Во власти фиолетового

На сегодня Макар Евгеньев был полностью доволен собственной жизнью, если говорить о ней, как о длящемся процессе. Недавно он состриг длинные волосы, сменил подругу и взял в ипотеку новую квартиру, плюсом которой несомненно являлась имеющаяся возможность выхода из жилой зоны на крышу, пространство где было полностью в распоряжении воображения и фантазии владельца жилплощади. Макар всегда любил ветер и высоту, а следовательно – крыши.
В настоящее время Макар не знал ощущения бессилия, энергия кипела, в туалете струя попадала точно на пятно, «целью»расположившееся в унитазе; дни жизни были подобны эпизодам хорошего сериала, который жаждешь оперативно посмотреть, впитать, предвкушая, чтобы развязка приближалась как можно скорее, одновременно, при этом, не желая расставаться с полюбившимся «микромиром» и заканчивать собственное погружение в него. Бытие радовало, как и вид за окном, за что Макар частенько говорил спасибо этому году и его маю отдельно.
Воздух пился подобно вину «Казанова» из Сан-Марино, а выхлопные газы мегаполисамнилисьпУками с ароматом пряной вишни, который он так любил. Город выбрал Макара – это точно, и имя его, долгое время бывшее одним из многих, стало любимым, избранным и запомнившимся городу, в подобное верилось.Отмечая этот факт, Макар нередко допивался до того, что пел в кальянную трубку вместо микрофона, находясь в одном из караоке города с незнакомкой, плотно прижатой к телу объятиями, подобно купюре в тугой пачке наличности.
Но все же, особенно по вечерам, мелким пунктирным чувством, вдавливаемым глубже в себя, Макар отчего-то не ощущал полноценности собственного я; себя, как единицы человека, он будто иногда терялся из мира, как теряются некоторые дни в череде себе подобных.

Алесь Отяев был недоволен ни собою, ни жизнью, которой существовал. Мнительность и регулярно кажущиеся события, происшествия, не случавшиеся в реальности, отравляли жизнь ежедневно. Домик с сауной, скутер и яхта, расположенные на берегу живописного озера в городе с прекрасной экологией и вежливыми людьми, не радовали. Ночь от ночи росла уверенность, что жена натурально пьет кровь из шеи, а ранки на ней, обнаруживаемые во время утреннего променада по умыванию и зубочистенью, лишь подкрепляли убежденность Алеся в краже его крови супругой. Часто он боялся заснуть, смотря внутрь носа жены и думая, что нос любого человека похож на некую двухкомнатную квартиру, содержимое коей регулярно изменяется. Потом Алесь засыпал, опасаясь не проснуться или проснуться вампиром, кроме того появилась новая фобия – фобия, что жена украдет себе его ресницы, которые ей так нравились.
Шел май, но Алеся раздражало, что шел этот май поступью прохлады, ведь Алесь жаждал запаха мокрого лета, которого совсем не ощущалось. Вместо этого Алесь чуял, что пахнет старым мостом, части которого разведены в разные стороны некой силой. Примерно так же Алесь ощущал себя и физически.
Более-менее спокойно Алесь «самочувствовался» лишь рядом с водой, над которой чайки – эти «летучие еноты», шумно летали туда-сюда в кажущемся хаотичным порядке. В такие моменты Алесь закуривал (разумеется, доставая сигарету не из пачки с надписью «Импотенция» - таковые он не покупал принципиально) и думал о том, что где-то в мире наверняка существует станция метро, на которой живут одни лишь кошки, там людям не рады, там слишком много шерсти и мягкости, ожидать которых от людей бесполезно. Алесь не прочь был бы оказаться на такой станции. Иногда, находясь во власти подобных размышлений, он прохаживался по неровностям камней старой мостовой и присаживался на скамейку, после чего задремывал, просыпаясь обокраденным и сетуя, что забрав деньги, воры не оставили взамен какой-нибудь старой «Нокии» или аудиокассеты с записью джаза, появление которых пробудило бы «ретро-волну» ностальгии. Однако сетование не порождало изменения привычного поведения. Господин Отяев уважал традиции.
Помимо прочего, вечерами, мелким пунктирным чувством, Алесьотчего-то не ощущал полноценности собственного я; себя, как единицы человека, он будто иногда терялся из мира, как теряются старые игрушки и вещи где-то на чердаке или в подвале дома, фасад которого, раскрашенный ярким цветом, не гарантирует отсутствия за радужным оттенком кого-то или чего-то забытого.

Подобное самоощущение Алеся и Макара брало свое начало из момента, когда оба увидели один и тот же сон. В том сне, сперва оформив письменный отказ от собственных отчеств (потому что иначе не удалось бы получить визы в США, куда оба стремились попасть, один –чтобы записать клип, в котором бы разными способами казнились манекены; второй – чтобы избежать даже и малейшего риска заразиться чем-нибудь через ТВ-сигнал, который, как думалось, в США намного безопаснее и здоровее, чем в стране постоянного пребывания), Алесь и Макар с чувством выполненного долга подошли к фонтану в форме стаи дельфинов, откуда каждый взял по монете. Так у Макара оказалась монета, некогда (в неустановленный период) брошенная в фонтан Алесем, а у Алеся – монета Макара. Как только каждый из этих двоих взглянул на монету, находящуюся в собственной руке, Алесю стало доступно знание всех грехов Макара, а Макару – Алеся.
Сразу после этого, Алесь и Макар внезапно очутились на одном деревянном балконе в какой-то многоэтажке, балкон, очевидно из-за материала, которым был обделан, впиталжар регулярно палящего за окном солнца, в связи с чем пространство было не столько теплым, сколько душным, пахнущим баней. За окном видно было колесо обозрения, расположившееся в воде, вокруг этого колеса плавали парусные корабли и подводные лодки, при этом на некоторых кораблях виднелись макеты зданий и сооружений кажущихся знакомыми городов, а на вершине колеса обозрения была расположена церковь, вырубленная словно бы прямо в скале.
Вдруг, ровно посередине между Алесем и Макаром, прямо в воздухе, на балконе завис фиолетовый сурикат. Ничего не объяснив, сурикат характерно «муркнул», издал еще несколько странных звуков, после чего в головах Алеся и Макара услышалось: «Теперь сутки ты будешь собой, а сутки – им».
Именно после того сна, день Алесь и Макар помнили себя как Себя, а день – себя как НеСебя, некоего Иного, перестав ощущать собственное «Я» полноценным, структурированным явлением, а собственную самостью - самостью человека/индивида/личности.
Алесь Отяев достаточно оперативно решил для себя не выяснять что это был за сурикат, откуда он взялся и почему произошедшее стало возможным именно в его, Алеся, жизни. Также Отяеву А. быстро удалось подавить собственное любопытство относительно второго человека из предполагаемого сна, его персоналии.
Макар Евгеньев уверился, что сон – не сон, а «глюк», вызванный смешанным употреблением травы, грибов и рома в один присест. Макар никак не связывал испытываемое расщепление себя, а также изменения в собственной жизни с произошедшим, стараясь вообще не думать «обо всем этом сЮрре».
Что же это был за сурикат и где он живет? Наверное, он неплохо играет в шахматы и интересный собеседник, думается мне.
Но почему так случилось с Макаром и Алесем? Лично я не знаю, возможно Леонид Каневский сказал бы, что это «…уже совсем другая история». Конец не хуже иных.