Чёрные кони. Мёртвые души

     Черные кони. Мёртвые души. Con passion.    XI часть из "Репетиции оркестра"

   «А, вот: «Репетиция, репетиция, вся жизнь – репетиция… потом не бывает… музыка, неоновые огни… не предавай… проснуться… чистить… хранитель…»,- разбирал Мишель слова и вспоминал вопросы, которые он задавал мсье Гардье. Всё больше концентрируясь, он чувствовал, как к каждому записанному слову постепенно присоединяются словосочетания, предложения, открываются спрятанные за ними мысли, вскрываются смыслы, полностью погружая его сознание в картину недавнего происходящего. Будто поймав конец верёвки, он вытаскивал наружу из своей памяти всё более цельные куски разговора, которые почти реально начинали звучать в его голове. Мишелю казалось, что он уже слышит голос маэстро, улавливает его интонации.
  - Люди любят всё откладывать на потом. «Потом доделаю, в другой раз постараюсь, завтра разберусь, с понедельника возьмусь. Зачем сейчас напрягаться, ведь всё равно никто не увидит, не оценит. Это же всего лишь репетиция, - говорят они, - вот потом, на концерте… тогда уж мы в полную мощь…». А что мешает сейчас, зачем ждать потом! Что мешает сейчас быть полноценным, отдаться делу, музыке вот прямо сейчас, сию секунду?  На самом деле, «потом» не бывает. Завтра не бывает, а если что и есть, то это – сейчас, - маэстро остановился, пожал плечами в знак удивления, помолчал и продолжил:
 - Всё случается только сейчас. А «сейчас», в большинстве случаев, мы спим, и нам не хочется просыпаться. Находясь в плену, как в каком-то мороке, у нашей поверхностной природы, мы совершаем механические действия, самые недалёкие и примитивные, словно у нас включён автопилот, или мы биороботы какие-то. Если не проснуться, то будет катастрофа, поскольку нас засосёт в болото посредственности, обывательщины, конъюнктуры, пошлости. А оттуда… трудно вырваться. Коль прикусит там… заржавелыми, гнилыми зубами, оно уже не захочет отпускать. Это закон.
   Мы сами открываемся и приглашаем в нашу жизнь проблемы, страдания, болезни, внезапные несчастья, отворачиваясь от нашей истинной природы, от нашего долга эволюционировать, развиваться, открываться новому.
   Понимаешь, никто не отрицает потребностей тела, желания социальной устроенности и бытового комфорта, запросов нашего ума и эмоциональности, но есть ещё очень тонкая и важная потребность – потребность нашей души. Но чаще до этой потребности не доходят руки, мы слишком заняты «важными» заботами, выживанием, поиском выгоды.
   Вера во внушенные мнимые ценности заменила нам веру в наше сокровенное. Зарплата, страховка, машина, квартира, новый телефон, телевизор многим гораздо более реальными кажутся, чем саморазвитие, озарение, творческое вдохновение. Палка колбасы в холодильнике для большинства более убедительна, чем ария Петра в «Страстях по Матфею» Баха.
   Я знаю многих людей, которые уверенно и на полном серьёзе говорили мне, что мир мог бы спокойно обойтись без творений Шекспира, Достоевского, Баха, Моцарта, Шостаковича, Джордано Бруно, мол, этим сыт не будешь. А без этих гениев, по-моему, мир вообще бы не мог существовать. Именно благодаря им «… она всё ещё вертится».
   Ты извини, что я на тебя так набросился. Я просто чувствую, что до тебя это доходит, в тебе откликается и легко ложится. Большинству людей такое быстро наскучивает – опять, мол, нравоучения, морали … всё и так известно, что толку об одном и том же талдычить. Но они не слышат, до них не доходит. Они думают, что это лишь слова, книжная скукота, воздушные замки. Но это гораздо большая реальность, чем их мнимая «реальная» реальность. Это такая сила, такая мощь, такая правда, такая красота. Они просто не пробовали… Но головой это не понять. Головой… это на самом деле будут лишь «…слова, слова, слова»…
   Представь, вспомнил сейчас к чему-то... При переводе с английского на какой-то язык один «умник» оптимизировал эту фразу Гамлета и сократил её. На вопрос Полония, что мол пишут в книге, принц ответил: «Слова». Вот так бывает… К чему это я? - маэстро задумался, что-то сбило его мысль. Он помолчал и продолжил в другом русле:
- Наша обязанность, да, да, обязанность… коль Господь сподобил нас быть музыкантами, не развлекать людей, а показать им через музыку, что есть что-то иное, помимо материальных потребностей и ценностей, донести до них то глубокое знание, что заложено в музыке. Это будет возвращать людям их человеческую природу, исцелять, преображать, делать счастливыми, и прежде всего музыка будет исцелять нас, музыкантов. А чтобы это происходило, надо отдаваться своему делу полностью и самозабвенно каждый раз, когда мы берём в руки инструмент.
   Да, каждый раз, на каждой репетиции. Ведь репетиция — это такое чудо. Репетиция – это самое главное. Ничто не мешает полностью растворяться в музыке, купаться в её свете, в её бесконечности. Я пытаюсь эту мысль донести до музыкантов, но удаётся далеко не всегда…
   Да, в произведениях, которые мы играем, должна быть безукоризненная техника, виртуозность, современность, хороший вкус, глубокая идея. Но самое главное, чтобы в этом была душа. Если всё лишь на потребу публике, абстрактной эстетике или мнимой современности, то даже при чудесной технике и виртуозности это – мертвая музыка, как человек без души: так, забавный малый, прослушавший часы юриспруденции в колледже, в меру упитанный, румяный и дородный, с медстраховкой и приличной кредитной историей, разбирающийся в приготовлении артишоков, футболе и политике. Это – биоробот, а в нашем случае - механическое пианино. Я, в принципе, ничего не имею против биороботов и механических пианино, пусть живут так, если хотят. Но я так не могу, - маэстро замолчал, как будто от одних слов о биороботах и бездушье у него вдруг кончились силы. Он остановился, ожидая какого-то дополнительно «прихода» жизненной энергии.
   Мишель, уловив его состояние, немного подождал, а потом решил вернуть дирижёру мысль, на которой тот прервался:
  -  Так Вы говорите, что репетиционный процесс очень важен и показателен?
  -  … да, именно показателен, - оживился мсье Гардье, - в нём и проявляется то, насколько человек понимает, что такое музыка, да и вообще, что такое жизнь. Во время репетиции музыкант либо зазубривает ноты и бегло их исполняет, как написано в партитуре, либо открывает для себя через музыку что-то новое, неизвестное в этом мире.
   Многим музыкантам не хватает кругозора, образования. Будь моя воля, то при обучении студентов я бы гораздо больше внимания уделял вопросам философии, теологии, естествознания, иным знаниям о природе человека. По окончании учебного заведения должен выходить не просто исполнитель нот, а глубоко развитый человек, разбирающийся во всех мировоззренческих вопросах. Тогда он сможет полноценно понять, что же это такое - музыка, для чего она пришла в жизнь людей, как ей надо служить и нести её свет в мир. А так приходится самому заниматься просвещением среди музыкантов. А это ой как не просто, особенно, если они не готовы, и их природа бунтует.
   Понимаешь, во время репетиции важно не только отточить технику исполнения, но изменить, очистить свою эгоистическую природу, открыть самые глубокие и сокровенные стороны своей сущности. И тогда, преобразившись, человек совсем по-другому будет относиться к музыке, к жизни. Его организм станет таким же совершенным инструментом, как совершенна скрипка Страдивари. А музыка, льющаяся из этого инструмента, будет убедительно проникновенной и заставит сердце сжиматься, а слезы течь, очищая душу.
   Настоящая музыка — это то, что разговаривает с душой человека. Душа ликует, когда соприкасается с такой музыкой, и чувствует, что она дома, что кругом не только темнота, невежество, ложь, страдания, животные инстинкты, но есть и островки света, отдохновения и счастья. Тогда она, расцветая, оживляет, окрыляет все человеческое существо, всю его жизнь. Это как животворящая молитва, - маэстро на секунду остановился, взглянул в глаза Мишеля и, увидев в них адекватную реакцию, продолжил:
 - На репетиции я и пытаюсь достучаться до музыкантов, чтобы они становились такими инструментами. Мы пробуем, пробуем, ищем, ищем… Иногда, слава Богу, удаётся. Тогда это - праздник… Репетиция помогает не просто лучше исполнять музыку, а лучше исполнять наше жизненное предназначение.
   На самом деле, всё в нашей жизни можно назвать репетицией: каждое действие, событие, мысль. Все наши трудности, жизненные перипетии происходят не просто так.  Они необходимы, чтобы мы обрели некий опыт, выработали необходимые качества, преображались, росли, эволюционировали. От этого будет зависеть, как прозвучит симфония всей нашей жизни... Чувствуя, зная это, я не могу уже по-другому относиться к своему делу, к репетиции, и не могу спокойно смотреть на то, когда люди халатны, небрежны в этом... Да, я их в чём-то понимаю, это - их выбор … у нас демократия, профсоюзы, но буду делать то, что должен, - мсье Гардье помолчал, потом улыбнулся и добавил:
  - А сегодня, кстати, неплохо получается, а?
 - Я вообще-то не слышал, как вы раньше играли, к сожалению, но то, что было сегодня, у меня просто не укладывается в голове. Я до этого не мог и подумать, что музыка так на меня подействует. Удивительно, чем она меня зацепила? Словами и не расскажешь, что это за чудо было, - отозвался Мишель.
 - Словами - это почти и невозможно, а может, и не надо... Когда приходит состояние, всё становится абсолютно ясным, очевидным. Ты словно прозреваешь и входишь в другое измерение. Но как только пытаешься подключить ум и объяснить это, то теряется само состояние, остаются лишь мысли, может, даже какие-то слаженные, красивые, но оторванные от правды. И тонкое переживание забивается известными штампами, клише, которыми твой ум его окрашивает. Так ему легче. Уму нужно всё разложить по полочкам, систематизировать, а то, что не укладывается в старые рамки - впихнуть, втиснуть в прокрустово ложе логики, здравого смысла, понятных известных образов…
 - А если всё-таки попытаться из самого состояния описать те чувства, переживания, которые ты ощущаешь, - начал рассуждать Мишель. 
  - Да, но нужно понимать, что это будет всего лишь одна из версий, одна из сторон, с которых ты можешь посмотреть на это состояние. Наш ум не целостен, он может оперировать конечной информацией, получать её, исследовать, обрабатывать. Когда ты находишься в переживании, то ты обладаешь нераздельным знанием о нём как о феномене, но когда включается ум, то это целое ты разбиваешь на может и очень большое, но конечное число фрагментов. Понимаешь разницу? Ты можешь только коснуться конечным умом бесконечной сути, – спокойно уточнил маэстро.
 - Согласен. Но, может быть, попытка передать это состояние без искажений, с помощью слов, и есть назначение литературы, а с помощью звуков - музыки? И чем гениальнее писатель или композитор, тем ближе и точнее они передают его изначальность? – развивал Мишель мысль.
  - Да, можно и так сказать, - маэстро сознательно вовлекался в дискуссию, поддерживая настрой Мишеля, его попытку погрузиться в суть, разобраться, уловить что-то новое для себя, - и здесь важна глубина, масштаб самой личности. Это то, что я имел в виду, говоря об обучении, воспитании. Когда музыкант или писатель может передать не только ментальные, эмоциональные переживания, но добраться до высот духа, изначальности, как ты говорил, в этом и кроется, наверное, смысл настоящей литературы, музыки и вообще искусства.
   Всё поверхностное, конъюнктурное, модное, сиюминутное ненадолго останется. Время легким дуновением ветерка сметёт мотыльков -однодневок в небытие, как дворники смели уже всю опавшую листву в парижских парках и скверах… Потому что у них нет корней, они на самой поверхности и не могут затронуть глубоких, тонких струн человека. Так, хи-хи, ха-ха, на уровне обменных процессов организма, перистальтика, одним словом.
  - Понятно, - в голове Мишеля выстраивалось что-то цельное, и он продолжал свою мысль, будто бы рассуждая вслух:
  - Вы как раз и говорили о важности очищения от влияния сиюминутных, эгоистичных, поверхностных мотивов, иначе за словами или нотами будет стоять лишь корыстное и примитивное: удивить, поразить, понравиться, поумничать, прославиться, заработать. А из этого получится только поверхностное и недалёкое, поэтому, наверное, многие так называемые «бестселлеры» после одного прочтения, просмотра становятся неинтересными. За ними нет ничего, пустота.
   А какие-то вещи тянет перечитывать, пересматривать, переслушивать десятки и сотни раз. Они неким магнетизмом обладают: что-то глубокое там спрятано, то, что хочется найти, открыть, коснуться, хотя вроде наизусть знаешь и сюжет, и… А может, что-то внутри тебя сильно тоскует по этому изначальному, сокровенному, настоящему, что заложено в этих произведениях? - всё больше погружался Мишель в свои размышления.    
  - Вот, вот, молодец, - подхватил маэстро, - мы с тобой так и до сути доберёмся, глядишь. Я тебя ещё чуть дальше направлю. Смотри. Именно то, что у тебя там внутри тоскует, как ты это назвал, именно до этого и должен добраться художник, музыкант.
   Это его главная задача: достучаться именно до этого чуда внутри, пробудить, заставить его проявиться из глубин человеческого существа. Причём, может, даже полностью устранив себя, как посредника.
   Привлечь внимание слушателя, читателя не к своим пассажам, умению, виртуозности, юмору, необычному видению, непредсказуемому оригинальному мышлению, а к его собственной душе… А это возможно только тогда, когда автор или исполнитель сам находится в контакте со своей душой, с её безбрежностью и экстатичной необъятностью. Это даёт такую свободу, такую энергию, такое наслаждение… какие награды могут с этим сравниться… Это им – нищим – нужно побираться по лайкам, похвале, званиям, известности, премиям, критике, деньгам, - маэстро немного перевёл дух и продолжил:
 - И этого-то касания я ищу на каждой репетиции, зову… Это так здорово… ты понимаешь … быть самим собой прямо здесь и сейчас, через музыку открывать чудо в себе и быть свободным от желания нравиться публике, критикам, прессе, - маэстро, улыбаясь, указал на Мишеля двумя руками.
   Но было непонятно: то ли он указывал на Мишеля, как на представителя прессы, то ли звал его погрузиться глубже, туда, откуда оно светит, это тончайшее сияние, искорки которого можно было заметить в глазах маэстро. Мишель немного удивлённо развёл руки, чему-то заулыбался, глядя на мсье Гардье. Возникла странная пауза, разрешившаяся их общим смехом. Со стороны это могло бы показаться полным абсурдом и каким-то сумасшествием. Затем маэстро, всё ещё смеясь, зачем-то похлопал Мишеля по плечу и потряс за рукав. Но всё быстро успокоилось, и он продолжил:
  - Ты сам говорил, что когда слушал сейчас музыку, то не понял, что это было, что конкретно тебя зацепило. Не было какой-то забойной или душещипательной мелодии, какого-то сильного звука или неимоверного ритма, но ты попал в иной мир и в нём находился, и слушал свою музыку. Вот так и должно быть. Как кто-то говорил, что настоящее искусство должно попадать прямо в сердце, минуя промежуточную посадку в голове. Это я говорю не для того, чтобы нахваливать себя, как мы здорово играли…
   - И Вам за это спасибо, - улыбнувшись, перебил маэстро Мишель.
  - … мы просто исполнили свой долг. А ты исполнил свой. Это ты сделал, это в тебе произошло, это работа твоей души. И не надо какого-то особого «спасибо» … Или, как говорила моя бабушка, когда в детстве я её за что-либо благодарил: «Спасибо Богу, а тебе на здоровье!»      
  - Но я всё равно не могу в данном случае не испытывать благодарности к Вам, к оркестру да и к композитору. Он ведь тоже приложил к этому свою руку, применил умение, талант, чтобы добиться от своей музыки такой выразительности. Или тоже скажете: «Спасибо Богу».
  - Именно. «Спасибо Богу». Дебюсси считал свой талант даром Господа и говорил: «…если бы Бог не любил мою музыку, то я бы её не писал». А то, что делал я, я же это делал не лично для тебя. Я вообще забыл, что ты в зале, а до этого чуть не выгнал и думал, зачем ты только сюда притащился. За что мне спасибо тогда? Каждый должен делать своё дело честно, самозабвенно, не для кого-то, а потому, что по-другому не можешь, совесть тебе не позволяет. Тогда всё будет хорошо. Видишь, как для тебя всё хорошо сегодня вышло.
  - Ну, тогда спасибо Богу, что всё так сложилось и меня сегодня послали сюда, и со мной такое смогло произойти. Но всё-таки, - не отставал Мишель, - Вы столько мне важного сказали, на столько вещей глаза открыли. Как я могу не испытывать к Вам благодарности?
 - Ты опять за своё? Пойми, если бы меня что-то не влекло, если бы мне самому не было интересно, важно, то я вряд ли бы стал с тобой разговаривать и душу открывать.  Что-то меня подтолкнуло, что-то направило, шепнуло, не знаю. Но я почувствовал вдруг нечто в тебе, и это состоялось. И слава Богу,- мсье Гардье немного помолчал и добавил:
 - Ты не подумай, что я против чувства благодарности. Я это тебе говорю лишь для того, чтобы ты посмотрел чуть пошире. Зачем ты меня благодаришь? Чтобы сказать, как ты много нового узнал, как тебе было интересно… Так и мне тоже, я общаюсь с тобой потому, что мне интересно. Неизвестно, кто кому и за что благодарен должен быть.
   Когда я чувствую в тебе неподдельный отклик, это уже лучшая благодарность. Это же такое чудо - увидеть, что это работает на самом деле не только в тебе самом. Это прекрасная поддержка, это даёт силы идти дальше. Не знаю, как объяснить ещё… Трудно найти подходящие слова, все они малы по сравнению с самим ощущением, - маэстро чуть задумался, пытаясь точнее выразить свою мысль, но ничего не приходило в голову, и он продолжил, чуть сменив тему:
 - Это то же самое, что говорить кому-то о своей любви. Если требуются слова, доказательства, то любви – нет. А настоящая любовь слов и не требует, тем более доказательств. Этому ведь посвятил Шекспир своего «Короля лира». Ты помнишь Корделию? … О, стыдно должно быть, что значит: «не совсем»… Ничего молодежь уже не читает. Обязательно прочитай… Не потому, что это «должен прочитать каждый образованный человек», или так положено в школьной программе, или ещё почему-то.
   Как бы это сказать… есть вещи, м… произведения, в которых записан важный человеческий код. Этот код дан нам свыше, чтобы мы не потерялись в темноте и невежестве, не заблудились в дебрях ума и не ума, чтобы могли отличить правду от лжи. Когда этот код полностью прописан внутри тебя, то ты не пропадешь, тебя не смогут обмануть, не собьют с дороги.
   Но должна быть потребность собрать этот код, даже тяга, неодолимая жажда… Он был явлен на Землю через таких же алчущих и жаждущих, с живыми горячими сердцами, через их музыку, картины, стихи, открытия, прозрения, как поддержка и руководство на Пути. И соприкасаясь с такими проявлениями, ищущий и чувствует, как ты сказал, их магнетизм, притягательность, неразгаданную тайну, волшебство.
  - А скажите, пожалуйста, что за история с Корделией? ... хотя бы в двух словах, – спросил вдруг Мишель.
  - Как я тебе расскажу парой слов трагедию Шекспира, - удивился маэстро, - прочитаешь…
  - Я прочитаю, обещаю. Но Вы ведь что-то конкретное имели в виду, приводя этот пример. Вдруг это окажется важным?
  - Хорошо… попробую, - мсье Гардье удивился такому повороту событий, но ему самому стало интересно, что из всего этого может получиться, - пару слов, говоришь…
   Корделия, младшая дочь короля Лира, решившего передать правление своим королевством трём дочерям, выслушивает высокопарные речи двух старших сестёр о неимоверной любви к своему отцу. Она поражена тем, сколь лживыми и корыстными могут быть самые красивые слова о любви. Корделия не желает участвовать в этом лицемерии, она не хочет дать даже малейшего повода кому-нибудь подумать, что готова играть в льстивые и коварные игры её сестёр. На вопрос: «…что скажешь о любви своей, чтоб заручиться долею в наследстве», она отвечает: «…ничего. Я Вас люблю, как долг велит, не больше и не меньше. Любовью я богаче, чем словами», на что получает проклятие, лишение наследства, приданого и изгнание.
   Естественно, что лживые сестры, получив власть, забирают у Лира всё, унижают его, доводя до помешательства. Любящая отца, несмотря на проклятия и изгнание, Корделия спешит его спасти, но яд, пропитавший всё гнилое существо её сестёр, настолько токсичен, что даже её чистота не в силах его одолеть.
   Её ужасная смерть на всё открыла Лиру глаза. Но если бы их сейчас живьем вырвали у него из глазниц, его страдания были бы меньше, чем видеть растоптанным этот нежный цветок, осознавая себя виновным в гибели дочери. 
   И ни крики отчаяния, ни разрывающие сердце стенания уже ничего не изменят и не вдохнут в неё жизнь. Страдания так велики, что Лир умирает от горя, - мсье Гардье остановился. Было видно, что он не очень удовлетворён своим рассказом, хотя на Мишеля он произвел сильное впечатление. Маэстро помолчал и добавил:
 - Я надеюсь, ты понимаешь, что сюжет – это далеко не главное, главное то, что за этим стоит, что отложится у тебя там, внутри.
 - Это я понимаю. Спасибо. Я вспомнил. Я давно это читал и кино ещё смотрел старое, черно-белое. Да, Вы совершенно правы были, говоря, что мы сами открываем двери силам, которые нас будут разрушать и пожирать. Всё начинается с малого, да. Здесь недоделал, там поленился, здесь захотел схалтурить – никто же не заметит… ведь все так делают… А дальше – больше.
   Вы точно сказали, что коль прикусит заржавелыми, гнилыми зубами, оно уже не отпустит. Получая сущую безделицу, отдаём самое ценное, предаём самое главное. А когда от потакания всем мерзостям мы совсем слепы станем, то дело сделано. Мы уже не отличим правды от лжи, важного от ерунды. Результат – катастрофа.
    Мишель, затих на время, задумался, точнее, вошел в состояние задумчивости и завис в нём. Затем, словно самому себе:
  - А что делать… что заставит нас проснуться? Или ждать, пока случиться, как у Лира? Но я надеюсь, у нас не всё так запущено. Слава Богу, что мы хотя бы задаёмся этими вопросами, ведь многие просто - «живут»…
 - Я рад за тебя, ты ищешь, и это – здорово. Значит - всё будет хорошо, остальное - вопрос времени, – мсье Гардье, тихо улыбаясь, смотрел на Мишеля, - … вот ещё тебе подкину на эту тему. Как раз то, о чем ты говоришь. У Чехова рассказ есть, там герой в момент отчаяния и безысходности говорит следующие слова, точнее, произносит молитву. Даже не произносит, она сама льётся из его уст, а ещё точнее, это голос его души: «О, Господи...Теперь я знаю наверное - достаточно один раз предать, один раз солгать тому, во что верил и что любил, и уже не выбраться из цепи предательств, лжи. Милостивый Господи! спаси меня и помилуй, укрепи меня и направь!»
  - Как хорошо … укрепи меня и направь, - Мишель, чувствуя, что комок застрял у самого горла и на глаза навернулись слёзы, встал и подошел к окну. Он смотрел вдаль, в замирающую осень парижских улиц.
    Краски угасающего дня всё больше проступали на них, напоминая картины французских импрессионистов конца девятнадцатого века Жана Беро или Камиля Писсаро. Разве что не хватало мчащихся экипажей, омнибусов, модниц в изящных шляпках, кринолинах и турнюрах.
   Мишель молчал, созерцая какое-то странное состояние, посетившее его в эти секунды. Маэстро был тоже во что-то погружён. Тишина длилась и длилась. Казалось, что они вместе уносились в своём безмолвии туда, где для общения слова не нужны да и почти бесполезны. Так что, о чём была эта часть их беседы, вряд ли возможно будет когда-либо узнать. Сколько это длилось, тоже не поддаётся обычному времяисчислению, но по-нашему времени, через несколько минут Мишель продолжил:
  - Как хорошо… Как хорошо, что меня сюда зачем-то направили, а… а так бы ничего этого и не было, - затем он посмотрел на мсье Гардье и улыбнулся, - жаль только, что ничего из того, что я здесь видел и слышал, нельзя вставить в интервью.
 - Что, из всего совсем нечего выбрать?
 - Зная нашу редакционную политику, думаю, что нет. Нужно ублажать массового читателя, зарабатывать рейтинг. А тут высокое, доброе, вечное, кого этим удивишь. В крайнем случае, какой-нибудь креативчик был бы, тогда другое дело, - начинал хулиганить Мишель, - к примеру, если бы, исполняя «Море», музыканты сидели босыми ногами в тазиках с водой, олицетворяющей морскую стихию. Каково? Современно же?   
  - А что, если весь женский коллектив оркестра нарядить в русалок или хотя бы ласты и маски им надеть. Неплохо, а? – поддержал Мишеля маэстро, - а мужчинам дать в руки фены, пусть изображают игру ветра и волн. А я буду с трезубцем стоять, олицетворяя Посейдона.
  - Может, предположить, что по неназванным компетентным источникам, Вы брат близнец Франсуа Миттерана. В детстве что-то кто-то перепутал, а сейчас открылось… Какая разница, что Вы не похожи и по возрасту не подходите. На такую ерунду и отвлекаться никто не будет. Найдутся свидетели, эксперты, появятся мнения… Или придумать историю о том, что кто-то из деревянных духовых оркестра в знак солидарности с притесняемым кое-где ещё ЛГБТ сообществом отрезал себе ухо, как Гоген…
 - Вообще-то Ван Гог, хотя какая разница, дело-то святое. Давайте поборемся за их права, - смеялся маэстро.
 - А что это Вы так саркастически смеётесь, может, Вы что-то имеете против геев в музыкальных коллективах? – сделал угрожающе смешное лицо Мишель.
  - Нет. Что ты, как я могу против них что-то иметь. У нас в коллективе есть гей, это - лучший гобоист юга Франции, так что пока его гобой так прекрасен, и он может своим гобоем так виртуозно владеть, я буду двумя руками держаться за его присутствие у нас в оркестре.
  - А нет ли среди Ваших контрабасов какого-нибудь тайного эротомана, что преследует и домогается всех арфисток в вашем оркестре, начиная с тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года? Соберётся пресс-конференция, куда приведут человек пятнадцать женщин с инструментами в возрасте от восемнадцати до девяносто лет. Там они поведают о приставаниях этого маньяка в гостиницах, когда тот по связанным простыням спускался со своим контрабасом с верхних этажей к ним в окна, предлагая помузицировать, а также расскажут о всяких мерзостях в полях под Тулузой, куда некоторые из пострадавших выходили по ночам поиграть для кузнечиков и птичек, а тот врывался в эту идиллию и тряс пред ними своими вариациями на тему Рококо Чайковского в переложении для арфы и контрабаса и зазывал предаться безудержному музицированию. Потом отыщут связь с Саркози, за которого этот извращенец голосовал на выборах, а там и политические дебаты развернутся, - никак не мог угомониться Мишель.
 - Нет, нет, Саркози я трогать не дам. Я тоже за него голосовал, он обещал помогать нашему оркестру, руки прочь! – в шутку схватил маэстро Мишеля за плечи, потом сел и уже более спокойно спросил:
 - Что, всё так плохо?
  - Ну, если бы так, то было бы весело, а то… всё более серьёзно. Особенно если про бизнес или про политику писать приходится, то там всё жестко. Есть редакционное задание, а оно уже кем-то ангажировано, проплачено. Даже если что осмысленное напишешь, то редакторы подкорректируют так, что и не узнаешь, что писал - ужасно…
  - Так в чем же дело, не пиши, - поднял серьёзный взгляд на Мишеля мсье Гардье.
  - Хорошо, как скажете, обещаю и …
  - Нет, стой, стой, не клянись. Извини. Это я круто взял. Не клянись. Постой. Я всегда тороплюсь, не думаю о людях… Просто сейчас ты под впечатлением музыки, общения и всякого такого... А завтра многое вернётся на круги своя, вернутся обычные мысли, заботы, тебе нужно будет деньги зарабатывать, жить, а ты поклялся.
   Нарушать клятвы – это плохо, потом страдать придётся, совесть мучить начнёт… Не принимай скоропалительных решений, можно и не справиться: там физические, умственные перегрузки, расстройства да мало ли что...
   Живи и делай всё, как ты обычно делаешь. Просто постарайся не забывать, что ты пережил сегодня, и пусть это будет неким камертоном для принятия будущих решений. И самое главное: начни осознавать, что и в каком состоянии ты делаешь… кесарю – кесарево, Богу – Богово… А там, глядишь, всё сложится, - этими словами маэстро сбил решительный порыв Мишеля, который на самом деле был готов уже рубануть сплеча. Но вслушавшись в то, что говорил ему дирижер, немного успокоился.
   Ему ясно представились те перемены, которые могли бы последовать за его резкими действиями: это и лишение постоянной работы, заработка, а также возможность оказаться в роли бездомного - он и так за ипотечный кредит задолжал… Перспективка та ещё…
  - А как Вы справляетесь и что делаете в подобных случаях? Как найти баланс между… кесаревым и Божьим? - спросил Мишель.
  - Я не думаю, что мой метод подойдёт тебе да и кому бы то ни было ещё. Каждый должен свой путь найти и пройти его. Но направление я тебе уже много раз давал сегодня. Слушай своё сердце, совесть, интуицию и делай своё дело. Ещё обязательно нужна какая-то чистка, чтобы из себя выводить всю грязь и нездоровье, что поначерпал, вовлекаясь во внешнюю деятельность. Не знаю… слушай музыку, читай, смотри кино. Но пусть это будет настоящее, такое, о чём мы с тобой говорили: не для туловища, эмоций или ума, а для души… Зови, обращайся туда: к Богу, Создателю, Высшему Разуму, как ты это для себя называешь…
   Кто мы такие по сравнению со всеми силами тьмы и невежества? Лишь песчинки. Что мы можем? Только звать. И если твой зов искренен, а ты сам сделал всё, что мог, то ответ и защита обязательно будут.
   По своему опыту могу сказать, что даже в самых отчаянных ситуациях вдруг может прийти совсем неожиданная помощь. Есть какие-то силы, что нас ведут, поддерживают, надеются и верят в нас, - маэстро ненадолго задумался о чём-то своём, потом добавил, - А иначе мир потребления засосёт. Понимаешь, как сейчас всё забавно устроено? Как бы сказать, - начал подбирать слова мсье Гардье, - Ты читал … «Мертвые души» ? Я так и думал, ну да ладно…
   В общем в этой истории … она лет двести назад была, один проходимец, чтобы повысить свой статус в обществе, получить привилегии, разные блага и дивиденды, скупал мертвые души, точнее, на себя переписывал тех людей, которые на самом деле умерли, но ещё не внесены в реестр умерших. Ездил он по разным богачам, кому деньги платил, у кого так получал и набрал достаточно много. К этому пройдохе в высшем обществе уже и относиться начали с большим почтением, как к очень важному человеку с деньгами, связями.
   Так вот, сейчас то же самое в мире происходит. Настоящая война идёт за «мёртвые души». Кто электорат себе набирает, кто - покупателей товаров и услуг. Настолько изощрённо это делается, по-современному, по науке, что людям и деваться больше некуда, как идти в расставленные сети.
   Продавцы настолько искусны сейчас, что заранее знают, что захотят потребители их товаров через год, два, хотя те ещё ни сном, ни духом. Такой ажиотаж создадут, такую компанию продвижения, что когда разрекламированная вещь появится на прилавке, люди её будут сметать за безумные деньги, толпиться в очередях, стенать и плакать, если им не хватит, а потом копить деньги на следующую выдуманную ерунду.
   Те, кто в политику рвётся, тоже не отстают: заранее проводят опросы, узнают, на что люди ведутся, и включают всё это в свои предвыборные обещания. А те потом на митинги ходят, поддерживают, кричат, как безумные, флажками машут за своих избранников.
   Когда люди невежественны, когда они не знают, кто они, что они должны делать, что - правда, а что – ложь, тогда их легко обмануть и записать на свой счет. И те, кто больше таких «мёртвых душ» насобирают, получат больше голосов на выборах, больше доходов, больше власти. А получив всё это, эти, как бы их обозвать, ну пусть будут - сильные мира сего, ещё лучше отформатируют своему электорату мозги и внушат всё, что им захочется. Покажут лживые новости, распространят неверную информацию, и им поверят. А куда деваться? Как в одной песенке поётся: «…на дурака не нужен нож, ему с три короба наврешь и делай с ним, что хошь…».
   Обманутые люди и догадываться не будут, что их обманывают, что ими умело управляют, эксплуатируют. Мало того, они ещё и признательны будут своим благодетелям, что дают им «хлеба и зрелищ». Но это полбеды. Потом изрядно обработанным «мёртвым душам» можно в руки дать оружие, показать врага и заставить убивать людей. За что? Да за то, чтобы у этих хозяев жизни было ещё больше денег, территорий, природных ресурсов. А электорату подадут это как борьбу за «правое дело», за независимость, за демократию, против врагов нации да мало ли ещё за что. Так, с помощью «мёртвых душ», разоряются целые страны, свергаются неугодные власти, делаются революции, чтобы заработать ещё больше капитала, прибрать себе всё. Это повторяется раз за разом.
   Еще Достоевский в конце девятнадцатого века в «Бесах» писал, что «…революцию делают романтики, а её плодами пользуются лабазники…». Но сейчас это уже и не романтики вовсе, а просто невежественные люди, «мёртвые души». Современные технологии очень хорошо позволяют это делать.
   В древнем Риме попробуй-ка дай всем «хлеба и зрелищ», распространи среди населения нужную информацию или собери всех в одном месте, так и то неплохо удавалось. А в Германии? Тоже ещё ни тебе интернета, ни умных гаджетов да и телевизора даже не было. Так несмотря на это, целая культурная нация зиговала в восторге, одобряя истребление целых народов, концентрационные лагеря, газовые камеры, такие зверства, что в здравом уме и не придумаешь.
  Сейчас - другое дело… Потом ещё лучше будет. В голову чипы вставят и всё… Ты попробуй не вставь - ни страховки, ни образования, ни работы, детей никуда не устроишь, станешь изгоем. А так, с чипом, всё здорово, живи и радуйся. Ведь законы об этом они примут, причем со всеобщего одобрения, подведут под всё базу. А почему пока не внедрили, так, наверное, ещё технология хромает, до конца не отработана. Они пробуют уже, может, на ком-то, да не получается. Наверное, душа человека это отторгает, сопротивляется и не сдаётся пока. Так вот, им осталось совсем немного, чтобы еще понизить уровень сознания людей и отвернуть человека от души к туловищу. Это вопрос времени.
   Тот же Достоевский в тех же «Бесах» в уста одного мерзавца вложил, что нужно делать в этих случаях: понижать уровень образования, разрушать институт семьи, делать людей материалистами. Так ведь это и делается. Формально людям дают образование, возможность волеизъявления, собраний, свободы слова, вероисповедания. Но это давно подменено их противоположностями, а люди уже и не видят ничего, ибо стали слепы.
   Тот же мерзавец в «Бесах», почти дословно помню, говорил, что ещё надо … как же это: «… одно или два поколения разврата, разврата неслыханного, подленького, когда человек обращается в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь - вот чего надо».
  - Неужели всё так мрачно, отвратительно и безысходно с этим миром будет? – спросил Мишель, шокированный такой перспективой.
  - А? Ну… наверное, немного я тут пересолил, конечно, согласен. В роль вошел. Но это я описал тебе, если на всё посмотреть с одной стороны, мы-то с тобой на другой… пусть это тебя не пугает, всё хорошо будет в конце концов. Мы делаем своё дело, они - своё, каждый по делам и получать будет. Просто нельзя становиться «мёртвыми душами».
  - Слава Богу, сразу как-то полегчало, - улыбнулся Мишель.
  - Я вот что тебе ещё скажу. Меня тут осенило как-то. Ведь настоящая война сейчас идёт даже не за ресурсы, за деньги или за власть. Настоящая война идёт за умы, за сердца, за души людей на тонком уровне. Всё, что люди свершают, вовлекаясь в ту или иную внешнюю деятельность, это лишь видимость, антураж, в котором они должны проявить себя и определиться: на чьей они стороне.
   Если кто думает, что он избежит этого, где-нибудь отсидится, спрячется, переждёт - ничего подобного. Он уже участвует в этой войне каждым действием, поступком, помыслом. Я больше скажу: война идёт не за, а внутри наших умов, внутри наших сердец, внутри наших душ, и от каждого зависит, где он окажется, когда всё закончится. Это будет однозначно и очевидно. Можно не называть это войной, можно называть это эволюцией, развитием, перспективой, отделением зёрен от плевел, да как угодно.
  Этот выбор мы делаем ежесекундно, двигаясь к некоей цели.  Внутри нас огромное количество желаний, стремлений, задач: и примитивные, и глупые, и агрессивные, и глубокие, и высокие. Все они хотят себя реализовать. И на что мы чаще обращаем внимание, туда мы и движемся. 
   Если человек живёт неосознанно, то, скорей всего, поверхностное, грубое, примитивное начнёт развиваться в нём, засосав во внешний круговорот событий. Сначала какая-нибудь мелкая пакость, червоточина, гнильца внутри вдруг найдёт поддержку неких сил извне. Потом человеку может начать приносить удовольствие быть лживым, наглым, хамоватым, подавлять более слабых своей агрессией. Ведь это будет обязательно давать быстрые результаты. Украл, стало больше денег - хорошо, обманул – ещё лучше, унизил – удовольствие получил.
   Человек всё больше будет подсаживаться на эту энергию. Он реально станет сильнее, и это ему обязательно понравится. Кто он сам по себе? Да тьфу… А с этой силой - другое дело. Как здорово чувствовать свою безнаказанность в толпе таких же отморозков: громить, унижать, обижать, а потом и насиловать, убивать. Или быть частью некой политической структуры, системы, корпорации, партии, которая будет давать власть, привилегии, гораздо большие возможности, чем у простых людей.
   Но человек не знает, куда это его приведёт и кто будет использовать его в своих целях в конце концов. Да ему уже и нечем будет через какое-то время узнавать: атрофируется всё человеческое. А эта сила, захватив человека, уже не отпустит и будет выпивать его по капельке, высасывая соки его души. Но не будет убивать, а зачем? Наоборот, будет всячески поддерживать, так как это - её пища, её капитал, её «мертвые души». И даже будет продвигать по «карьерной» лестнице, давать больше сил, власти, денег особо отличившимся и рьяным. Ты уже понимаешь, для чего это? … Так вот, на самом деле «сильные мира сего» и не знают, не догадываются, что они лишь пешки, а не властители; не они правят миром и судьбами, не они всем управляют, а это ими «…кто-то уже управил». 
  - Так что, у них нет выхода и никогда не было? - спросил Мишель.
  - Ну что ты. Им посылались сигналы, предупреждения, последние предупреждения, их выручали, спасали. Выход есть всегда. Каждый в любой момент может вдруг прозреть, опомниться. Но чем позже, тем труднее будет выкарабкиваться. Всё, что человек наделал, за всё нужно ответить и всё отработать. Закон сохранения энергии действует … ничего личного, - подытожил маэстро.   
  - Всё зависит от тех дел, что он совершил, и от глубины содеянного?
  -  В принципе, да, но я пытался уже тебе на одну тонкость указать… До внешних дел было внутреннее решение самого человека, его внутренний выбор. Решалось всё там, внутри него, сознательно или несознательно, вольно или невольно, но это было сделано им самим…
   Когда кто-то совершает гадость во внешнем мире, то внутри него уже произошел неверный выбор, у которого будут разрушительные последствия. Допустив алчности, злобе, гневу, лжи захватить себя, человек позволил этому отравлять его же собственную природу. Он сам начинает вырабатывать яды, истребляющие в нём всё живое. Сам себя убивает изнутри, понимаешь?
  - В общем, понимаю, но пока кое-что не совсем доходит, - задумчиво сказал Мишель.
  -  Слушай, давай я лучше с другой стороны зайду, а то что мы всё о деструктивном, - предложил мсье Гардье, - когда ты сегодня слушал музыку, то в тебе происходило обратное. Ты прозревал, ты исцелялся, погружаясь внутрь себя. Ты себя лечил, направляя своё внимание к самым совершенным качествам своей природы, к тем, которые творят чудеса. В них заложена чудодейственная сила, она там, глубоко внутри тебя.
   Понимаешь, всё внутри нас: и то, что разрушает, и то, что созидает. И если мы на этой стороне, то нам остаётся лишь выбрать созидательное и дать ему шанс преображать нас, вести по пути развития. Это может быть непросто, может - долго. Всё зависит, как ты правильно заметил, насколько глубоко мы загрязнили себя, насколько наша примитивная природа и беспокойный ум имеют власть над нами.
   Но если ты почувствовал сладость этого пути, его притягательность, его силу и правду, обрёл веру в него, то смело иди по нему, не предавай, не разменивай на сиюминутное, как бы ни соблазняли. Соблазнять же обязательно будут, трудности будут, сомнения будут, но тем слаще будет и достигнутая цель.
   А помощь придёт, не сомневайся. И обстоятельства будут складываться как надо, порой, самым неожиданным образом. Как сегодня, например. Ты же сам не думал, что всё так выйдет...
   Будут знаки, книги, встречи… Но если начнешь пренебрегать этим, не следовать тому, что тебе будет подсказывать сердце, а выбирать то, что попроще, поудобнее, повкуснее, повыгоднее, тогда всё здоровое начнёт в тебе затухать. И это чудо, и твои таланты, и способности станут гаснуть. Ну а дальше тебе помогут, даже не сомневайся, до «мёртвых душ» дойти, - маэстро остановился, взглянул на часы и сказал:
  - Всё, уже пора закругляться, надо ещё солиста встретить. Он как раз сейчас должен подъезжать, - мсье Гардье встал, чтобы попрощаться с Мишелем, но вдруг остановился и задумался. На его лице было такое выражение, будто он не договорил или упустил нечто важное, то, что давно зрело и сейчас хотело выразить себя.
 - Ты когда-нибудь любил смотреть на звёзды? – вдруг совсем с другой интонацией заговорил он. И после того, как Мишель неоднозначно пожал плечами, продолжил:
 - А я очень любил в детстве смотреть на звёзды, меня это зрелище завораживало. Тысячи загадочных светил приковывали внимание, давая прикоснуться к ощущению бесконечности мироздания. Но эта безбрежность не укладывалась в голове, оставляя возможность лишь смотреть, слушать и восторгаться.
   Ты знаешь, оказывается, что вокруг нас сотни миллиардов галактик с сотнями миллиардов звёзд в каждой. Даже сами эти числа трудно себе представить, как это много. И вот все эти миллиарды и миллиарды чужды самой возможности существования жизни, во всяком случае, такой, какой мы её себе представляем. Да что эти миллиарды! Всего километров десять вверх над Землёй подняться - это как до аэропорта Орли доехать, и дальше вечная холодная смерть, а на несколько километров вниз опуститься, так там раскалённое пекло. Что там, что там – сущий ад.
   И вот живут люди на какой-то малюсенькой, тонюсенькой скорлупке застывшей земли, что в любую секунду может сдуть какой-нибудь лёгонький космический ветерок, и в их голове крутится весь тот бред по поводу своей значимости, своих забот и капризов, рейтингов и лайков, власти и денег. Но неужели не задумываются: а для чего, собственно, затеяна вся эта игра в таких грандиозных масштабах … а!? Ну наверное, для обычного обывательского человеческого счастья, чтобы люди реализовывали свои желания: найти работу, успеть на распродаже прикупить диванчик, отдать детей в престижный садик, накопить денег, съездить в отпуск на Мальдивы… Скорее, они вообще ничего не думают по этому поводу, так, что-то само собой идёт, и они во всём этом мельтешат и суетятся. А некоторые ещё ощущают свою важность, силу, весомость … Неплохо бы им иногда посматривать на звёзды…
   Понимаешь, наша душа, путешествуя по этим бесконечным безжизненным мирам, где живое не продержится и несколько секунд, обрела временное пристанище в этом хрупком месте. Некие силы хранят этот беззащитный мир, чтобы мы смогли что-то понять, получить опыт, свершить эволюционный скачок или что-то ещё… И если не осознать, кто мы, откуда и зачем всё это, то сгинем, не оставив и следа. Единственная возможность узнать - это достучаться до своей души. Как можно не знать это, не искать это?
  - Ты понимаешь, - мсье Гардье обратился непосредственно к Мишелю, - должно быть что-то у тебя в жизни, что ты будешь делать, чтобы достучаться до этого света внутри тебя, до того знания и силы, что в тебе заложены.  Ты должен понять, что тебе нужно в этом мире на самом деле делать и делать это самозабвенно, иначе выхода никакого нет. Вот у меня есть музыка, это – моё призвание. Я уже давно и совершенно точно понял, что заниматься музыкой надо так же, как молиться: в музыке и в молитве нельзя обманывать, быть неискренним, нецельным. Ты должен полностью предаться своему делу. Пусть ты устал, нет сил, не спал, не ел, не пил, но ты не можешь это бросить. Это, если хочешь, твой долг.
   Ты меня спрашивал о служении. Это слишком сильное слово, чтобы его можно было применить ко мне. Я знаю, что недостаточно делаю, во мне много лени, эгоизма, случаются проявления слабости и ещё много чего, за что мне стыдно бывает. Но есть черта, за которую я пока не преступал. Я не помню, чтобы последние лет двадцать-тридцать сорвал или отменил репетицию, чтобы халатно к ней относился, чтобы был не в форме, не готов, чтобы делал это не по совести.
   А ведь всякое бывало: и тело начинало подводить, и ум не выдерживал, и эмоционально срывался. Дурные мысли всякое нашептывали, добрые люди подговаривали: «Ну зачем такие планки ставить, можно ведь полегче, не напрягаясь, зачем так гонять бедных музыкантов, зачем так отдаваться на репетиции. Всё равно твоих усилий и стараний никто не увидит, не поймёт, не оценит». А думаешь, приятно ругаться с оркестрантами, в них ведь столько сопротивления порой, такое невежество, бывает, вылезает; такая агрессия, что руки опускаются... даже болеть начинаешь от этого…
   Но я точно знаю, что стоит начать это слушать и поддаваться, потом не отмоешься… 
   Там внутри что-то знает, надеется на тебя, и верит, что ты не подведешь. И только оно потом тебя защитит, когда ты будешь совсем один, когда не на кого будет положиться. Когда покров иллюзий будет снят и ты предстанешь перед этим вселенским безмолвием, холодом и смертью, это будет твоей единственной опорой, твоей единственной защитой, твоим единственным проводником. А сейчас оно нуждается в твоей защите, твоей поддержке, в твоём внимании, памятовании и выборе в каждую секунду.
   Если ты не удержался, смалодушничал, предал, то надеяться тебе будет не на что.  Придет момент, когда ты будешь настолько испуган, хрупок и беззащитен, что останется только твоя молитва о спасении, зов о помощи, душераздирающий крик пред бездной, но никто не придет на этот зов, не откликнется на мольбу, не отзовётся на крик… Поскольку ты сам давно отвернулся от этого и решил, что это всё – «… ерунда и сказки».
   Но пока не сделано необратимое, будь бдителен…
   Да, ещё… Когда тебя будут пытаться сбить с толку, соблазнить, обмануть, развести на очередную ерунду и халяву, ты должен понимать, что это за силы и что они хотят у тебя забрать в конечном итоге. Всё с малого начинается. Лукавый предложит всё, что тебе угодно в материальном мире, поскольку он знает, что цена этому – грош. А то, что ему нужно, это - твоя живая душа, её свет, сок, кровь. А кто ты потом без неё? ... Он за этим охотится и изощрён в своём ремесле.
   Но не держи зла на тех людей, через которых это тебе предлагаться будет, ибо они не ведают, что творят и не знают, какие силы за этим стоят, Бог им судья. Можешь только посочувствовать, попытаться вразумить, но они тебя всё равно не услышат. Лучше просто не связываться и держаться подальше, чтобы у них к тебе просто пропал интерес. Не связывайся…
 - Ну всё, закончим на этом,- мсье Гардье протянул Мишелю руку для прощания.
 - Хорошо поговорили. Жаль, что для своей статьи ты ничего не насобирал. Но если что надо, информацию какую-то или ещё что-нибудь, то позвони секретарю. Она с удовольствием поможет тебе. Ну ладно, счастливо, - сказал дирижёр, пожимая Мишелю руку, потом лукаво улыбнулся и добавил, - ступай «… и помни обо мне».
  В этот момент в дверь постучали.
  - О, privet, Sergey, - по-русски сказал маэстро и поспешил встречать вошедшего».
   Мишель поднял голову, оторвавшись от своих записей и воспоминаний, и огляделся по сторонам. В настоящем, куда он сейчас возвращался, было живо, громко и многолюдно. Музыканты настраивали инструменты, кто-то громко двигал стулом, чтобы поудобнее устроиться на сцене, слышались непринуждённые разговоры, смех, чьи-то спешащие из-за кулис каблучки. Мишель понял, что вот-вот начнётся финальная часть репетиции.