине, заставь дурака Богу молиться... так вот каждый вечер в Н-ской городской больнице  перед телевизионным экраном расшибают себе мозги наши милые женщины и мужчины. Но Люсиль удивляло  совсем даже не то, как люди могут так изощренно «убивать время», а то, как они переживают за ставших уже им родными героев, даже если сами находятся в крайне тяжелом  положении. Далее после просмотра очередной серии, половину которой повторялась предыдущая, дамы продолжали оживленно обсуждать своих героев весь оставшийся вечер. Так вот, оказывается кто они - герои нашего времени!
   Спустя час, Люсиль вернулась в палату, за ней следом пришла и Валентина Григорьевна. За обыденной беседой они , вдруг, заметили, что кого то не хватает, и только тут вспомнили о Нино. Нино лежала на спине по подбородок затянутая в одеяло. Ее и без того бледное лицо ещё больше побелело, нос заострился.
 - Нино, ты как себя чувствуешь?- встревожилась Люсиль.
   Тоненький голосок Нино пропищал, что ей плохо. Люсиль выбежала в коридор и позвала медсестру. Прибежавшие на шум две сестрички сразу поняли, что дело плохо, и вкололи Нино два укола. Через полчаса Нино начала оживать и потихоньку приходить в себя.
 - Ты наверно с клизмами погорячилась, столько то в себя , бедную, влить!,- и Валентина Григорьевна озорно подмигнула Люсиль. Поразившими тому, как в такой ситуации можно шутить, Люсиль никак не отреагировала на цинично брошенную реплику. Ближе к ночи Нино как-будто совсем оплавилась и вновь обрела дар речи.
 - Ты мне про старца так и не рассказала, чем дело то кончилось?- стараясь поддержать Нино, спросила Люсиль.
 - Так ты заснула, и я следом, -охотно отозвалась Нино и продолжила,- « он и по сей день живой старец этот, хотя, как ты понимаешь очень дряхлый, если я не ошибаюсь, что ему наверно уже глубоко за девяносто. Но про меня не забыл и периодически напоминает о себе. После того, как у нас побывали непрошеные гости, в семье начались несчастья: сначала умер дед, а в скорости и бабушка померла. Мать так и не вышла замуж, по этой самой причине отца своего я не знаю. У меня судьба тоже не сложилась: вышла замуж, но муж и его родня ополчились на меня, стали издеваться, даже когда была беременной. Мне пришлось уехать домой к матери, а муж так и остался со своей роднёй. Рожала одна. Сын теперь со мной даже не общается, стесняется что ли. Они меня с матерью в сумасшедшие записали...»
   Валентина Григорьевна замолкла и тоже прислушивалась к разговору. В ночь перед выпиской всем не спалось. Люсиль отметила для себя, что при всей кажущейся показной шутливости,с какой Валентина Григорьевна пыталась относиться к этой истории, все же заметны были ее колебания. С одной стороны-она была полностью уверена а абсурдности этой истории, но с другой - Люсиль не могла для себя не заметить, с каким внутренним сосредоточением Валентина Григорьевна выслушивалась в слова Нино. По всей видимости, она никак не могла до конца решить: доверять или все пустить в шутку. Во всяком случае, подтрунивать и шутить в этот раз ей явно не хотелось.
 - А как он о себе напоминает?- поинтересовалась Люсиль.
 - А меня к нему раза два возили.
 - Как?
 - Как, на машине ночью забирали и увозили, несмотря на мое сопротивление. В последний раз привезли меня в Храм к нему, бросили под ноги, а он уже ждёт, сидит, ухмыляется. «Ну что, говорит , Нино, вот и свиделись, соскучилась поди?» Я просила,  чтоб отстал уже от меня, что говорю тебе нужно. Старец смотрел на меня, смотрел, а потом как заржёт, громко так, что эхом этот смех подкатился по Храму. «Я умиляюсь, говорит, я умиляюсь , глядя на то , как она гибнет!». Кто, спрашиваю, Я? А он отвечает: »Да при чем здесь ты! Я умиляюсь, глядя на то, как гибнет Россия! Ха-Ха-Ха...» Я отвернулась, чтобы не видеть это морщинистое лицо, искаженное адской усмешкой, но ко мне подошли и, схватив за волосы, заставили смотреть на старца,  а он, продолжая ухмыляться, говорит:» Что, не нравится? А ты смотри, смотри и всем передай что видела и слышала! А теперь пошла вон из Храма!»
 - Так за что же он вредит России?
 -А как же, он ненавидит же ее всей душой, его лишили родины, заставили служить чужой стране, вот он и мстит, как может.
 - И что никому не помогает?
 - ну почему же, кому-то все-таки помогает. Я думаю, он многим людям помог.
   Валентина Григорьевна, наблюдая диалог между Нино и Люсиль, попеременно переводя взгляд то на одну, то на другую, потихоньку начала подозревать, что она, пожалуй, единственная нормальная, оставшаяся в этой палате, или Люсиль ведёт какую-то свою игру.
   - Ты лучше про жениха своего расскажи,- решила перевести разговор в другое русло Валентина Григорьевна.
   И Нино, как старое радио, одним щелчком переключилась на другую волну по просьбе слушателей. Не желая участвовать в авантюре, Люсиль решила выйти прогуляться в коридор, а когда вернулась, в палате был выключен свет и все улеглись. Без свидетелей демонстрации своего внутреннего превосходства над больным человеком Валентине Григорьевне было неинтересно, поэтому она быстро угомонилась. « Таких уже не переделать»,- подумала Люсиль и тоже улеглась.
  Снотворное, а Люсиль уже не сомневалась, что именно его ей подсовывали каждый вечер, чтобы не тревожить по ночам  медсестёр и врачей, действовало безотказно, но с огромным побочным эффектом. По ночам Люсиль начинала сильно потеть, а к утру бил озноб, независимо от того, сколько одеял навалено сверху. К тому же все ее мысли каким то невообразимым способом материализовались в снах, или лучше сказать в тех состояниях, когда, как казалось Люсиль, она попадала в другую реальность, как Алиса в зазеркалье. Сны эти или параллельная жизнь, которую Люсиль вела ночью, отличало яркость и четкость изображений, удивительная последовательность действий и непременно в них всегда был свой тайный смысл, уловить который Люсиль как бы она не старалась, пока было не под силу.
   Вот и сейчас, постепенно погружаясь в это таинственное состояние, в голове у Люсиль попеременно всплывали портреты родных, друзей и знакомых. Все они начинали что-то говорить Люсиль, пытались доказывать что-то своё, но Люсиль остатками сознания уже не могла слышать и различать речь. Постепенно голоса слились в один монотонный гул, который тоже потихоньку стал затихать. Люсиль погружалась сон.

                ...............

- Чего ты хочешь, Тася?
 - Я хочу твою работу!
 - Хорошо. Чего ты хочешь , Поля?
 - Я хочу, чтобы ты не мешала моей дочери. Я хочу, чтобы у неё была твоя красота, твоя доброта, твоя удача!
 - Хорошо. Чего ты хочешь от меня , Кира?
 - Ты - моя собственность, и я хочу, что бы ты служила только мне. Мне нужны твои советы, твое тепло, твоя семья, твоя дочь! Ты моя!
 - Хорошо, что ты от меня хочешь , Гуля?
 - А я желаю, чтобы тебя вообще не было на земле, ты мне мешаешь спокойно жить. Верни мне покой.
- Если смогу. А чего желал бы ты, Ким?
 - А меня все устраивает, вези меня дальше на своих хрупких плечах, и дай мне делать то, что хочу!
 - Если смогу дорогой. А ты чего ждешь от меня, Поля?
 - Оставайся гадким утёнком, это так удобно.
 - Понятно. Теперь твоё желание, Надежда!
 - А я хочу, чтобы БОГ ТЕБЯ БОЛЬШЕ НЕ СЛЫШАЛ, не ходи и не молись, все попусту!
  « Видно не одолеть мне демонов людских!»- пронеслось у Люсиль в голове. Я так устала, дорогие мои, я больна и мне сейчас как никогда нужна ваша забота и поддержка. Помогите мне, пожалуйста, ведь я вас так люблю.
   В ответ - тишина и мерное подрагивание стрелок на циферблате : « Тик-Так, тик-Так...»

                .............

   Хмурое утро. Календарь уже отсчитывал последние дни марта. За окном промозгло и уныло, солнце спряталось, похоже, надолго. Снег практически сошёл на нет и оголил землю. Единственную росшую прямо под окнами во дворе больницы березу облюбовала большая чёрная туча воронья, издавая ужасающей силы неприятные слуху звуки. Без настроения, без спешки и суеты встречали это утро люди. День выписки, и все как будто приуныли. Стараясь ни на кого не смотреть, Люсиль вышла в коридор и свернула на лестничную площадку, там располагалось окно, откуда открывался вид на главный вход в больницу. Ей не хотелось присутствовать при сборах. Присев на корточки, Люсиль стала жадно вглядываться в ту, другую жизнь, которая мерно текла за окном и с которой Люсиль уже сто тысяч раз мысленно попрощалась. Мимо то и дело сновали люди, не обращая никакого внимания на Люсиль. Но она не расплакалась, сдержалась, впрочем, какая теперь разница...
   Первой ожидала своей выписки Валентина Григорьевна , а после обеда выписывалась Нино. Была пятница, и перспектива встречать выходные одной в палате совсем не радовала Люсиль, к тому же нестерпимо ныло сердце. Она очень соскучилась по дому и по дочке.
   Вскоре за Валентиной Григорьевной пришел  муж, и они вместе, неторопливо зашагали к выходу. Нино задержали выписные документы, их никак не могли подготовить: то  печать затерялась , то самого врача вызывали на совещание и т. Д. Когда же, наконец, ближе к вечеру все было готово, Нино тихонько собрала свои нехитрые пожитки.
 - На улице снега уже почти не осталось, а я в шубе.
 - Ничего, Нино, на улице уже стемнело, тебя никто не увидит,- поспешила успокоить ее Люсиль.
 - Я когда три недели тому назад сюда попала, была настоящая зима,- продолжала оправдываться Нино.
   За три недели к ней так никто и не пришел навестить . Наконец, все было собрано. Дойдя до двери палаты, Нино повернулась и низко в пол поклонилась. «Да прибудет Господь с вами»- и с этими словами вышла.
   Люсиль поспешила следом и, выскочив на лестничную площадку, остановилась у того самого окна и стала ждать, когда появится Нино. Простояв так довольно долго, Люсиль уже стала подозревать, что Нино пошла через другой выход, как вдруг, уже вдалеке успела разглядеть темную фигуру в длинной шубе, стремительно растворяющуюся за кромкой чёрного леса. Когда фигура уже превратилась в едва различимую точку, Люсиль вернулась в палату. Щемящее чувство тоски и тотального одиночества наполнили все воздушное пространство, дальнейшее пребывание здесь стало невыносимо. Быстро сложив свои пожитки в небольшую сумку, Люсиль вылетела из опостылевшей палаты. Отпросившись у медсестры на выходные домой и, получив необходимое лекарство, Люсиль поспешила прочь.
   Дома ей как будто стало немного лучше, на время почти совсем исчез страх. Холодильник был завален лекарствами, пакетами со шприцами, в квартире пахло медикаментами, и все же Люсиль была дома, рядом со своими близкими. Счастье длилось недолго, в ночь у неё вновь случился приступ. В больницу Люсиль возвращаться больше не захотела, но и дома было страшно оставаться совсем одной, ей сразу же становилось хуже. По квартире передвигалась медленно, сгорбившись, шаркая ногами. Мир как-будто отделился от неё невидимой прозрачной пленкой, через которую она могла наблюдать его, но прочувствовать эту жизнь Люсиль уже было не под силу. Еда ,растворяясь во рту, становилась безвкусной мякиной.
   Ветер перемен, похоже, надолго задержался на другой планете. Беспроглядная серая сутолока дней, чередой проплывающих мимо и уходящих в небытие затягивали как чёрные дыры. Каждый новый день для Люсиль начинался с испытания на выживание, им же и заканчивался. Страх заполнял всю ее душу, вплетаясь самые сокровенные уголки, и вскоре уже была практически неразличима тонкая грань между жизнью и смертью, между нормой и безумием. Да, страх делал ее безумной.
   А в это время за окном уже вовсю гремела Весна. Приближался светлый праздник Пасхи.