Мы

В последний раз я увидел Незнакомку в городском парке. Стояла осень, моросил дождь, и по щекам девушки катились не капли, слёзы. Как будто Кто-то уже принял за неё решение. И этот Кто-то приказал ей выбросить большую и красивую игрушку. Девушка не хотела. Ей ещё долго хотелось играть в разные игры, игрушка была такой яркой в этой серой и постылой жизни – игрушка была ей нужна. Она, Девушка, приложила так много усилий и труда, чтобы добыть её, игрушку, и ей, Девушке, было жаль и усилий, и труда, и самой игрушки. Но Кто-то был неумолим: пора. И поэтому Девушка плакала…

… Этот Кто-то – мы сами. Мы сами очерчиваем круг, боясь выйти за его пределы. Этот круг – наши ложные предрассудки и суеверия, наши превратные представления и измышления, доставшиеся нам атавизмом от далёких предков, наши лень и чёрствость. Но главное – неразделённая и безответная любовь к самим себе. Мы боимся выйти за черту круга, ибо мы всего боимся – смерти и темноты, правды и веры, яркого света и глубокой тени, боли и страдания. Но главное – мы боимся любви. Нам страшно от неверия в настоящее, от боязни обжечься, ушибиться, удариться. Ведь настоящая любовь стоит дорого: за неё просят высокую цену – цену боли, сомнений, страданий. А наши карманы пусты.

Мы способны лишь казаться, а не быть. Мы лицемерим, всегда обвиняя других, всегда оправдывая себя. Мы жестоки к другим и снисходительны к себе. Мы притворяемся, натужно выдаём себя за личность. Но нет – личность делают тяжёлый труд и страдания: «То, что не убивает, делает нас сильнее». А мы не способны ни на то, ни на другое.

Мы окружаем себя фейковыми героями, поп-культуры и массовой рекламы, такими же пустыми, мелкими, сиюминутными, как и мы сами. Мы подавляем в себе наши лучшие порывы и чувства, молча внимаем выгоде, страху рассудка и рассудительности. Мы жаждем только покоя, комфорта, тепла – Жизни Растений, Жизни Животных, Жизни Насекомых. 

Мы решаем один раз и навсегда. И раз решив, слепо этому следуем. Ибо сомневаться и менять решения – значит думать, а думать нам нельзя.
Мы убиваем, отталкиваем самых близких, самых верных и преданных нам людей. Людей, которые готовы посвятить нам жизнь, любить нас и отдать нам свою кожу и кровь. Впрочем, других мы тоже убиваем просто так, без особой спешки.
Мы забываем лучшие минуты нашей жизни – прогулку в крепкий январский мороз, когда так ярко светит солнце, и хрустит снег под ногами. Мы забываем жгучую июльскую жару и настоявшуюся духоту августа, мартовский ветер в лицо и апрельский запах акации, майские дожди и февральские вьюги. Забываем и девственный декабрьский снег, и безмятежность июньского утра.

И, наконец, мы достигаем своей цели. Раскрытые поры нашей души, наши лучшие и смелые желания, юношеские мечты и девичьи грёзы зарастают гнойной коростой страха, эгоизма, безверия. И нам кажется, что рана затянулась. Но нет – сепсис там, внутри, глубже.

Но совсем скоро нам, как и всем, будут нужны любовь, сострадание и поддержка ближних. Мы оглядываемся в надежде на помощь, но вокруг нас – пустота. Из пустоты и будет пустота. Ведь мы ничего не дали, что же взять! И тогда мы кричим по ночам по-волчьи уже не только от страха, но от неразделённой потребности любить. Мы меняем лекарства и дозы, страны и судьбы. Мы, как змеи, роняем кожу и ползём дальше по своим змеиным тропам. Мы примеряем новые маски и одежды, играем новые роли в старых мизансценах. Но сказать нам нечего – в голосе тот же надрыв, и зритель равнодушно зевает: «Не верю! Всё это уже было!» И после пустых реплик нам мучительно больно стоять на сцене. Зияющая пустота зала беспощадна к нашей пустоте – мы здесь чужие, настоящее искусство – не наше ремесло.

Мы садимся за рояль в ожидании чуда –  вдохновения. Но откуда ему взяться! Ведь вдохновение рождается в муках правды, из искренних подсказок сердца: «Вот так, именно так! Ещё… Ещё!» Но сердце наше наглухо задраено-заколочено перед страхом душевного шторма. И наши пальцы механически бегают по клавишам, недоумённо и несговорчиво. Отрывистые стаккато, пронзающие тремоло, протяжные арпеджио   вопрошают: «Зачем вообще садиться играть?!»

Мы бежим по Млечному Пути, как Гончие Псы, в Туманности Андромеды, к Альфе Центавра. Но путь наш долог: не доползти, не добежать. И снова вокруг вечная пустота космоса, наших душ пустота, вечный мрак, космическая пыль, вечномёрзлый свет давно потухших звёзд.

Мы скрупулёзно считаем мелочь и безрассудно тратим золотой запас. Мы списываем старые долги и делаем новые. Мы снова и снова стараемся продать подороже и купить подешевле, берём в рассрочку и платим высокие проценты, торгуемся, не зная настоящей цены, и снова себе в убыток.

Мы ищем убежище в старых, засказаных истинах – «Всё, что ни делается, к лучшему», оправдывая свои прошлые, предваряя свои будущие ошибки. Мы ненавидим других за зло, которое им причинили. Мы ставим знаки препинания, не ведая о том, что смысл предложения уже изменился, а вместе с ним, со смыслом, и прагматика выражения. И наши старые знаки препинания делают текст бессмысленным.

И многим из нас удаётся прожить всю жизнь в пустоте – Жизнь Бабочек, Жизнь Комнатных Растений. Жизнь свиней на убой, которые только под ножом мясника в смертельном крике понимают, зачем их кормили досыта, и осознают цену своего призрачного благополучия.

…Но иногда, Создатель, да будет благословенно Её-Его-Их имя, Barukh Ата Adonai, Eloheynu Melekh A Olam…, милосердно жалеет нас. Открываются поры нашей души, свежая кровь хлещет из раны, сметая гнойную коросту и излечивая сепсис…
…И тогда мы плачем от боли и радости. Нас жжёт очищающий огонь страдания – катарсис. И уже совсем не страшно. И так хорошо, как тогда – «Боже, как хорошо!» И мы возвращаемся под сень Создателя, обретая вновь свою бессмертную душу… И Создатель вместе с нами тихо плачет и о нас, и о том, что мы натворили, и о тех наших, настоящих, самых родных, преданных и близких нам людях, которые могли бы быть ещё ближе, и которые уже далеко, не с нами…