Свет далёкой звезды, гл. 35

Никогда я не видел Марину в таком состоянии. Она кричит и её трудно унять. Она решила раздавать наши книги прохожим. Просто так. Одна женщина шарахается от неё как от чумной.
- Я не хочу, чтобы мои дети читали такое! - говорит она.
- Но это же обычные сказки! - возражает Марина.
- Но это же сказки больных детей! - не успокаивается женщина. - Некоторые из них уже умерли! Как я объясню своим детям, почему они умерли? Зачем им знать про смерть и болезни?
- Очень удобно! - возмущается Марина. - Закрыть глаза и сделать вид, что ничего нет, что дети не болеют, а люди живут вечно! Просто замечательно!
Женщине удаётся оторваться от Марины. Она быстро уходит.
- Что с тобой случилось? - спрашиваю я.
- Я просто устала, - Марина опускается на корточки. - Так устала.

Живя здесь и сейчас, человек редко осознаёт конечность своего существования. Мир вокруг кажется ему незыблемым, люди и сам он — вечными.
Я хорошо помню год, когда моя жизнь содрогнулась. Словно в насмешку надо мной, маленьким и глупым, нечто незримо большое и всесильное одарило меня мрачными происшествиями. И всё в один год.
В тот день Надя привела домой своего нового друга Фимку, которого на самом деле звали Толиком Фомичёвым. Дружбу с Надей он заслужил разбитым окном в классе и хамством учителю. Идеальный вариант для девчонки, ищущий наилучший способо потрепать нервы собственной матери, а заодно и соседям.
Они стояли в коридоре и разговаривали. Фимка тихо, почти неслышно. Он оказался не таким страшным хулиганом, как требовалось, и Наде пришлось взять в руки большую часть работы. Она громко смеялась, ругалась матом, стучала ногой о стену, отчего сам Фимка оробел и смотрел на неё с опаской, перебирая в уме варианты побега. Наконец дверь открылась, из неё выплыла тётя Лена и, не глядя на дочь, прошествовала к выходу. Надя тут же сникла, вытолкала ошалевшего Фимку за дверь и отправилась донимать меня.

- Мне скучно, - заныла она, бросившись на мою кровать. Я пытался читать, продираясь сквозь слова скучной немецкой книжки, которую всучил мне дед, заявив, что я должен прочитать десять страниц и пересказать ему. Хотя бы на русском. На прошлой неделе я получил «трояк» по немецкому (к счастью, вёл его у меня не дед) и в качестве то ли наказания, то ли для более глубокого проникновения в язык я должен был вникнуть в историю бедного парня, которого все принимали за богача. Должно было быть смешно, но юмора я не понял, как и большинства слов, а лезть в словарь за каждым из них было лень.

Я попытался отделаться от Нади, слегка оттолкнув её ногой. Вдруг упадёт с кровати, убежит и разревётся? Мне было совсем её не жаль. Надя вцепилась в матрас мёртвой хваткой. Я начал читать вслух. Надя посмотрела на меня с удивлением.
- Интересно? - спросила она.
- Иди погуляй! - не хотелось с ней общаться. Если брошу дурацкую книгу, никогда потом не возьму снова.
- Не, ну интересно, да?
- Интересно-интересно, иди отсюда!
- Куда я пойду? Мне некуда.
Тут в мою голову пришла гениальная мысль.
- Сходи к Нине Васильевне! Она пироги печь собралась, поможешь.
- Правда? - недоверчиво спросила Надя.
- Ага, с вишней.
- Откуда у неё вишня?
- Вот сходи и узнай!
Надя лениво сползла на пол, полежала там пару минут. Потом, вздохнув, встала и подтянув колготки пошла к двери.
- Ну, ладно, - согласилась она. - Пойду гляну.

Я только и успел вскочить с кровати и закрыть изнутри дверь, как из соседней комнаты раздался дикий крик. Я сразу же побежал туда.
Нина Васильевна лежала на кровати, сложив на груди руки, и будто спала. У меня подкосились ноги, и я едва не упал, в последний момент схватившись за дверной косяк. Я не боялся мёртвых в том смысле, что мне не составляло труда беседовать с призраками умерших вроде Яшки. До этого момента я несколько раз видел трупы — в то время прощания с умершим часто проходили во дворе возле дома. Было немного жутко, но панического страха я не испытывал. Но я никогда не видел одного и того же человека до и после смерти. Нина Васильевна — первая. Всего несколько часов назад мы разговаривали о том, что нужно сходить на рынок, посмотреть, не появились ли там хорошие апельсины  и купить при случае пару килограммов. А сейчас она лежала мёртвая.

Задыхаясь, я принялся искать в комнате плакальщицу. В тёмных углах мне мерещились странные очертания, но разглядеть, есть ли в них хоть кто-то я не мог. Сидя на полу, рыдала Надя, а мне в голову пришла страшная мысль о том, что Нина Васильевна может появиться в виде призрака. После этой мысли я был согласен даже на плакальщицу. К счастью, ни та, ни другая меня не посетила.
Похоронами занимался сын Нины Васильевны. Он не стал устраивать прощание в нашем доме, из морга отвёз мать в церковь на отпевание, а потом сразу на кладбище. Поминок не устраивал. Только дал нам с Надей целый пакет сладостей, чтобы мы поели и помянули «бабушку».
- Чтобы помянуть, обязательно жрать надо? - зло спросила Надя.

Сын списал её грубость на переживание, ласково потрепал по плечу и произнёс какую-то благоглупость вроде «всё будет хорошо».
На похороны нас конечно же не позвали. Но я случайно услышал, как Голиков отчётливо сказал кому-то по телефону, что хоронить будут в пятницу, а так как церковь в городе всего одна, то уже с восьми утра мы с Надей сидели в засаде у её ворот. В девять Надя сбегала в туалет в ближайшие кусты и сообщила: Отбой! Она всё узнала. Отпевать будут в одиннадцать! Я поинтересовалась, кого она встретила в кустах? Надя смущённо пояснила, что кусты оказались в удачном месте. Мимо проходили две громкие тётки, и одна из них сказала, что Викторову будут отпевать в одиннадцать. Я спросил, кто такая Викторова? Надя посмотрела на меня как на идиота и попросила не придуриваться. А я в самом деле не знал фамилии Нины Васильевны.

В десять минут двенадцатого мы стояли перед светло-голубыми дверями церкви. По обе стороны от них были изображены святые.
- Вот тот, апостол Пётр, - прошептала Надя.
- С чего ты взяла? - удивился я её познаниям.
- У него ключ от рая, - пояснила она и решительно шагнула вперёд.
Я схватил Надю за куртку. Настало время и мне показать свои знания.
- Во-первых, надо перекреститься, - сказал я. - А тебе что-нибудь на голову надеть. Нельзя с непокрытой.
Я снял с себя шарф и намотал его на Надиной голове в виде чалмы. Смотрелось нелепо. Мы неумело перекрестились - я слева направо, Надя наоборот - и вошли в церковь.

Маленький гроб (а я и не замечал, что наша старушка такая миниатюрная) стоял в центре. Напротив несколько человек. Я узнал Голикова с Пашкой и сына Нины Васильевны. Всё недолгое время, пока длился обряд, у меня свербело в носу и я страшно боялся чихнуть. Потом ужасно захотелось в туалет, и стыдно вспоминать, но все мои мысли оказались заняты борьбой с собственным организмом. К тому же я никак не мог понять, кому всё это надо. Покойнице? Вряд ли. Скорее присутствующим. А может, просто положено, вот и отпеваем как и много поколений до нас. Так или иначе, а бросить Надю я не мог. Она с открытым ртом смотрела на лежавшую в гробу Нину Васильевну, из глаз её безостановочно текли слёзы. Позднее она призналась, что открыла рот, потому что нос забился соплями и стало невозможно дышать, а плакала она не только от жалости, ещё и потому что девушки пели очень красиво.

В конце всем присутствующим предложили подойти к гробу и проститься. Помогавшая в церкви старушка подтолкнула и нас с Надей: идите, попрощайтесь с бабушкой!
«Плохая идея, - думал я. - Очень плохая идея», но всё-таки подошёл, наклонился, но целовать в лоб как остальные не стал. Посмотрел внимательно, и не узнал Нины Васильевны. В гробу лежала крохотная высохшая и некрасивая старушка. И вдруг я всё понял и улыбнулся.
- Это не она, - сообщил я так и не двинувшейся с места Наде. - Её здесь нет.
Смех вырывался из меня толчками.
- Это у него истерическое, - пояснила Надя, размазывая по щекам слёзы кончиком шарфа,  и потянула меня на улицу.
Сидя на земле, прислонившись к церковной ограде, я и рассказал ей пришедшую мне в голову историю.

ИСТОРИЯ ПРО ГЛУПЫХ ГУСЕНИЦ.

Гусеницы были глупыми не потому, что они ничего не соображали. Ум у них был. Просто очень ограниченный. Они неплохо разбирались в растениях, которые можно или нельзя есть, умели строить из листьев нехитрые жилища и вели между собой долгие разговоры на философские темы, не имеющие никакого отношения к их обыденной жизни. Разговоры эти касались высокого неба, далёкого солнца и других неведомых объектов. Размышления ни на йоту не приближали гусениц к истинному положению вещей. Когда одну из них хватала птица, остальные беспомощно озирались, даже не пытаясь спрятаться. А после вели бесконечные истории о том, что за великая сила унесла их собрата.
Точно так же гусеницы не понимали, что случалось, когда кто-то из них замирал, покрывался твёрдой оболочкой и исчезал. Окукливание означало для них окончание земного существования. Но если бы они сделали малейшее усилие, подняли головы и огляделись, то они бы непременно увидели порхающих бабочек с разноцветными крыльями. Если бы они прислушались, то услышали бы их тонкие голоски, шепчущие о том, что когда-то они сами были глупыми гусеницами.

- Хм, - сказала Надя. - Значит, мы глупые гусеницы?
- Да, - подтвердил я.
- Почему?
- Потому что не видим дальше своего носа, а смеем рассуждать о вещах, понять которые можно, лишь внимательно посмотрев вокруг.
Надя разозлилась:
- Умный, да? Ты зачем мне это рассказал? Думаешь, она теперь бабочка, а мы её не видим? Да?
- Я просто хотел тебя успокоить, - растерялся я.
- Молодец! Успокоил! - Надя вскочила и зашагала прочь.
Я в очередной раз всё испортил.

Продолжение - http://www.proza.ru/2019/05/23/744