Про кота, Васю и Чезаре Ломбразо в ВМедА

Шустов напомнил мне полный текст песни «про съеденного кота», и это не могло не вызвать ответной реакции воспоминаний, так как все мы – Курс Воробьева – пережили это событие чрезвычайно остро. То, что произошло тогда, буквально всколыхнуло, взбудоражило, я бы даже сказал, взорвало изнутри Курс, предоставляя выход нашим эмоциям после довольно однообразно-напряженной учебы, когда обилие новых знаний перенапрягало наши головы, но притупляло чувства, и эмоции, накапливаясь и не находя выхода; и мы готовы были отреагировать на любое из ряда вон выходящее событие. И такое событие произошло: на курсе съели кота!
   
Что творилось в наших душах, самым точным образом, передаёт песня-попурри Шустова, которая, по его словам, была создана в течение получаса после того, как лейтенанта Денисова, его и Вульфия угостили «кроликом». Песня, как ответ «кошкодёрам», была исполнена последними под восторженные возгласы большинства Курса, перед дверью комнаты виновников курсового возмущения:

«Четыре месяца мы ждали этот день,
И сковородку мы заранее купили,
И только наземь снизошла ночная тень,
Кота забили, кота забили!
 
А люди думали: ну что мы там несем,
Спеша поспеть в коробкину конуру.
Он трепетал, стервец, но мы с него втроем
Сдирали шкуру, сдирали шкуру.
 
Но нет, котище жирный стар и слаб,
А мы ребята с танковой закалкой!
Освежевали, ведь Коробка наш прораб,
И чтобы жарить раскатали скалкой.
 
Отворите, пожалуйста, синие двери,
Мы кошатинки вам пожевать принесли.
Мы -Денисову дали, так он нам не верит:
Вот уперся, мол – кролик, ну хоть ты умри!
 
И ушел он на полу-мяу,
И оставил без мяса вас,
Не везет вам: не пожевали
Ни гипофиз кошачий, ни таз.
 
Пусть пацифисты
Запреты вышлют.
И по-ангорски зовут котов.
За вами водка, за нами сходка
И ароматы окороков.
   
Как только о несчастной доле кота стало известно на факультете, и после короткого разбирательства на курсе, из тройки «любителей пищевых изысков»: Васю С. и Юру О. направили на обследование в клинику и на кафедру душевных болезней ВМА, а каптёр, бывший танкист, сержант Коробка отделался устным выговором, напирая на то, что кота ему представили кроликом. Благодаря такому объяснению и по результатам внутрикурсового разбирательства, он был переведён в категорию свидетелей. Кто был закопёрщиком в этом необычном «пиршестве» знали только академические психиатры. Вася и Юра были уволены ими по состоянию здоровья.
   
Особняком в этой компании, безусловно, стоял Вася С-вых. Он запомнился какими-то особенными глазами, живущими, как казалось со стороны, своей отдельной независимой жизнью, не согласующейся с его округлым лицом и дисгармоничным телом. Вся его непохожесть на других, характерная особенность, я бы сказал, странность, свидетельствовала, на первый взгляд, либо о запредельной незаурядности, либо о душевном нездоровье. Такие люди, как Вася, как правило, привлекают постороннее внимание. От них ждут чего-то непонятного, необъяснимого, из ряда вон выходящего.
   
Помните Ломбразо: от гениальности до сумасшествия один шаг. Обе эти крайности отличаются своеобразием, оригинальностью, нестандартностью мышления. Для них правила и законы, в общепризнанном человеческом понимании, не существуют и легко ими нарушаются. Восприятие мира у них размыто и обыденная, всеми признанная, реальность легко переходит в нереальность за гранью обычного понимания.
   
Вот как о Васе вспоминали некоторые наши однокурсники:
– На первом курсе Вульфий, – со слов Майкла, – организовал кружок «самосовершенствания», члены его должны были прочитать интересную, актуальную для всех книгу и пересказать её на заседании кружка.
– Таким образом, по замыслу Вульфия, вместо чтения десяти книг можно было прочитать всего одну, а содержание остальных услышать от членов кружка, – рассказывал Майкл, – то есть наш организатор предлагал минимизировать усилия и быть в курсе самых передовых мыслей. Хотя мне эта затея напоминала, – усмехнулся Майкл, – усвоение произведения «Война и Мiр» в комиксах.
– По результатам собеседования был приглашён С-вых. Как доверительно сообщил Вульфий, у Васи самобытный, нестандартный образ мышления, – продолжил Майкл и далее вспомнил, что Вася был влюблён в лаборантку кафедры нормальной анатомии.
Майкл описал её, как девушку: «с круглым полным красным лицом и заплывшими глазками, словно она страдала синдромом Иценко-Кушинга».
   
Я её, хоть убейте меня, не помню, но согласен, что влюблённость – это, как известно, своеобразное помрачение рассудка, хотя, как выяснилось впоследствии, у С-вых с головой изначально не всё было в порядке.
– Вася посвящал ей стихи собственного изготовления, – Майкл именно так и выразился, «собственного изготовления», по-видимому, подчеркивая механистичность его поэтического «творчества» и продолжил, – и даже читал свои стихи со сцены клуба ВМА на концерте художественной самодеятельности под одобрительные аплодисменты сокурсников.
   
В этих стихах описывались курсовые будни, а также чувства к Любе. Вот, что запомнилось: «... День начинается с кросса, / День начинается с трупа...», далее шло описание ленинградской осени, как осенний ветер гонит по мостовой жёлтые листья, «Ветер завывает в водосточных трубах.../ И целует прохожих, глупый, / Я встречаюсь с тобою, Люба, / На кафедре среди трупов...».

В заключение Майкл добавил:
– Судьба Васи была печальна, он, как и Юра О-нь, были отчислены из академии. Оргвыводы обошли стороной сержанта Коробку. Я его встретил позднее в Ленинграде на мосту у Дома книги, он получил досрочно майора, носил широкую фуражку с высокой тульей, как у высших чинов не ниже полковника. А кружок Вульфия как-то сам по себе заглох...
   
А вот, что рассказал Шустов:
– Когда выяснилось, что у Васи С-вых душевное заболевание, я вспомнил тому более раннее подтверждение. На первом курсе Вульфий организовал «поэтическую группу», куда вошли также я, Вася и еще кто-то, не помню кто.
– Собирались мы в каптерке, читали стихи свои и чужие, обсуждали их. Помню, как-то Вася, ни с того ни с сего спросил:
– А вот какая она, Муза?
Мы переглянулись и подумали, что он ищет аллегорическое объяснение своему состоянию, и в ответ недоуменно пробормотали:
– Как её можно видеть?
А Вася загадочно продолжил:
– А я вижу Музу.
Мы не обратили тогда на это внимание – ну, мол, умничает парнишка. Когда же узнали его диагноз после «кошачьей истории», то поняли: он дей-стви-тель-но Музу видел!
Далее Шустов замолчал, было видно, он о чём-то думает.
– Можно сказать, Вульфий искал гения, а нарвался на сумасшедшего. Вот такое, Десс, «ломбразо» получилось, – подвел итог этой истории Шустов.