Тряпка

               
Меня разбудило журчание доносившееся откуда-то сверху.  Поднял тяжелые, отекшие глаза к потолку: по новым, девственным обоям катились ручейки. Это была не просто вода, а текли слёзы, нашего плачущего евроремонта. Ну, всё –  суббота испорчена.  И это за девять дней до Нового года.
- Боря, нас топят! – крикнул я, спрыгивая с дивана, старшему брату, живущему с семьей в соседней комнате. Удерживая, как штурвал пикирующее тело. Вчера с водкой был перебор. Не умеем мы пить. Но когда пьешь, не думаешь о том, что утром будет болеть голова и тело станет ватным, непослушным, как будто оно не твое. Чертовы квартиранты!   
Квартиру этажом выше снимали два мужика – маленькие и хмурые. Жили они замкнуто, со своим монастырским уставом, не нарушая покоя остальных. А город не тайга и если ты не идешь к людям, то рано или поздно они придут к тебе. 
Брат спортсмен и у него реакция будь здоров, пронеся торпедой на кухню, где был эпицентр потопа. С белого натяжного потолка сочилась вода прямо на фотообои, опрыскивая залив синего ночного Сингапура, а заодно небоскрёбы с китайцами. 
- Что же ты сволочь валялся, не слышал, что нас заливают…!? – упрекнул меня Борис.
Я не стал ему перечить. У Бориса и без моего самолюбия горе. Не прошло и месяца, как он взял в банке кредит и сделал в квартире капитальный ремонт. Растрепанная, как осенний кустарник жена Юля, закатив глаза и пошелестев губами, обрушила яростный, отборный мат на головы соседей. Я его даже не успел запомнить. Наспех подсчитанный убыток был такой, что у неё не хватило приличных слов. Подлила она кипятка в голову Бориса. Он, как ошпаренный в пижаме и тапочках, сверкая пятками, понесся наверх. Я следом. В доли секунды мы, перемахивая через ступеньки, поднялись к тем, кто нас в одночасье свободных граждан превратил в рабов государства. Борис белыми костяшками пальцев затарабанил в железную черную дверь, за которой слышалось шипение воды и шлёпанье ног. Когда наконец-то щелкнул замок, то мы оказались в облаке свежего горячего пара, как будто мы зашли не в квартиру, а в парилку в тот самый момент, когда банщик ковшиком плеснул на раскаленные каменья водички. Первое что мы увидели две пары обезумевших глаз и жалкий лепет причитавших квартирантов: «Ой, бай, ой, бай…». Борис проскользнул мимо белых полуобнаженных мужчин с мокрыми лицами, липкими волосами и в тапочках, которые превратились в махровые ласты. Пока Борис бросился в туалет к шипящей трубе, я вылупился на распростертую обнаженную женщину модельной внешности с не естественным мраморным цветом кожи валявшуюся на матраце в комнате, которую в хрущовках высокопарно именуют залом.
В туалете, из трубы по стояку со свистом била струя горячей воды.
- Гена, перекрывай воду в подвале! - приказал Борис.
Кран на стояке не держал, вернее, держал, но плохо, из трубы продолжала ссать вода, пахнущая хлором. Борис снова накинулся на меня, обозвал рохлей и размазней. На него я даже не рассердился. Понимаю, у него кредит, дети, вечно чем-то и кем-то недовольная жена, опасная, вредная для здоровья работа и геморрой, как в заднице, так и по жизни. Надо на всё забить и не огрызаться, чтобы на тебя не забили. Причем был я и китайский бракованный кран. Из каких презервативов они их шлёпают, даже Эйнштейн не разобрался бы. Человеку с кредитной историей, китайский ширпотреб нанёс ущерб, а кто им пользуется банально – ущербные люди. Куда деваться, если в нашей великой стране безмозглых баранов даже запорную арматуру не могут делать.   
Я скосил глаза, в комнату желая получше разглядеть спящую женщину, будто сошедшую, вернее упавшую на матрац в красно-белую полоску с обложки журнала «Плейбой». Я расстроился - красивого тела уже не было, набухший матрац был пуст. Быть может, бабы и не было, и это похмельное виденье поглумилось надо мной. Галюники. Квартиранты суетились: лица озабоченные и полные трудовой отваги.  Один елозил тряпкой по полу, выжимал её в ведро, другой, когда оно наполнялось, подставлял большую алюминиевую кастрюлю, а грязную воду сливал в унитаз. Делал он это осторожно и элегантно, чтобы не задеть Бориса вбивающего чопик в прогнившую трубу. Их тонкие, белые ноги в тапочках-ластах осторожно передвигались, как по залитому ливнем тротуару. Стоящий раком напоминал вьетнамца из документального фильма, который на залитом лугу сажает рассаду риса. Второй что-то щебетал и оправдывался. Меня донимало: была или не было бабы?  Мысль о её тайном посещении и доставления удовольствия квартирантам не отпускала меня. Никогда бы не подумал, что эти кретины, всю ночь сношались надо мной, да еще с такой фигуристой с большими розовыми сиськами женщиной. И почему она бесчувственно лежала, раскинув ноги и даже не шевельнулась, при нашем вторжении? Неужели эти неприметные сексуальные тираны могли её затрахать до бесчувственного состояния? Как она могла зайти в дом незамеченной? Не в рюкзаке же одного из этих похотливых карликов! И куда она так резво исчезла, пока я перекрывал кран в подвале? Наверное, мне привиделось. С похмелья подобные ребусы, не поддаются разгадке. Меня мутило и хотелось пива. Пришло озарение, и я пошел в магазин. Из нашей квартиры неслась брань. Это заведенная Юля весь свой гнев обрушила на полусонных и любознательных детей Рому и Сашу, которые подумали, что мама с папой решили сделать им новогодний подарок и устроили в квартире аквапарк. Она всегда ругалась громко, и если кто-то посматривал на нее с подозрением на то, что ты баба спятила, Юля милосердно объясняла: «Это у меня такой голос…». Чтобы сохранить идиллию, надо чем-то поступаться. И мы прощали её за врожденный голос кричащей ослицы. Идя назад, возвращаться в сырую квартиру не хотелось. Осторожно, запрятав полторашку с пивом под куртку, поднялся на площадку между четвертым и пятым этажами, где стояло зелёное кресло, уселся и стал между глотками холодного, жёлтого пива разбавленного спиртом и затяжками сигареты размышлять. Если верить снохе Юле, то вчера я «конченный пьяница»  по телефону признавался в любви её подружке Тае. С какого рожна она приплела признание в любви, когда дней десять назад Тая заняла мне двести тенге, и я хотел, как настоящий джентльмен вернуть ей деньги. Тая отвергла возвращение долга и сказала с беспечностью истинной молдованки: «Ой, дядя Гена, не надо…». По этому поводу я и звонил, но чтобы признаваться в любви, молодой тёлке с двумя огрызками и время от времени наведывающим к ним мужем, убей, стёрлось из головы. Водка, а пили мы вчера аптечный спирт прополировал мозги, как ластик.  А значит доказать свою непорочность не мог. У свидетеля моей беседы с Таей, закадычного друга Калтынова Мишки с мозгами было еще хуже. Впрочем, трезвые люди, бывает глупее пьяных. 
В подъезде было тихо. Порыв трубы никого не разбудил. Из квартир никто не показывал носа. Рано, восьмой час, суббота, трудовой люд отсыпался, лентяи спали потому как их и в такие-то дни не добудишься, а в законный выходной палкой не разбудишь. Алкоголики уже давно разбрелись по злачным точкам, где можно перехватить рюмашку и обсудить дворовые новости, кто с кем вчера нажрался и кто кому что сказал. До высокой политики они не опускались. С государством они не ссорились. Не обращали никакого на него внимания. У них и своих головных болей навалом. И даже в некотором роде гордились, что совсем не давно чиновники придумали им новое погоняло: «самозанятые граждане». Это вам не обидное прозвище от быдловатой советские власти: «антисоциальные элементы», но уже и не люди, нуждающиеся в трудоустройстве. Смущали только налоги, похожие на алименты за незаконнорожденных расплодившихся госслужащих.
Самозанятых было много и само собой от безделья они занимались алкоголизмом. Где добывали деньги на пропой грешных душ, каждый имел свою кредитно-денежную историю. Не брезговали они и элементарным попрошайничеством.
На цоколь соседнего дома села огромная чёрная птица. Она с достоинством повертела головой и стал точить свой загнутый клюв о плитку на которой сидела. Я отвлекся на пиво, глянул, а птицы уже не было. И я как птица посмотрел вниз: кавалькада машин, посыпанных  снежной пудрой, напоминали сдобные булочки, холодные и ядовитые. На самостийной свалке в груде пищевых отходов, матрасов, кресел сидел на корточках мужик и копался в выброшенных пожитках залитых борщами, посыпанными макаронами и унавоженные собачьим калом.   
Пиво вспенило воображение. Я стал проигрывать ситуацию, как мы с Борисом вошли в не хорошую квартиру и квартиранты на каком-то смешанном наречии тюркского и древнеславянского языков пытались объяснить, что свищ в трубе по горячей воде они вначале приняли, как не вовремя зазвонивший будильник и продолжали дрыхнуть изображая из себя цивилизованных городских жителей. И только когда они услышали стук в дверь врубились, что они попали, а когда открыли дверь человеку в полосатой форме, кричащим им, что вы твари делаете, до них дошло, что они вляпались. 
В тот же день хозяин выселил квартирантов и объявил: Я буду здесь жить. И зовут меня Берик!
Куда делась женщина с матраца, никто не видел. Неужели её вынесли в рюкзаке эти маленькие извращенцы…?
За два дня до Нового года Берик вышел с предложением о модернизации сантехники:
- Слушай сосед, я меняю чугунную канализационную трубу на пластиковую, давай за разом, и вам поменяем. 
- Зачем? У нас хорошая труба.
- Нет, надо поменять – мягко уговаривает он меня. 
- Да зачем менять-то!? Она не дырявая, гамно пролетает со скоростью света.
- Дорогой сосед, надо менять трубу – не унимался прилипший, как смола Берик.
- Тебе надо, ты и меняй, а к нам то ты что лезешь со своей трубой !
Чувствую, что начинаю вскипать, а он продолжает настаивать.
- Как ты не понимаешь, что трубу надо менять.
И я сдался.
- Сколько стоит?
- Тридцать тысяч тенге.
- У нас нет таких денег. Да и дороговато что-то.
- Если нет денег, я вам взаймы дам.
- Нет, нет, не надо!
Он не знал, что я был радикальным противником займов и кредитов.
Новый сосед оказался настойчивым. Когда вечером сели ужинать Борис, мимоходом, нанизывая кусочек селёдки на вилку заметил:
- Завтра утром у нас в туалете будут менять канализационную трубу!
Я удивился, но сохранил спокойствие.
- Зачем менять, у нас хорошая труба. По крайне мере наш участок. Если у них прохудилась труба, пусть меняют.
Вижу, Борис задумался.
- У нас первый этаж и наше дерьмо смывается не вверх, а вниз! И что у тебя тридцать тысяч есть…?
Борис совсем погрустнел.
- Позвони дяде Грише и узнай настоящую цену. Тридцать, это уж чересчур!      
 Недоев и недопив, Борис пошел звонить дяде Грише. Дядя Гриша покойного нашего папы друг, много работал и много пил, многое знал в области электричества, сантехники и пчеловодства.  Последнее увлечение было удивительным. Ведь он никогда не качал мёд и не имел личной пасеки. Кроме этих причуд, дядя Гриша  в свои не полные 58 лет одевался в обтягивающие синие джинсы, носил майку с изображением Майкла Тайсона, а выходя на улицу, прикрывал свою плешивую маленькую голову, широкополой шляпой. На футболе его звали не зателиво: «Боярский…».   
Дядя Гриша приехал и сказал:
- Вас дураков туземец хочет развести ровно на половину бабок. Не поддавайтесь, ребята на посулы, потому как чтобы заменить трубу надо десять тысяч тенге….
Дядя Гриша выпив чекушку, уехал, а утром постучали, Боря открыл дверь и увидел жирного, здоровенного мужика, за спиной которого стояли два робких, щуплых сантехника.
- Ну, что давайте будем сейчас менять трубу – радостно сообщил верзила. 
- Нет, не будем! – сказал, как отрезал Борис.
- Ты же вчера дал согласие! – удивился толстый пришелец.
- Я сказал, не будем, значит, не будем!
- Не-е-е, ты будешь менять трубу – ехидно, щуря глазки, сказал мужик, перед тем, как Борис захлопнул дверь.
Весь день над нами стучали ломом, били кувалдой, а Борис держал чугунную трубу в туалете двумя цепкими руками, которая ходила ходуном, а к вечеру всё угомонилось, сантехники включили воду и, буквально через несколько минут с натяжного потолка весело закапала вода. Бориса уже не было дома, он ушел в ночную смену на свой славный Ордена Красного Знамени завод.
Поднявшись наверх, я культурно постучав, потому как дверь была приоткрытой и зайдя в квартиру увидел гору бетонного мусора, обрубок чугунной трубы и горку осколков – чёрных, острых и вонючих. Вода бежала из унитаза и с доверху наполненной ванны.
- Вы что же творите пидорасы…!? – закричал я верзиле, который с невозмутимым видом бродил по щиколотку в воде даже не пытаясь перекрыть кран.
- А что вы творите? Я же сказал, надо вам менять трубу.
- Да причем здесь наша труба! – ответствовал я. – Вы специально забили мусором её и теперь корчите из себя невинных овечек.
- Ну, ты сосед, поосторожнее….
Лезть в драку с такой скалой было бесполезно, еще бесполезнее разговаривать с ним.   
Сантехников уже не было и я, спустившись в подвал, перекрыл стояк.
Полночи я с Юлей, сливал воду, с обвисшего натяжного потолка и убирали её с пола, а рано утром к нам постучали и вошли жильцы почти всего нашего подъезда под предводительством Берика и верзилы. Судя по решительным лицам, все соседи уже знали, кто виноват и за что их надо наказать.
- Гена, - выпучив чёрные глаза, кричала училка английского языка Наташа, - меняйте трубу! Сегодня 31-ое и как нам готовится к Новому году….
- И к нам гости придут! – вопила старенькая обычно такая сердобольная пенсионерка.
«Трубу вам надо менять, что за безобразие! Воды нет, а вы издеваетесь над народом!» - кричали остальные возмущенные граждане.
Казалось еще не много и вся толпа, по-утреннему расхристанная, плохо умытая еще хуже соображающая кинется на меня с кулаками.
 Мир резко поделился на плохих и хороших. Я стал в глазах еще не давно таких милых и беззаботных соседей мальчишём-плохишем. Какой негодяй, лишил всех воды и Новый год на грань срыва.
- Мы все сделаем, сейчас приедет дядя Гриша и мы пробьем канализацию – пытался я успокоить разъяренных соседей.
- Что пробивать, - послышался голос Берика – как ты не понимаешь трубу надо менять….
Дядя Гриша появился вовремя и делово распорядился:
- Ну, ка товарищи поднимемся на второй этаж и выясним, что у них там забилось....
Верзила с Бериком вновь напомнили о замене трубы и о нашей не понятной глупой упорности, не соглашаться с очевидным для всех фактом того, что наша труба напрочь забита, но дядя Гриша урезонил их:
- Давайте начнем с вашей квартиры, а затем решим, менять трубу или нет…. Не успели соседи рассеяться, как в подъезд стремительно зашел Борис и, бросив спортивный рюкзак в коридоре, бросился на верзилу.
- Это ты сука конченная всё подстроил – и стал кривляясь изображать хитрое, прищуренное рыло ехидного верзилы – «Не-е-е, ты будешь менять трубу…», что не так…!? 
Верзила, стоявший на две ступеньки выше, и подступивший к нему Борис готовы были сцепиться, а я краем глаза увидел, как Юля несет большой кухонный тесак. До кровопролития оставались считанные секунды.  И мне пришлось встать между бойцами, одновременно рискуя получить или от одного, или от второго. Поднялся дикий вой и гвалт, какой стоял, наверное, во время Куликовской битвы.
Соседи кричали и призывали не драться, верзила сыпал слюной на Бориса, а тот нахраписто пёр на него, тогда как Берик весь трясясь и сжимая кулаки имитировал боксерский поединок в окружении соседских тёток.
И только когда все выдохлись, противники, на чем свет поливали друг друга отборными грязными словами, разошлись. 
Я с дядей Гришей спустился в подвал, сухой и светлый, сняли одну секцию канализационного стояка и по очереди стали бить стальной трубой вверх. Она доходила лишь на полтора метра и упиралась во что-то твёрдое и монолитное. Явно там что-то было. Наверное, камни от разрушенного накануне бетона, а может что и похуже – строили мы предположения. Из трубы сыпались камешки уже текла вода и только когда истекая потом и тяжело дыша на каменный пол плюхнулась обыкновенная половая тряпка, мы вздохнули с облегчением. Я взбежал на второй этаж и пригласил Берика и верзилу в подвал. Они посмотрели на сморщенную тряпку и сказали:
- Как вы не понимаете, мы же говорили, там тряпка, надо менять трубу….