Обречённый поезд

                Обречённый поезд.
                1.
       Метрополитен работал в штатном, со стороны кажущемся автоматическим режиме. Конечно, элемент механики, так называемый человеческий фактор тоже присутствовал, никак не маскируясь: по платформе фланировал молодой человек в робе, указывавшей на его принадлежность к М-персоналу, женщина в таком же одеянии стерегла «будку» около турникетов, имитируя контроль за порядком, а вёл мчавшийся состав бородач в очках – тоже вполне себе из плоти и крови. Несмотря на тенденцию к роботизации цикличных нетворческих действий, составляющих часть жизнеобеспечения общества, современный этап развития науки и, главное, цивилизации позволял ещё инкорпорировать в этот процесс живых людей. Хотя однажды, как уверяют учёные, человек будет полностью исключён из этой системы. Сначала просто удалён и оптимизирован: для вождения десяти поездов вместо десяти машинистов потребуется один диспетчер на пульте, который будет активировать кнопку запуска той или иной функции. Потом и он перекочует в архив, а систему мастеровые инженеры-конструкторы начинят таким ноу-хау, для которого понадобится лишь единожды задать параметры программы.
        Сегодня же без полноценного штата сотрудников метрополитен не обходится. Хотя в целом цикл «прибытие-отправление-отправление-прибытие» выверенностью, точностью и бесперебойностью напоминал операции, выполняемые машинами по заложенной программе.
        А живые люди были там, внутри поездов. Каждый вёз с собой какую-то свою поклажу и свою проблему. Одни сидят, другие стоят, третьи наваливаются на сидящих, умышленно или случайно загораживая свет читающим, оттаптывая ноги выставившим их чуть дальше положенного. Почти каждый уверен, что лучше плохо сидеть, чем хорошо стоять. Тот, кто не попал в первую «счастливую» категорию, считал, что всяк оказавшийся в ней априори перед ним, стоящим, виноват и сильно ему, стоящему, должен. На этом основании, преисполнившись убеждённостью в своём абсолютном моральном праве, «оловянный солдатик» старался пихнуть, задеть сидящего лентяя, побольше на него нагромоздить всевозможных сумок, со страдальческим лицом якобы втискивая их между двумя сидениями. Даже если (кило)граммаж ноши к тому не вынуждал, всё равно подвинуть, побеспокоить развалившегося наглеца – дело чести. А то слишком уж вольготно ему сидеть.
        Были среди пассажирской массы и исключения, которые так не рассуждали. Они по сути даже не обращали внимание на то, сидят или стоят. Если садились и вдруг это замечали, тут же начинали шарить глазами по сторонам: есть ли поблизости кто-то, кто нуждается в месте больше, чем они. Эти люди не возмущались чужому гаджету, случайно оказавшемуся у них на плече в диком, живом частоколе. Когда их толкнут – не морщились, не зыркали злобно на нарушителя спокойствия. И вообще не морщились, а чаще всего улыбались или полуулыбались. Имя этому редкому виду – люди, осознающие себя счастливыми. Они резко выделялись в общей массе. Как если бы чёрно-белая палитра вдруг раскрасилась ярким алым мазком. Или посреди густых снегов, утрамбованных скрипучими сапогами, расцвёл июльский цветок.
        Счастливых людей на самом деле значительно больше, чем тех, кто таковыми себя считает. Обладание счастьем и самоидентификация личности по принадлежности к счастливым людям – далеко не одно и то же. Первое – дар Бога, второе – выбор человека.
        Поезд гнался по проторенному пути, словно тщетно пытаясь обогнать воображаемого соперника или побить собственный скоростной рекорд. Одни покидали его, другие занимали их места. Мчавшемуся «подземному змею» эти изменения были безразличны. Для него имел значение лишь час «икс»: момент, когда состав состава обнулялся, а сам железный гигант отправлялся в депо. Отдыхать. Чтобы завтра, а точнее в тот же самый день, спустя несколько часов, начать циклическую операцию с привычного этапа.
                2.
        В поезд зашёл очередной участник самовоспроизводящейся массовки. Мало отличаясь от остальных, новоприбывший занял скромное компактное пространство у противоположной двери. Там меньше вероятности быть потревоженным: ведь платформа справа на этой линии только одна, и она в текущем маршруте уже позади. Протиснувшись туда и потеревшись о соседа, словно желая отшелушить его, как надоевшую шкурку, он нащупал держалку. Ура: в сложившейся конфигурации тел до неё можно дотянуться. Уф – парень (а двадцативосьмилетний возраст нового пассажира давал полное право называть его именно так) перевёл дух. Звали его Коля.
        Коля проделывал такой путь ежедневно по будням, а иногда даже по выходным. Утром спускался на эскалаторе в эту гущу, ехал, как в бронепоезде. Зато возвращаться иногда имел возможность не в час пик. Поэтому порою добирался до места назначения почти по-барски: в полупустом вагоне. Тогда – простор: появляется возможность и вальяжно развалиться, и разместить на сидении рядом рюкзак, и вытянуть ноги. При этом никто не только не наступит на них, но и не перешагнёт через. Да, Коля был суеверным. Что, впрочем, оставалось его маленьким секретом: такую, по общему признанию – дамскую, слабость мужчине афишировать не комильфо. С детства он затвердил, что если кто-то перешагнёт через твои ноги – больше не вырастешь. Повод для опасений у него сегодняшнего, великовозрастного, естественно, исчез: после двадцати четырёх лет, как утверждают учёные, человек перестаёт расти, да и Коля уже успел достичь отметки в 185 сантиметров. Но подспудный протест, когда кто-то заносил свою ногу над его двумя, остался.
        Вот и сегодня утром, хмурясь, пыхтя, кипя и возмущаясь привычным бестактным поведением соседей, парень ехал в толчее со спасительной мыслью: возвращаться придётся не так. Возвращаться сегодня можно будет с комфортом. И с каким-то чувством превосходства он оглядел прочих «неудачников».
        В час пик Коля всегда старался, словно дикобраз, выпустить побольше иголочек: словесных или ручных. Остро ощущал все «прелести» поездки, враждебно реагируя на каждое вторжение в личное пространство. Толкнёт кто-то невзначай – и Коля без промедления отзеркаливал этот случайный жест или, как минимум, громогласно наделял обидчика парочкой нелитературных характеристик. Он себя счастливым не считал. У него не было альтернативной «раковинки», где можно укрыться от бытовых мелочей, не существовало собственного микромира в душе, погружение в который нейтрализовывало бы все крутые виражи и амортизировало удары при резком торможении поезда.
                3.
         В будни в четырнадцать ноль-ноль поезда обычно полупустуют. Народ зарабатывает себе на жизнь. Правда, совсем пустовать не дают мигранты, гости столицы, самозанятые и безработные граждане. Стандартный вагон перевозил в такое время порядка пятнадцати человек. Правда, в рамках модернизации подземного транспорта началось постепенное обновление парка подвижного состава. Старый металлолом сменяли новые модификации поездов с так называемыми сквозными вагонами, которые сообщаются между собой, а разделительной условной чертой для них является гармошка наподобие автобусной. За визуальное сходство они получили в народе прозвище «гусеница». Такая монолитная модель во многом помогла решить вопрос допзагрузки состава, столь актуальной на перенаселённых ветках метро.
         В скорости апгрейд не потерял, а в плавности движения приобрёл. Эти, как их называли в обиходе, «фирменные» поезда появлялись на платформе раз в пятнадцать минут, то есть чередовались с тремя-четырьмя обычными. Снежинки на окнах указывали: поезд оснащён кондиционером. «Вау, европейский стандарт» – отреагировал народ, увидев новинку впервые.
         Снаружи поезда были разрисованы в патриотическом стиле. Всё вполне концептуально. Часть корпусов декораторы посвятили героике Великой Отечественной войны, часть – покорению Космоса, часть – основным научным и культурным достижениям России и её предшественника СССР. Самым красивым, по общему признанию, считался разодетый в военную форму, увенчанный наградными звёздами поезд. По бокам пестрили названия тринадцати городов-героев, включая Брестскую Крепость. Число тринадцать, конечно, считается несчастливым. Но не все же, подобно Коле, были склонны к суевериям.
                4.
        «Чемпион» двигался как обычно, вяло притормаживая там, где укажет семафор. Автоматический регулировщик замаячил, бородач в очках сбавил скорость, нажал кнопку, открывающую двери. «Станция Савёловская, – объявили в рупор дежурным голосом. – Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи».
        В плавно отворившиеся двери вошла девушка в стильном пальто, не менее стильных брюках и сапогах. Создавалось впечатление, будто она сошла со страницы модного журнала и сразу же нырнула в общественный подземный транспорт.
        В другую дверь торопливо вбежали двое мальчишек, а с противоположной стороны, осторожно нащупав ногами пол, пробралась женщина в летах. Внешних препятствий для прохода не было. Но время берёт своё, и действия, в молодости не требующие усилий, порою тяжело даются, когда человеку за «сят». Дама искренне обрадовалась, что успела. Чувство облегчения отразилось на её лице.
       Оглядев новоприбывших, Фарида слегка улыбнулась. «Они ещё ничего не знают», – мелькнуло у неё в голове.
       «Как странно», – подумала другая голова, гораздо более умная. Голова не исполняющая, а генерирующая. Приговаривающая не себя, а других. Эта голова принадлежала телу, которое сидело сейчас далеко от мчавшегося по рельсам поезда с видами городов-героев на корпусе: в диспетчерской конструкторского бюро, за центральной консолью. Бюро принадлежало крупной американской компании, обслуживало потребности объединённой террористической группировки и находилось в их штаб-квартире. Инженер-изобретатель, разработавший уникальную систему дистанционного управления объектом с вмонтированным датчиком, решил сам испытать её в действии в пилотном режиме.
       Сейчас, откинувшись в комфортабельном кресле, которое скорее под стать коронованной особе или чиновничьей бонзе, чем аскетичному научному сотруднику, он наблюдал на мониторе всё то, что происходило в фирменном «гусеничном» поезде московского метро. И показались ему странными не количество, состав пассажиров либо какие-то их особенности, а выбор Бога, рока, судьбы (в кого он верил – доподлинно не известно), приведших тех или иных людей на фактическое заклание. Интересно: сотворили они что-то плохое? За что-то расплачиваются? Если уж так копнуть, каждому есть за что платить, счёт любому можно выставить.
       Картинка, попадавшая ему в обзор с камер видеонаблюдения, изображала с двадцати четырёх ракурсов все основные локации вагонного пространства. Всего в нём находилось, как позже отразят официальные сводки, двести восемьдесят девять человек. Не густо, если учесть максимальную вместимость таких поездов порядка двух с половиной тысяч человек.
       Люди ехали сейчас действительно очень вольготно. Плавный ход, дополнявший ситуативный простор, позволял читать сразу тридцати семи любителям этого теряющего популярность занятия. Но только четверо избрали традиционный, ныне архаичный носитель: обычную бумажную книгу. Все остальные уткнулись в подсвеченные мониторы электронных гаджетов, которые выдавали им всем совершенно разное содержание. Часть пассажиров дремала, мерно раскачиваясь в такт движению поезда. Отдельные персоны смотрели по сторонам, с разной степенью сосредоточенности оглядывая попутчиков. Большинство же отдали внимание, мысль, сердце смартфонам: приложения вроде мессенджера и вотсапа конкурировали с соцсетями, блогами, лентами новостей. Люди, несмотря на общий уже укоренившийся хмурый настрой, периодически улыбались, встретив глазами ту или иную фразу, картинку либо же получив интересное для них сообщение. Многие не задумывались о завтрашнем дне в контексте вероятности его прихода – при краткосрочном планировании его наступление воспринималось как данность, учитывалось по умолчанию. «Да, я буду завтра», – писал делового вида мужчина средних лет своему эсэмэс-собеседнику.
        Если бы Фариде удалось преодолеть трёхметровое расстояние, отделявшее её от этого человека, и металлическую завесу корпуса смартфона, если бы удалось прочесть его скупую, но уверенную фразу, она, наверное, улыбнулась ещё шире. Возможно, на её лице это не отразилось бы. Но улыбка должна была при этом расшириться, зажечься, отчётливо засиять в затуманенном мозгу и изуродованной душе. Неуверенным в себе, дезориентированным, закомплексованным личностям приятно ощущать псевдовласть над людьми. У них это вызывает ложное представление о собственном превосходстве над остальными. Назвать данное конъюнктурное преимущество подлинной властью нельзя, ведь оно обеспечивается не личными качествами, достижениями, успехами, а наличием запрещённых в любом цивилизованном обществе козырей: таких, как оружие, особенно если оно – массового поражения.
        История знает примеры маниакального стремления перманентно обладать этой псевдовластью. Обладать тотально. Безраздельно. Жил-был человек малоприметной внешности, с аккуратными, почти квадратными усиками и холодным взглядом. Реализуя своё узурпаторское желание, он превратился в одного из самых кровавых диктаторов всех времён, в символ абсолютного зла на много поколений вперёд. И когда биографы копались в истоках возникновения этого феномена-сатрапа, пытаясь понять причину перерождения вроде бы обычного человека в форменное чудовище, некоторые из них ссылались на глубокую душевную травму, полученную фюрером в ранней юности: его, обладавшего незаурядным талантом живописца, не приняли в художественную школу. С этого, по их предположениям, началось духовно-нравственное падение будущего канцлера.
        Каждого толкает на моральную мутацию какая-то своя причина. Она может быть типичной, но всё же в нюансах она всегда аутентична, неповторима. И в зависимости от подробностей конструкторы мощнейшей системы воспроизводства насилия используют этот богатый ресурс. Сами они, возможно, совсем не хотят причинять боль. Но и не «не хотят». Им абсолютно всё равно, какие чувства испытают третьи лица в результате их деятельности. Главная цель, которая, по их мнению, оправдывает средства, – это прибыль. Лучше – сверхприбыль. Стремление к наживе по праву считается сильнейшим драйвером для негативных изобретений. Инженер, оборудовавший поезд новым механизмом управления заложенным «полезным» грузом, не был злым человеком. Он был просто алчным.
        Фарида не умела генерировать зло. Но личностная нереализованность толкала её на тёмную сторону. С ней происходил противоположный сублимации процесс, для которого теоретики ещё не придумали полновесный термин. И, не будучи способной генерировать зло, она его исполняла.
        Исполнительность – то качество, которым робкая, забитая дагестанка обладала с раннего детства. В кишлаке, где выросло несколько поколений семьи Алиевых, так повелось воспитывать девочек. Девочки там с годами превращались в смиренных, кротких, тихих женщин, которым отводилась в жизни роль хранительниц домашнего очага, примерных жён, образцовых многодетных матерей. Каждой из них предстояло стать вечной втОрой своего супруга. Для этого они должны под воздействием семьи обретать соответствующие добродетели.
        Младшенькая Фарида внешне всегда росла образцовой, послушной. Классической представительницей мусульманского мира. Но мысль о неизбежной участи всегдашней мужниной тени – без собственных желаний, стремлений, амбиций, без собственного мнения, возможностей самовыражения – угнетала её. Открыто протестовать против системы латентная бунтарка не решалась. Для этого нужно обладать должной силой духа, редко свойственной выходцам из канонических суннитских кланов. Обычно те единицы, которые вырываются из оков джихадистского уклада, эту силу черпают извне или обретают, когда постепенно, когда в одночасье, под влиянием потрясшего их «революционного» события. Родительское воспитание по Корану не формирует остов для борьбы.
        Особую опасность представляют случаи, когда исламские женщины, не обретя свободу внутреннюю, получают внешнюю. Вырвавшись из-под влияния семьи, привыкшие подчиняться девушки ищут иную опору, за которую можно ухватиться. И находят её зачастую в совершенно неподходящем лице.
         Так случилось и с Фаридой. В подростковом возрасте, когда вчерашний ребёнок уже начинает осознавать себя как личность, младшая дочь богатых дагестанских коммерсантов Алиевых (которые жили теперь уже не в кишлаке, а в самом центре Махачкала-«сити») гнала от себя мысли о судьбе, уготованной ей с колыбели. Выпивая чарку за рождение очередной наследницы, отец обещал кунаку из столь же славной династии, что спустя восемнадцать лет они породнятся. У того купец, а он, Рамзан Алиев, сегодня произвёл на свет достойный товар. По достижении девочкой двенадцатилетнего возраста ей торжественно объявили, какая честь ей будет оказана в не столь уж отдалённой перспективе. Едва она переступит черту совершеннолетия, откроется совершенно новая, сказочная страница её жизни: согласованное, благополучное, а значит и счастливое замужество за представителем одного из самых почитаемых в республике семейств.
        Паренька этого Фарида даже в глаза не видела, но уже сразу была враждебно к нему настроена. Совершенно не так представлялась ей встреча с любовью всей жизни, с тем единственным, о котором грезила она, читая общедоступные книги и смотря фильмы: впрочем, родители должны были это предвидеть и – коль скоро мечтали видеть её беспрекословной исполнительницей своей воли – оградить подраставшую женщину от влияния прогрессивных авторов, как испокон веков ограждали своих чад носители их культуры, ортодоксальности и менталитета. Масла в огонь подлила и соседка, обмолвившаяся как-то о том, что мол-де юноша только фамилией и славен.
       Возможно, все предубеждения развеялись бы как дым, кабы при знакомстве он оказался удалым молодцом или настоящим джигитом, что в восточном мире синонимично. Однако наречённый только подтвердил опасения, сформировавшиеся на основе слухов с домыслами. Нескладный, молчаливый, предсказуемый на всех поворотах диалога, воспитанный в самых банальных из традиций халифата, впитавший худшее из своей культуры, он уже смотрел на мир орлиным взглядом безраздельного местечкового властелина, распорядителя судеб всех, кто попадает в орбиту его влияния. Узость этой орбиты обуславливалась тем, что он мало что из себя представлял, а влияние имел только на тех, кто находится в его прямом подчинении: потенциальная жена, потенциальные дети и дебиторы его богатого папы. И, как по законам физики, где при меньшей площади давление на поверхность становится больше, концентрация собственническо-начальнического инстинкта у Гусейна превышала все мыслимые показатели. Женщин такие мужчины воспринимают как материал для самоутверждения, как поле для реализации нереализованных более нигде амбиций. Фарида, не проводя глубокого анализа малознакомой личности, на уровне подсознания, с помощью женской интуиции уловила это. Жених не впечатлил её. Отдать ему свою судьбу – не для такого «статиста» цвела черешня.
        Накануне восемнадцатого дня рождения, когда неотвратимость злополучного замужества приобрела более чёткие очертания, Фарида решилась на отчаянный шаг. Спешно собрав чемодан, надев всё лучшее сразу, без пяти минут именинница отправилась, куда глаза глядят. Точнее не «куда», а «откуда»: из отчего дома, который в кондоминиуме имущественных прав принадлежал и ей тоже. Но ей уже ничего не надо было: ни богатств, ни перспектив, ни сытой, обеспеченной жизни, где совсем не нужно напрягаться, где уже всё приготовлено на блюдечке с золотой каёмочкой. Она хотела одного: свободы. Которую можно обрести там, где легко затеряться. А лучшего места для этого, чем Москва, в России просто не существует.
         Первое время ей было нелегко. Скитания по гостиницам, после изрядного истощения кошелька сменившимся на съёмные комнаты в замкадье, для домашней девочки стали серьёзным испытанием на психологическую прочность. Прочность пришлось приобретать уже по ходу, иначе не выплыть. Иначе – пугающий возврат на круги своя. После очередного из множества ударов, которые ей методично наносила судьба, она всерьёз думала вернуться домой. Но – выдержала. И когда по прошествии полугода можно было с уверенностью сказать, что Фарида удовлетворительно сдала тест на самостоятельность, когда огонь и вода оказались успешно пройденными, пришло время медных труб. Вначале, как водится перед бурей, наблюдалось затишье. А потом вновь наступила чёрная полоса. Срочный трудовой контракт закончился, подошло время платы за комнату. Личные проблемы девушки совпали с очередным витком мирового экономической кризиса, спровоцировавшего большую безработицу. Даже людям с высшим образованием работу было не найти. Фариде, едва окончившей среднюю школу, надеяться на успех в поисках тем более не приходилось.
         Исчерпанность легальных источников доходов в тот депрессивный год многих толкнула на скользкую дорожку воровства, мошенничества, а наиболее отчаянных даже на разбои. Тихая юная дагестанка не обладала сноровкой для таких промыслов. Да и даже умей она исподволь, незаметно опустошать карманы или же, напротив, нахраписто идти на гоп-стоп с приставлением ножа к горлу, Фарида бы не решилась применить такие неоднозначные способности: нравственность не позволяла. Был в её воспитании такой пункт, призванный формировать нечто вроде натуры, а там душу, характер или же просто внешнюю, атрибутивную культуру – что получится. Дочка смотрела на образцовое поведение родителей, на их тщательное следование правилам этикета и впитывала эти поведенческие нормы, как губка. Но, как плохое актёрствование без осмысления превращается в банальную мимикрию, так подражание старшим, лишённое пропускания копируемых жестов, поступков, действий через себя, создало только видимость успеха родительских усилий. Фарида чётко знала, чего нельзя делать, но не понимала – почему. Ей твёрдо внушили, что, например, обижать маленьких нехорошо, нехорошо грубить старикам, бить больных, отрубать кошкам хвосты, а птицам – крылья. Но не объяснили, что именно здесь дурного. А главное: не заложили, не развили в ней тех качеств, которые сами бы диктовали верные жизненные табу, не сформировали у неё морально-нравственного барометра, который бы потом всю жизнь определял на уровне инстинкта, где расположена черта, куда нельзя заходить. А сама крошка-дочь к маме с папой не приходила за ответом на главный вопрос человечества.
                5.
         «Как же задолбали, придурки», – Коля был в ярости. Даже сейчас, когда пассажиров в прореженном рабочим днём поезде кот наплакал, какой-то баран умудрился его толкнуть. Баран в наушниках, с длинными, наскоро схваченными в хвост волосами, зашёл вслед за Колей, мало обращая внимания на случайных попутчиков, пританцовывая в такт малоритмичной, какофоничной рэп-телеге, лившейся из динамиков его плеера не только для него, но и для людей в радиусе трёх метров вокруг. «Как в последний поезд заскакивает, урод нечёсаный», – мысленно согласилась женщина, оказавшаяся следующей почти сбитой с ног жертвой бескультурного дикаря.
         Тем не менее, все трое остались довольны. Они зашли – уже хорошо, не ждать следующего поезда, который в обеденную сиесту может прийти с непредсказуемо большим промедлением. Окинув взглядом протяжённые скамейки с обитыми кожей сиденьями, новоприбывшие, а точнее новозаскочившие нашли искомые пустоты и тут же заполнили их собою.
        Заход новых пассажиров отвлёк Фариду, и она слегка ослабила контроль над временем. Но тут же собралась и, метнув взгляд на циферблат наручных часов, сконцентрировалась на прежних мыслях. Осталось совсем недолго ждать. Перед ней стояла почётная задача, о которой её ровесницы из родного Дагестана могли только мечтать. Ей не терпелось качеством исполнения порученного доказать, что она – достойная, и продемонстрировать собственное превосходство над среднестатистической серой массой, не готовой пожертвовать жизнью ради высокой идеи. Когда-то во время чтения книг о подвигах военных лет ей самой было невдомёк, как это – сознательно, по своему согласию умереть, пусть даже для спасения жизни миллионов, добровольно сделать выбор в пользу чего-то, что ставится выше собственного дальнейшего коптения неба.
         Время неукоснительно и неумолимо двигалось в навсегда заданном направлении: только вперёд.
         Часы на табло, отдалённом от фирменного поезда многими километрами, показали время точь-в-точь такое же, как кругляшок на руке Фариды. Точность – вежливость королей. А халиф - это даже круче, чем король. Так, во всяком случае, утверждали люди, которые, готовя операцию, предусмотрели всё до мелочей, тщательно проверили каждый винтик в машине, пока ещё не приведённой в действие.
        Но все рычаги были настроены. За поезд, следующий по маршруту Серпуховско-Тимирязевской линии, отвечало депо номер триста пятьдесят шесть. В нём служил «свой» человек. Точнее человек был по сути ничей, и это его от многого освобождало: например, от совести, чести, ответственности и нравственности. Не самые нужные качества, как считают такие «ничьи» люди, обретающие хозяев, подобно антикварным сервизам на аукционе: кто больше заплатил, тот и завладел лотом. Вообще весь этот ненужных балласт из «понятий» сильно тяготил плечи охотника за сытной жизнью, мешал, словно бортовой груз воздушному шару, взлететь на вершину материального, а значит, самого надёжного благополучия. В поколении, отстоящем от Христа на две тысячи лет, такие неосязаемые, весьма размытые вещи многими считались атавистическим наследием, суть которого непонятна, а ценность спорна.
       Отбросив этот рудимент за ненадобностью, служащий депо охотно принял весьма заманчивое предложение. Некто очень богатый пообещал ему за суточный доступ к составу кругленькую сумму, подтвердив своё намерение щедрым авансом. Даже ради приличия замначальника депо по эксплуатации не взял время на «подумать». А будучи не очень умным человеком, даже не предположил, что, возможно, взятка – это всего лишь провокация, и вот сейчас завоет сирена, на его запястьях щёлкнут наручники, его скрутят и, сунув в лицо задержанного удостоверение с записью о принадлежности предъявителя сего к органам МВД, увезут в известном направлении. Бенефициар воодушевлённо взял стопку наличных, с ловкостью картёжника пересчитал её по рёбрам и вручил позолотившему ручку ключи, в том числе электронные, от железнодорожного депо с кодом доступа к стойлам, где содержится подвижной состав.
       И, будто передав вместе с ключами ответственность за вверенный ему организованный металл, самоустранился. Подчинённый персонал был им предусмотрительно обезврежен, вся работа в день предательства строилась так, чтобы ключевой участок в нужный момент оказался безлюдным: кто-то отбыл по поручению, кто-то с радостью воспользовался отгулом, барски дарованным начальством, кто-то был отпущен домой пораньше. Всем было хорошо.
       Поезд продолжал двигаться в штатном режиме. Шум движения заглушил синхронный щелчок, прозвучавший в двадцати четырёх смежных с камерами точках. Закамуфлированные курки поставлены на взвод.
                6.
       Когда-то давным-давно Коля был жизнерадостным, очень позитивным мальчиком. Детство его не проходило, а мчалось быстрее поезда-чемпиона, внутри которого он ехал сейчас. Родившийся в Санкт-Петербурге малыш уже через две недели после появления на свет отправился в своё первое путешествие, и сразу за Урал, в Иркутск. Но Восточная Сибирь быстро сменилась другим часовым поясом, и вот уже годовалый урождённый питерец делает первые шаги на просторах Северного Кавказа. Колин отец по долгу службы колесил вместе с семьёй по стране: после горных вершин Ставрополья пришла пора вернуться в среднюю полосу. Псков, Ростов Великий, Электросталь, Орёл, Калуга, Муром проносились один за другим, оставляя поверхностные, но незабываемые впечатления.
       У каждого города был свой привкус и аромат. Псков запомнился мальчику по приторному запаху детского садика со спрессованной в неровные брусочки творожной запеканкой. Орёл подарил ему знакомство с настоящими пацанскими забавами: впервые Коля запустил петарду, едва не ожёгши руки, и с тех пор город первого салюта стал ассоциироваться с близким к нему пороховым запахом. В Калуге путешественник первый раз в жизни попробовал мандарины. Это случилось в канун Нового года. Детская аллергия на цитрусовые прошла, и мальчик смог встретить любимый народный праздник полноценно, как положено, с традиционным символом и атрибутом, не менее традиционным, чем ёлка, Дед Мороз и «Ирония судьбы». Тогда началась новая пора жизни – отрочество.
       А в Электростали он впервые явственно почувствовал запах крови. Парень тремя годами старше и как минимум десятью килограммами тяжелее Коли заехал ему в нос, да так, что у того искры из глаз посыпались. Коля не жалел: первую кровь пролил, защищая девочку. Позже он даже не мог понять, что подтолкнуло его заступиться за совершенно незнакомую маленькую обиженную рёву. Коля не помнил и не осознавал, какая сила бросила его на гораздо более крупногабаритного противника. Наверное, инстинкт, – заключил он наконец, и раз и навсегда перестал об этом думать. Ни разу после он даже не вспомнил столь героический эпизод своей ранней биографии. Но запах крови, с которым пострадавший защитник познакомился на электростальском поле боя, запомнился ему на всю жизнь, прочно сассоциировавшись с этим подмосковным городком.
        Географический калейдоскоп, мелькавший перед юными глазами, сформировал шебутной характер мальчика. Немало волнений принесла родителям сыновняя привычка всюду совать свой нос. Но какие бы последствия ни имели полученные впечатления, радости у сорванца они не убавляли. Каждую шишку он получал, как пряник. Однако, разменяв второй десяток, Коля слегка посерьёзнел. Стал читать. Выбор обычно падал на зарубежную классику и отечественный декаданс. Итогом погружения мальчишки с улыбкой до ушей в книжный мир стал вполне закономерный протест против многих вещей, который со временем сменился столь же закономерным скептицизмом. Охладела душа. В сегодняшнем вполне состоявшемся мизантропе никто бы не угадал вчерашнего абсолютного счастливца.
        Мизантроп недовольно дёрнул плечом: сволочь по соседству задела его. «Какая же у него унылая рожа», – подумал Коля о попутчике машинально, на автопилоте. Привычка думать о людях мимоходом настолько прочно укоренилась в нём, что стала второй натурой. Но машинальность мысли не отменяла её справедливости. Выражение лица Колиного соседа и вправду напоминало о бренности существования. Впрочем, как и у абсолютного большинства. Казалось, будто на этих людей уже «надышали» дементоры из «Гарри Поттера», одарив их соответствующим настроением, высосав всю радость из их душ. Гости извне, жизнерадостные провинциалы, замечали это особенно явственно. Неприятно поражаясь маскообразности лиц, те из них, кто приезжал в столицу на непродолжительное время, увозил домой гнетущее впечатление о москвичах, а те, кто задерживался, постепенно переставал замечать эту маскообразность у других и приобретал свою собственную. Мало кто не был заражён этим синдромом общения с дементорами: как раз «те самые» редкие экземпляры – люди, ощущающие себя счастливыми.
        Коля открыл книгу. Он любил коротать время поездки в метро за чтением. Всяко лучше следить за чужой интересной, насыщенной вымышленной жизнью или получать какую-то информацию, чем любоваться печальными следами деятельности безжалостной повседневности. За временем он не следил. Натренированный боковой слух всегда безошибочно и своевременно улавливал название нужной остановки. Рупор чеканил своим металлическим голосом через заданный интервал: «Осторожно, двери закрываются, следующая станция…». Потом объявлял эту же станцию в другом контексте: вот она уже, поезд до неё благополучно добрался. И предупреждал: «Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи».
         Но вдруг произошло нечто странное, из ряда вон выходящее. Объявляющий голос изменился: превратился из беспристрастного в повелительный и в то же время вкрадчивый. В нём прозвучала неведомая прежде нотка злорадной садистской жестокости. Таким тоном маньяк, ощущающий власть, обращается к своей жертве, участь которой решена.
        «Уважаемые пассажиры, – доносилось из динамика. – Внимание. Отложите свои гаджеты, книги, газеты, косметички. Прекратите разговоры и послушайте. Сегодня 22 сентября 2013 года. Казалось бы, чем этот день настолько примечателен, что требует от вас усилий обдумать, осознать эту дату? Пропустить её через себя? Но, поверьте, этот день не будет похож на все ваши предыдущие. Этот день – особенный для каждого из вас. Это день, когда вы все умрёте».
       Воцарилась звенящая тишина. Замолчали, кажется, не только голоса переговаривавшихся людей, но и их сердца. Перестали биться, замерли, предварительно вздрогнув.
       Безжалостный, но не механический, а хорошо интонированный голос продолжал: «Вы не ослышались. Вам не померещилось. И это не шутка, не розыгрыш. Знаю, что сейчас вы цепляетесь за эту оптимистичную догадку, за призрачную надежду, что, возможно, всё дело в происках хулиганов, и через несколько секунд или, на худой конец, минут вы услышите хохот и последующее заверение, что всё хорошо, вы едете дальше, получив эдакий адреналинчик. Такого не будет. Не питайте ложных надежд. Сегодня закончится ваша жизнь. Закончится здесь, в московском подземелье. Вы будете разорваны на мелкие кусочки, и идентифицировать вас смогут только путём длительных экспертиз. Погибнете от руки молодой, красивой и очень отважной девушки. Она просто умничка», – на этих словах в голосе появились галантные, почти кокетливые, но в то же время покровительственные интонации. Выдержав выразительную паузу, невидимый глашатай заговорил снова: «Вы сейчас познакомитесь с нею. Фарида, выйди в центр. Пусть все видят, кому будут обязаны своей смертью».
        Из глубины поезда, из места, находящегося примерно в третьем или четвёртом вагоне стандартного состава, медленно поднялась невысокая, смуглая, черноглазая девушка, укутанная в хиджаб. До этого момента мало кто обращал на неё внимание. Теперь же все глаза, сумевшие дотянуться до центра поезда, были устремлены на неё. Те, кому расстояние не позволяло узреть воочию будущую душегубицу, в панике кинулись выглядывать из-за частокола привставших, более близких к центру попутчиков. Им было равно страшно как увидеть эту объявленную Фариду, тем самым убедившись в её реальном существовании, так и остаться в неведении.
         Девушка не скрывалась, но и не выпячивалась. Её звёздный час пришёл, и этого было вполне достаточно. Сегодня она совершит великий подвиг, увенчает себя лаврами халифской славы. И, как обещают гуру-наставники, обеспечит собственное бессмертие.
        Меж тем поезд приближался к очередной станции. Не доехав нескольких метров до платформы, он остановился в тоннеле. Так велела программа, заложенная криминальными доукомплектаторами.
       Голос в динамике, словно отдышавшись, начал вещать с новой силой:
       «Итак, сегодня вы все не вернётесь к себе домой. Не прибудете по назначению в места, где вас, наверное, ждут. Вы останетесь здесь, в братской подземной могиле». По составу прокатилась волна инстинктивного сопротивления. Многие дёрнулись к выходу, хотя это было бессмысленно: плотно закрытые двери не поддавались механическому воздействию. А аварийная кнопка оказалась предусмотрительно отключена. «Даже не вздумайте пытаться бежать, – предупредил неумолимый, страшный голос. – Все углы оснащены вмонтированными мини-пистолетами с манёвренными дулами. Кстати, пора вас ознакомить с этим чудом техники, расположенным по всему периметру вагона». При этих словах из замаскированных отверстий с двадцати четырёх сторон, щёлкнув, синхронно выскочили аккуратные металлические цилиндры. Их круглые тёмные глаза таили что-то страшное.
        Из оцепенения, вызванного шоком, пассажиров снова вывел динамик:
        «При вашем малейшем подозрительном движении в сторону выхода девять граммов свинца настигнут вас и поразят точно в сердце. Не сомневайтесь», – для убедительности прибавил после паузы невидимый вкрадчивый информатор. Как будто кто-то из обречённых людей выразил недоверие в исполнимости угрозы.
        Но все молчали. Большинство даже до конца не осознало услышанное. Приговор, прозвучавший всего несколько мгновений назад, словно пригвоздил их к местам, парализовав способности к размышлению. Он казался чем-то невозможным. «Нет, это бывает, но только не со мной! Не может быть! Это с ними, там, на экранах телевизоров такое случается, но не со мной!», – в отчаянии думал каждый, постепенно, однако, разуверяясь в этом. Как будто утопающий, осознав иллюзорность соломинки, разжал пальцы. Оцепенение исчезало, и происходило это у всех по-разному. Первой из забытья вышла маленькая женщина, высоким, ломающимся голоском воскликнув: «Неужели это всё?» В её интонации не было страха, скорее облегчение.
       Но её прервал, перекрыл по децибелам животный вопль. Он раздался утробно, напомнив рёв подстреленного загнанного зверя. Это заорал парень, толкнувший при входе Колю. Коля машинально вскинул голову, обернулся на своего обидчика.
       Спустя пару мгновений, словно эхом, голосовой флэшмоб подхватили десятки пассажиров. Нестройный, ревущий хор сопровождался инстинктивными, хаотичными движениями. Началась паника, успокоить которую удалось только внушительному информатору.
       «Всем оставаться на своих местах, – прозвучала банальная киношная фраза, часто звучащая в фильмах о гангстерах. – Непослушных постигнет та же участь, что и беглецов-неудачников… Неудачников. Других здесь попросту не будет».
       И раздался гомерический смех.
       «Сейчас мы тронемся дальше, – просмеявшись, добавил осведомитель. – Двери продолжат открываться на станциях, впуская новых обречённых, как ни в чём не бывало. И вы, не пикнув, станете смотреть им в глаза – товарищам по несчастью… Только подумайте. Кто-то дома или на работе замешкался, и благодаря этому останется сегодня жив. Возможно, он, опаздывая, весь испсиховался. Зато каково же будет его изумление, когда он, прочитав сводки в газете или прослушав по радио-тэвэ экстренные сообщения, поймёт, насколько счастливым оказалось его промедление.
        Но не будем отвлекаться. Итак, запоминайте инструкцию. Когда откроются двери, ни один из вас не двинется с места. Ослушника ждёт мгновенная смерть. Без вариантов. Та же участь постигнет крикуна. Кто осмелится выкрикнуть входящим что-то резкое, вроде призыва СОС, – знайте, что в это же мгновение ваше тело пронзит дюжина жгучих пуль. Они изрешетят вас прежде, чем вы договорите фразу. Да-да, даже не девять граммов – мы не поскупимся на увеличенную дозу. Поэтому даже в случае, если помощь подоспеет, вам от этого лучше не станет. Хотя такой случай исключён. Поверьте, подготовка проведена мастерски. И оказать помощь вам извне – равно как и, понятное дело, изнутри – не представляется возможным. Вы обречены. Поэтому даже не предпринимайте попытки спастись. Вы умрёте. А пока… Едем».
        Поезд притормозил ход, остановился чётко посередине платформы. Двери распахнулись. Коле показалось, что перед этим они издали какой-то зловещий, предупредительный щелчок. В разверзшееся пространство ближнего входа вбежали три женщины с фирменными пакетами производителей одежды в руках. «Мда… Импортозамещение, однако, провалилось, – некстати подумал парень, прочитав названия «Джерард Дарел», «Мошино», «Боско» и тому подобных заморских брэндов». Даже удивительно: что эти фифы, отоваривающиеся в дорогих бутиках, делают в общественном транспорте – на этой, не менее нелепой в сложившихся обстоятельствах мысли его прервал уже знакомый голос. «Проходите, проходите, присоединяйтесь к славной, честнОй компании приговорённых». Гомерический смех довершил фразу.
        Непонимание, недоверие и одновременно испуг отразились на лицах не только трёх модных покупательниц. Коля окинул взглядом вагон на том пространстве, которое было его взору доступно: сколько же ещё зашло людей? И вдруг поймал себя на мысли, что переживает, волнуется: а как много их? Непонятным для него самого был характер его волнения: он подспудно хотел, чтобы их, этих несчастных, впряжённых с ним в одну проблему, оказалось меньше или больше? Скопом умирать не страшно, это известно. И потом, обида на судьбу-злодейку притупляется в зависимости от того, чем к большему числу людей она столь же сурова и неблагосклонна. Именно этим объясняется тот факт, что нытиков в годы войны становится меньше. Не менее известно и то странное чувство мстительного удовольствия, которое испытывают многие люди, встречая человека с аналогичной бедой. Осознание неодиночества всегда даёт успокоение.
         В то же время Колина привычная мизантропия вдруг дала трещину. Коля не был злым, жестоким человеком. А уж тем более – кровожадным. И ему совершенно не хотелось уливать кровью невинно убиенных рельсы московского метрополитена. Несколько мгновений он мучительно прислушивался к себе, пытаясь понять, какой же ответ он искренне ждёт. Какое из начал перевесит: образ и подобие Бога, создавшего его, или животный инстинкт, заложенный в нём как наследие от общих пращуров, изгнанных из Рая. Он отдавал себе отчёт в том, что этот ответ и определит, каким он был всю свою недолгую жизнь и каким сегодня умрёт. Мгновения, в течение которых он искал честный ответ, казались ему преувеличенно длинными.
        И тут ответ вспыхнул в его сознании сам собой – как, наверное, и должно приходить озарение. На платформе появилась девушка лет двадцати пяти – тридцати. Она вела за руку девочку примерно четырёх лет от роду или около того. Пара находилась на приличном расстоянии, но направление их движения однозначно говорило о том, что они идут к вагону. Сердце Коли дрогнуло. Он неожиданно для себя резко понял, насколько сильно не хочет, чтобы девушка с девочкой вошли в поезд. Только бы они не успели, задержались, передумали – мысленно перебирал он варианты чудесного спасения, вглядываясь в лицо старшей.
        Её лицо озаряла улыбка, исходившая откуда-то изнутри, из глубин настроения. Настроения не сиюминутного, даже не сегодняшнего, а всегдашнего. Улыбка была привычкой этой девушки, настолько в ней проявлялся навык – тот самый, который формируется самопроизвольно, а не путём длительных, натужных тренировок. Она не делала это выражение лица перед зеркалом, как многие представительницы её поколения, а просто использовала его часто в повседневной жизни, абсолютно искренне и естественно. Девушка принадлежала к категории людей, бесспорно осознающих себя счастливыми. Как будто бы некий светоч изнутри озарял её, как лампы гирлянды новогоднюю ёлку, создавая вокруг настроение праздника. Именно поэтому, не будучи красавицей, она притягивала к себе восторженные взгляды даже тех, кто обычно погружён в гаджеты и собственное дурное настроение, и казалась прекрасной. Она резко выделялась в толпе, как альбинос в африканской стране.
        Девочка казалась её маленькой копией, этой же самой девушкой в миниатюре. Повторяя столь же лучезарную улыбку, девочка привносила в образ свою возрастную непосредственность, дававшую чёткое представление, какой была старшая в её годы. Трудно было определить, кем они приходились друг другу: сёстрами или мамой и дочкой. Но уверенный направляющий жест, в котором явственно сквозила мягкая, нежная властность, склонял предположения в сторону второго варианта.
       Малышка словно почувствовала что-то у раздвижных дверей. Однако замешательство оказалось недолгим. Заплетающиеся ножки неуверенно поперебирали землю и, наконец, переступили роковой порог. Пара оказалась внутри. Через считанные мгновения двери закроются, и эти две прекрасные принцессы, словно сошедшие со страниц добрых сказок, пополнят компанию приговорённых, оказавшихся в ловушке.
       Что-то щёлкнуло в душе мизантропа, а ответ на волновавший его вопрос возник сам собой. Не успев оформиться в чёткие слова, он воплотился в живую энергию, подтолкнув парня вперёд, навстречу самому героическому из всех поступков, совершённых им за двадцать восемь лет.
       «Нет! – пронеслось в Колиной голове. – Нет. Они должны жить. Именно они. И все такие, как они, должны жить». Тело на редкость быстро среагировало на движение разума. Не успев довести эту мысль до конца, парень подскочил, рванулся навстречу нововошедшим с диким воплем: «Нет!», резким, но гуманным ударом вытолкнув обеих наружу.
       В следующий миг двери закрылись, а ещё через мгновение обещание рупора было выполнено. Колю пронзила резкая боль. Покачнувшись, он в попытке обрести опору ухватился за скользкий поручень. Но пальцы уже не подчинялись ему. Рефлекторно сжимая и разжимая пятерню, раненый боец попробовал найти источник боли – спина просто горела. Влага, сообразил он, чиркнув вдоль, от шеи до поясницы, это, наверное, кровь.
       Набравший ход поезд уже рассекал тоннель. Три, два, один. Поезд резко встал. Ремонту он не поддавался.
       Но даже несмотря на то, что ему удалось уже далеко отъехать, люди на платформе слышали оглушительный грохот. Встрепенулись не только впечатлительные. Сдержанный на вид мужчина, погружённый в своё привычное брюзгливое настроение, вздрогнул, от неожиданности слегка приоткрыв маску, за которой высветились живые эмоции: страх, замешательство, растерянность. Другой такой же степенный представитель современного офисного планктона выронил чёрный кожаный портфель, но даже не обратил на это внимания. Все встали, как вкопанные, ожидая продолжения, озираясь по сторонам в страхе того, что это продолжение может последовать где-то в опасной близости. Однако больше взрывов не было, что не мешало распространению паники. Когда народ осознал случившееся, люди начали разбегаться кто куда, хаотически двигаясь, громко вопя. Истерические вопли принадлежали как женщинам, так и мужчинам.
       Тут же активизировались сотрудники полиции и метрополитена. Завыли сигналы, передавая экстренные сообщения о ЧП.
       Во всём этом запредельном шуме молчали только двое. Девушка, вытолкнутая из обречённого состава, и женщина, видевшая издали, с расстояния пары метров, эту картину. Она спустилась с эскалатора как раз в момент Колиного отчаянного шага. «В рубашке родилась красотка», – подумала случайная свидетельница. Как представитель той же благодарной Богу, жизни и судьбе категории, что и «красотка», эта женщина из всего хаоса увидела и уловила только одно: кто-то спасся. Что-то хорошо. У кого-то что-то хорошо. А значит, ещё не повод кричать от ужаса. И так же тихо перекрестилась.
                7.
        Что там крутили-вертели заказчики железнодорожной подлости, людям без специального технического образования было бы мало понятно, даже окажись они невольными свидетелями всей этой длительной, многоступенчатой процедуры.
        Непосвящённому в коварный замысел человеку странным показался бы выбор времени для такой показательной акции. Логично, с точки зрения статистики, потратить драгоценную смесь аммонита на большее число людей. Ведь взрыв того же самого груза часов на шесть раньше привёл бы к несоизмеримо большему количеству жертв. Но потерялось бы другое – опреснилась бы сама соль. В толпе, с одной стороны, царят паника, ажиотаж, неразбериха. С другой стороны, в ней проще укрыться, спрятаться. В ней песчинка боится меньше. Здесь же каждый человек – на виду. Каждый понимает, что является живой мишенью. Вот он – на ладони. Беззащитный, почти обнажённый. Вот отчётливо читается страх на его лице. В этом и есть триумф настоящего ценителя. Который в приоритет ставит не количество, но качество.
        Триумфатор за пультом центральной консоли в конструкторском бюро американской компании, пролистывая в очередной раз видеозапись последних минут жизни взорванного поезда, смаковал каждое мгновение: ставил на стоп, приближал картинку, укрупнял планы. Глаза. Сумасшедшие, объятые ужасом глаза паренька с дредами. Искажённое животным страхом лицо пожилого мужчины. Прижатая ко рту ладонь помогала ему удержаться от крика. И снова глаза. Эти глаза, в которых читалось столько всего.
       Люди слабые – а «триумфатор за пультом» именно к таким относился (хоть и не был по своей сути злым, был просто алчным) – любят произвол чужих обнажённых трусливо-животных инстинктов. Чей-то чужой страх для такого субъекта возводит в норму его собственный. Только страх страху рознь. Боятся все. Но все по-разному справляются с этим чувством, все по-разному поступают в ситуациях, когда это чувство обуревает ими.
       Инстинкты присутствуют у каждого человека, и, наверное, у каждого бывают случаи, когда инстинкты берут верх над всем остальным. Однако иногда над этими, физическими, – вроде чувства самосохранения – превалируют инстинкты другого, небиологического порядка. Принципы. Понятия. Моральный кодекс. Чувство долга. Чести. Благородство. Милосердие. Сострадание. Доброта. Любовь. И чем чаще случается это «иногда», тем лучше и краше становится мир.
       У Коли были эти «другие» инстинкты. Те, которые идут вразрез с теорией эволюции, где одним из флагманских принципов считается борьба за существование. Инстинкты, прописанные где-то вне РНК и ДНК. И в решающий, самый главный в его жизни момент – её, жизни, апогей и апофеоз, как тогда, в Электростали, – именно они сработали.
                8.
       Сутки спустя, когда завалы были разобраны, человеческие и металлические останки покинули железнодорожные пути, по тем же рельсам ехал другой состав. И состав состава был другой. Но очень-очень похожий.
       Пассажиры, которые заполняли этот поезд, тоже были «обречёнными». На жизнь. На смерть. На что угодно. Вялость, с которой они принимали жизнь, инертность, с которой двигались по её просторам, обрекала их на бессмысленное существование. Как и те пассажиры рокового поезда, если бы их не взорвали, прожили бы свою бессмысленную жизнь. Просто прокашляли бы свои дни и сказали бы гудбай чуть позже. Но что бы это изменило в той системе координат, которая называется Вселенной? Ведь привнести в неё что-то значимое – причём это вовсе не обязательно должно быть чем-то масштабным – или же просто украсить её может только тот, кто сам излучает свет, источает жизнелюбие, фонтанирует жизненной энергией. Это что-то зовётся просто: любовь. Любовь к жизни, дарованной человеку Богом. И именно тот, кто своей повседневной жизнью, своим отношением к ней, своим преимущественным настроением демонстрирует благодарность за этот дар, показывает, как сильно ценит этот дар, как отчаянно дорожит им, – именно такой человек достоин того, чтобы обладать столь ценным даром как можно дольше. Он знает, что порою счастье – это отсутствие несчастий. Кто-то считает такой подход примитивным и упрощённым, неоправданно минималистским. Счастье, по мнению антагонистов данного подхода, – это получать ещё и ещё, не останавливаясь на достигнутом, а не ценить то, чем обладаешь на текущий момент. Именно поэтому для большинства из сторонников данной «потребительской» концепции счастье на всю жизнь остаётся недостижимой абстракцией. В отличие от других – «примитивов», которые на самом-то деле и являются подлинными мудрецами.
        Девушка и девочка не имели личного автомобиля, поэтому даже после пережитого вынужденно спустились в метро. Девушка очень боялась за свою маленькую спутницу-копию. Вдруг истерика? Взрослому не всякому под силу пережить такое зрелище, а уж ребёнку…
       «Представляешь, какие мы счастливые! Как нам повезло», – не поверила своим ушам девушка, когда услышала из детских уст. А юное создание продолжило: «Ведь мы могли бы умереть прямо там. Пуффф!», – девочка артистически изобразила взрыв, разведя руки резко на полную амплитуду и подключив свою живую мимику.
       «Да, маленькая моя», – девушка успокаивающим жестом провела младшенькой по голове, удивляясь столь зрелому восприятию произошедшего: явно даже спустя годы девочка будет вспоминать день трагедии не как самый ужасный, страшный, жуткий момент жизни, а как свой второй день рождения. «Могли. Но мы действительно счастливые. И мы не случайно уцелели. Нас ждут великие дела», – не тоном утренней побудки, а тихо, почти шёпотом, но очень твёрдо добавила девушка.
      «Ага», – кивнула малышка. «А теперь по мороженному. Давай, а?»
      «Хорошо, как доедем до художки и выйдем на поверхность», – согласилась старшая.
       И малышка счастливо закивала, уже представляя, что выберет сегодня шоколадное с орешками. Как мало для счастья надо – рефреном пронеслось в двух светлых, в прямом и переносном смыслах, головах. Как мало для счастья надо.