Солнечный ветер. Ольга Ланская

Нынче у нас зори тихие да ранние. Не успеешь прилечь, как свет льет в окна, и кажется: чего это ты спишь, работать пора!
 
И бежишь на кухню, и смеёшься не от того, что подумал сейчас, а от того, что понял, почему у тебя вчера всё сломалось да напрочь крышу снесло – видимо, небывалый солнечный ветер помог, предупреждали же! Но если бы только он. Нет!

Не в том суть, что за сутки все переломалось – телефоны, часы, газовая печка, напрочь отлетели обе дверцы холодильника, а в том, в это тихое утро я поняла, наконец, что ни одну собаку Джессика в этот дом не пустит.

Потому и бузил Беби, и ругался, когда его от ТВ отвлекли! И лапами махал, и сердито топал ими по перине, и на макушку становился, вертя тощим хвостиком, как флагом тонущий корвет, всем видом показывая мне, как ему тяжко иметь дело с людьми глупыми.
 
И еще он ухитрялся в фейерверк цирковых штучек вворачивать длинные речи.
Временами он присаживался, назидательно махал в мою сторону лапой и ворчал, что мне-то следует знать простые истины!

От неожиданности я оцепенела и только однажды сказала:
– Один снимок, Беби, одна вспышка! Всего-то. Ну что ты раскипятился?

А он глядел на фотик в моей ладони и снова заводился.
Тогда он был мал, и ничего не знал про Джессику.

Я решила, что слишком ласкова, грозной быть не умею, а в доме растет серьёзный далматинец, и чтобы не испортить ему жизнь, подарила его друзьям.

И пусто стало вечерами. Невыносимо пусто. И я решила поискать девочку-далматинца, ласковую и нежную, как Джессика.

Я нашла похожую на неё – с белым лицом и глазами Клеопатры. И звали ее Глория Феррари.

Но что тут началось! В коридоре были сорваны обои, она догрызала всё, чего касалась когда-то Джессика, – я не сразу поняла это. Но потом дело дошло до нижних этажей библиотеки…

Я винила себя за мягкость и неумение воспитывать, а потом попросила друзей подержать Глорию на даче, где они жили…
Я осталась одна.

Глория жила за городом, развлекалась с Беби, а, набегавшсь, складывала на него лапы и безмятежно засыпала. А он, с мудрой снисходительностью, терпел все выходки малявки.

Но однажды в полночь, работая за компом, я заметила, что в ногах у меня привычно свернулась давно погибшая от рук живодеров Джессика. И я поняла, что никогда я не была одна.

Она всегда возникала, стоило мне начать писать. Как прежде – целых 12 лет, пока в дом не вошли живодёры.
 
Я даже прикручивала звук, чтобы он не мешал ей. Мы привыкли так жить. Она была частью нашей семьи, ею и осталась.
 
Но только сегодня тихим майским заревым утром я поняла, отчего так тихо и тайно плакал Беби, забившись в самый темный угол под ванной… Отчего буйствовала Глория. Они узнали, что в доме есть некто постарше меня. И этот некто – Джессика, ставшая черной Пантерой.

И это с ней воевали они за право быть собой.

Санкт-Петербург