Фотобаня
Валерка видел, как топили баню, как грели воду в маленьком чугунном котле, который был вмазан в сложенную из камня печь. Наблюдал, как разливали её по большим чугунам, как делали «щёлок», растворяя в ней золу из печей, отчего вода становилась "мягкой" и хорошо мылилась. Его почему-то настораживали чёрные стены бани, покрытые копотью, и эта дыра-продух под потолком рядом с дверью, чтобы «угар» выходил. Ему был не особо приятен вкус горьковатого дымного горячего воздуха, с примесью керосина от лампы, стоящей в углу на полке. Её невесёлый, слабый свет с трудом разрывал темноту. Да и сам процесс мытья был незабываем! Особенно Валерка не любил, когда мыли голову, кусок хозяйственного мыла становился для него страшнее динамита. Приходилось сильно побрыкаться и повыть, чтобы эта процедура закончилась побыстрее. И, вырвавшись из крепких отцовских рук, он летел к заветному чугуну с холодной водой, чтобы промыть глаза от мыла и слёз.
А ещё Валерка видел баню в деревне у дедушки с бабушкой. Как объяснил дед, у неё не было трубы, и топилась она «по-чёрному». Дым из неё выходил через открытую дверь. Сажу со стен и потолка приходилось счищать. Но самое удивительное рассказал отец: есть места, где люди моются в русских печах!
А в общем, что ни говори, русская баня - это что-то! Это часть жизни на Руси! Она и мыла, и лечила, и согревала душу и тело человека в его нелёгкой борьбе за существование. А кроме того, в ней можно было тайком нагнать самогонки, свалять добротные валенки, да мало ли что ещё. Но такой бани, как у них, как потом понял Валерка, не было ни у кого. На двери, что вела из предбанника в баню, было что-то написано. А так как он читать, неумел, то спросил у отца, и тот объяснил: это старший брат Геннадий со своим другом Леонидом потрудились над дверью бани. Нарисовали на ней фотоаппараты и сделали красочную надпись: «Сурское. Фотобаня».
Они где-то купили или выменяли на что-то фотоаппараты и стали фотографировать. И у них стало получаться, надо сказать, неплохо. А в «Фотобане» они проявляли пластины и плёнки и печатали фотографии. Для этого они из фанерных почтовых ящиков смастерили два фонаря, вырезав в них окошечки. В одно вставили прозрачное стекло – это для печати, в другое красное – для освещения. И поставили туда керосино-вые лампы.
- Ты помнишь, как им помогал? – спросил как-то отец.
- Не, не помню. Они закроются, окно тряпкой завесят и сидят там.
- Да-а. Фотография - дело тёмное, - пошутил отец.
- А я всё равно подсмотрел. У них там на лавках тарелки с водой, а в воде картинки плавают. Подойдёшь к бане, они услышат и кричат: «Не заходи! Дверь не открывай! Ты у нас всё засветишь!»
- Правильно. Фотографии делают в темноте или при красном свете. А в тарелках у них не вода, а проявитель и закрепитель. А ты чо, не помнишь, как што-то у них там выпил?
- Не, не помню.
- Они говорят: на улице холодно было, пожалели тебя, впустили в баню. Пока с кассетами и фотобумагой колдовали, смотрят, а одна из тарелок почти пустая. Спрашивают тебя: «Пил?» Говоришь: «Да, пил». У них глаза на лоб!
- Как, на-лоб?
- А вот так. Напугались, не знают, што делать. Они с тобой к матери. Та в слёзы. В общем, всю улицу переполошили.
- Как-переполошили?
- А так. Они тебя на руки, и бегом в больницу, а ты - орать. Генка с Леонидом впереди с тобой, а за ними мать со слезами и стонами. Народ-то не поймёт, што случилось – вот и всполошились. В больнице тебе желудок промыли и лекарства дали. В общем, обошлось.
- Лекарства какого, горького или сладкого?
- Это уж я не знаю. Тебе лучше знать. Только вот Геннадий с Леонидом тебя к «фотобане» после этого близко не стали подпускать.
- Пап, а ты мне фотоаппарат купишь?
- Нет, ты уж проси у брата. У него их штуки три – «Фотокор», потом «Москва» да ещё какой-то маленький, вроде немецкий, трофейный.
И вскоре Валерка, хвалился перед друзьями фотоаппаратом. Как он говорил «шпионским», и ничего, что он был неисправный, и в нём не было плёнки, зато он был настоящий!
Свидетельство о публикации №219051600607