Пулеметчик

Этот небольшой эпизод произошел в 1978 году, когда я гостил у своей тещи в станице в Краснодарском крае. Мы с беременной женой приехали с Камчатки в отпуск.

Был конец июня, и клубника вовсю шла. Утром я насобирал ковшик клубники и сделал ее со сметаной и сахаром. Это было мой любимый десерт.

Все уже позавтракали, а клубнику я принес к чаю. Когда к нам неожиданно пришел гость. Это был соседский старичок, как я потом выяснил, 88 лет.

Он  был высокий, худой, немного сутулый, с впалыми щеками.

- Здравствуйте, соседи дорогие. Что, молодые люди, в гости приехали?-  спросил он, увидев нас женой.

- Здравствуйте, Петрович, - радушно встретила его моя теща.

Утро было не жаркое, поэтому мы завтракали во дворе, возле дома.

- Проходите, садитесь, - засуетилась теща. - Извините, что завтрак не можем вам предложить. Мы только позавтракали.
Она не знала, чем угостить гостя.

Я пододвинул к нему тарелку с клубникой, сметаной и сахаром, а теща налила ему кружку чая. Я тут же стал готовить себе тоже самое.

Петрович не отказался и стал маленькими порциями смаковать лакомство. Оно пришлось ему по вкусу. Он даже причмокивал от удовольствия, запивая клубнику чаем.

- А вы знаете, я с 1918 по 1922 годы всю гражданскую провоевал. У меня даже справка из архива есть,  - сказал старик и вытащил бумагу с синей печатью.

Я с уважением взял бумагу и прочитал. Там было сказано, что Иван Петрович Сомов служил на Южном фронте в таком-то воинском подразделении пулеметчиком с 1918 по 1922 годы. Даты и месяцы я не запомнил.

- Да, неплохая справка, - сказал я. - Наверное, вы много на своем веку повидали? А как же в Великую Отечественную войну тоже воевали?

- Не пришлось. По возрасту не взяли. Мне в 1941 году было 51 год. А на войну до 50 лет брали, -  ответил старичок. - Я под оккупацию попал. Немец нас опять в колхоз загнал. Женщины, старики и дети работали. Немцам продовольствие производили. Нам немец рейхсмарки платил. Прогуливать нельзя было, и воровать тоже. За все расстрел полагался. Как выжили, одному Богу известно?

- Ну, расскажите, как вы в гражданскую воевали? -  спросил я, так как разговор начинал меня занимать.

- Да, пришлось. Все, как сейчас, помню. Сколько смертей навидался, не дай Бог никому. Мне 28 лет было, когда меня «красные» призвали. Я-то за них совсем воевать не хотел. У меня крепкое хозяйство было и детей пятеро.
Меня из-за детей ни на войну 1914 года, ни «белые» не взяли. А «красные» ультиматум поставили – или за советскую власть пойдешь воевать, или к стенке станешь. Деваться некуда было, пришлось всю гражданскую войну пройти,  - сказал Петрович грустно.

- А как же вы пулеметчиком стали? -  спросил я Петровича.
- Я тогда от сохи был взят. А на земле работать, какая силища нужна? Был я тогда здоровым детиной. Вот и взяли меня вторым номером к пулеметчику ленты с патронами в жестяных коробках таскать, да во время боя ленту в «Максим» подавать. У пулеметчика тогда пять номеров было. Каждый что-то от пулемета носил при маршах.

Одна беда была. «Максим» быстро перегревался и клинить начинал. Мы экономно  поступали. Одну ленту патронов израсходуем и ждем, когда он остынет, а потом вторую. Пока «Максим» молчит  «белые» к самым нашим окопам подойдут. А мы в это время дадим им огня. Потом таким же образом  и третью ленту в дело пустим.

Я пока вторым номером был, все премудрости познал, - неспешно вел свой рассказ Петрович.

- Когда же вы первым номером стали? - спросил я, не очень довольный тем, что Петрович в тонкости вдается.
- О! Тут целая история произошла. Вспоминать страшно. Пошел наш полк Крым брать. Ночью через озеро Сиваш с полной экипировкой шли. Тяжко было. Первому номеру лафа была. Он от «Максима» никакой железки не нес. Не положено было, а то во время боя руки дрожать будут.

Так вот, мы уже на берег вышли, к Перекопу подходить стали. И тут по нам  «белые» огонь открыли.

Моего первого номера шальная пуля по животу по касательной  прошла. Кожа лопнула, и кишки на песок вывалились. Я пока за санитарами бегал, мой первый номер пулю себе в висок из револьвера пустил. Он этот револьвер у мертвого офицера взял. А санитары говорят, мол, спасти можно было. Не смог человек вида своего ранения вынести.

Мы сходу Перекоп взяли. Не успели окопаться, а офицерский солдатский полк в психическую атаку пошел.

Ты, наверное, видел кинофильм «Чапаев», там хорошо показано было. У нас примерно такая же картина была. Офицеры  на верную смерть в последний раз строем, как на параде, на нас шли. Страшное зрелище было. Ты бы глаза их видел. Сильная решимость отстоять свою Родину от холопов и бедняков была.

Мне команду от командира полка передали, чтобы я их за 50 метров от окопов подпустил. Наверняка нужно было стрелять, чтобы ни один патрон мимо не пролетел.
Я  одну ленту патронов на них истратил, пока «Максим» не заклинило. А наши в штыковую атаку пошли.

Пулеметчиков берегли. Мы вторым эшелоном в атаку шли. Нам приказ был раненых офицеров штыком в сердце добивать. Команда была от главкома Троцкого - офицеров в плен не брать, раненых добивать.

Ох! И насмотрелся я на офицериков, которых штыком колол. Таких ненавидящих глаз я отродясь не видел. Сколько я душ загубил? Сосчитать невозможно. Их глаза мне до сих пор снятся. Не пожелаешь такого и врагу,  - завершил свой рассказ Петрович.

- А сейчас, как вы живете? -  поинтересовался я.
- С сыном, последышем своим, - нехотя сказал Петрович и тяжело вздохнул. - Он от второго брака  у меня. Я когда с гражданской вернулся, то у меня из пятерых  детей двое сынов остались. В лихую годину трое меньших детей умерли. Жена моя больше мне детей родить не смогла. Исстрадалась за умершими детьми. А когда на сынов похоронки получили в 1942 году, так слегла и умерла через полгода.
Я уже думал, что бобылем век доживать буду. Да, люди не дали. Мне после войны 56 лет было, когда за меня 30-летнюю девку сосватали. Мужиков с войны мало вернулось, так вот и я на старости лет сгодился.
Вторая жена мне сына родила в 1947 году. Лучше б не рожала вовсе,  -  тяжело вздохнул Петрович.

- А, что так? - не утерпел я.
-  Стервец он, да подкаблучник. Его жена подмяла и жену мою тоже.  Верка, жена его, в торговле работает. С армяном, начальником ее, таким развратом занимается, что стыдно сказать. Вся станица знает.
Я не утерпел и все ей прямо в глаза сказал. Так она меня из моего же  дома в сарай переселила и стола лишила. Я теперь всухомятку перебиваюсь,  т- пожаловался Петрович,  и слезы на глазах выступили.

-  А вы в органы советской власти обращались? Вы ж за нее четыре года воевали, - спросил я.
- Обращался. Да, Верка их с потрохами купила. Дефициты им с торговли достает. Они мне сказали, мол, как сына воспитали, так и живите, -  ответил Петрович.
- Слушайте, Иван Петрович! -  обратился я к нему. - Приходите в обед. Мы вас горячим супом накормим. И каждый обед приходите. Тарелка супа для вас всегда найдется,  - сказал я и посмотрел на тещу.
- Да, да, Петрович! Обязательно, приходите! -  подтвердила теща.
Старик прослезился и растроганно сказал:
- Вот вы и есть настоящая советская власть!

Но Петрович не пришел ни в тот день, ни на следующий. Он умер через три дня. Наверное, он или забыл, так как был в преклонном возрасте, или просто не смог по состоянию здоровья.

Сын Петровича в скором времени отстроил новый дом, но мать свою он на порог нового дома не пустил. И так же, как он с женой лишил отца своего стола, он поступил и с матерью.  Умерла его мать одинокой в своем доме рядом с домом сына, ни разу не переступив его порога.

Прошло с тех пор двадцать лет. Сын Ивана Петровича и его жена стали православными. Он даже отучился в семинарии.
Епархия выкупила у администрации станицы бывший кинотеатр и теперь там православный храм. Батюшкой, которого является Сомов Виктор Петрович, а матушкой его жена Вера.

Наверное, совесть так повлияла на соседей моей тещи, что они теперь замаливают  свои грехи перед отцом и матерью, и перед Богом.