Непридуманные истории

        БЫЛЬ-НЕ-БЫЛЬ

Жили в селе две соседки-подруги, бывшие одноклассницы. Одна, Дарима, жила с матерью-пенсионеркой. Другая, Бальжит, жила с мужем, звали его Батоболот, и детьми. Обе работали в совхозе, бегали друг к дружке пить чай: где посплетничать, где поплакаться в жилетку. У Бальжит муж крепко выпивал, мало зарабатывал, но помочь кому-либо никогда не отказывал.
Обе соседки держали свиней на сало. У обеих свинки были черно-пестрые, различались только носами: у Дариминой нос курносый, а у Бальжиткиной нос прямой, острый. Да еще у Бальжиткиной чушки было девять поросят, под два месяца. Обе свинки любили свободу. Дарима свою и не закрывала. А Бальжит с мужем закрывали свою, но та любой забор брала с разгона и убегала. Нагулявшись, обратно с разгона брала загородку и подсасывала деток. Был случай: увела и деток с собой, полдня хозяева искали поросят, нашли по громкому визгу. В очко уборной, один за другим, запрыгнули. Хорошо, заброшенный был домик, сухой, потому, что без двери….    Гуляли свинки, где хотели, но к часу кормежки приходили обязательно.
Дело было осенью. Пора настала резать свиней на сало. Дарима попросила мужа Бальжит помочь в жарехе. Ну тут никак не откажешь подруге жены. Тем более что кругом сухой закон, каждый день проблемно опохмеляться, а тут обязательно нальют.   Какая бы бабка, Даримина матушка, не была суровой да скупой, за работу мужика положено уважить – поставить пол-литру! Женка уехала в тот день куда-то по работе. Оно и к лучшему, не будет под рюмашку ворчать.
Приехала Бальжит уже по темноте. Не успела раздеться, подруга заходит, зовет свеженинки отведать: муж твой у меня, подруг собрала, коньячок до твоего прихода не достаю.
Сели кушать, коньяк разлили по рюмкам. У нас в Забайкалье коньяк (в те годы спиртное было по талонам) идет хорошо под мяско, а не под шоколад. Фруктов, в те перестроечные годы, почти не было на прилавках. Да и что было-то?
Дарима хлопочет, на стол метет все, что, как говорится, бог послал. Ухватила Бальжит кусок -  мясо сухое, нежирное. Подруга рассказывает: «Представляешь, свинка моя была супоросная, молоко капало из вымени, поэтому и худая оказалась». Выпили, закусили и дальше Дарима повествует: «А гоняли-то мы ее, никак загнать в стайку свою не могли. Убегала, будто смерть свою чуяла. И думаешь, где мы ее зарезали? В вашей стайке догнали!» Посудачили, похохотали, поудивлялись, что молоко рано появилось у свинки, пороситься-то еще не время. Коньячок кончился, а завтра на работу, разошлись соседи по домам.
На другой день, в обеденный перерыв, пришла Дарима с гостинцем, свининки принесла для семьи подруги. Сели они чай пить, а Бальжит в окно все смотрит, мужа выглядывает. Ушел искать он свою свинью, не пришла та к завтраку, где-то бродит, а поросята визжат – матку сосать хотят. Глянь, бежит свинья, уши только развиваются, а за ней и муженек. Забежала свинка в Даримину стаюшку! Мужик за ней. Тут и подскочила Бальжитка на своем стуле: «Дарима, вон твоя свинья бегает живая и невредимая!» Выскочили  бабенки на улицу. Дарима домой помчалась, чушечью голову смотреть. А Бальжит в ее стайку. Ну и точно! Зажалась в родной стайке черно-пестрая, курносая свинья и визжит лихоматом на чужого мужика.
Порешили подруги–соседки закрыть выжившую свинью в стайку Бальжит, до жарехи. Не дай бог, увидит ее мать Даримы, шума будет до потолка. А поросят, так и так, надо было отбивать от матери, да хозяину некогда было, за его бутылочными делами.
Делили сало от жирной свинки или нет, не знаем.
Бывает же такое.


ПРОЛЕТАЛ ВЕРТОЛЕТ…

В 90-е, помните, все было дефицитом: и деньги и продукты и,  надо же, водка и мясо.
Жила семья чабана-бурята в двух километрах от границы с Монголией. Муж пас отару, жена по дому да по хозяйству управлялась. До ближайшего села, до своего центра, 25 км. В соседнее хозяйство за 12 км, шибко не поедешь, как ни как погранзона, без документов погранцы-братцы быстро загребут, хотя и знают всех, живущих вдоль границы. Штраф платить денег нема.
Пригоняет, однажды муженек отару под вечер, а сам сползает с коня: вдрызг пьяный, паразит! Жена пытать, а тот лыка не вяжет. Не поужинав, завалился спать. Хозяйка загнала отару, коню задала корм, а сама все гадает, где и как достал пастух спиртное. Вроде никто не проезжал, нигде ничего не гудело, только вертолет вдоль границы пролетал.
Утром чабан встал, бутылку с водой взял в карман, выгнал отару и поехал пасти. Жена удивляется. Накануне приехал сын старший, а когда дети дома, обычно они пасут овец, отец найдет себе дело и во дворах.
Вечером картина повторилась. Кто же его, окаянного, поит?
И так неделю пасет муженек отару: утром с собой бутылку воды, вечером сползает с коня. Почернел, черт пьяный, штаны ремнем затягивает, сползают же. Одной водой да водкой питается.
Вечером допрашиваешь, язык заплетается. А утром, пока жена коров доит, коня заседлает и за отарой. Да заметили домочадцы, пасет пастух овец всегда в одной стороне, а там ни стоянок соседских, ни дорог проезжих. Только граница с Монголией.
Приехали вдруг в гости друзья. По такому случаю сменили пастуха, привезли домой, еще не совсем пьяного отца семейства. Угощенье на стол собрала хозяйка, гости свои гостинцы выставили, пол-литровочку приложили. Шум-гам, беседы-разговоры. Хозяйка о семейных чудесах повествует. Муж молчит, только усмехается в усы. Опорожнили бутылочку, маловато показалось. Ну и давай пытать хозяина: где, что, как. Долго держал тот осаду, берег свою тайну. Но, как водится, выпивший человек, и самый скупой, становится добрым, да компания добрая подобралась – хорошо сидели, а выпить больше нет. Махнул рукой: поехали! Сели мужики в машину, и женки за ними. А вдруг рванут мужья куда подальше, да  надолго!
Поехали друзья, чабан дорогу показывает в сторону границы. Подъехали на склоне сопки на залежи, к оврагу, промытому дождевой водой. Вышел конспиратор из машины, спустился в овраг и несет оттуда пятилитровую пластиковую канистру. Ахнул народ! В канистре литра три чистейшего спирта.
Дело было вот как. Пас овец чабан, как обычно. Сидя в седле, поглядывал по сторонам, чтобы овцы не разбредались, не отпаривались. Хорошо осенью пасти! Ни жары, ни мороза. Ветра, пронизывающего до костей, тоже нет. Пасется животина, нажировывается к будущей студеной зиме.
И тут загудело - загремело под небесами, да все ближе-ближе. Отара в кучу сбилась, то в одну сторону грудится, то в другую. Тьфу, на вас, чертовы погранцы! Вертолет летит вдоль границы.
В сердцах, обложив русским матом, громыхающую над отарой, винтокрылую стрекозу, взялся пастух махать руками на вертолет. Конь под ним не стоит, тоже кидается, как бараны, из стороны в сторону.
Закружив над отарой, взял да сел вертолет в стороне от пастуха с его отарой. Ну, я вас сейчас! – рванул бурят к пограничникам, спрыгивающим из вертолета. Разобрались мужчины, поматеривши друг друга, кто куда летел, да кто зачем  махал. Закурили по мировой.
- Жирные, однако, баранухи-то  у тебя, хорошо пасешь, -
- А то как же, потомственный чабан, дед и мать всю свою жизнь тут пропасли отары, а теперь и я. Купите, попробуйте ималкинской баранинки, сладкое мясцо! Не пожалеете.
- Да денег с собой маловато, к сожалению, - а спиртом не возьмешь?
- Много, что ли его у вас?
- Да есть конфискат, канистра пятилитровая.
- Ух ты, давай ее сюда, хлопцы!
- А как овцу-то ловить будем в степи?
- Я ж, поди, потомок Чингисхана.
Заарканил чабан-бурят икрюком, жирную барануху прямо с коня, в успевшей, за разговорами, успокоиться отаре. Закинули связанное животное в салон, выдали канистру и улетели погранцы по своим делам. Остался, обалдевший от привалившего «богатства», чабан махать им вслед.
Не зря летают вертолеты, не зря пасут отары чабаны. С тех пор и ходит в наших местах анекдот не анекдот, быль не быль о пролетавшем вертолете.